я  того,  чтобы  стать  Архонтом,  не
обязательно быть сыном Кронида. Ведь даже хитрый и изменчивый Малларме  тоже
считается  Архонтом,  не говоря уже о Банокке, беспутном и веселом... О Пан,
сын мой! С  твоей  смертью  подошла к концу наша эра. Я сам провожал  тебя к
Порогу, чтобы увидеть, как оглянешься ты, прежде чем скроет тебя мгла.
     Сначала  все было  не  так.  Разве мог  коварный, зловещий  Бог Пустыни
претендовать  на мировое  господство? Разве  мог  брат,  одно  упоминание  о
котором  вызывает  холодный  озноб,  разве  мог  он, разрушитель,  Аполлион,
наводить  ужас  на  Буле? И  разве мог  он  сам, герр  Мес  (очень  смешно),
отступиться и  укрыться, чтобы не коснулось его бремя  Земли? У него заболел
правый бок,  и он  остановился передохнуть. Вокруг выл  ветер,  несущийся  в
рыжей мгле.
     Разумеется, брат уже умер.  Мы быстро умираем. Раз, -  и  уже нет, одна
смертная оболочка  коченеет  на  одре.  Сета  они не хотят, но  он силен. Он
силен, потому что выжил. Он  выжил, потому  что злобен и -  силен. Замкнутый
круг. Модерата  будет противиться и,  конечно,  встанет за Диониса и  против
Сета. А  дорогой брат,  так похожий характером на  последнего,  подаст  свой
несравненный  голос  за  того.  Он  ненавидит и  Модерату,  и ее сына, -  их
главенство  в Буле неоспоримо. И  не остановится  ведь,  так  и будет плести
интриги, заговоры,  даже,  быть может, попытается убить. Да,  это наверняка.
Остальные не так сплочены.  Малларме на  все  наплевать. Регана - лишь бы не
отнимали ее демонского Ремесла, и потом, она птица ночная, хищная. Пан мой!
     Он снова остановился, чтобы вытрясти  песок из сапога. Ужасная гадость,
когда мелкие  угловатые  крупинки  набиваются  в сапоги, -  словно  идешь по
стеклу. Всегда проверяйте перед дальней дорогой,  есть ли камешки в сапогах.
Всегда.
     Он  уважал  Детей Нуна. Тогда как его  Семья  вечно олицетворяла в мире
земное веселье и свет, Дети Нуна властвовали над засмертной тьмой.  Никто из
Семьи не знал их  так хорошо,  как знал он, кого  они принимали  за своего и
даже  звали своим  именем. Он знал,  что выделяется среди остальных из Семьи
тем, что - пограничник, вечно между светом и тьмой, проводник в сумерках, да
и не любили они разговоры о смерти, даром что - хтоника, а потому - табу.  И
поэтому, когда он водил к Порогу страшные безмолвные толпы - женщины, юноши,
старцы, немало видавшие горя, нежные девушки, горе познавшие только впервые,
множество павших в жестоких  сраженьях мужей, в  нанесенных  острыми копьями
ранах,  в  пробитых  кровавых  доспехах,  -  они  наслаждались  близостью  с
прекрасными женщинами да кутили на своей вечнотучамизакрытой горушке. Но как
только необходимо - ты и всегда ведь, герр Мес, посланником служишь, так вот
что... Так он сказал, и вожатый послушался Аргоубийца.
     Из  потомков Нуна  остались тоже  немногие.  Сет.  Себек.  Баст  -  эта
наиболее привлекательна. Оси... Проклятье!
     Он наткнулся на нечто. Это нечто, как он обнаружил, пошарив перед собой
руками,  было  каменной  стеной,  сложенной  из громадных кирпичных  блоков.
Следуя  вдоль  нее,  он  вскоре очутился перед  высоким и  темным  порталом,
покрытым  неясной резьбой. Портал охранялся двумя статуями  людей с головами
ослов. Огромные каменные  двери  были раскрыты.  Внутрь  храма нанесло много
песка, и его высокие терриконы  громоздились везде, виднеясь между колоннами
и дальше, ближе к священным алтарям.
     Внутри было еще темнее, чем снаружи, но здесь, по крайней мере, не было
ветра.  Прямо перед собой  он  знал,  что увидит большой зал, загроможденный
толстыми  резными  колоннами,  со  стенами,  покрытыми  желтыми  и  голубыми
изображениями, с потолком,  являющим собой ночное  звездное небо, глубокое и
темное, как морские бездны.  Но  он направился не  прямо, а свернул  налево,
предварительно  сделав так,  чтобы кадуцей светил  ему.  Пройдя немного,  он
остановился  перед  металлической   дверью,   пробитой  по   краям  толстыми
бронзовыми гвоздями. Остановившись, он постучал.
     - Кто? - сказали из-за двери.
     - Я.
     - Имя? - сказали из-за двери.
     - Герр Магнус Мес.
     - Имя? - сказали из-за двери.
     - Герр Магнус Мес!
     - Имя? - сказали из-за двери.
     - Тот.
     Дверь бесшумно отворилась. Мес вошел и, не  глядя по сторонам, двинулся
по очень  темному  и  очень узкому коридору  к  бледному  свету,  маячившему
впереди. Коридор был длинен.  Кадуцей, ярко  сияющий  в  руке Меса, разгонял
окружающую  тьму, и тогда становилось  видно, что  стены коридора раскрашены
красным и  черным  с нарисованным  золотым змеем-уреем  - символом священной
земной власти.
     Он без стука вошел в застланную дымом благовоний низкую комнату.  Слева
от  себя  он увидел  изображение длинного тонкого человека  с  головой осла,
справа - изображение того же человека, но уже с острым гарпуном, пронзающего
им безобразного черного дракона.  Прямо  перед Месом высокий рыжий мужчина в
пестром плаще, стоя спиной ко входу, держал в руках раскрытую книгу.
     - И видел я  другого  ангела,  -  произнес Мес вместо приветствия,  - и
держал он в руке своей раскрытую книжку.
     Стоящий резко  обернулся,  и его черные,  глубоко сидящие глаза опалили
Меса взглядом. Тот не отвел своего. Постепенно взгляд стоящего смягчился, но
его  лицо,  изжелта-темное,  с  очень  тонким  безгубым  ртом   и  маленьким
подбородком, оставалось напряженным.
     -  А!  - сказал  он  наконец. - Тот.  Только я  не дам  тебе съесть эту
книжку. Потому  что ни в  чреве твоем, ни во рту она не будет ни сладкой, ни
горькой. Она очень невкусная, Тот.
     -  Автор никогда  не  ест своих книг, - ответил Мес. -  Это книги  едят
автора.
     -  Очень хорошо, - сказал человек с книгой. - Но как прикажешь называть
тебя?
     - Только не Тотом. Меня зовут герр Магнус Мес.
     Человек засмеялся. Смех его был неприятен.
     - Остроумно. Очень остроумно. Герр Магнус Мес!
     - А ты?
     - А я - просто Сутех. Решил не лгать, да и потом, не люблю иноземщины.
     - Да, Сутех.
     Сутех отложил в сторону книгу, и Мес взял ее в руки.
     - Хорошая книга.
     - Ты думаешь? - Лоб Меса наморщился. - И как это мне удалось?
     - В те времена ты был гораздо мудрее.
     - Перестань.
     Мес читал, Сутех стоял молча и смотрел на него.
     - Знаешь что, - вдруг сказал он, чем вызвал  удивленный взгляд Меса.  -
Давай  уйдем  отсюда.  Перейдем в другие покои.  Ветер  воет и  не дает  мне
сосредоточиться.
     Мес усмехнулся.
     - Сделай так, чтобы ветер утих.
     - Не могу. Время от времени пустыне нужны самумы. Пойдем же.
     Мес  покорно  последовал   за  ним.  После  недолгого   путешествия  по
разрисованным коридорам они вошли в круглую комнату с круглым же  бассейном.
Круглые   абажуры  из  белого  стекла  освещали   наполненное  густым  паром
помещение. Вода в бассейне была зеленовато-желтая. Пол был склизкий.
     Сутех сделал знак рукой, Мес присел  на одну из скамей, которые  стояли
вдоль стен.
     -  Извини, - произнес Сутех, раздеваясь и  погружаясь в бассейн, -  что
заставил тебя  присутствовать  на этом  моем  ежедневном  омовении. Здесь  я
всегда провожу время в глубоких раздумьях.
     - Ничего, - сказал Мес.
     Теперь над краем бассейна  виднелись только голова и плечи Сутеха. Тело
его было светло-желтым, точно слепленным из песка пустыни.
     - Ничего, - повторил Мес.
     - Давно здесь? - спросил Сутех.
     - Не так давно. Я сразу к тебе. Теперь это  не составляет такого труда.
Пришлось только пробиваться сквозь бурю.  Но ее ведь не сравнишь с прошлыми,
верно?
     По воде пошла рябь.
     - Кто прошлое... А, впрочем, у тебя тоже не такая уж сладкая судьба.
     Мес кивнул и раскрыл ту же книгу.
     - Ты взял ее с собой? - послышался вопрос Сутеха.
     - Угм, - невнятно ответил Мес, погруженный в чтение.
     Сутех хмыкнул.
     - Ты же ее написал, Тот!
     - Забыл уже, - кратко ответил тот.
     Недолгое молчание было прервано Месом.
     -  Вот  послушай, отличные слова: "Знай,  что, овладев этой  книгой, ты
будешь  принадлежать к живущим и пользоваться среди богов  особым  влиянием.
Знай,  что благодаря ей никто  не осмелится  противоречить  и препятствовать
тебе. Боги сами подойдут, чтобы обнять тебя,  ибо причислят к своему сонму".
Великолепно! Насколько я знаю, это любимая твоя книга?
     Прежде чем ответить, Сутех окунулся  в  теплую  парную воду.  Вынырнув,
шумно вздохнул.
     - Да, - наконец ответил он. - Ты ведь не зря завел этот разговор, Тот.
     -  Не зря, - согласился Мес.  - Я и зашел к тебе не просто так,  только
потому, что мимо проходил.
     - В чем же дело?
     - Что сказало Буле?
     Сутех  резко шлепнул рукой по воде, издав звук,  похожий на пистолетный
выстрел.
     - Я еще не знаком с его решением, - справившись с собой, произнес он. -
И меня не осведомляли пока о смерти твоего брата.
     - Так слухи не лгали? Ты метишь в Архонты?
     - Да, - просто сказал Сутех:  теперь над поверхностью воды торчала одна
его голова с бесстрастным, лоснящимся лицом.
     - Как к этому отнесутся твои...
     - Они знают, - перебил Сутех.
     - И они тоже?
     - Не все.
     - Крокодил?
     - Да, он хочет. Но я ближе к цели.
     -  Отрадно, - промолвил Мес, -  что  к власти  придут,  наконец,  враги
Осириса. Но вдруг он узнает об этом?
     - Он не узнает, -  быстро сказал Сутех. - Смена Архонтов происходит без
его ведома. Нужно лишь, чтобы их все время было семеро.
     Он  снова погрузился с головой. Мес терпеливо  ждал, пока  он вынырнет.
Когда это произошло, он спросил:
     - И сколько у тебя шансов?
     - Достаточно.
     - Кстати, - вдруг Сутех подплыл  к тому краю бассейна, где сидел Мес, -
а ты сам? Твоя персона, считают некоторые в Буле, весомее моей.
     - А другие считают, что ты лучше. И ты этого хочешь, а мне  этого даром
не нужно. Пока.
     - Вот именно, - кивнул  мокрой головой Сутех. - Вот именно, пока. А что
потом?
     - Вопрос риторичен. Я не мойра, чтобы знать, что потом.
     -  И все-таки это плохо, что  ты не  мойра,  - бормотал Сутех, медленно
плывя вдоль края. - Тогда, по крайней мере, все было бы уже известно.
     - "Со времени Ра все  старое исчезает и на  смену ему приходит то,  что
молодо.  Каждое утро солнце  восходит и  каждый  вечер скрывается на западе.
Мужчина оплодотворяет, женщина зачинает, свежим воздухом дышит каждая грудь.
Но все рожденные, все без исключения, идут к месту, которое им уготовано", -
процитировал Мес.
     - Уготовано ли мне то место? - пробормотал Сутех. - Или мне тоже - уйти
на Запад? А, Тот?
     - Не знаю, не знаю.
     - Все  насмешничаешь,  ухмыляешься про себя. Ты  хитрый, очень  хитрый,
Тот,  - бормотал  Сутех,  продолжая плыть. - Ты вот тут о  людях  говоришь и
ставишь их  в  пример. Люди  что, Тот!  Человек -  это  песок,  сухой  песок
пустыни, и нет у него  корней, ибо  он сыпуч, и души нет, ибо сух он, а есть
над ним только солнце, неумолимое, беспощадное солнце  пустыни, которое жжет
его и которое он называет - Судьба.
     - Ты, Сет,  - бунтарь, - вдруг сказал Мес. Сутех перестал плыть. - Тебе
трудно,  тебе  сложно, потому  что -  неспокойный.  И  зависть  тебя точит к
выдержанным, и сердце твое переполнено  тьмой, и зубами  ты скрежещешь,  ибо
ничего не  можешь поделать  с  собой. Давай вылезай из  бассейна! Изумленный
Сутех молча слушал.
     - Не слышал, что ли?
     Мокрое голое тело показалось на краю бассейна.
     - Спасибо, что послушался меня... Я на власть Архонта  не претендую. Но
если мне понадобится, я тебя  сброшу. Понял?  Тебя вода размягчила? Где твои
зубы? Когти где?
     Рыжая шевелюра Сутеха встала дыбом.
     - Я твоих  приказов исполнять не стану,  - тихо, с затаенным бешенством
произнес он и выпрямился  во весь  свой  гигантский рост. - Плевал я на твои
приказы!
     - Монту поддержит тебя, - так же тихо сказал Мес.
     Сутех молчал.
     - Осириса, - прошептал он наконец, - я ненавижу.
     - Знаю, - невозмутимо сказал Мес, сложив губы трубочкой.
     - Дерзай,  хочешь сказать? - крикнул внезапно  Сутех и, прыгнув вперед,
схватил Меса за ворот плаща. Лицо того оставалось невозмутимым.
     - В последний раз  он умер на кресте, - напомнил он,  видя  перед собой
расширенные красные глаза  и искривленный  рот, обжигающий лицо горячим, как
суховей, дыханием.
     Сутех нехотя отпустил его.
     - Это подходящая для него смерть, - проговорил он.
     Мес  встал, подошел к бассейну и  умыл лицо  и  руки. Зачерпнув  воды в
пригоршню, прополоскал рот, выплюнув потом воду обратно в бассейн.
     -  Эта книга, - сказал он затем,  -  не для тебя. Вернее, не для тебя в
твоем теперешнем положении. Ты лучше развейся делом.  Ты умеешь разрушать, а
больше ничего не умеешь. Вот и хорошо.
     Сутех стоял на месте. Потом мелькнуло его желтое, вытянутое  как струна
тело - он с разбегу нырнул в бассейн. Когда голова его появилась  над водой,
лицо Сутеха было счастливо.
     - Спасибо, Тот, - сказал он.
ХОР
     Владыки  истины, приношу  вам  самое  истину:  ни  одному  человеку  не
сотворил я зла, нарушив клятву.
     Не сделал несчастным никого из моих близких.
     Не позволял себе сквернословия и лжи в доме истины.
     Не дружил со злом.
     Не причинял сам зла.
     Никто по моей вине не стал боязливым, калекой, больным или несчастным.
     Я не делал ничего, что отвратило бы от меня богов.
     Я не истязал человека.
     Не морил его голодом.
     Не доводил до слез.
     Не убивал.
     Не принуждал другого к вероломному убийству.
     Не лгал.
     Не расхищал имущества.
     Не крал хлеба.
     Не отнимал и не урезывал.
     Не употреблял фальшивых весов.
     Не отнимал младенца от груди его кормилицы.
     Не совершал зверских поступков.
     Не ловил сетями жертвенных птиц.
     Не вредил разливу рек.
     Не отводил течения каналов.
     Не гасил огня.
     Не похищал у богов жертвенных даров, которые они выбрали для себя.
     Я чист. Я чист. Я чист.
x x x
     Цезарь Кобленц умирал. Тело его, длинное и плоское, одетое в просторную
белую рубаху, возлежало на  расписном деревянном ложе,  которое было устлано
голубыми  и зелеными покрывалами,  руки безвольно покоились, вытянутые вдоль
туловища,  с  неподвижными  бессильными   пальцами.  Временами  он  медленно
открывал глаза,  и тогда взгляд его,  устремленный уже не  туда,  где жизнь,
встречался с взглядами тех, кто стоял рядом в молчании. Тогда они видели его
глаза, спокойные и сосредоточенные на том, что было для сейчас главным.
     Он шевелил серыми губами, они наклонялись, но ничего не могли услыхать.
Они качали головами, отводили глаза и невольно переводили их на узкую хищную
рыбу-зубатку, чье  пронзенное тонким гарпуном изображение украшало изголовье
постели. И взгляд их становился жестким.
     Кобленц закрывал  глаза и застывал недвижим. И  так же застывали, будто
белоснежного мрамора статуи, те, кто стоял у одра.
     И первой стояла женщина. Ее лицо, красивое и властное, было повернуто к
умирающему вполоборота, так что была  видна тяжелая  витая  серьга  в ухе  и
плавный  изгиб  шеи. Волосы  ее венчала небольшая  рубиновая  диадема в виде
короны. У  нее  был  прямой  тонкий нос, голубые  глаза  и  красивый,  четко
очерченный  рот  с  полными   губами.  Но  при  таком  облике  в  фигуре  ее
присутствовало  что-то от величественной  грузности  матрон, несущих на себе
бремя  жизни  и  мудрости. Ибо  мудрость дается  нелегко.  Звали ее Модерата
Редер.
     Рядом  с нею стоял  дородный  лысый  мужчина. Несмотря на трагичность и
тягостность минуты, лицо  его не покидала широкая довольная улыбка. Его  рот
навсегда застыл  в этой гримасе  - уголки его были постоянно  приподняты,  и
широкие губы улыбались. Его абсолютно  лысая голова сияла и светилась и весь
он сиял и светился  желтым отсветом сытости и довольства. Он  стоял, положив
руки  на  небольшое,  но объемистое  брюшко,  и  с  улыбкой  смотрел в  лицо
умирающему. Его звали Аугусто Лента.
     Чуть  поодаль,  в  изножье кровати,  одиноко и  мрачно торчала  высокая
угловатая фигура.  Человек  в  изножье  также  не  отрывал  своего  тяжелого
гнетущего взгляда от лица Кобленца. Изогнутый книзу рот был упрямо и холодно
сжат, превратившись в  тонкую щель, широкое, скуластое темно-красное лицо  с
выпирающим вперед  носом, похожим на боевой "ворон" грозных триер, и  острым
выступающим подбородком было хмуро. Он стоял, подняв  угловатые прямые плечи
горбуна. Спутанная грива медных волос падала на плечи, закованные в стальную
ребристую кирасу, на лоб,  узкий и покатый. Звали человека Ахаз Ховен, и его
присутствие явно тяготило первых двух, находящихся в комнате.
     Но  не Меса.  Он  появился здесь  недавно. Сейчас  он стоял поодаль, не
приближаясь  ни к двоим у края ложа, ни к  мрачной и безмолвной фигуре в его
изножье.
     Кроме них  и  умирающего Цезаря Кобленца, в комнате никого не было. Она
освещалась тремя бронзовыми светильниками и была очень мала. Стены были серы
и  голы, темные занавеси скрывали помещение от  вездесущих  солнечных лучей.
Здесь было очень холодно, потому что  близость смерти никогда не дает тепла.
Смерть никогда не дает тепла. Странная, она всегда ясно дает осознать единое
и  извечное правило: будь ты хоть  бог, хоть человек, но  должен быть срок и
должна быть та четкая граница, за которой нет и не может быть жизни, а  есть
только холод и неизвестность.
     Герру  Магнусу  Месу  мысль  эта  была  понятна,  как  никому  другому.
Существование его  неколебимо  и  связно было  навек сопряжено  с пониманием
извечных конечных  истин.  И если некоторые  представители людской философии
называли  ее  "философией жизни", то  он  с полным  правом  мог бы назваться
"философом  смерти". Он  не делал этого только потому,  что больше не  писал
пространных трактатов и нигде не пропагандировал своих  идей.  Это была  его
философия, поэтому к самой смерти он относился легче, чем остальные.
     Кобленц вновь открыл глаза. Тьма Конца уже виднелась в них. Модерата  и
Лента  быстро наклонились  к  нему,  ожидая, что он  произнесет те последние
слова, какие всегда невольно вырываются  из коснеющих уст. Но Кобленц просто
смотрел  на  них. Это  не  был  бессмысленный,  ничего не  понимающий взгляд
умирающего. Он  просто  спокойно  и  отрешенно  смотрел на них,  глядя,  как
склонились они к нему, ожидая.
     Смерти нет. Есть только переход из одной плоскости бытия в другую. Есть
только вечное обновление. Есть только взгляд из-за Порога на ничтожную суету
живущих. Есть только срок.
     Они  выпрямились,  разочарованные.  А  кадуцей Меса  вдруг  засветился,
вспыхнул и потянул его  куда-то, сквозь  темную пленку барьера,  лопнувшего,
словно  упругая материя,  и  он увидел  перед собой странную и  безжизненную
местность. Это была не Земля и не другой мир, это был вообще Не Мир. Это был
Порог,  и Мес знал это. Серое  вокруг постепенно  темнело  кпереди, а  потом
переходило  в черное,  которое разделялось надвое светлой чертой. Это черное
круглилось наверху высокими арками. То были два Входа. Ему был известен лишь
правый. Что за зевом левого и зачем он вообще, он никогда не знал.
     Перед Входами на треножнике пифии восседал Кобленц, его брат, но не тот
уже, который лежал там на смертном  ложе, а другой, полный сил. Но  лицо его
было печально. С печалью смотрел он на Меса.
     - Брат мой, - тихо произнес он.
     Мес двинулся было к нему, но Кобленц поднял руку.
     - Нет. Не делай этого. Я уже ухожу.
     - Я пришел, - сказал Мес. - Почему ты уходишь, брат?
     - Я устал.
     - Мы все устали. Однако же до сих пор Буле было неизменным.
     - Оно и будет неизменным. Ты войдешь в Буле, брат.
     Мес покачал головой.
     - Тифон рвется в Буле. И он будет там.
     Взгляд Кобленца обжег его.
     - Ты зря  хочешь этого. К благому это  не при