ведет. Тифон - пустыня, он
иссушит Землю знойными суховеями, он сожжет созданий наших.
     - Дабы вредить Адонису, - кивнул Мес.
     - И ты тоже хочешь этого? - крикнул Кобленц. - Нет, брат!
     - Я ненавижу его.
     Вздох Кобленца был горек.
     - Я уже ничего не решаю, - тихо произнес он. - Мне конец.
     Он спустился с треножника и, не оглядываясь, побрел к левому Входу. Его
фигура  становилась  все  неяснее  и неяснее,  покуда  совсем  не  пропала в
угольной черноте за Порогом.
     А Мес снова перенесся к ложу.  Но на него никто не смотрел. Все взгляды
были  прикованы к одру. А на нем вместо так хорошо известной фигуры Кобленца
лежала  коричневая  высохшая  мумия - его смертная оболочка. Бессмертный дух
покинул тело с именем Цезарь Кобленц навсегда.
     Ховен рядом с Месом пошевелился.
     - Прикажите, чтобы готовили погребальный костер, - прохрипел он и вышел
из  комнаты.  Модерата,  не взглянув  на него, резко кивнула.  Она  все  еще
смотрела на останки Кобленца.
     - Что он сказал тебе? - вдруг спросила она.
     Мес молчал.
     - Что он сказал? - повторила она, взглядывая на него.
     - Передал тебе привет, - ответил Мес.
     Все было кончено.  Он прошел  в  ту же дверь, что и Ховен, и  вышел  на
балкон. Здесь было еще холоднее. Ледяной  пахучий ветер гор дохнул  на него,
растрепав волосы.
     Солнце  уже  садилось  за  Гималаи,  и вселенная  погружалась во  мрак.
Лиловые,  хмурились горы,  грозные  в  своем  молчании,  постепенно одеваясь
тенью. Она, сначала цвета  заката, а  потом темнее, темнее, становясь  затем
темно-синей,  наползала на  мир. Но небо было  еще серо-красным, как  бывает
иногда в  горах,  когда облачность делает невозможными звезды.  Ближние горы
были уже  синими, дальние,  освещенные  солнцем,  еще белели.  Их  угловатые
контуры, тронутые розовым, красками света расцвеченные, сверкали. Все было в
синих и розоватых тонах.
     Внизу, за  изломанным перевалом, темнела развалинами древняя  крепость.
Он стоял на балконе старинного замка,  одного из тех, кто помнил еще древнее
зарево  религии бон - религии демонов. Кобленц в  последние  столетия  любил
бывать здесь  - это ненадолго восстанавливало его. И  горы,  сумрачно-синие,
говорили об этом,  и балясинки пузатого балкона, и вечернее небо говорили об
этом. И камни вокруг об этом говорили.
     Погребальный костер был давно готов. Он  был сложен на внутреннем дворе
замка,  на   старых   потрескавшихся  плитах.   Бездымное,   жаркое   пламя,
странно-яркое в синих сумерках, мигом слизнуло ссохшиеся останки, и тот, кто
давно уже был мифом, окончательно стал им.
     Расходились молча.
     Как  замысловато  искривленный  кусок  дерева,  бумерангом  называемый,
пропетляв немыслимо,  возвращается к изначальному, так и они, когда была уже
ночь, сходились  на  Буле. Мес вошел в  зал и увидел  уже  прибывших первыми
Модерату и Аугусто Ленту, все так же улыбающегося. Он кивнул им и занял свое
место. Совет обещал быть горячим.
     Он стал  осматривать зал. Это было  большое четырехугольное  помещение,
ярко освещенное и искрящееся. Стены желтые,  с фантастическими изображениями
сражающихся драконов: драконы красные, синие и черные. С потолка - люстра на
бронзовой  цепи.  Три  входа. Окон  нет.  Много  мягких  стульев с  высокими
спинками, увенчанными конусообразными шапками. На полу  -  яркендские ковры.
Вошел Ховен, сел рядом с Месом. Кивнул. Не зря.
     Вошли две  женщины. Одна  - черноволосая, с каким-то безумным  взглядом
черных  глаз, белым гипсовым лицом и с  посохом-факелом в  руке. Движения ее
были очень резкими. Ее звали Регана Цвингли. Вторая -  изумительной красоты,
с совершенно  белыми волосами нимбом  вокруг  кирпично-красного лица.  В  ее
лице,  отдаленно напоминающем строгие и одновременно  мягкие черты греческих
статуй, в то же время было что-то мстительное и ядовитое - такой изгиб был у
этого  рта  с  пунцовыми  губами, так смотрели  темно-голубые глаза,  словно
вечный твердый лед вершин, недосягаемых для смертных. Звали ее Ирид Ириарте.
Сели с одинаковыми кивками.
     Вошел сонный  вислоносый старикашка с  подслеповатыми глазками - Трифон
Малларме, - пробрел к своему месту, упал на стул, заснул.
     Вошел веселый  коротышка  с  лицом,  покрытым  лукавыми  морщинками,  и
открытой улыбкой - Иоанн Лерке.
     Вошел Пиль.
     Вошел жирный до невообразимости, похожий на громадную масляную гору,  и
из сливочных холмов  его  щек торчал красный как  морковка, ноздреватый нос.
Звался Либан  Бакст. Кивнул, уселся, -  и  заскрипел под тяжестью несчастный
стул.
     Вошел  мрачный  усатый Баал Форкис с извечным  трезубцем в руке, кивнул
только спящему Малларме, сел.
     Вошел крепкий верзила,  красный и тупой,  с похотливым взглядом и  алым
чувственным ртом, - Джакомо Банокка.
     Основной состав Буле был  в сборе, но  ждали остальных, не  входящих  в
него. Вскоре выяснилось, что трое не придут, впрочем, как всегда.
     Вошел Сутех вместе со страшнолицым, огромным, которого звали бен Кебес.
Оба уселись рядом с Ховеном, слева от Меса.
     Появились кубки с амброзией, которые были тут же выпиты. Первоначальное
напряжение спало.
     Пошел разговор.
     - Живописное место.
     - Давно я не пил эту жидкость. Вы заметили морщины?
     - Да, место довольно красивое. Покойный был эстет.
     - Морщины? Да вы прекрасно выглядите!
     - Ах, смерть - это ужасно. Подумать  только - Кобленц, великий Кобленц,
и вот так вот позволил...
     - Думаю, зал обставлен слишком претенциозно.
     - Он не любил жизнь.
     - Да, слишком претенциозно.
     - Но  у  другой  из  железа душа и в груди беспощадной  истинно  медное
сердце. Кого из людей  она схватит, тех не отпустит назад.  И богам она всем
ненавистна.
     - А нас все меньше.
     - Как это  верно сказано, подумать только, - и богам... как там дальше?
Да!
     - Ведь сам ушел! Никто его об этом не просил. Не понимаю.
     - Ненавистна! Да!
     - Кончайте... глупости все это. Сам, не сам - вас не спросили.
     - Кстати,  вы видели этого... бен Кебеса? Вон он сидит. Какое чудовище!
Ведь он тоже...
     - Меня спрашивать не надо. Я сама все знаю.
     - А кто не тоже? Все тоже.
     - Да.
     - Хе-хе, вы ведь их не любите? А?
     -  Главное -  не  Кебес. Главное - это то, что ушел Цезарь  Кобленц. А,
следовательно, пришел Сутех. Вот что главное.
     -  А кто  их  любит? Ну, скажите,  кто? Разве  Ховен,  негодяй.  Я  его
ненавижу.
     - А я знаю, что его изберут.
     - Ненавидеть грешно.
     - Голоса! Голоса! Мы не знаем, кто здесь за кого!
     - Ах, опять моралии! Перестаньте, Малларме!
     - Троих не хватает. Запомните это.
     - Я сплю и вас не трогаю. На этом же основании прошу прекратить трогать
и меня.
     - ...морские бездны ужасны. Но они будят  чувства, а это совсем не  так
плохо, как кажется. Чувства - это ведь так... как бы это... словом, не знаю.
     - А мы ведь разваливаемся. Вам не кажется?
     - Не то, не то! Розовы, розовы были горы!
     - Раньше была  такая веселая  поговорка: "Если  кажется, перекрестись".
Как вам? Ха-ха-ха!
     - Видите  ли, дорогая, их Пантеон - это нечто  особенное.  Да, конечно,
они тоже были связаны с людьми, но - с людьми мертвыми. Примите  во внимание
это обстоятельство. Слишком много было богов, связанных с загробным культом.
Это ведь  значит, что люди в  них нуждались. А  это в свое очередь означает,
что люди там жили не столько в этом мире, сколько в том.
     - Ой, вы такой бесстыдник, Банокка!
     - И вот эти двое здесь. Это только первые ласточки, будьте уверены.
     - Да что вы, мадам, это такой невинный анекдот!
     - Что, вы думаете, будут и другие?
     - Хорошо, а что тогда анекдот неприличный?
     - Неизвестно,  сколько вокруг таких же,  как мы, бездомных, бесцельных,
безверных...
     - Ха-ха-ха! Ах, да прекратите же, Банокка!
     - Мы на нейтральной территории, герр  Ховен. Кто может  нагрянуть сюда?
Местным Владыкам мы безразличны. Что им до нас? У них дела.
     - Я скажу  тебе по секрету, Мать Кибела, заговор  - это  не обязательно
ножи под плащами и темная ночь.
     - Война -  вот что  нам нужно. Хорошая кровопролитная война до тех пор,
пока последний из сражающихся не издохнет. Вот что я люблю, герр Мес.
     - Эмигранты!
     - Я имею право на Архонтство. Как-никак, я сын Кронида. И не надо... не
надо мне ваших уговоров, Ирид. Вы ведь и сами...
     - Что, Сет?
     - Дионис буянит.
     - Настало время. На нашей стороне многие. Потерпи, Себек.  В  следующий
раз и тебя...
     - Пусть его. Он не добьется своего.
     - Ах, Банокка... а правда, что у вас такой огромный фаллос?
     - Я терплю, Сет.
     - Да, мадам. Вот он.
     - Нужно не допустить их, сын  мой. Сможем ли? Не  помешает ли нам  этот
рыжий дикарь? Я боюсь, Аугусто.
     - Боже левый!
     - Мы попытаемся, мать. Хотя я также не уверен.
     - Мес, ты за нас? Смотри!
     - Я боюсь, Аугусто.
     - А кто еще?
     - Я боюсь.
     - Увидишь. Но многие, смею заверить.
     - Уже скоро. Настал момент триумфа, Себек. Уже настал.
     - Тогда и вы увидите, за кого я.
     - Главное, не торопись.
     -  Мне,  конечно,  он  не по  душе,  но уверен,  мне понравится  кислое
выражение на морде  Бона  деа.  Я ведь не забыл, как  скидывали они  меня  с
Вершине, копытами своими по спине колотя.
     - Вы такой пошляк, Банокка!
     - А вы злой, Пиль.
     - К вашим услугам, мадам.
     - Не забудьте, ведь я - самое Злословие!
     - Сейчас!
     Медленно  и  торжественно  Модерата  встала,  зашуршало  ее  платье,  и
разговор прервался.
     - По праву старшей, - объявила она в  наступившей тишине, и Ховен рядом
с Месом ощетинился, - я позволю себе открыть наше  Буле. Все вы знаете,  что
сегодня ушел наш брат Цезарь Кобленц и сегодня же  были  преданы его останки
священному огню. Место одного  из  Архонтов очистилось. И вполне закономерно
мы задаемся вопросом: кто вместо него?
     Она села.
     - Кобленц придерживался определенной политики, - заметил веселый Лерке.
- Он никому не вредил, задавая тон всем.
     Зашумели.
     -  Мы надеемся, что  Буле изберет  того,  кому также  будет  дорога эта
политика, - заметил Лента.
     - Таких нет, - выкрикнул кто-то.
     - Надоело! - выкрикнул кто-то.
     - У нас свои планы, - выкрикнул кто-то.
     - Кто  говорит так, - проронила Млдерата, - тот отступает  от священных
принципов договора. Мы не вредим людям.
     - А мы этот договор не подписывали, - донесся голос Ирид.
     Проснулся сразу же Малларме:
     - Зачем  же  так прямо,  сестрица?  - вопросил  он дребезжаще. - Теперь
намерения ясны.
     - Они и были ясны, - выкрикнула со своего места Регана. - Да скажите же
ей!
     Ховен ворочался на скрипящем стуле и бросал сумрачные взгляды туда, где
сидели Модерата и Лента.
     - Боятся?  -  ухмыльнулся Пиль, перемигиваясь с  лукавым Лерке.  -  Это
только цветочки.
     -  Хватит  с   нас  верховенства!  -  зарычал  вдруг  Ховен,  мгновенно
распаляясь. - Долой мамашу и ее сынка! Буле обойдется и без них.
     Его  тут же поддержали  Ирид,  Пиль с Лерке  (эти как  будто  шутили) и
Регана. Мес спокойно сидел и наблюдал.
     - А ты? - спросил его волнующийся Сутех.
     - Потом, потом, - отмахнулся Мес. - Я сейчас не нужен.
     - Зачем, - спросил Бакст, - ты это затеваешь, Ховен?
     - Заткнись! - приказал  тот. - Ублюдок, винная бочка! Не тебе сидеть на
месте Летоида!
     Бакста заглушили.
     - Ну  что? - насмешливо завопил Ховен,  обращаясь к Модерате. - Сойдешь
со своего места сама? Или сбросить тебя?
     Модерата, разгневанная, снова поднялась.
     - Мерзкий солдафон! - возмущенно произнесла она. - Уймись! Еще не остыл
пепел на костре Луконосца!
     - Я говорила тебе, - сказал ей Регана.
     Ховен раскрыл рот, загромыхал - засмеялся.
     - Какими словами она изъясняется!
     Сутех наклонился к Месу.
     - У вас что, всегда так?
     -  Время  от  времени,  - пожал плечами тот. -  Нет  сильной руки. Отце
всегда служил сдерживающим фактором. Теперь они предоставлены самим себе. Не
ведают, что творят.
     Сутех отшатнулся от него.
     Ховен бушевал, впрочем, с широкой неприятной улыбкой на устах.
     - Я предлагаю, - сдержанно  произнесла Модерата, не обращая внимания на
его рык, - Архонтом избрать нашего дорогого Либана Бакста. На мой взгляд, он
достоин этого.
     Бакст зарделся и стал похож на вишневый пирог.
     - Тогда лучше Мес, - послышался голос Банокки.
     - Вето, - произнес Пиль.
     - Отклоняется, - повела  рукой Модерата. Ховен,  яростный, направился к
ней, но его на полпути задержали.
     - Итак, все Буле... - начала она.
     Наступила кратковременная пауза, и в этой паузе  всплыл вдруг спокойный
голос Меса:
     - Предлагаю Сутеха.
     - Вот и началось, - потер руки Пиль.
     Лерке засмеялся. Где-то опрокинулся стул, рядом  с Модератой вскочил на
ноги Лента, крича:
     - Вето!
     Проснулся Малларме, сказал:
     - Да-а, - снова заснул.
     - Про! - вопил Ховен.
     - Про, - подтвердил Пиль.
     - Про, - сказал Лерке улыбаясь.
     - Про, - гукнул бен Кебес.
     - Про, - сказала Ирид.
     - Про, - безразлично произнесла Регана.
     - Про, - сказал Мес.
     Модерата по очереди посмотрела на остальных.
     - Ну, кто  еще  - про? - насмешливо спросила она. - Что же вы?  Ведь вы
тоже в этом заговоре.
     Форкис взглянул на спящего Малларме, проговорил:
     - Мне все равно, - отвернулся.
     - Заметьте, троих не хватает, - вскричал Лента.
     - Они не в счет, - грянул Ховен.
     - Ты? - сказала Модерата Банокке.
     Тот пожал плечами, самодовольно ухмыляясь.
     - Контра, - сказала Модерата.
     - Контра, - поддержал ее Лента.
     - Контра, - пробормотал Бакст.
     - Хе-хе, - скрипнул проснувшийся Малларме. - Ну, дела, - заснул.
     Сутех встал со своего стула, сияющий.
     - Ослобог, - поморщился Лента.
     Сутех рассмеялся, глядя на него.
     - Теперь,  - проговорил он ласково, - я  буду проводить свою  политику.
Ведь у меня есть своя политика, Исида,  и  планы свои тоже есть.  Непери, ты
тоже помни об этом.
     - Страшное дело! - восхитился Банокка. - Он ведь их всех перебьет!
     - Не  забудь, -  предупредил Ховен Сутеха, - что Адонис  тоже  входит в
Буле, хотя никогда и не появляется.
     - Не беспокойся, Монту.
     - Как бы он не прислал ангела с огненным мечом, - произнес Пиль.
     - Бойся, Осирис! - заорал победно Сутех, вздевая руки.
     Мало-помалу все начали расходиться и исчезать, и первым исчез Малларме,
превратившись в птицу.
     - Ты не очень-то, - сказал Мес Сутеху. - Не сильно радуйся.
     Тот, восторженный, обнял его.
     - Я этого тебе не забуду, герр Мес, - взволнованно проговорил он.
     - Ладно, ладно.
     Над горами уже занималось утро.  Горные пики были  черны и  остры,  как
исполинские черные ножи, вытащенные из  ножен. Зарево вставало над замком, а
по  небу,  красные, словно подсвеченные снизу пожаром,  неслись тяжкие  алые
тучи.
x x x
     После важного,  но чересчур короткого Буле дни  снова потекли спокойно.
Иной раз он даже забывал, что  недавно было что-то, и снова  семь Архонтов у
Земли.  Равным образом он не чувствовал, что многое пошло на изменение. Зато
он по-прежнему беспричинно испытывал муки тревоги, а потому знал: в мире все
остается  неизменным. Как  было уже сказано,  он  не любил прошлого,  как не
любил и будущего: оно и впредь сулило ему неприятные сюрпризы.
     Теперь  он  редко  бывал  в  своей  резиденции.  Частые визиты  в миры,
населенные людьми,  продиктованные веленьями его Ремесла, быстро вернули его
к воспоминаниям о временах давно прошедших, когда боги жили среди  смертных,
любя и  карая. Но они  были боги и  тем были хороши, ибо у человека был шанс
попасть  в  герои  при  жизни  и  быть вознесенным на  Вершину.  Лестно  для
человека, когда  он знает, что  боги  живут  не где-нибудь в поднебесье или,
того  хуже, не  живут, но  обещают  когда-нибудь  прийти,  дабы  воздать или
покарать, а здесь, рядом, быть может, в соседней хижине или вон в той пещере
на  склоне  горы. Он  часто  размышлял на  подобные  темы.  Вспоминая  самую
ненавистную книгу, в очередной раз поражался идиотски-простому, такому чисто
человеческому определению: "Я есмь  сущий". Проблема не  в самом  боге - ему
нет дела до людских определений его  естества, он сказал и забыл. Проблема в
несовершенном  и  бедном языке,  которым они пытаются  или даже осмеливаются
определять. И тогда Мес усмехался, пожимая плечами, - он не отказывал  людям
в известной смелости.
     Была глубокая ночь, когда Мес прибыл на Вихрящиеся Миры, в свой дворец.
Ветер гудел  в верхушках лесных деревьев.  Он  посмотрел наверх -  открылась
бездна,  звезд  полна.  Вошел в  свои  покои  и не успел даже  принять душ и
переодеться, как кадуцей позвал его.
     - Что, опять? - недовольно спросил Мес.
     "Да", сказал лавровый жезл. "Да".
     Тогда Мес, вздыхая,  прошел  в  специальную  комнату, ключ  от  которой
всегда носил на шее. Это была черная комната без  окон.  Три  черных зеркала
висело здесь.  Свеча горела перед каждым зеркалом, отражаясь  в  его матовой
темной поверхности.
     Он  подошел  к  среднему зеркалу. Огонек свечи  колыхнулся, потом  ярко
вспыхнул и стал ровным.  Зеркало  не  отразило  Меса. Оно  вообще  ничего не
отражало. Лишь огонь свечи ярко горел внутри него. Мес протянул руку к нему,
и огонь стал  прозрачным, стал живым, и не было больше темных рамок зеркала,
и тьмы не было, а только огонь свечи горел, согревая и даруя надежду, грея и
давая надежду, давая тепло и обнадеживая.
     Мес сказал:
     - Великие Спящие Божества  Космоса,  те, кто без имени, те, кто родил и
вскормил... Те, кто без числа и времени, те, кто  спит и не просыпается, те,
чьим велением все... Впустите меня!
     И огонек свечи протянул ему теплую руку. Кадуцей  потащил вперед, и Мес
шагнул, повинуясь.
     Мертвые были перед ним. Их было не так уж много, как казалось на первый
взгляд.  Но сначала казалось, что  толпа их  яростна и  угрожающа  и отлично
знает, что делать и куда идти. Но Мес знал, что они  беспомощны, ибо все они
были людьми. Они  стенали и  плакали, потому  что на  самом  деле понятия не
имели, куда идти и что делать.  Головы их были забиты разной  ерундой, и они
лопотали  что-то  о  темных тоннелях со  светом в конце,  о бесплотности, об
ангелах, о  небесном парадизе. Мес не слушал их. Он  сделал  знак, и десятки
лиц  повернулись  к  нему,  сотни  глаз  уставились  на  него  и  сотни ушей
навострились, дабы слушать. Он произнес устало:
     - Добро пожаловать за Грань. Я - ваш Проводник. Разница между нами лишь
в  том,  что  я -  знаю,  а  вы - нет. Однако  в  вашем  случае разница  эта
превращается в  неодолимую пропасть. Перестаньте твердить ерунду  про  белые
ризы и рай, а лучше идите за мной.
     И, поведя жезлом, он повел их за собой.
     Толпа  одетых в  белое  влеклась за  ним, а  он  шел  впереди, кадуцеем
помавая.  Вокруг  не было  ничего.  В былые  времена  он  чаще  бывал в этом
неприятном  месте, и единственным аргументом в  пользу этого было то, что он
всегда возвращался, в отличие от тех, кого вел. За  собой он слышал шарканье
множества ног, становящееся все громче и громче, нарастал  смутный гул, и по
опыту он  знал, что мертвых прибавляется. Он возникали и появлялись с разных
сторон. Ему  не надо было оглядываться,  чтобы знать: он ведет уже  огромную
толпу.
     Так было пройдено много,  и  вот стал  виден конец. Впереди  показались
темные  арки  Входов. Когда подошли ближе, оказалось, что  прямо перед  ними
протекает  узкий, прямой как  нитка ручеек.  На  берегу этого ручейка  сидел
мрачный  темный человек  и  курил сигарету.  Он был одет в черную  рубашку и
потертые джинсы. Мес махнул ему рукой.
     - Здорово, - откликнулся человек, вставая и отряхивая зад. -