хазарского
войска покинули город без боя. Бежал за Итиль-реку и сам каган-бек.
     Настороженно и молча встречала русскую дружину  столица  Хазарии.  Ни
одной живой души не видно было на грязных, заваленных мусором  улицах,  то
широких, похожих на торговые площади,  то  узеньких  и  извилистых,  будто
таинственные лабиринты. Беспорядочно раскинулись на них глиняные мазанки и
войлочные кибитки. В сонно дремавших садах и виноградниках, серых от пыли,
бродили косматые полудикие козы. Ближе к реке на кольях сушились  рыбацкие
сети, но не было видно ни одного челна.
     Передовой полк  Святослава,  перейдя  шаткий  деревянный  мост  через
речной рукав, вступил в  столицу  побежденного  каганата.  Впереди  конных
воинов на горячем гнедом коне гарцевал молодой воевода  Борислав.  На  его
красных сафьяновых сапогах солнечно  сверкали  золотые  шпоры  -  новинка,
завезенная из Византии.
     Борислав  с  любопытством  разглядывал  незнакомый  город.  Тишина  и
безлюдье удивили его.
     - Вымерли тут все, что-ли? - повернулся он к ближнему сотнику.
     - Хазары-то? Да они сейчас далеко  за  Итилем...  Мы  на  них  такого
страху нагнали, что они не скоро опомнятся!
     Но русичи недолго продолжали путь в тишине. Вскоре впереди послышался
шум многоголосой толпы. Перед дружиной открылась широкая площадь,  посреди
которой  возвышалась   массивная   деревянная   фигура   бога   Перуна   с
посеребренной головой и  позолоченными  усами.  Вокруг  Перуна  сгрудились
нарядно одетые люди.  Это  собрались  жители  славянского  конца  Итиля  -
торговые гости, мастеровой люд, рыбаки. При появлении дружины  над  толпой
взметнулись шапки.
     - Слава русским воям!
     - Киевскому князю слава!..
     Святослав, ехавший в окружении своих  воевод,  придержал  коня,  снял
шелом, поклонился на все четыре стороны. В ухе его блеснула золотая серьга
с зеленым камнем.
     - Слава Перуну, добрые люди! Мира и добра вам желаю...
     Чуть  позади  князя,  между  рослыми  гриднями,   ехал   потупившись,
захваченный в плен бек Аймур. По его лицу трудно было  догадаться,  о  чем
думает побежденный военачальник, недавно бывший  правой  рукой  Иосифа,  -
страшится ли возможной гибели или уже приготовился ко всему.
     Увидев  пленного  бека,  итильские  славяне  притихли,   настороженно
оглядывая его хмурую фигуру, обмякшую  в  богатом  седле.  Потом  недолгое
молчание сменилось гневными криками:
     - Вели казнить его, княже! Не мало он лиха нам принес,  немало  нашей
кровушки высосал!
     - Поборами нас одолел этот живоглот... Голову с него долой!
     Князь поднял руку - гридни направили копья на  толпу,  и  шум  затих.
Только в дальних рядах прорывалось хриплое ворчание.
     - Идите по домам люди Итиля. Я сам буду вершить  суд  над  виновными.
Кого надо - накажу... - и Святослав проехал вперед.
     На  улицах  стали  появляться   мусульмане   -   арабы,   джурджанцы,
хорезмийцы, гузы. За ними потянулись из своих жилищ хазары-язычники и  те,
кто исповедовал иудейскую веру. Впереди  дружины  уже  бежала  молва,  что
русичи город не рушат, разбоя не творят, людей не обижают. На улицы  вышел
простой люд, у которого любому завоевателю нечего  отбирать,  кроме  разве
самой жизни. Богатые  встречались  редко  -  многие  из  них  или  ушли  с
правителем Хазарии за Итиль-реку, или бежали на юг.
     Князь и воеводы проехали через  весь  город  и  вступили  в  каменный
дворец каган-бека.  Святослав  приказал  разослать  по  хазарской  столице
дружинников - искать Иосифа. Потом  он  велел  привести  к  нему  пленного
Аймура и толмача, долго беседовал с беком.
     Узнав, что Аймур во время последней битвы  попал  в  опалу,  князь  с
интересом посмотрел на пленника:  народ  его  не  жалует  свой  любовью  и
правитель наказал. Попал хазарин между молотом и наковальней!
     - Вижу - правду молвишь,  бек,  -  сказал  он,  пристально  глядя  на
Аймура. - Воевал ты плохо, потому что не на твоей земле  гнев  созрел,  не
твоя земля кровью умывалась, когда разоряли ее хазарские орды...  Неправое
твое дело! И нынче не хазары хозяева в Киеве, а русские вои стоят в  вашей
столице. Ну, да у  меня  речь  не  о  том,  бек  Аймур.  Я  тебя  назначаю
правителем Итиль-града. Справишься?
     Лицо бека побледнело. Чтобы скрыть  свое  волнение,  он  склонился  в
глубоком поклоне перед русским князем:
     - Ты даруешь мне жизнь, каган Святослав! Я буду служить тебе верой  и
правдой... Отныне весь этот город - у твоих ног, все  его  жители  -  твои
верные данники!
     Святослав про себя усмехнулся: "И так ты у моих ног вместе  со  всеми
итильцами!"
     А бек с тоскою подумал: "Что сделает со мною Иосиф, когда возвратится
в столицу? Ох, не сносить мне головы!"
     Но  у  него  все  равно  не  было  другого  выбора.  И  он   так   же
подобострастно, как недавно внимал речам правителя Хазарии,  слушал  князя
ненавистных ему русов. Слушал и соглашался с ним, обещая собрать требуемую
дань, выкупить  у  русов  пленных  и  снабдить  войско  князя  провиантом.
Единственное, о чем он осмелился попросить Святослава, - это об охране  из
русских воинов, которая смогла  бы  его  уберечь  от  подосланных  Иосифом
убийц. А он уж постарается  собрать  самых  богатых  купцов  из  тех,  кто
остался в Итиле, хранителей ключей от дворцовых  тайников  и  кладовых,  и
сделает все, что ему приказано.
     Выслушав Аймура, Святослав приказал  Бориславу  выделить  дружинников
для охраны бека. После этого  князь  отпустил  нового  правителя  Итиля  и
вместе с воеводами покинул покои Иосифа.
     Теперь, когда Аймур ушел, Борислав не утерпел, спросил Святослава:
     - Пошто, княже, ты этому хазарину волю  даровал,  да  еще  правителем
назначил? Я тому дивился, да молчал при нем, а теперь спросить  надумал...
Он же кровопивец, живоглот, народ от  него  стонет,  клянет  его!  Ему  бы
голову срубить, а ты...
     Святослав сердито сверкнул на него глазами, но ничего не ответил.
     - Прости, княже, коли что не так сказал! Конечно, то дело  державное,
но неужто нельзя было спросить?
     - Запомни, воевода: бояре думают, старшая дружина мне советы дает,  а
решает за всех - князь! - Святослав заговорил тише, но все так же  строго:
- Да ты и думать не привык, тебе бы только мечом махать... Что ж, удаль  я
твою ценю, а разум у тебя - как у дитяти малого. И не уразуметь тебе,  что
тот Аймур знатного рода, привык властвовать над  простым  людом.  Казню  я
его, а кто дань будет собирать для нашей дружины?  А?  Голытьбе  итильской
поручить это? Так где ты видел, чтобы смерды, черная кость, градом, да еще
стольным градом правили? Даже в вольнолюбивом Новгороде  на  вече  допрежь
всех именитых мужей слушают, а не тех, кто землянки роет над  Волховом.  А
тут Хазария, законы, что рождены в Диком поле... Не  люб  итильцам  Аймур?
Стерпится - слюбится. Зато власть! И для нас он все сделает,  чтобы  шкуру
свою сохранить. А польза от того всей Русской земле!
     - Оно-то так, - замялся Борислав, только теперь почувствовавший,  что
князь, которого он привык считать  прежде  всего  лихим  витязем,  воином,
далеко не так прост.  -  Вот  только  зачем  в  Итиле  ставить  хазарского
воеводу? Неужто нашего - получше - не найдется?
     Святослав неожиданно рассмеялся.
     - Эх, Борислав! - Он положил на плечо воеводы тяжелую руку. - Люб  ты
мне в сече, когда рядом со мною недругов рубишь. И знаю,  что  от  меня  в
любой беде не отступишься, всегда будешь служить мне верой и  правдой.  За
то и хотел оставить тебя посадником  в  Тмутаракани,  как  самого  верного
моего воя. А вот теперь думаю: справишься ли? Больно уж ты  прост,  друже.
Много еще  не  разумеешь...  Мудрости  государственной  надобно  у  ромеев
учиться.  И  хитрости...  Они  в  покоренных  землях   не   всегда   своих
стратигов-наместников ставят, иной раз  -  и  местных  воевод,  что  знают
каждый закуток, каждого смерда. Такой воевода выгоднее...
     Борислав потупился:
     - Выходит, так...
     - Вот то-то и оно! Учись... посадник тмутараканский!


     Занятый делами, Святослав даже  не  поинтересовался,  где  схоронился
полумифический властелин Хазарии - каган, от чьего имени правил страною ее
настоящий хозяин, каган-бек Иосиф. Тот самый Иосиф, что всего сутки назад,
покинув свое войско на произвол судьбы,  в  этих  же  дворцовых  покоях  с
лихорадочной поспешностью отдавал приказы многочисленной челяди,  торопясь
спасти хоть часть накопленных сокровищ.  Вокруг  метались  слуги  и  рабы,
таскали сундуки и мешки с драгоценностями, а худой, костлявый каган-бек  в
черном одеянии,  придававшем  ему  сходство  с  раввином  жадными  глазами
следил: не забыли ли чего!
     Черной тенью следовал за правителем кряжистый косолапый темник Надир,
последний из приближенных, сохранивших верность теряющему трон владыке.
     - Стражу во дворе я заменил, - мимоходом докладывал Иосифу  Надир.  -
Своих людей поставил. Не доверяю ни арсиям, ни византийцам: они хитры, как
лисы, и жадны, как стервятники... - С  большой  буквы  и  тут  же  выложил
другую новость: - Таксиарх Диомид вернулся в  Итиль,  сумел  выбраться  из
Саркела... Я приказал не пропускать его во дворец.
     Иосиф резко повернулся к Надиру:
     - Стражу сменил - правильно. А Диомида зря не пустил, он  мне  нужен.
Вели позвать его. Немедленно!


     С замирающим сердцем, опасаясь самого худшего, направился  Диомид  во
дворец. У покоев Иосифа, где обычно несли охрану  наемники  арсии,  теперь
стояли незнакомые лучники. Они расступились, перед дверью появился  Надир.
Он поманил грека.
     Правитель Хазарии был в своих покоях. Диомид склонился  перед  ним  в
раболепном поклоне. Сердце грека отчаянно колотилось.
     - Я пришел по твоему приказу, повелитель...
     Иосиф смерил наемника презрительным взглядом.
     - Вижу, как тебе  не  терпелось  поскорее  меня  увидеть.  От  самого
Саркела бежал без оглядки...
     Диомид упал на колени:
     - Помилуй, не вели казнить! Дай мне возможность искупить свою вину!
     - Встань. Мой гнев уже остыл. Я оставлю тебе жизнь,  хотя  она  стоит
недорого в наше смутное время. Сегодня же ночью ты отправишься  к  ясам  и
касогам. Убеди их поднять все племена на войну  против  русов.  Обещай  им
золото, рабов, что угодно. Доберись до Таматархи,  передай  беку  Сурхану:
пусть соберет всех хазар, способных держать оружие,  и  ударит  по  русам.
Войско кагана Святослава  затеряется  на  просторах,  подвластных  Хазарии
земель, истечет кровью в мелких стычках с нашими данниками. И тогда...  Ты
все понял? Золото тебе вручит Надир. Ступай!
     Не случайно  много  лет  назад  дальновидный  Аарон,  отец  нынешнего
каган-бека  Иосифа,  разгромив  ясов,  женил   своего   сына   на   дочери
побежденного правителя. Этим браком он хотел укрепить  связь  между  двумя
соседними народами, вернее - надежнее подчинить себе Аланию, страну  ясов.
Много воды утекло с тех пор, умерла жена Иосифа, сам Иосиф состарился,  но
ясы по-прежнему оставались данниками Хазарии. Именно  на  них  рассчитывал
сейчас владыка Хазарии, посылая Диомида. Пусть Тагаур  и  другие  аланские
князья соберут ополчение. У них много отборных воинов,  они  навалятся  на
русское войско, перебьют его в горных ущельях. За ясами поднимутся касоги,
им помогут хазары Сурхана. А там...
     Иосиф знал: Диомид приложит все старания, применит всю свою хитрость,
чтобы  выполнить  поручение.  Наемник  не  упустит  такой  удобный  случай
заслужить милость каган-бека и разбогатеть.
     Через час таксиарх Диомид тайно покинул Итиль...


     Богдан попал  в  столицу  Хазарии  ночью.  Старший  из  греков  отдал
какое-то приказание своим подчиненным и торопливо покинул  их.  Оставшиеся
двое воинов вытащили пленника из  лодки  и  повели  по  темным  запутанным
улицам, где за высоким - в рост человека - глиняным забором,  напоминавшим
крепостную стену, виднелись плоские крыши невзрачных мазанок. Порой  улица
вдруг исчезала, превращаясь в выгон  или  майдан,  заставленный  широкими,
будто приплюснутыми книзу, стогами сена. Вокруг них суетились люди, внутри
одного стога блеснул огонь, и Богдан догадался, что это жилища полукочевых
итильских хазар.
     Когда проходили через один такой майдан, из-за  туч  выглянула  луна,
залила землю мертвенным, тревожным светом. Богдан, падавший от  усталости,
едва волочил ноги, но все-таки старался запомнить дорогу, по  которой  его
вели.
     Несмотря на позднее время город не  спал.  Бесшумно  скользили  между
юртами какие-то люди, прошел караван тяжело нагруженных верблюдов, иногда,
нарушая ночную тишину конским топотом, проносились всадники. Прошел ночной
дозор.
     Несмотря на то, что не  было  слышно  ни  криков,  ни  особого  шума,
чувствовалось, что город охвачен тревогой. И в сердце Богдана  затеплилась
надежда. Он подумал, что хазарам, ожидающим приближения  русского  войска,
сейчас не до рабов, не до пленников. Да и грекам, кажется, не  по  себе  -
если князь Святослав уже взял Саркел, то скоро он будет и  здесь.  Бежать!
При первой же возможности надо бежать!
     Между тем они прошли порядочное расстояние. Наконец  один  из  греков
остановился перед высокой глухой стеной. За нею  послышался  собачий  лай.
Открылась едва заметная дверца.  Заслонившая  на  мгновение  проем  темная
фигура подалась назад, негромко окликнула псов, и лай оборвался.
     - Иди! - подтолкнул пленника один из его стражей.
     Они быстро пересекли большой пустынный двор, прошли мимо  молчаливого
слуги и окружавших его рослых, глухо порыкивавших псов. Богдана  втолкнули
в какую-то каморку. Он упал на твердый земляной пол и, несмотря на то, что
попал в тюрьму, вздохнул с облегчением: что  будет  дальше  неизвестно,  а
сейчас он, во всяком случае, получил передышку. У него не хватило сил даже
на то, чтобы обследовать свою темницу. Он  устало  растянулся  на  полу  и
тотчас забылся глубоким сном.


     Разбудил его яркий свет, ударивший в глаза. Солнечные лучи  врывались
в настежь распахнутую дверь.
     - Эй, рус! Живой?
     На  пороге  стоял  смуглый  раб  в  полуистлевших   лохмотьях,   едва
прикрывавших его тощее тело.  Солнце  отражалось  от  его  лысого  черепа,
высвечивало редкую щетину на впалых скуластых щеках.
     Богдан приподнялся на локтях, стараясь сообразить, где он. Вспомнил -
горестно застонал.
     - Ай-ай! Плохо тебе? А кушать хотел?
     - А ты откуда по-нашему  разумеешь?  -  вопросом  на  вопрос  ответил
Богдан.
     Поставив на землю перед пленником миску, наполненную  темной  бурдой,
положив рядом с нею несколько лепешек, раб заговорил быстро-быстро,  путая
русские слова с другими - словами неизвестного Богдану языка.  И  все-таки
гридень кое-что понял. Этот человек - берендей. Его кочевое племя когда-то
давным-давно осело на окраинах Полянской  и  Северной  земель,  наполовину
обрусело. Берендеи вместе с русичами разводили скот, сеяли хлеб, охотились
и бортничали, несли службу в княжеской дружине. Их села первыми  принимали
на себя удары хазар и печенегов, делавших частые набеги на Русь. Во  время
одного такого набега попал в  плен  к  хазарам  и  Алташ,  новый  знакомый
Богдана.
     - Неужто нельзя сбежать отсюда?
     Берендей отрицательно покачал лысой головой. Его  захватили  в  полон
молодым, привезли сюда, в Итиль, здесь он успел и  состариться.  Переходил
от одного хозяина к другому, у одного было плохо, у другого - еще хуже. Но
бежать? Куда? Вокруг Итиль-града по одну сторону плавни, болота, по другую
- бескрайная степь. А к югу - море. Если беглец не утонет  в  болотах,  не
завязнет в трясине, то на другой же день его схватит хазарская  стража.  А
там - казнь, мучительная, жестокая,  чтобы  другим  рабам  неповадно  было
искать свободу.
     - Все равно уйду! - упрямо нагнул голову Богдан. - Кто меня не пустит
отсюда? Ты?
     Он рывком  вскочил  с  земли,  легко  отодвинул  в  сторону  щуплого,
высохшего Алташа и остановился на пороге. Четверо могучих  псов,  усевшись
полукругом напротив открытой двери, угрожающе скалили острые волчьи  зубы.
Да, таких стражей не возьмешь голыми руками! Но Алташ, он  ведь  может  им
приказать...
     Берендей сочувственно смотрел на молодого пленника.
     - Отзови, они же тебя послушаются...
     - А дальше что? Далеко не уйдешь.
     Богдан упал ничком на землю и закрыл лицо руками. До самого вечера он
лежал, не притронувшись к еде, оставленной ему берендеем.  Во  дворе  было
тихо, временами издалека доносился смутный гул. Богдан не прислушивался  к
нему. Если бы он знал, что это шум  толпы  разноплеменных  жителей  Итиля,
встречающих войско русичей!
     Ночью за ним пришли двое знакомых уже воинов-греков  и  снова  повели
его по лабиринтам городских улиц. На этот раз они шли крадучись. Путь  был
недолгим, вскоре вышли к пустынному  берегу  реки,  где  столпилась  кучка
людей.  Вместе  со  всеми,  Богдана  посадили  в  большую   лодью,   тесно
загруженную какими-то  узлами  и  тюками.  Это  домоправитель  Диомида  по
приказу хозяина тайно отправлял в Семендер самое ценное имущество и  рабов
таксиарха.
     Богдана сковали цепью  с  другими  невольниками,  усадили  за  весла.
Засвистела плеть надсмотрщика. Богдан, не дожидаясь удара, потянул на себя
весло.
     За бортами сонно заплескалась вода. Лодья вышла  в  море  и  медленно
повернула к югу.
     В числе рабов Диомида было  еще  трое  русичей  -  рослый,  кряжистый
Ратибор с лицом, до самых глаз заросшим густой черной бородой, и невысокий
худощавый отрок, оправдывающий свое имя - Мал. Богдану довелось сидеть  на
одной лавке с Ратибором, ворочать одно весло. Осторожно, чтобы не привлечь
внимание надсмотрщика, хлеставшего плетью  каждого  зазевавшегося  гребца,
Ратибор коротко поведал новому товарищу свою историю.
     Он был десятником  в  охране  богатого  киевского  гостя  Чурилы.  Их
караван с грузом шелков и восточных  пряностей  возвращался  из  Дербента.
Прошли Семендер, оставили позади Итиль - никто обиды не чинил русичам. А в
Саркеле, последнем хазарском  городе  перед  Диким  полем,  хитрые  нукепы
каган-бека решили дважды собрать десятину с  Чурилы.  Купец  схватился  за
оружие, стражники и нукеры - тоже, завязалась драка.  Почти  всех  русичей
перебили, оставшихся в живых взяли в полон. Знают ли в Киеве  о  том,  что
творят хазары?
     - Знают. Из-за того и пришел сюда князь Святослав со своим войском...
     И Богдан рассказал Ратибору о походе, о сече под  Саркелом,  о  своем
пленении.
     А Мал? Его хазары увели из Северной земли во время  одного  из  своих
набегов. Он попал сюда совсем мальцом.
     - Бежать надо, тихо сказал Богдан. - Пробиваться к нашим, к  дружинам
киевским!
     - Трудно, - отозвался Ратибор. - С нас днем и ночью глаз не спускают.
Разве что теперь, когда хазары хвосты поджали и в кусты глядят...
     Дни  стояли  тихие,  безветренные  и  жаркие.  Лодья  несколько  дней
простояла у берега небольшого острова, выжидая чего-то,  а  потом  поплыла
дальше и вскоре прибыла  в  Семендер,  некогда  богатый  хазарский  город,
который  постепенно  захирел,  не  выдержав  соперничества  с   Итилем   и
Саркелом... С горечью узнал Богдан, что русское войско уже побывало  здесь
и, не задерживаясь, двинулось дальше на юг, к Ясским горам.
     Вечером греческие воины,  охранявшие  рабов  и  имущество  таксиарха,
принесли из города вина. Они  пели  протяжные,  заунывные  песни,  угощали
домоправителя и надсмотрщиков. Веселье затянулось надолго.
     Когда стемнело,  раб  Алташ  добытым  где-то  ключом  разомкнул  цепи
Богдана.
     - Беги, - тихо сказал он, - и я пошел бы с тобою,  да  сил  уже  нет.
Ушло мое время...
     - Стой! - ухватил его за руку гридень. - А Мал? А Ратибор? -  Мы  уже
вольные птицы, - отозвался из темноты голос Ратибора. - Торопись, отрок!
     В руку Богдана сунули короткий ромейский меч.
     - Бегите на полдень, - шепнул ему