ьмы отсрочка,
     Бессловесная, простая,
     Появляется нежданно
     И полынью прорастает,
     И твержу я постоянно:
     "Подожди, еще настанет,
     Светлый день придет в юдоль,
     И тогда свечой истает
     И пройдет навечно боль".
x x x
     Трифона  Малларме, существо  самое изменчивое и  своевольное,  отыскать
очень легко. Живет он в  море, но не в черных его глубинах, как Форкис, а на
той  еще  глубине,  куда  достигают  солнечные  лучи,   раскрашивая  все   в
зеленовато-голубой цвет и делая обманчиво-переливчатым. Здесь, по слухам,  у
Малларме  великолепный дворец,  куда  он, впрочем,  никого  не  пускает и не
приглашает. Раньше  у  него  было много дочерей, которым  злые языки прочили
роль одалисок  его  обширного гарема. Сейчас он  живет один и, опять  же  по
слухам, очень скучает. Но все это лишь слухи. Трифон  Малларме живет в море,
дел не ведет  и на  людные  собрания, за  редким исключением,  не ходит. Его
советов добиваются многие, но не многим он их дает. Он счастлив.
     Трифон Малларме славится  своим  умом и  мудростью. Единственный  среди
оставшихся, он по-прежнему  владеет ключами  от  многих бездн,  где хранятся
секреты и  тайны мира, а  раз  ключами владеет он один,  значит, он один обо
всем и знает. Ибо, как гласит древняя мудрость, кто владеет информацией, тот
владеет   миром.  Согласно   этой   истине,  Трифон  Малларме  и   есть  тот
гипотетический Господь, в существование которого многие верят, а если даже и
не верят, то хотя бы надеются, что таковой в действительности существует.
     Трифон Малларме существует. Он живет в море.
     Однажды некто  со странным именем герр Магнус  Мес  решил отыскать его,
дабы задать ему несколько накипевших и наболевших  вопросов. О нем давно уже
распространялись истории,  что он задает некоторым довольно трудные вопросы,
у которых,  по всей  видимости, настолько трудные  ответы,  что  респонденты
Меса,  пытаясь на  эти вопросы  ответить,  слегают  с длительными  головными
болями. Но Месу, как думали окружающие, этого было мало, и он решил помучить
также и Малларме.
     Итак,  следуя  условию,  герр  Магнус  Мес  отправился  на берег  моря.
Достигнув  береговой полосы,  он побрел вдоль линии волн, внимательно следя,
как эти  волны, цвета  прокисшего киселя,  натужно  пытаются доползти до его
босых  ног,  словно  стараясь  укусить,  а затем уходят в песок,  безнадежно
отчаиваясь. Следуя заданным курсом,  Мес по очереди набрел на: а) поседевший
от соли  ржавый гребной  винт;  б) полусгнившие  сети; в) почти  не тронутый
тлением  труп молодой женщины в  купальном  костюме; г) пучок водорослей; д)
старичка с бородой, удящего рыбку. Этим старичком при ближайшем рассмотрении
и оказался искомый Трифон Малларме. Он глянул на Меса и произнес:
     - Проходи, чего встал! Рыбу мне распугаешь.
     На Малларме была сползшая на затылок  широкополая шляпа-брыль и  старые
плавки со слабой резинкой.  Он был весь  коричнев от загара и дымил вонючей,
прихотливо изогнутой трубкой.
     Мес молча  плюхнулся рядом с ним на песок. Шло время,  светило  солнце,
дымила трубка,  плескались волны. Мес исподволь,  но  внимательно  следил за
Малларме.  Сначала  тот  просто сидел,  щурясь  и  временами  поглядывая  на
поплавок. Потом он обнаружил в своем носу рудник и, действуя острым отросшим
ногтем указательного  пальца,  как  кайлом,  начал  не  спеша  откалывать  в
глубинах своих малоразработанных  карьеров целые глыбы, вытаскивая их  затем
на белый свет. Тут оказывалось, что они различны по размеру, форме  и цвету.
Хорошенько   рассмотрев  добытое,   Малларме,  по  видимости,   приходил   к
заключению, что это  пустая  порода. Поэтому палец опять,  словно неутомимая
вагонетка, нырял в темную глубину  обширных катакомб, чтобы принести на себе
обратно  новую  порцию  отвоеванных  у  упрямых  недр  сокровищ. Приносимое,
которое вновь исследовалось придирчивым взглядом, клалось на ноготь  того же
пальца, следовал  короткий и сильный щелчок, и таким трудом  добытый клад по
правильной  и  плавной траектории  проносился  над волнами и  чуть  ли  не с
тяжелым  бульком  падал в воду. Затем следовало, видимо, погружение  на дно,
учитывая тяжесть даримого морю.  Иногда же в глубинах заросших седым волосом
шахт  слышался сочный  чмок,  и  палец возвращался  странно  влажным.  Тогда
Малларме медленно тер им  о  другой палец, - Месу  это  напомнило  почему-то
мельницу,  где тяжело вращающиеся жернова, прокручиваясь, превращают зерно в
белую, тонкую муку,  - так  и пальцы Малларме в  результате  похожего трения
производили некие летучие крупинки, которые сыпались наземь. Затем Малларме,
плотно  пригнетая  палец  к брюкам, проводил им по своему  бедру, и так этот
незаменимый инструмент проходил необходимую профилактику и заново становился
годен   к  продолжению  опасных   и   сопряженных   с  риском  внезапного  и
вулканически-фатального чиха работ.
     Наконец, закончив разведку недр, он взглянул на Меса косо и спросил:
     - Тебе чего-то от меня надо, Ангел, или тебе  ничего от меня, Ангел, не
надо?
     - Мне, Метаморф, нужны твои ответы на мои вопросы, - отозвался Мес.
     - Задавай мне  их. Только не части и не  впадай в грех зауми, а излагай
их четким  и связным языком, на что получишь изложенные таким же языком  мои
ответы.
     И Мес спросил:
     - Кто такие Гогна?
     И Малларме ответил:
     - Не знаю.
     - Кто такой Осирис?
     - Не знаю.
     - Кто мы такие?
     - Не знаю.
     Тогда Мес встал и сказал следующее:
     -  Нда! Несмотря на однозначность и абсолютное  отсутствие информации в
твоих ответах, они тем не  менее наиболее полно отражают тот уровень знаний,
на котором  мы сейчас  находимся, и безразлично,  какие это знания - о Гогна
ли, о нас или о нем, - все они одинаково  неполны. И для всех них у нас есть
свои подсказки-гипотезы. Только следуя им, мы сможем чего-нибудь добиться. И
даже  тогда мы ничего не сможем  узнать ни  о Гогна,  ни  об  общих  законах
материи.
     - Ты хорошо, правильно говоришь, - кивнул Малларме, забрасывая наживку.
-  Хорошо,  правильно  говоришь  ты,  Аргоубийца.  Только вот  для  кого  ты
стараешься?
     - Как для кого? - удивился Мес.
     -  Ну да,  для кого?  - продолжал монотонно Малларме. - Для нас? Так мы
все равно  уйдем. Для  человека?  Но человек  - это постоянная  метаморфоза.
Сфинкс  у  Эсхила прав, помнишь: утром - на четырех ногах, днем  -  на двух,
вечером  - на  трех.  И  так постоянно,  Аргоубийца,  постоянно,  не  только
количество ног изменяется у него, но и сам он, и  весь строй его мыслей, - а
это   самое  главное   в   человеке,  герр  Мес.  Постоянно  изменяется  его
мировоззрение, постоянно внутри него рушатся какие-то барьеры и воздвигаются
новые, и  сообразно этому растет  число  морщин  у него на лбу и углубляются
складки в углах рта. А потому человек неизменен по своей природе.
     - У тебя клюет, - сказал Мес.
     Малларме  подсек,  и  над медленными волнами  на  судорожно дергающемся
крючке повис ярко-оранжевый пустой пищевой бачок.
     - Я пошел, - сказал Мес.
     - Будь здоров, - отозвался Малларме, снимая добычу с крючка.
ХОР
     На  море шумно-широком  находится остров,  лежащий против  Египта;  его
именуют там жители Фарос. Он от брегов на таком расстоянье, какое  удобно  в
день с благовеющим ветром  попутным  корабль проплывает.  Пристань находится
верная там, из которой большие в море выходят суда, запасенные темной водою.
Здесь пребывает издавна  морской  проницательный старец,  равный бессмертным
Протей,  египтянин, изведавший  моря  все  глубины  и царя Посейдона державе
подвластный. Если суметь овладеть им, любое он  средство  откроет: долог  ли
путь и дорога, успешно  ль смертного  дело свершится или бессмертного  бога.
Мудр он и многое знает, что происходит иль происходить перестало. Нужно лишь
только суметь  овладеть им, тогда  он  в  свирепого  с гривой  огромною льва
обратится,   после   предстанет   драконом,   пантерою,    вепрем   великим,
быстротекучей водою и деревом густовершинным. Следует же не робея тем крепче
держать,  тем упорней. Он напоследок, увидев, что все чародейства  напрасны,
сделается тих и  с кротким обратится вопросом, что  за бессмертный-де указал
вам  средство  обманом  его   пересилить.  Далее  следует   вопросом  пустым
пренебречь  вам  и со своим обратится: и долог ли  путь и дорога, успешно ль
грядущее дело.  Все мудрый старец  откроет,  расскажет подробно и с  толком:
зачем в мире жить и кто жить привольно мешает; все объяснит вам  Протей, бог
богов,  морской проницательный  старец:  Безглазые Гогна зачем,  и Адонис, и
Ангелы вместе, все вам  расскажет, вы только покрепче держите. После же, все
рассказав, погрузится в морское глубокое лоно.
x x x
     К Месу, хрустя камешками, подошел Пиль.
     -  Привет, - поздоровался он, оглядываясь. - Консилиум, похоже, еще  не
собрался.
     - Так  много  событий произошло, - откликнулся Мес. -  Чувствуешь  себя
виноватым. Будто когда я прибыл сюда, все это и началось.
     -  Зрело-то столетьями. Ты не виноват. Просто попал на перелом, перевал
нашего бытия. - Пиль уселся рядом с ним на белый камень, торчащий из земли.
     -  Что ни Буле,  так просто побоище,  - с удовлетворением отметил он. -
Они стали происходить гораздо чаще, хотя хорошего должно быть понемножку. Я,
к примеру, воспринимаю все это  как спектакль.  Актеры  из нас великолепные.
Как ты находишь?
     Мес сорвал травинку и сунул ее в рот.
     - Согласен, - немного  погодя шепеляво ответил он  (былинка торчала  во
рту). - Но кому ты уделяешь роль зрителей?
     - Ему и его Ангелам, - важно поднял палец Пиль.
     - Возможно. - Мес выплюнул  изжеванный  стебелек. - Возможно. А по мне,
ему до нас дела нет.
     - Это  все  так говорят. На  самом  деле он очень внимательно следит за
нами.
     - А может, совсем и не следит.
     Внизу, невидимый глазу, рычал  прибой. Над  головами носились и  хрипло
орали чайки. Воздух был даже на ощупь мокр, словно пронизан сырым туманом, и
временами до них долетали крохотные холодные капельки - дети играющего моря.
Скалы вокруг, ноздреватые, влажные, серые,  были  усеяны птичьими  гнездами,
пухлыми островками  бледной мертвой травы и белым  налетом соли.  Воздух был
горек и  терпок  и  раздражал  обоняние: пахло водорослями,  рыбою,  птичьим
пометом.
     Они сидели на небольшой круглой поляне, которую заточили в себе влажные
прибрежные скалы. Когда-то неизвестный,  ушедший  давно народ поместил здесь
капище своих богов - усеял землю правильными кругами белых нетесаных камней,
в центр  вогнал камень побольше, видимо, алтарь.  По внешнему виду святилища
было  непонятно,  что  за боги  когда-то  здесь  обитали. Наверно, это  были
простые  боги,  боги  простых  человеческих желаний,  ведавшие благополучным
возвращением на берег после  бушующих штормов, счастливым  ловом рыбы, уютом
домашнего  очага.  Это были еще во  многом  неискушенные боги, не знавшие ни
войн, ни  голода среди своих подопечных, довольствовавшиеся лишь ежемесячной
жертвой  на том белом  камне в центре - рыбой или птицею. Поэтому  их больше
здесь  не  было,  они  ушли   или  были  уничтожены  вместе  с  народом,  им
поклонявшимся. Пространство  между  камнями были усыпано  мелкой  обкатанной
галькой,  сквозь  которую пробивалась свежая  зеленая  трава. Благодаря ей -
зеленое на сером, - площадка эта  среди  скал казалась единственно живым, не
сточенным влагою местом на этом побережье.
     К  тому  времени собралось уже шестеро: Аугусто Лента, неожиданно один,
Пиль, Мес, Регана и  Ирид и  доктор Берджих  Сулла. Лента сел далеко от них,
лицом к морю, и погрузился в размышления. Регана и Ирид прохаживались вокруг
большого камня и беседовали. Берджих же  Сулла, доктор, присел рядом с Месом
на  камень и сразу же включился в  их  общий с Пилем разговор. На Буле Сулла
никогда  не  появлялся,  сейчас   объявился  без  приглашения,  и  Месу  это
показалось заслуживающим любопытства. Сулла был серьезен и солиден и в очках
и  в  ослепительном белом костюме,  отдаленно напоминающем врачебный  халат.
Своего мира он не имел, а проживал на Земле, практикуя среди людей, а заодно
и изучая  их.  Он  был блестящий  ученый и  врач  и мог  претендовать на все
оттенки превосходных степеней,  как, впрочем,  и все  остальные, когда  дело
касалось их Ремесла.
     - Пороки, - говорил доктор Берджих Сулла, не замечая, какое впечатление
произвело  его появление на  собеседников.  Он  говорил твердо и  убежденно,
казалось,  что  за  каждым  его  словом  стоит  непреложный научный  термин,
подтвержденный многочисленными экспериментами, но и даже это не могло скрыть
удручающей банальности  его  выводов.  -  Человек  по  сути  своей  порочен.
Взгляните сами - какая-нибудь тысяча лет прошла с  момента его появления - и
вот  уже  вся   палитра  человеческих  пороков  заискрилась  во  всей  своей
многокрасочности.  Причем заметьте,  спектр ее  не самый  широкий:  душевные
пороки или, если хотите, нравственные, и  пороки физические  или, если будет
позволено, плотские. Не будем касаться первых: не нам судить о разуме людей,
когда  мы  так  долго  взлелеивали  в  себе  понимание  всей  гибельности  и
мелочности  их натуры.  Поговорим лучше о вторых.  Спиртное,  доктор Берджих
Сулла стал  загибать пальцы, - наркотики, секс, различных видов психотропные
средства.  Как видите, с течением веков  эти  киты человеческого  нездоровья
совершенно не изменились. Может, с развитием  прогресса к ним прибавится еще
что-нибудь. Но основных столпов уже  не поколебать,  к ним можно лишь только
добавить,  нанести  этакий  дополнительный  штришок.  Утопии, говорите вы! -
кричал он, хотя Мес  с  Пилем ничего  не  говорили. - Да, романтики-философы
надеялись, что человек в  будущем  станет истинным властелином Вселенной.  А
ничего  этого  не  произошло,  да-с!  Он  был  и  остался  саморазрушителем.
Чрезмерность! Вот истинный бич их мира.  Перегрузка во всем,  даже в спорте,
даже в занятиях любовью, в  еде, - во всем! Человек  болеет  и болеть будет.
Ничто  не спасет  его,  и  оставьте,  оставьте эти ваши радужные надежды: он
останется собой до тех самых  пор,  пока как  биологический  вид не  уйдет в
небытие!
     Мес и Пиль кивали и цокали языками.
     Тем временем появлялись остальные. Ховен. Лерке. Форкис. Мес поклонился
им.  Возник Банокка, тут же подошел к прогуливающимся Регане и Ирид, завязал
шутливый и  двусмысленный разговор.  Рядом с  Месом  кто-то шумно  вздохнул:
усаживался на  свое  место  Либан  Бакст.  Лента, судя  по всему, нервничал:
может,  чуял  что-то,  может, переживал отсутствие матери. Вздох изумления и
тихие разговоры вызвало появление Юфины Гутьеррес  в неизменном черном своем
платье  и платке, а  следом вдруг  пришла Мириам, да  не одна, а под руку  с
высоким снежно-седым белолицым человеком во всем белом и с большими крыльями
за  спиной. Его  звали Габриэль Катабан. Мес видел отсюда, как Ховен при его
виде рассвирепел, что-то  хрипло пролаял, на что Катабан не обратил никакого
внимания. Мириам даже не взглянула на Меса, стояла  и разговаривала со своим
спутником, и оба они с непонятной ему иронией окидывали взглядом собрание.
     - Кто-то говорил про ангела с огненным мечом? -  насмешливо осведомился
Пиль.
     Юфина Гутьеррес подошла  к  Ховену, двигаясь  как оживший  манекен. Мес
махнул ей, и она, как будто только увидав его, кивнула ему -  дернула шеей и
головою  в  черном платке.  Появились  Сутех  и бен  Кебес.  Их  уже знали и
приветствовали как равных, последнего  - немного сдержаннее. С их появлением
говорки и шум поутихли, и Мес громко произнес:
     - Начнем же!
     Он увидел среди  задвигавшихся  и рассаживающихся  фигур лицо Ленты. По
нему пробежала тень сомнения и недовольства.
     - Мы не можем начать, - заставил он себя опровергнуть слова Меса. - Нет
моей матери.
     Тут же за этими словами произошло какое-то молниеносное движение. Ленту
схватила  черная  Гутьеррес  и  с  минуту вглядывались в его  остановившиеся
глаза.
     - Мать, - каркнула она. - Так она - твоя мать?
     - Ты, - выдохнул Лента. - Ты же исчезла!
     Юфина  заклекотала смехом, медленно выпустила его и ушла на свое  место
рядом  с   Ховеном.  Лента   сидел,  совершенно  потрясенный.   Опомнившись,
проговорил:
     - Только враги миру могли пригласить ее сюда.
     Юфина, по-видимому, наученная Ховеном, снова встала.
     -  Я  пришла сюда  сама,  по  праву,  -  выкрикнула.  -  Я  имею  право
присутствовать на всех советах.
     - Тварь!  - с ненавистью глядя на нее, скрежетнул Лента и больше ничего
не говорил.
     Ховен в восторге зажмурился.
     - Ничего, - весело прокричал Лерке. - Мы начнем сами.
     Мес  видел,  что  расселись  все  как-то  неспроста,  сторонник   возле
сторонника, оказавшись лицом к лицу со своими оппонентами. Лента, оставивший
около себя пустое  место, Бакст, как-то  незаметно перебравшийся от  Меса  к
нему, Мириам и Катабан  сидели все рядом, сплоченным кружком. Их противников
было  больше,  и  число  это  усугублялось  безучастными  и  равнодушными  к
происходящему  -  Баноккой,  Суллой  и  Форкисом.  Юфина  Гутьеррес   что-то
клекотала.
     -  Архонты!  -  прозвучал  бас, и Катабан  встал. -  Вы, семеро: Ховен,
Цвингли, Лента, Сутех,  Банокка и отсутствующие  здесь Малларме  и  Редер. Я
послан своим Господином!
     - Всегда-то они с этого начинают, - проворчал Мес Пилю.
     - Я чувствую, что наше неподкупное и строгое Буле превратится сегодня в
злое  судилище, - откликнулся тот.  -  Эти двое  плохо сделали,  что  пришли
только парою. Им бы явиться грозным  сонмом, блистать и греметь  и  задавать
тон. А это же - просто комедианство! Наши их сейчас съедят.
     -  Нам  предстоит,  -  говорил  Катабан,  -  принять  решение  важное и
существенное.
     - Позволь, - с  ехидством в голосе проговорила со  своего места Ирид, -
на нашем Совете нам самим думать, какое предстоит принять решение.
     - Верно, - грохнул Ховен.
     Лерке смеялся, мотал головой.
     - Ох, нет с нами Малларме - вот бы посмеялся старик!
     Хмурый Форкис сказал:
     -  Пусть  скажет,  чего он  там хочет.  Все  равно  уже  ясно, чем дело
кончится.
     - Говори, - обратился Лента к Катабану.
     Тот  едва  сдерживался. Мириам  шептала  ему  что-то  на  ухо,  по всей
видимости, успокаивая.
     - На вас лежит выбор извечного и черного противника нашего Господина, -
сказал наконец Катабан. - У всех вас шансы равны: все  вы вредите ему равно.
Поэтому выбирайте. Но знайте: мы остановились на Сете.
     После этих слов наступило безмолвие. Сутех поднялся. Вопреки ожиданиям,
он не ярился и не выглядел недовольным. Он поднялся. И, помедлив, вновь сел.
     - Про! - оглушительно сказало Буле.
     Катабан горестно склонился.
     -  Ваше  слово, - сказал он.  -  Плачьте, люди,  ибо  снова  объявилась
погибель ваша!
     Мес видел Ленту. Его голова также была склонена.
     - В конце концов, - приглушенно проговорил  Лента, - я рад,  что Сатана
избран не из нашей Семьи.
     -  Мы скорбим,  - посреди  тишины  произнесла Мириам,  и голос  ее  был
звонок. - Мы все должны скорбеть. Но таковы законы  мира: Сатана должен быть
избран. На  мне  бремя еще  горше,  еще несчастней: я  должна  провозгласить
Антихриста. Горька моя участь,  ибо  он  должен  быть  из людей. Горька  моя
участь еще и потому, что я не знаю его имени. Вы мне должны сказать его. Кто
скажет мне имя?
     Они переглядывались. Они не знали.  А  ее взгляд был устремлен на Меса.
Ты  знаешь.  Но я не хочу  говорить.  Ты знаешь. Пусть  говорят  другие.  Ты
должен. Я пока еще не должник. Враг, скажи имя Врага!
     - Зет Браганса,  - промолвил Мес. И будто  вихрь возник в воздухе - Зет
Браганса, Зет Браганса, - имя было произнесено и названо, ничто уже не могло
повернуться вспять, имя было названо - Зет Браганса.
     - Зет Брага