ждали,  пока  соберется
публика. До начала выступления оставалось  пятнадцать  минут,  а  зал  был
заполнен едва ли наполовину.
     - Ничего, соберутся, - успокаивал всех Чарли. - А, в крайнем  случае,
для первого раза и ползала неплохо. Главное, чтобы им понравился  концерт.
Тогда завтра зал будет полный.
     Все же к началу выступления зал был  заполнен  почти  на  две  трети.
Дэвид вышел к микрофону и объявил название  первой  вещи.  Джон  поудобнее
уселся за своим органом и весь ушел в музыку. Он не видел зала,  не  видел
слепящих прожекторов, не видел даже своих товарищей;  он  не  слышал,  что
объявлял Дэвид - он играл. О он чувствовал, что играет сейчас  лучше,  чем
когда бы то ни было раньше. Да и остальные - тоже. Мрачная,  экспрессивная
музыка Чарли с жестким  ритмом,  насыщенная  до  предела,  подавляла  зал,
заставляла слушать, не давала  возможности  думать  о  постороннем.  После
последней песни Чарли зал взорвался аплодисментами - это было больше,  чем
то, на что они рассчитывали.
     Затем, после пятиминутного антракта, Тьюз объявил композицию  Лэкера.
Джон был в ударе. Густой сильный звук его  органа  заполнил  зал;  мелодия
струилась, лилась, постепенно  нарастая,  поднимаясь  вверх;  изредка  она
словно срывалась, но затем снова выравнивалась, неуклонно стремясь  ввысь.
Джон закончил на самой высокой ноте, и ее отзвук еще долго висел в зале.
     Послышались редкие хлопки, но и они  вскоре  замолкли.  Тьюз  объявил
последнюю вещь. Джон снова заиграл. Но что-то  было  не  так.  Приподнятое
настроение улетучилось. Джон играл через силу, и это передалось остальным.
Когда они закончили, зал молчал.  Почти  половина  слушателей  ушла  после
первой композиции Джона, и остальные  тоже  спешили  к  выходу.  Никто  не
аплодировал.
     Джон устало откинулся на спинку стула. Он был разбит,  подавлен.  Это
был провал. К нему подошел Чарли, положил руку на плечо.
     - Не расстраивайся, старина. Твоя музыка - настоящая. Она лучше моей.
Тебя просто не поняли. Но они поймут. Надо  только  время.  Мы  еще  будем
выступать в Альберт-Холле, а не в этом сарае.


     Еще неделю выступали они со своей программой. И каждый раз слушателей
было все меньше и меньше. И большинство из  них  уходили,  когда  начинали
играть вещи Джона. В игре  Лэкера  появилась  не  свойственная  ранее  ему
ярость, одержимость. Он как бы мстил своей музыкой тем, кто не  хотел  его
слушать. Но люди уходили, и группа заканчивала свои  выступления  в  почти
пустом зале.
     А когда концерты закончились, все пятеро собрались в кабачке у Билла,
чтобы обсудить свои дела.
     - Так мы долго не протянем, - заявил Чарли, - сборы от концертов едва
покрывают арендную плату. (Чарли, как обычно, сгустил краски).
     -  Да  что  деньги?!  -  досадливо  поморщился  Бенни,   -   проживем
как-нибудь.  Вот  то,  что  музыка  Джона  до  людей  не  доходит  -   это
действительно плохо. Хотя музыка хорошая - мы-то это понимаем!
     - Репертуар менять надо. Песни Чарли публика принимает -  их  и  надо
играть. До музыки Джона они просто не доросли.
     - Слушай, Джон, у меня  есть  предложение:  давай  писать  вместе,  -
заявил вдруг Чарли. - Я - слова, а ты - музыку. У нас  должно  получиться.
Мы хорошо понимаем друг друга.
     Лэкер, который до сих пор сосредоточенно потягивал виски  с  содовой,
не вмешиваясь в разговор, поднял голову.
     - Попробуем, - безучастно сказал он.
     - И еще. Я бы изменил название нашей группы. А то о нас уже сложилось
не очень хорошее мнение.
     - А вот этого не надо.
     - Почему?
     - Джон прав. Название менять  нельзя.  Получится,  что  мы  струсили,
отступили, а потом, обманывая публику, появились под другим  именем.  Нет,
этого нельзя делать! - горячо возразил Бенни.
     - Ну не хотите - не надо. Я же хотел, как лучше.
     Лэкер словно очнулся.
     - Да, Чарли, название менять не будем. А вот работать  вместе  -  это
хорошая мысль. Но почему только мы вдвоем? А Бенни, Ник, Дэвид?  Разве  вы
не хотите попробовать свои силы? Вижу, что хотите. Итак, попробуем  начать
все сначала.


     Сначала у них ничего не получалось. Они с Чарли спорили  до  хрипоты,
доказывая каждый свое, а дело не двигалось.  Примирил  их  Бенни.  Однажды
вечером он, никого не предупредив, зашел к Джону. Появился он  как  раз  в
разгар спора. И спор улегся как-то сам собой. Бенни просто сидел и слушал,
и лишь изредка добавлял на первый взгляд  незначительные  детали.  Но  эти
мелочи и оказались тем связующим  звеном,  которого  не  хватало  Джону  и
Чарли. Дело пошло на лад. За неделю они втроем написали несколько довольно
серьезных вещей. Как позже выяснилось, Ник и Дэвид  тоже  зря  времени  не
теряли - они работали вдвоем и тоже написали несколько песен.
     Когда через неделю группа снова собралась вместе, от прежнего  уныния
не осталось и следа. Снова появился творческий  азарт,  желание  работать.
Вместе они составили  новую  программу  и  на  следующий  день  начали  ее
репетировать.
     Теперь дело пошло быстрее. Группа  была  уже  сыгранной,  тем  более,
песни были написаны совместно,  поэтому  хорошей  слаженности  и  точного,
правильного звучания они добились всего за десять дней.
     Джон снял со своего счета последние  деньги,  чтобы  оплатить  аренду
зала и афиши. Теперь на карту было поставлено все.


     Народу набралось едва ли пол-зала. Видимо, Чарли не зря опасался, что
прошлые выступления составили группе плохую рекламу. Тем более было  важно
завоевать симпатии слушателей - от них зависело, быть или не быть им и  их
музыке.
     Когда все пятеро рассаживались по своим местам,  в  зале  послышались
жидкие хлопки, но и те скоро замолкли. Дэвид  представил  всех  участников
"Пути к вершине".  Чарли  взял  пробный  аккорд  на  гитаре,  Бенни  выбил
"предстартовую дробь", и концерт начался.
     Джон играл правильно, но без особого  вдохновения.  Да,  Чарли  писал
неплохие песни, но это было не то. Но то, что писал Чарли,  было  понятнее
для слушателей, а для его, Джона, музыки - теперь он  сам  это  понимал  -
требовалась  подготовленная  аудитория.   В   голове   Джона   уже   начал
выстраиваться план: пусть пока группа играет песни Чарли -  они  наверняка
понравятся публике. Но постепенно  он  будет  усложнять  звучание  музыки,
вводить в концерты все больше инструментальных композиций -  и  постепенно
люди поймут его...
     ...Что-то разладилось в стройном звучании  ансамбля.  Слушатели  пока
ничего  не  заметили,  но  опытное  ухо  Джона  сразу  уловило   возникший
диссонанс. Через секунду Джон понял, в чем дело - Бенни стучал  в  немного
другом ритме, и все пытались к нему подстроиться. За несколько секунд  это
удалось. Песня приобрела другое звучание. Ритм несколько ускорился, в  нем
появилась какая-то пульсирующая  напряженность.  Джон  чувствовал,  что  и
слова песни, и музыка проникают прямо  к  нему  в  душу,  заставляют  ныть
сердце, на глаза наворачивались слезы - сейчас Джон искренне  сочувствовал
несправедливо  обиженному  герою  песни.   По-видимому,   со   слушателями
творилось то же самое. Некоторые из них плакали.  Когда  замолк  последний
звук, в зале несколько секунд стояла мертвая тишина, а потом на музыкантов
обрушились аплодисменты. Бенни устало улыбался, вытирая пот со лба.
     - Завтра у нас будет полный  зал,  -  сказал  Чарли  тихо,  чтобы  не
услышали в зале.


     Они снова сидели в заведении и Билла и пили виски с содовой. Все были
довольны. Джон отозвал Бенни в сторону и спросил:
     - Что это ты такое начал стучать в последней вещи? Мы  еле  успели  к
тебе подстроиться.
     - А хорошо получилось? - с надеждой спросил Бенни.
     - Не то слово - хорошо! Я чуть не заплакал. А в зале многие  плакали.
Да ты и сам видел.
     - Нет. Не видел. Я разбил очки, - признался Бенни.
     - Так ты играл вслепую?!
     - Да. Последнюю вещь.
     - Но она вышла лучше всех других! Хотя по музыке она далеко не  самая
сильная. Вот только не пойму, почему.
     - Я очень разволновался,  когда  разбил  очки,  и  от  этого  немного
зачастил, - сказал Бенни.
     - Нет, тут что-то другое, - Джон задумался.
     За соседним столиком уже изрядно выпивший мужчина лет  сорока  что-то
горячо  доказывал  своему   собеседнику.   Джон   узнал   его.   Это   был
писатель-фантаст, время от времени  печатавшийся  в  одном  из  лондонских
журналов. Сейчас он, видимо, отмечал  опубликование  очередного  рассказа.
Джон прислушался.
     - Ты понимаешь, том,  человечество  остановилось.  Мы  совершенствуем
технику, осваиваем океан, космос, улучшаем  свою  жизнь,  перекраиваем  на
свой вкус всю старушку-Землю, а мы, мы сами - мы остались такими же, как и
пять, десять, сто тысяч лет назад. Но так  не  может  продолжаться  вечно.
Рано или поздно человечество сделает качественный скачок, как когда-то  от
неандертальцев к кроманьонцам. Мы должны подняться на новую, более высокую
ступень развития. Не технического, а  духовного,  что  ли.  Новую  ступень
разума. Я не знаю, в чем это выразится, но  это  будет,  это  случится,  я
уверен. Это будет человек нового типа. Нomo Cosmicus, я бы назвал его так.
А Нomo Saрiens вымрет, как вымерли когда-то неандертальцы. Все мы  вымрем,
- он налил себе еще. - Так выпьем же за новое человечество и  за  погибель
старого!
     Джон отвернулся. "А говорит он лучше, чем пишет, - подумал он, -  или
это потому, что он пьян?"


     Перед концертом Джон отвел Бенни в сторону.
     - Ты помнишь, как ты стучал вчера? - спросил он.
     - Конечно.
     - Сегодня сделай то же самое. Получилось очень здорово.
     - Хорошо. Сделаю.
     На этот раз зал был почти полон. Слышались  нетерпеливые  возгласы  -
видимо, вчерашний их концерт наделал шуму. Дэвид, как  обычно,  представил
группу, и концерт начался. Сегодня  Джон  получал  от  игры  куда  большее
удовольствие, чем вчера. Быть может, он впервые  по-настоящему  поверил  в
себя и в своих товарищей,  понял,  что  их  музыка  действительно  чего-то
стоит.
     Джон с нетерпением ждал последней песни.  Не  забудет  ли  Бенни?  Не
собьется ли? Но Бенни не забыл и не сбился. Унылая и меланхолическая песня
снова превратилась в яростную, пульсирующую мелодию, в  которой  слышалось
не только сочувствие, но и протест. В зале снова плакали. И снова,  как  и
вчера,  после   секундной   тишины   на   музыкантов   обрушилась   лавина
аплодисментов.
     - Этот концерт можно давать месяца два: мы на нем хорошо  заработаем,
- заметил практичный Чарли, когда публика начала расходиться.


     Этот концерт  они  давали  больше  двух  месяцев.  За  это  время  из
холодного мрачного зала в Саутгемптоне они перебрались в более  просторный
и новый зал, находившийся  ближе  к  центру  Лондона.  Аренда  его  стоила
недешево, но расходы окупились с лихвой - зал всегда был полон.
     В конце второго месяца к ним на концерт пришел представитель всемирно
известной фирмы грамзаписи EMI и предложил записать пластинку. Такой удачи
они даже не ожидали. Разумеется, группа с радостью согласилась.
     Пластинка вышла через месяц. Единогласно  она  была  названа  "Начало
пути" - все пятеро  верили,  что  это  действительно  только  начало,  что
впереди у них долгий и прекрасный путь к совершенству.
     Чарли, Джон и Бенни усиленно работали над новыми композициями. Ник  и
Дэвид тоже написали несколько вещей - группа уже готовила новую программу.
По  общему  согласию  Джон  включил  в  эту  программу   одну   из   своих
инструментальных вещей -  теперь,  когда  группа  уже  получила  некоторую
известность, да и финансовый вопрос не стоял так  остро,  это  можно  было
себе позволить.
     Успех новой программы превзошел все ожидания. На этот раз  композицию
Джона  не  только  не  отвергли,  но  она  вызвала   бурю   оваций.   Джон
торжествовал. Они выпустили  еще  одну  пластинку  под  названием  "Вторая
ступень", и Джон с новой энергией принялся за работу. В нем  кипела  жажда
творчества, он был уверен, что сможет создать музыку, которой до  сих  пор
не было,  что-то  новое,  более  возвышенное,  открыть  новую  страницу  в
музыкальном искусстве. Он чувствовал в себе силы для этого...


     ...Это произошло примерно через полтора года после создания группы. К
тому времени "Путь к вершине" записал уже  четыре  диска  и  в  хит-параде
занял четвертое место. У всех пятерых был уже солидный счет в банке,  звон
денег начал заглушать голоса гитар и органа, музыка становилась все  более
однообразной. Болото  шоу-бизнеса  постепенно  засасывало  группу,  как  и
многих их предшественников. Джон и Бенни еще пытались что-то  сделать,  но
чувствовали, что и сами все глубже увязают в этой трясине.
     В тот день они, как обычно, сидели в кабачке у Билла - это стало  уже
своего рода традицией. Сегодня на  концерте  они  сыграли  вещь  из  своей
первой программы, и  публика  снова  плакала.  Все  пятеро  были  еще  под
впечатлением от этого, и поэтому почти не разговаривали.
     - Ведь могли же раньше, - думал Джон. -  Всего  полтора  года  назад.
Слушатели плакали от наших песен и ревели от восторга. Мы знали, что пишем
настоящую музыку. А сейчас...
     Кто-то тронул его за плечо. Джон обернулся. Перед ним стоял человек в
потрепанном сером костюме, сохранившем,  однако,  былой  лоск,  в  помятой
рубашке, без галстука. Джон с трудом узнал его - это был писатель-фантаст,
которого он видел здесь последний раз около двух лет назад. Тогда  он  еще
разглагольствовал о том, что человек должен  переродиться  внутренне.  Или
что-то в этом роде.
     - Разрешите с вами переговорить, - попросил писатель.
     - Пожалуйста.
     Джон махнул рукой остальным - мол, я вас покину  ненадолго  -  и  они
пересели за соседний столик. Джон напряг память и вспомнил,  что  писателя
зовут Эдвард Мак-Кейз.
     - Итак, я вас слушаю, мистер Мак-Кейз.
     - Вам даже известна моя фамилия?
     - Да, я читал несколько ваших рассказов.
     - А я был на нескольких ваших концертах. Об этом я и хотел бы с  вами
поговорить - о вашей музыке.
     - Это интересно.
     - Так вот, у вас там была  одна  вещь,  от  которой  зал  плакал.  Я,
признаюсь, тоже прослезился. Вы знаете, как  вам  удалось  достичь  такого
эффекта?
     - Честно говоря, нет. Когда-то еще в самом начале наших  выступлений,
наш ударник на концерте  разбил  очки,  и  от  волнения  начал  стучать  в
несколько другом ритме. Мы все подстроились к нему - и вот что получилось.
     - Я так и думал - вы нашли это случайно.
     - Что - "это"?
     - Нужный ритм и частоту. Вы знаете, что в мозгу существуют  различные
ритмы биотоков, соответствующие протекающим в нем процессам - альфа,  бета
и так далее.
     - Что-то такое читал.
     - Так вот, вы попали в один из таких ритмов. И причем в тот,  который
относился к высшей духовной сфере - эмоциям, чувствам. Я понятно объясняю?
     - Да, вполне. Весьма интересно. И что же дальше?
     - А вот что. Вы сломали, точнее нет, проникли через какой-то защитный
барьер,  стоящий  в  мозгу,  поэтому  ваша  музыка   и   произвела   такое
впечатление. А теперь будем рассуждать  логически.  Если  бы  музыка  была
плохой, искусственной, то даже проникнув через этот барьер, она не вызвала
бы никаких эмоций. Значит,  в  вашей  музыке  действительно  что-то  есть,
чувства, мысли - это уже хорошо. И все же эта музыка  далеко  не  является
идеалом.
     - Идеал вообще не достижим - на то он и идеал.
     - Но приблизиться к нему,  говоря  языком  математики,  сколь  угодно
близко, можно.
     - Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена и некоторых
других классиков.
     - Возможно. Но их музыка не могла пробиться  через  предохранительные
барьеры мозга. Их  смог  пробить  только  случайно  найденный  вами  ритм,
который совпал с одним из биоритмов мозга. Так вот, может быть, я покажусь
вам утопистом, идеалистом или просто сумасшедшим, но музыкой можно  влиять
на людей. Делать их лучше. Или хуже.
     Джон задумался. Быть может, писатель прав. Хоть он и  фантаст,  но  в
этом что-то есть.
     - Вижу, вы задумались над моими словами, - сказал Мак-Кейз,  вставая.
- Не буду вам мешать. Но подумайте об этом. Я верю, вы это сможете.
     "Что - это?" - снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже  направился
к выходу. Лэкер пересел обратно за столик, где расположилась  его  группа.
Слова Мак-Кейза не давали ему покоя.  "Что  он  имел  в  виду  -  "Вы  это
сможете"? И эти биоритмы, мозговые  барьеры..."  В  памяти  снова  всплыла
последняя песня. Джон попытался выделить ритм. Постепенно это ему удалось.
Подголоски отошли на задний  план  и  исчезли,  в  голове  стучал  ровный,
пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг  из  этого  ритма  начала
рождаться другая, новая мелодия.  Явственно  проступили  переливы  органа,
стал слышен высокий и сильный  голос  соло-гитары  и  оттенявший  ее  бас,
серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные
подголоски. Джон отключился от всего - он сидел и внимал звучавшей  в  нем
музыке. И вдруг он понял, что это была ТА музыка,  музыка,  о  которой  он
мечтал всю свою жизнь. Джон сорвался с места и, забыв шляпу,  выскочил  на
улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. "Домой, домой, скорее  домой
- надо записать все это!"


     Джон работал всю ночь. Новая музыка рождалась, звучала в  нем,  а  он
только успевал лихорадочно записывать. Но он зря  торопился.  Если  он  не
успевал записать, музыка повторялась снова, а потом  шла  дальше.  Менялся
ритм, подключались новые  инструменты,  солировал  орган,  выбивали  дробь
ударные, а Джон писал, как одержимый.
     Наконец, уже под утро, в голове Лэкера прозвучал последний аккорд,  и
все смолкло. Джон сидел словно в трансе, глядя на разбросанные по  комнате
исписанные нотные листы. Он хотел позвонить  кому-то,  но  тут  же  забыл,
кому. Не раздеваясь, Джон повалился на диван и забылся глубоким сном.
     Проснулся он в два часа дня и сразу же принялся собирать разбросанные
по комнате листки. Затем уселся за стол и стал расписывать  партитуру  для
инструментов.
     Когда он закончил, до концерта  оставалось  около  двух  часов.  Джон
отыскал в справочнике номер Мак-Кейза и набрал его. Писатель был дома.
     - Привет, это Джон Лэкер. Кажется, мне удалось ЭТО. Приходите сегодня
на концерт, - сказал он.
     - Приду обязательно. Спасибо, что позвонили.  Я  не  думал,  что  это
будет так скоро.
     - Я работал всю ночь. До встречи.
     - До свиданья.
     Джон положил трубку. Товарищам по группе он звонить не стал -  им  он
все скажет перед самым концертом. Так будет  лучше.  А  теперь  -  наскоро
перекусить - и на концерт. Взгляд Джона упал на пачку  исписанных  листов.
Секунду поколебавшись, он взял ручку и размашисто написал на первом  листе
всего одно слово: "Перерождение". Это было самое подходящее  название  для
симфонии.


     Последним, за пятнадцать минут до начала  концерта,  появился  Чарли.
Джон поднялся со своего места.
     - Сегодня мы будем играть мою новую вещь, -  без  всяких  предисловий
заявил он. - Ты что, с ума сошел? - осведомился Чарли, не  успевший  снять
пальто и так и застывший в одном рукаве.
     - Нет, не сошел. Мы достаточно сыграны, чтобы сыграть  ее  с  первого
раза.
     - Допустим. Но  ведь  полетит  вся  программа!  Ведь  в  ней  же  все
взаимосвязано, и новая вещь все испортит, даже если это хорошая  вещь.  Да
ты это и сам знаешь! - Никакой программы не  будет.  Я  написал  симфонию,
которая идет около часа.
     - Ты точно рехнулся! Ее же надо репетировать, по крайней мере, месяц.
Даже с такой сыгранностью как у нас.
     - Не надо. Вы все поймете. Вот партитура. Ребята, я прошу  вас.  Ради
меня. Если будет провал - все убытки на мой счет.
     - Да причем тут деньги? - возмутился Бенни. - Давай  ноты.  Раз  Джон
просит, надо сыграть. Верно,