имися, в то, что происходило  под
стенами крепости, когда к югу от Саркела в степи  затрубили  боевые  рога.
Это подоспела подмога окруженному гарнизону. Вел ее бек Аймур, правая рука
каган-бека Иосифа.
     Будто темная туча упала на  берег  Дона,  затопила  степь,  охватывая
русичей. Грозным валом  катилась  конница,  не  однажды  рубившая  ясов  и
касогов, иранцев и арабов, не раз топтавшая  русские  нивы.  Под  тысячами
копыт гудела земля, злобно ржали полудикие степные кони, пронзительно выли
и взвизгивали воины разных племен, служивших  Хазарии,  а  над  всем  этим
гулом и стоном безмолвно кружили орлы и коршуны, почуявшие близкую добычу.
     - Сила какая идет на нас... - тревожно вздохнул  Богдан,  оглядываясь
на примолкших гридней.
     - Сила великая, - спокойно согласился с ним Мечник. - Только и у  нас
воев немало. И за нами - Русская земля.
     Самые нетерпеливые из хазарских всадников, вырвавшись из конной  лавы
далеко вперед, пытались пробиться к воротам Саркела. Но для них, как и для
русичей,  стал  преградой  наполненный  водой  ров.  Несколько   степняков
сорвались в него, и на воде зачернели хазарские лохматые шапки,  шеломы  и
конские головы.
     Хазар становилось все больше и больше.
     - Пошто князь нашу рать не двинет на ворога? - заволновался Богдан. -
Доколе будем стоять, на месте топтаться? В самый раз бы сейчас ударить  по
хазарину!
     - А ты погляди, что с другого боку делается, - подтолкнул его Мечник,
теребя пальцами свою седую бороденку.
     Богдан глянул - и  едва  не  вскрикнул.  Севернее  Саркела,  выше  по
течению реки, многие сотни хазар заходили  в  тыл  киевскому  войску.  Два
крыла хазарской  орды  огромными  полукружьями  охватывали  стан  русичей.
Богдан начал считать бунчуки, мотавшиеся над массой вражеской  конницы,  -
значки сотен и тысяч хазарских - и со счета сбился.


     Чуть поодаль от гридней на кургане стоял князь Святослав с воеводами,
рядом рынды держали оседланных  коней  и  оружие.  Все  они  без  видимого
беспокойства наблюдали за приближавшимися хазарами. Только чаще замелькали
гонцы, подъезжавшие к Святославу, - сказав ему  что-то  и  получив  приказ
княжий, они торопились к своим полкам.
     Вроде  бы  все  спокойно  было  в  русском  стане  -  ни  спешки,  ни
переполоха, но Богдан стал замечать, как меняются его очертания:  лучники,
копейщики, щитоносцы перемещались, уступая  друг  другу  место,  в  центре
появилась русская конница - та часть ее, что не ушла в  засаду.  Казалось,
огромная длань в  железной  перчатке  сжимает  пальцы  в  кулак,  готовясь
отразить вражеский удар.
     Богдан оглянулся назад. Там, далеко  в  тылу,  за  русской  конницей,
тесно сгрудились обозные возы, поднявшие в небо оглобли,  словно  пики.  И
молодой воин подумал, что и там нелегко будет пробиться врагу.
     Черная туча хазар шумно налетела на левое крыло  русского  войска.  В
небо взвились тысячи стрел и камни, выпущенные пращниками. Глухо вздохнуло
поле - конная лава ударилась о  стену  копий  и  щитов.  Замелькали  мечи,
боевые топоры и шестоперы, которые пустила в ход русская рать.
     - А-а-а!.. - отчаянный рев вырвался из тысяч людских грудей.
     Все смешалось на левом крыле - пешие, конные, русичи и хазары. Крики,
лязг металла, конское ржание слились в такой  оглушительный  гул,  что  со
стороны  можно  было  подумать:   широкий   Дон   вырвался   из   берегов,
натолкнувшись на непреодолимую преграду.
     Замерло Богданово сердце, когда увидел он, как  захлестнула,  подмяла
под себя хазарская  волна  первые  ряды  пеших  ратников,  как  отдельными
ручейками и потоками начала пробиваться в глубину русского  стана.  Ближе,
ближе хазарские всадники, кто в  железных  кольчугах  и  панцирях,  кто  в
лохматых шапках и кожаных свитах, уже видны  их  смуглые  лица  со  ртами,
перекошенными от крика. Страшно вспыхивают над ними кривые сабли.
     А князь стоит на  кургане,  ждет  чего-то.  Воевод  около  него  мало
осталось. Только старый Свенельд, как всегда, рядом, рукой показывает в ту
сторону, где вторая хазарская орда на правое крыло русичей катится, в  тыл
заходит, хочет оттеснить их от осажденной крепости. Уже в той стороне рога
трубят, стрелы запели!
     - Ой, что ж теперь будет! - не выдержал Богдан. - Устоят ли наши вои?
     - Должны устоять, - твердо сказал Мечник. - А иначе... Нет, такого  и
быть не может!
     - Эй, гридень Богдан! - донеслось с кургана.
     Богдан хлестнул плеткой застоявшегося коня,  тот  птицей  рванулся  к
кургану.
     Князь расстегивал застежку алого корзна - видно жарко стало.  На  его
крупном, будто из каменной глыбы вырубленном  лице  блестели  капли  пота.
Синие глаза смотрели сосредоточенно, тревожно.
     - Скачи к челу, найди воеводу Перенега, он сменил раненого  Вуефаста.
Скажи: князь велел пособить левому крылу. Руки не перепутаешь - где левая,
где правая? Нет? Торопись!
     - Я мигом, княже!
     "Лишь бы не стоять на месте, - думал Богдан. - Вот и мой час  пришел!
Пойду и я на хазар с пешей ратью..."
     Он нашел Перенега под одиноким  дубом,  обожженным  молнией.  Воевода
встретил гонца нетерпеливым вопросом:
     - Добрую ли весть принес ты, гридень?
     Узнав о приказе князя, он повеселел,  немедля  велел  рынде  кликнуть
тысяцких. Потом снова повернулся к гридню:
     - Передай князю, что наказ его сполним. У меня у  самого  руки  давно
руки чесались, охота была ударить по хазарину...
     "А я? - хотелось  спросить  Богдану.  -  И  меня  с  дружиной  пошли,
воевода!"
     Но Перенег уже пошел к коню, прихрамывая на одну  ногу,  покалеченную
давным-давно хазарской стрелой. И Богдан,  раздосадованный  тем,  что  его
отослали обратно, поскакал к кургану.
     А волны хазарской конницы все накатывались и накатывались на  русский
стан, ощетинившийся копьями, яростно отбивающийся мечами и топорами.
     Это были не те хазары, которых Святослав с малых лет привык встречать
в Киеве. Там, над Почайной, целую улицу занимали хазарские гости.  Было  у
них что-то вроде своего караван-сарая, свои синагога и  мечеть,  поскольку
часть их исповедовала  иудейскую  веру,  а  часть  была  мусульманами.  Те
хазары, длиннобородые, неторопливые, привозили в Киев  на  торжище  дивные
заморские ткани  и  узорочья,  невиданных  тонконогих  коней  и  кареоких,
стройных и пугливых рабынь.  Завидев  юного  княжича,  прохаживающегося  с
гриднями, купцы расплывались в улыбках, спешили одарить редкими восточными
сладостями.
     Это были не те  хазары,  что  приезжали  в  Киев  за  данью,  которой
откупались русичи вот уже почти триста лет от их коварных набегов.  Важные
и неприступные на первых порах,  они  становились  жадными  и  крикливыми,
споря из-за каждой гривны. Все норовили урвать побольше - не  столько  для
своей Хазарии, сколько для себя.
     Эти хазары были как туча саранчи, обрушившаяся на молодые посевы... И
страшны были не только они, но и их кони. Сызмальства знал Святослав,  что
сила степняка, будь  то  хазарин  или  печенег,  в  его  коне.  Невысокий,
приземистый, лохматый, в глазах - злое пламя,  конь  этот  сам  себе  корм
добывает не только летом, но и зимой, разгребая снег острыми копытами.  Он
кормит и носит степняка чуть ли не с тех пор, когда  русское  дитя  еще  в
люльке качается.
     Хазарский конь в бою - лютый зверь. Помогая седоку, он бьет  копытами
вражеских всадников, грызет зубами  чужих  коней,  мчит  хозяина  в  самую
жаркую сечу, удесятеряя силу удара его копья.
     Зато без коня хазарин, считай, не воин. Словно медведь,  ковыляет  на
своих кривых ногах, и нет уже той силы удара у его  острой  сабли.  Издали
еще отобьется стрелой, а  в  ближнем  бою  его  проще  простого  ошеломить
шестопером, срубить добрым русским мечом.
     Русич же хоть и привык к коню, в седле сидит крепко, но  лучше  всего
дерется пеший. Будто силы ему придает родная мать-земля. Попробуй, достань
его саблей, свали, даже если ты конный! А  вот  когда  уже  выдохся  враг,
показал спину, тогда - на коня, вдогон, руби его!
     Поэтому Святослав и не спешил бросать в бой свою конницу. Он выжидал.
Уже во многих местах дикие  всадники  вломились  в  ряды  русских  воинов,
прорубили кровавые просеки. Все ближе они  к  кургану,  на  котором  стоит
Святослав, окруженный гриднями. В первый  раз  поглядел  князь  в  сторону
балки, где укрылась его молодшая дружина, готовая к  бою.  Нет,  рано  еще
бросать ее в сечу - пусть немного ослабнет вражеский натиск.
     Еще одну вылазку  предприняли  осажденные.  Встретились  с  конницей,
прорвавшейся над самым  берегом  Дона,  ударили  с  двух  сторон  по  челу
русского войска. Но не всех ратников  увел  от  крепостных  ворот  воевода
Перенег, выручая левое крыло, - оставил  нескольких  тысяцких  с  воинами.
Теперь князь  Святослав  бросил  сюда  на  подмогу  отряд  конных  болгар.
Закованные  в  броню  всадники  со  свежими  силами   ринулись   в   сечу,
схлестнулись с хазарами. За ними снова пошли вперед пешие ратники.  Жаркая
схватка закипела уже под стенами крепости.
     У самых ворот с дружинниками  Святослава  дралась  небольшая  дружина
дюжих воинов в белых рубахах, без кольчуг. Тяжело  взмахивая  мечами,  они
упорно стремились прорваться вперед, к кургану.
     Что за вои? - кивнул в ту сторону Святослав. - Бьются люто...
     - Не знаешь, княже? - с удивлением посмотрел на него  сотник  Путята,
ровесник Мечника и давний его боевой товарищ. - То русичи.
     - Русичи? Пошто ж они против нас пошли?
     - Видать они из наемной дружины каган-бека. В Хазарии немало русского
люда - и на Дону, и  в  Тмутаракани,  и  в  самом  Итиле.  Смерды,  а  вои
добрые...
     - Скачи к челу, вели Перенегу или тысяцкому Колывану  взять  в  полон
одного из тех воев и привести ко мне.
     Сотник с сомнением поскреб пятерней затылок, сдвигая  на  лоб  шелом.
Перехватил сердитый взгляд Святослава, подобрался:
     - Добре, князь, сполню твою волю...
     Путята ускакал, а князь продолжал хмуро наблюдать за полем брани.  Он
думал о том, что  в  Саркел  без  пороков  не  пробиться  даже  на  плечах
защитников крепости, сделавших отчаянную вылазку.  Закроются  ворота  -  и
все. А за ними - кипящая смола, рогатки, стена воинов.
     - Подсобить  бы  надо  пешей  рати,  -  нарушил  раздумья  Святослава
подъехавший к  нему  воевода  Вуефаст,  с  перевязанной  головой,  весь  в
кровавых пятнах. - Много  смердов  уже  полегло.  Ударить  бы  по  хазарам
молодшей дружиной...
     Святослав ничего не сказал. Только на лбу его еще резче  обозначилась
глубокая морщина, светлые брови сдвинулись к переносице.
     Конский топот заставил князя обернуться. На грузном  коне  размашисто
рысил к нему по вытоптанной траве Путята. Он тянул на  длинном  сыромятном
ремне окровавленного рослого воина со связанными руками.
     - Вот он, полонянник.
     Пленник, хватавший воздух запекшимся ртом, едва  держался  на  ногах.
Тонкая струйка крови стекала у него  с  виска,  разорванный  ворот  рубахи
открывал зияющую рану на ключице.
     - Ты кто? - спросил Святослав. Голос его был тих но дрожал от гнева.
     - Ответствуй князю, холоп! - потянул пленника за ремень Путята.
     Раненый воин покачнулся и едва не упал, но все-таки устоял на ногах и
бесстрашно посмотрел в глаза князю.
     - Не все едино, кто кончать меня будет - князь или раб?
     Говор у него был русский, певучий и мягкий, говор земли Полянской.
     - Ты кто? - будто не расслышав  его  дерзких  слов,  повторил  вопрос
Святослав.
     - Атар я... А на Руси меня кликали Туром...
     - Пошто пошел служить ворогам нашим, хазарам, вере отцов изменил?
     - Видит Перун: веру отцов я не бросил.  А  с  родной  земли  бежал  в
Хазарию от щедрот твоих тиунов, княже, от их  плетей.  Осел  на  Сурожском
море, под Тмутараканью. И там не сладко  пришлось.  Хазарский  бек  допек,
силком в свою дружину взял.
     - Так пошто бился против русских воев, пошто не  повернул  оружие  на
хазарина?
     Тур молчал, опустив голову.
     - Ну, говори! - подтолкнул его Путята.
     - Мы, русичи, клятву давали на мече, на  верность  Иосифу  присягали.
Можно ли клятву свою нарушить, хоть и тяжкая эта клятва? Ты же сам воевал,
княже.
     - Так, - вздохнул Святослав, и в глазах его погас  огонек,  -  клятву
нарушать вою не годится. А все же...
     Он отвернулся от Тура, махнул рукой Путяте: делай, мол,  с  ним,  что
хочешь. До него донесся глухой звук удара, но князь смотрел уже  в  другую
сторону.


     На вытоптанных травах, где вчера еще густо  полыхали  степные  цветы,
яростно схватывались пешие и конные  воины,  рубились  мечами  и  саблями,
кололи друг друга копьями. Тучи стрел затмевали солнце. Хазары  навалились
на русские обозы, загромоздили конскими и людскими трупами тесно сдвинутые
возы, и через них живая лавина хлынула к кургану, к самому сердцу русского
стана.
     - Гей, рында! Труби в рог! Гридни, поднимите повыше знамя!  Пришел  и
наш черед...
     Святослав скинул с плеча  алое  корзно  -  подхваченное  ветром,  оно
кровавым стягом запылало  над  курганом  в  руках  подскочившего  к  князю
Богдана. Святослав натянул на себя тонкую кольчугу,  меч  поднял  в  руке.
Белый Кречет под князем заплясал, перебирая точеными ногами.
     - За Русь!
     Следом за князем и Богдан послал коня  вперед.  Все  гридни,  окружив
Святослава, обнажили мечи. И тотчас из  балки  вырвалась  на  застоявшихся
конях молодшая дружина, ринулась на хазар, прорвавшись с тыла.
     Степной ветер ударил в лицо воинам, засвистели над ними стрелы. Перед
Богданом вздыбил коня  грузный  хазарин  в  богатых  доспехах,  замахнулся
кривой саблей. Богдан едва успел уклониться, закрылся щитом, поднимая меч,
а кто-то уже опередил его: выронив саблю, хазарин со стоном  откинулся  на
конский круп. Только краем глаза увидел гридень, что это князь спас его  и
уже впереди рубится с другим противником. Будто ото сна пробудился Богдан,
кинулся вдогонку.
     Злость охватила молодого воина: как же это он оплошал? Всю свою  силу
вложил он в удар меча, доставшийся  первому  встретившемуся  на  его  пути
неприятелю. Лязгнул меч, скользнув по шелому хазарина,  разрубил  железное
оплечье, врезался в тело. А гридень уже другого степняка достал, свалил  с
коня. Но не уберегся - самого зацепили боевым топором  по  плечу.  Хорошо,
что кольчуга выручила. А Чеглок, что конь о конь дрался с Богданом, срубил
хазарина.
     Вот и возы, заваленные трупами. Храпят кони, по мертвым телам идти не
хотят. А хазары уже повернули вспять, в степь  уходят.  Вдогонку  за  ними
мчится князь с молодшей дружиной, с  верными  гриднями  своими.  Настигают
врага Улеб и Спирк, машет шестопером,  будто  цепом  на  току,  коренастый
Чудин, Мечник с Путятой дружно перехватывают отставших неприятелей.
     И еще громче, еще жалобней застонала земля  -  из  синего  леса,  что
поодаль от Дона раскинулся, вырвались русские конные сотни, ждавшие своего
часа в засаде. Впереди - Борислав.
     - За Ру-у-усь!..
     Лава с лавой схлестнулись в чистом поле. Страшен  был  этот  удар,  и
вскоре заметались по степи хазарские кони без всадников. Те степняки,  кто
уцелел, мчались куда  глаза  глядят,  объятые  страхом.  Только  часть  их
прорвалась к Саркелу и укрылась там.



                                    4

     Киевское войско обложило Саркел с трех сторон,  с  четвертой  стороны
путь хазарам к отступлению преграждал Дон. Задержка пешей дружины  вятичей
и осадных орудий раздражала Святослава. Это Свенельд уговорил князя  взять
в поход вятичей, а затем и  болгар,  если  те  согласятся.  "Пусть  бывшие
хазарские  данники  по-настоящему  почувствуют,  что  они  хазарам  больше
неподвластны. Ну и у нас поболе воев будет". Свенельд привык  вести  войну
по старинке, не спеша, а теперь и вовсе тяжел на подъем стал  -  годы  его
немалые. Святослав же умел наваливаться на врага, как  барс,  бить  его  с
малой дружиной. И сейчас побил хазар изрядно,  но  взять  крепость  голыми
руками - немыслимо. Все равно придется ждать лодьи с пороками.
     Пока он послал к хазарскому  воеводе  Джабгу  своего  парламентера  -
бывалого воина Грона,  ходившего  еще  с  Ольгой  под  Искоростень  мстить
непокорным древлянам. Передал с ним краткое письмо, написанное  греческими
письменами, и велел устно предложить сдать Саркел на милость победителя.
     - А не захотят послушаться хазары, - сказал князь, -  пусть  на  себя
пеняют. Копьем возьмем город!
     Назавтра утром над крепостной стеной  увидели  русичи  голову  Грона,
поднятую на копье. Это  был  ответ  воеводы  Джабгу.  Святослав  заскрипел
зубами в бессильной  ярости,  хотел  немедля  повести  полки  на  приступ.
Хорошо, что в это же утро приплыли наконец по Дону долгожданные  лодьи  со
стенобитными машинами. Прибыла и дружина вятичей.
     Святослав собрал своих воевод и велел им готовиться к штурму.
     Русский лагерь пришел в движение.  Под  прикрытием  щитоносцев  пешие
ратники готовили подходы к осажденной крепости - таскали  в  мешках  и  на
самодельных носилках землю, засыпали ров,  разрывали  насыпанный  хазарами
вал, проделывая в нем проходы. Русичи несли  потери  -  хазарские  лучники
подстерегали неосторожных, засыпали градом стрел. Раненые уходили в  обоз,
их заменяли другие воины.
     Князь  сам  выбирал  места,  где  устанавливать  пороки,  следил   за
заготовкой огромных камней и  бревен,  которые  метательные  машины  будут
бросать в защитников крепости. На деревянных катках установили сооруженные
из дубовых бревен передвижные башни с таранами. Здесь распоряжался  знаток
осадного дела тысяцкий Колыван. Под его присмотром сотни воинов, кряхтя  и
ухая, медленно передвигали тараны к северным и западным  воротам  Саркела,
устанавливали их прямо под стенами крепости. Многие ратники, став на время
плотниками и кузнецами, изготовляли легкие и длинные  штурмовые  лестницы,
ковали к ним крючья. Самыми умелыми мастерами оказались вятичи, выросшие в
дремучих лесах, с  малолетства  привычные  к  топору.  Увидев  их  работу,
Святослав подумал, что, может, и зря спорил со Свенельдом,  не  соглашаясь
привлекать людей Вятской земли к походу на хазар.
     Пока шла подготовка к штурму, пока войско приводило себя  в  порядок,
хоронило погибших и справляло по ним тризну,  как  велят  русские  обычаи,
гридни охраняли князя, ходили в дозоры, рыскали по  степи  вокруг  лагеря,
чтоб ненароком не подобрался к нему неприятель.
     - Гляди, отрок, - наставлял Богдана Мечник, провожая его в  дозор,  -
от других воев не отставай. Хоть и хвалил тебя князь намедни за храбрость,
но ты еще мало съел походной  каши,  многого  не  знаешь.  Хазарин  хитер,
подстережет одинокого - не видать тебе тогда родной земли!
     - Дядя Мечник, я ведь не дитя малое!
     - Все равно гляди в оба!
     Последних его слов Богдан уже не расслышал. Он  пустил  коня  вскачь,
догоняя товарищей.
     Любо молодым гридням скакать в чистом поле. От Дона до Итиль-реки,  а
в другую сторону - до самого Днепра-Славутича,  до  его  гремящих  порогов
раскинулась неоглядная степь, высокие пахучие  травы  человеку  по  плечо.
Прячется в этих травах всякая живность, птицы и звери. Серый волк,  сытый,
отъевшийся  за  весну,  ленивой  трусцой  уходит  от  всадников,  неуклюже
поворачиваясь в их сторону всем корпусом.
     С Богданом двое молодых парней, его однолетки - Спирк и Колота. Спирк
- за старшего, он чуть подольше служит в княжьей дружине.
     - Вон к тому кургану поскачем, - указал Спирк на юг, - с него  далеко
видно. А оттуда к Дону подадимся.
     Они подстегнули коней и  поскакали  вперед,  объезжая  свежие  могилы
русичей и  брошенные  хазарами  мертвые  тела  их  воинов.  Перед  ними  с
карканьем взлетали стаи воронья. Всадники миновали полосы  вытоптанной  во
время недавней сечи травы.  Глубокая  балка  заставила  их  сделать  крюк,
уклониться вл