нса!
     Он знал, что  в  это самое  время, сейчас,  невиданные силы, дающие имя
всему, встряхнули где-то на мирах  их избранника, перевернули его естество и
сделали  так,  чтобы и  он  тоже  знал  о  новом своем  предназначении.  Зет
Браганса, ты стал Антихристом - знай об этом!
     -  Зет  Браганса, ты  стал  Антихристом  - знай об этом!  -  воскликнул
Габриэль Катабан и воздел руки к небу. Браганса был по-новому окрещен.
     И в этот момент безумие захлестнуло Ленту.
     - А-а! - закричал он, падая на колени и раскачиваясь. - Горе! Горе! Все
погибло! Погибло все!
     -  Что с ним? - спрашивали  они друг друга.  -  Что с ним? -  и  только
доктор  Юфина  Эдмонда   Гутьеррес  ни   о  чем  не   спрашивала,  она  была
неестественно спокойна, ибо знала все доктор Юфина Эдмонда Гутьеррес.
     - Горе! - Лента упал на землю и стал кататься, биясь головою  о твердые
камни. Из головы  его, из нескольких сразу открывшихся ран, потекла кровь. -
Мы все умерли! Умерли!
     Среди поднявшейся неразберихи - бросились поднимать и успокаивать Ленту
многие, - Мес прошел к  месту  Юфины.  Тут он  увидел Ховена. Они оба сидели
рядом и отрешенно наблюдали за беготней и суетой вокруг тела Ленты.
     - Она напустила  на него безумие, - сказал Ховен, глядя на Меса и одной
рукой заботливо прижимая к себе Юфину.
     Мес перевел взгляд на нее.
     - Мес,  - забормотала она, не глядя на него. - Герр Мес, Аргоубийца. Ты
же за нас? Ты за нас, герр Мес, Аргоубийца?
     Он колебался. Он колебался.
     - Ате, - сказал он. - Ате, - сказал он.
     - Ты не понимаешь, - закричала она. - Он - сын Мелайны. Он враг.
     - Ате, - сказал он.
     - Мес, не дури, - произнес Ховен, вставая и с тревогой глядя на него. -
С  Лентой покончено - безумный не  может  быть Архонтом. Сутех что-нибудь на
этот счет придумает.
     - Кого он посадит на его место?
     - Тебя, - развел руки Ховен.
     - Я не хочу быть Архонтом.
     - Тогда... тогда кого-нибудь другого. Ну, перестань думать об этом.
     Мес кивнул. Мес повернулся и, оставив их за спиною, направился к своему
месту. Тут его ждал запыхавшийся и красный доктор Берджих Сулла. Он протирал
очки.
     - Не знаю, что и  думать, - проговорил  он. - По виду типичный  нервный
срыв. Но что-то меня тревожит. Раньше с ним такое случалось?
     Мес уселся возле него.
     -  Смотри,  - устало  показал он. -  Видишь,  вон там, рядом с Ховеном?
Знаешь ее?
     Сулла, не переставая протирать стекла очков, близоруко прищурился.
     - Клянусь  Хаосом! - вырвалось у него, когда он разглядел. Боги  Хаоса!
Это же она!
     - Ате, - сказал Мес.
     -  Тогда  понятно,  - сказал  Сулла,  надевая  очки  и  вглядываясь уже
вооруженным глазом. - Я-то думал, что она ушла.
     - Все так думали, Пеан.
     - Бедняга Лента! - пожалел доктор Сулла. -  Теперь ему придется уйти. А
где же его мать?
     -  Иногда она не приходит на собрания, - вмешался только что подошедший
Пиль. -  Воображаю себе, что с  ней будет,  когда она узнает,  что теперь ее
сыночек немного, хе-хе, не в своем уме!
     Лента,  а  с  ним вызвавшийся его  довести  в  целости Форкис, исчезли.
Подошли, оживленно обсуждая происшествие, Лерке и Банокка.
     -  Так вот  все и бывает, - говорил Банокка,  делая неприличный жест. -
Пойдешь в пику другим - и сойдешь на нет.
     - Это преступление, - возгласил в это время  возмущенный Катабан. - Все
произошло прямо на наших глазах.
     Мириам была солидарна с ним.
     - Ховен, - сказала она твердо, - уведи ее отсюда, а то она натворит еще
бед.
     Как ни странно, но Ховен подчинился.
     - Пойдем, - потянул он за руку Юфину.
     - Мелайна, Мелайна, - забормотала та, противясь. -  Где же она? - Ее ты
получишь в другой раз, - усмехнулся Ховен, кинув взгляд на Мириам.
     Ховен с Юфиною  исчезли. Катабан вознамерился было  что-то  сказать, но
тут его уже терпеть не стали.
     - Почему это ты снова здесь кукарекаешь, Габриэль? - перебили его Сутех
и  бен  Кебес. - Убирайся отсюда и  передай  своему  Господину,  что мы  все
исполнили. И не суйте до времени нос в наши дела!
     - Я Шехина, - выпрямилась  Мириам,  гневно побелело ее лицо.  Мы  - его
представители на Буле, и так будет и впредь.
     - Не будет, - бросил Пиль.
     - Точно, не будет, - обрадовался Лерке. - А ну, вон! Вон отсюда!
     Те исчезли под веселое улюлюканье и гогот Лерке и Пиля.
     - Такого  еще  не бывало,  - проговорила  Регана,  задумавшись. - Мы их
прогнали, но они-то все видели.
     - Это уже не страшно, - заметил Мес. - Страшно то, что избраны ключевые
фигуры...  -  он оглянулся: Сутех  их  не слышал,  занятый разговором с  бен
Кебесом. - Избраны ключевые фигуры, - повторил он. - Мы стали ненужными.
     - Что? - не поняла Регана.
     - Я за свое Архонтство  буду драться из последних сил, -  став мрачным,
произнес Банокка.
     - Вот  этого я и боюсь, -  вздохнул  Мес. - Это -  война. Только уже не
Титаномахия  и не Гигантомахия,  а  - Теомахия.  Земля  слишком  мала, чтобы
выдержать топот и рев очередного мирового побоища.
     - А я буду драться, - упрямо повторил Банокка.
     - Вольно или невольно, а события стягиваются в узел, - сказал Пиль.
     Вдруг заговорил доктор Берджих Сулла:
     - Убираться отсюда надо. Брать, как люди говорят, ноги в руки.
     - Еще не конец, - сказал Мес.
     - Буле-то закончилось, - удивился Пиль.
     До них донесся голос.
     - Мес, - сказал Либан Бакст, - ты будешь претендовать на Архонтство?
     - Очнулся, - фыркнул Пиль.
     - Нет, - ответил Мес.
     - Тогда я, - тяжело пыхтя, поднялся Бакст,  -  тогда  я  сяду Архонтом.
Возражать не будешь?
     Мес ничего не ответил. Бакст исчез.
     - И всегда-то у нас кратко  получается, - раздосадовано ударил рука  об
руку Пиль.  - Ждешь великолепного спектакля,  а  получается  какой-то жалкий
фарс.
     - Арлекином сегодня был Катабан, - заметил Банокка.
     - А Коломбина не явилась, - смеясь, заявил Лерке.
     - А я - болтун Доктор, - сказал Сулла.
     - А Бакст-то наш - Панталоне, - уязвил Пиль.
     - Ну, а я тогда - Тарталья, - заключил Мес.
x x x
     Кто-нибудь  знает,  что  такое   Вихрящийся  Мир?  Привольное  творение
великого разума  и рвущегося  изнутри желания,  воплощенная,  но  остающаяся
несбыточной  мечта, горький вызревший плод осуществленной  грезы, Вихрящийся
Мир  и назван-то  вихрящимся  потому, что  он  весь дымится,  разноцветится,
струится, вихрится, как льются и переливаются  сновидения, эти невоплощенные
зачатки  действительности,  как падает с  высоты  интеллекта  мысль, по пути
изменяясь  и превращаясь  в  то таинственное, чему уже  невозможно подобрать
имя. Сотнями Вихрящиеся Миры висят вокруг Земли клейкими гроздями, невидимые
и  недоступные. Одни  из них населены  и  обитаемы, словно  радужные пузыри,
летающие в беспредельном одиночестве вечности. А те,  что пустуют, временами
лопаются и  исчезают с великим звоном, ибо  не могут более существовать  без
питающей их идеи хозяина. Окружающие их смыкаются и занимают место погибших,
чтобы  и  дальше  кружится и кружится вокруг  родимого, но уже,  в сущности,
бесполезного сине-зеленого шара.
     Один раз Мес,  стремясь попасть в  мир, где когда-то ожила  его статуя,
попал  вместо этого  в совершенно иной мир.  Здесь тоже был вечер,  и солнце
этого мира  также  постоянно садилось,  никогда не  восходя. Трубное величие
зари,  восхода, ни разу не загоралось здесь, а птицы  никогда не  пели перед
тем, как встанет солнце.  Вместо  этого  здесь вечно  был  предзакатный час,
когда светило еще не полностью, а лишь по пояс, уходит в черные жирные земли
горизонта, проплавленные  его гигантским огненным телом. В темнеющем, но еще
не темном небе  зажглись уже незнакомые голубые  звезды,  постоянно светящие
тут - печально и ярко.
     Этот  мир  был  очень похож на мир Меса, но все-таки это  была  не  его
земля.  С удивлением  обнаружил он позади  себя целый город:  белые  дворцы,
купола,  крыши, арки, стены высоких домов, тонкие вырезы окон и входов. И он
пошел  туда.  Белый  город не  отдалялся,  и  он  вскоре  вошел  в  него,  с
любопытством  осматриваясь.  Он  не  знал,  чей это мир,  но чувствовал, что
возрастом он равен его миру, а значит, хозяин его наверное знакомый или даже
из  Семьи. Легкий полумрак скрывал детали интерьера городских домов, а двери
их  были  открыты.  Этот  город  не подлежал  распаду,  как и  мир,  он  мог
существовать намного дольше,  чем мог существовать его хозяин. Но  он не мог
жить вечно, ибо противоречит это всем и всяческим законам.  И Мес понял, что
это покинутый  мир, что он случайно оказался  здесь и, конечно, не  встретит
местного господина. И перед уходом он решил осмотреться здесь детальнее.
     Больше всего его  заинтересовал  один дворец. Это палаццо находилось  в
центре города  и было, по-видимому, главным элементом его архитектуры. Как и
все  дома,  палаццо  было  белым,  с  изящными  мавританскими балкончиками и
лепными   нишами   удлиненных   кверху  окон.   Вход   стерегли   два  льва,
геральдических  зверя,  а  сами двери  были из палисандра.  Мес вошел и стал
свидетелем  и  внутреннего великолепия  палаццо. Здесь было  много статуй, и
зеркал, и картин, и  старинной дорогой мебели,  и пышных, скрадывающих  шаги
ковров, и Мес  любовался всем этим. Живопись, как он приметил своим взглядом
знатока, была подобрана со вкусом, сообразно стилю, в котором была выдержана
каждая  комната,  и  многие  картины,   висящие  в  комнатах,  запечатлевали
ландшафты столь чуждые  и  образы столь  дикие,  что кисть  изобличала  явно
неземное их  происхождение.  Видимо,  бывший  хозяин палаццо был  существом,
тонко разбиравшимся и в неродном искусстве. Но кем был он, Мес так и не смог
разгадать.
     Дело  в  том, что герр  Магнус Мес, даже  если брать во внимание  очень
широкие его познания сразу  во многих областях,  крайне плохо знал  существ,
которые могли быть сравнимы с ним. Он был в курсе дел Семьи, неплохо ладил с
Детьми  Нуна,  но  про  других знал  плохо или  просто  ничего. Конечно,  он
понимал, что прочие Пантеоны узко национальны, а его  Семья интернациональна
только  в силу своей  чрезвычайной разветвленности и многочисленности. Кроме
того, многие из его Семьи в прочих семьях также играли свою роль, но уже под
другими именами и  даже в другом обличье. Но были и такие Пантеоны, пантеоны
людей дальних, племен затерянных, варварских, членов которых не знал  ни он,
ни  кто-либо другой из Семьи.  Пантеоны эти  отличались резкой  национальной
специфичностью, и поэтому они были недоступны их пониманию, а следовательно,
отталкивали.  Но, как  ни  сложились  обстоятельства, члены  тех семей  тоже
пострадали от власти Адониса, которого называли по-разному, и тоже  обладали
способностью  творить  Вихрящиеся  Миры. Так  что этот мир был, по-видимому,
одним из тех, куда никогда не попадали члены Семьи Меса.
     "И не будет ни эллина, ни иудея..." Вот  чем он их приманивал, и они по
обыкновению  своему  непревратно толковали  его слова. Прямой смысл: течение
времени, его религия и их вера размоют национальные черты, и не будет уже ни
эллина, ни иудея. Все  гениальное просто: он по-другому взглянул на людей, -
не как на объект наслаждения,  не как  на немощных  червей, не как на  и так
страдающих от жестокостей жизни и неба, коих  нужно спасать, но как на силу,
способную  вознести,  возвысить.  Впервые  его вера  поднялась над  жесткими
бордюрами родной крови и стала  - всемирной. Что боитесь, маловеры? Не будет
уже  стона и скрежета  зубов, а будет  град  небесный,  новый  Иерусалим,  и
потекут реки молочные. Только терпите, смиритесь,  усмирите  самих себя. Все
гениальное просто, но  сложно  людям  усмирить  себя. Чуть  возвысятся  -  и
возносится их гордыня вверх, как флаг неприятельский  вздымается над войском
несметным.  Возомнили  о  себе  -  и  поклоняются  истуканам,   забыли  бога
истинного.  Мнят о  себе  чрезмерное,  вызывают у  себя  мысли гордые, мысли
сумрачные. Эти-то  мысли, таящиеся  в голове  человека,  как  хищный  кайман
прячется в  грязи болотной,  и есть яд, отравляющий бытие таких, как Адонис.
Брызги  этого яда несмываемы, их не  вытравишь ни бумажным колпаком еретика,
ни  чтением благостных  книг, написанных черствыми и грешными ханжами.  Оно,
это зелье, и заставляет жить древних дьяволов, в которых  уже давно никто не
верит.
     Мес повернулся, чтобы идти и покинуть этот заброшенный, погибающий мир,
но  на  пороге  столкнулся  с  Вольдемаром Пилем. Тот  запыхался  и  смотрел
удивленно.
     - Один  шанс из тысячи, - произнес он, борясь с одышкой. - Я  знал, что
ты где-то  в чужом мире, но совсем не ожидал, что  именно здесь. Какой  же я
везун!
     - Чей это мир?
     -  Не  знаю.  Я  здесь  никогда не  был.  Послушай... Но давай  сначала
присядем.
     - Опять долгий и нудный разговор?
     - Опять.  Я чувствую свою вину,  что вытащил тебя на Землю, а тут все и
началось. Я  ведь выступил в роли добровольного советчика. Но  это принимает
дурной оборот.
     - Что, опять Гогна?
     Пиль невесело хмыкнул.
     - Гогна, - сказал он, - стали этаким гипотетическим символом невидимой,
но существенной опасности. Сейчас  дело не в них.  Вернее,  в них, но уже  в
другом ракурсе. Я думал, что ты почувствуешь это на Буле.
     - Я и почувствовал.
     - Что? Что именно почувствовал ты?
     -  А  то, что и  на  этот  раз не обошлось без  нашего  новоиспеченного
Сатаны.
     - Правильно. Сначала он стал Архонтом...
     - Ты, надеюсь, не собираешься взваливать всю вину за это на меня?
     - Пока тебя никто не  трогает,  - покачал  Пиль головой. - Но  дело все
серьезней и серьезней. Для Сутеха объявление Сатаною не опала, а награда. Он
очень горд этим. И лезет дальше.
     - Куда дальше-то?
     Взгляд Пиля приковал его к месту.
     - И впрямь, дурацкий, нудный  у  нас разговор выходит... Тут цепочка не
очень длинная. Твой знакомец Зет  Браганса, кого обозвали  Антихристом, стал
для Гогна  - только, пожалуйста, не вздрагивай так, да, да, они здесь  очень
даже  причем, -  стал для  них нечто  вроде  яркого  маяка  в  ночи.  И  они
потянулись к нему, повлеклись, как идут на огонь хищные  рыбы. Они  пришли к
нему.
     - И что? Они его убили? - поинтересовался любопытствующий Мес.
     - Нет. -  Удрученный его непониманием Пиль сморщился.  -  Я тебе  о чем
толкую? Они  стали его слугами. Понимаешь? Ведь он - ходячий символ неверия,
так же как Сет -  символ извечного противления. Браганса и Сет  столковались
между собой, и я думаю, что они заключили союз с Гогна.
     - Как? - вскочил  побелевший и нахмурившийся Мес. - Союз? О чем? Откуда
ты знаешь?
     -  Ховен  мне кое-что поведал, -  сообщил  Пиль.  -  А ему  в  припадке
самовлюбленности рассказал Сутех.
     - Что это за союз?
     - Не знаю. Кстати, ушел Лента.
     Мес застыл.
     - Что? - наконец сказал он. - Не может быть!
     -  Не знал,  что это  будет иметь для тебя хоть какое-то  значение. - Я
начинаю понимать...
     - Все  верно, - подтвердил его догадку Пиль. - Да. Сутех хочет посадить
одного из Гогна на Архонтство.
     - Боги Хаоса! - прошептал Мес, до которого только сейчас дошло. Великий
Хаос! Да это же чудовищно! Сутех спятил!
     - Я тоже  так думаю, - кивнул Пиль.  - Модерата оплакивает смерть сына.
Малларме куда-то пропал. Все разбежались. Это самый удобный момент.
     - Кто из Ангелов знает об этом?
     - Никто. Иначе это уже вызвало бы бойню.
     Мес встал и начал ходить. Пиль следил за ним одними глазами.
     - Где Браганса и Гогна? И где Сутех?
     - Сутех на Земле, в своем храме, - ответил Пиль.  -  А Браганса... тебе
это не очень понравится.
     - Где он?
     - Там, где твое любимое святилище.
     Мес остановился.
     - Арелла! - прошептал он.
     - Да, там. Он все еще  король,  но сейчас  его амбиции разгорелись.  Он
объявил себя Rex mundi.
     - Ховен, мерзавец! - скрипнул зубами Мес.
     -  Он - тоже  орудие Сета.  Он  ведь  сыграл и  на его  жажде действий,
кровожадности, и на твоей ненависти к Адонису.
     Мес задумчиво поковырял обивку кресла.
     - Вскоре исчезнет Модерата, - сказал Пиль. - И знаешь как?
     - Знаю, - обронил Мес.
     - Ну да, это ведь ты притащил сюда воду Стикса.
     - Что придумал Сет?
     -  С  ее уходом освободится второе место в Буле. Но он пойдет и дальше.
Он станет уничтожать оставшихся. Он хочет составить Буле из Гогна.
     Мес никак не мог прийти в себя.
     -  Я же помог ему! - восклицал он. - Помог ему! Ты хорошо поступил, что
не  стал Архонтом, Пиль, но сейчас тебе это  уже не поможет.  -  Меня ему не
поймать.
     - Тебя - да. А другие? Они более уязвимы... Ты знаешь дорогу отсюда?
     -  Нет. Но  ведь  все  Вихрящиеся  Миры  -  соседи  друг другу.  Думаю,
как-нибудь выберемся.
     И они покинули белое палаццо несбыточных снов.
ХОР
     Я хотел бы, да, хотел бы,
     Чтоб рука моя нагая,
     Неизбывно-человечья,
     Налилась бы жгучей силой,
     Твердокаменною стала б,
     И тогда б я той рукою
     Твердокаменной своею
     Бил по голове, покамест,
     Кровью, волосом залеплен,
     Не пробил бы постепенно
     Дырку в черепе ненужном.
     Чрез дыру эту большую
     Я перстом паучье-цепким
     В недра сущности ворвался б
     И принялся им крутить бы
     В мозге, мыслях и кровище.
     Забурлил, заволновался
     Котелок пустых желаний,
     Извергать парами начал
     Яд сомнений, соль разлуки,
     Желчь и морок дружбы тщетной,
     И любви порочной сахар,
     Одинокий дым свершений,
     Веры страшную химеру,
     И победный призрак страха,
     Соль сомнений, яд разлуки,
     Желчь любви, тщету порока,
     Одиночества химеру
     С ароматом нафталина, -
     Все смешал я жестким пальцем,
     Обуянный разрушеньем,
     С криком громким в бой кидаясь,
     Идеалам изменяя
     И плюя на прах закона.
     Все расставил в голове я
     По местам своим исконным.
     А потом я полной горстью,
     В прошлом щедрой на даренья,
     На тяжелый мрамор гладкий
     Ляпнул б первую добычу -
     Кровомозга сгусток жуткий,
     Кляксой красною бы ставший,
     Раз, другой, - и так, покамест
     Котелок вечно болящий
     До дна вычерпан не будет.
     А затем - короткой скалкой,
     И привычной, и удобной,
     В блин кровавый все расплющить -
     Соль любви, тщету разлуки,
     Химеричный призрак счастья,
     Ледяной песок измены,
     Отвращенье первой ночи,
     И напрасный веры пламень,
     И смиренный рев молитвы,
     И поганый ужас смерти,
     И фонтаны, и прозренья,
     Что приходят мутным утром,
     Винных грез итог понятный,
     И так дальше, и тем больше,
     Чтобы голова пустая
     С этим новым состояньем
     Пообвыклась бы немножко.
     Блин кровавый тощ и дырчат.
     Прокатить еще раз скалкой
     И готов к употребленью.
     Скалку в сторону, один раз
     Загнут левый уголочек,
     Загнут правый уголочек,
     Сложен пополам любовно
     Мерзкий блин тщеты и тлена,
     Превратился он в журавлик
     Безобразный, но летучий.
     Ветер вечности поднялся,
     Небосклон судьбы стал хмурым.
     Прянул с места мой журавлик,
     Полетел, расправив крылья,
     Полетел, вихляясь, корчась,
     Скрылся прочь.
x x x
     Град богов, семивратные Фивы, в который уже  раз распахнули  свои врата
Месу,  врата невидимые и  недоступные, но от этого вовсе не перестающие быть
реальными. И он вошел, как когда-то входил в Фивы  некто сфинксоборец Эдип -
победителем   и  будущим  властелином-царем.   Но  совсем  не   предвкушение
вожделенной награды ощущал Мес, возносясь на лифте к себе на последний этаж,
поднебесную  конуру  в  концерне  "Олимп". А  чувствовал  он жуткое  сосание
пустоты,  облекшей сердце, пустота такая возникает  в  конечные и  гибельные
моменты, когда должно прийти решение, но не приходит.