от Борислава?
     - Ты меня не  стращай  судом  боярски,  -  стараясь  выиграть  время,
отозвался Богдан. - Я  одному  князю  подвластен.  Перед  ним  ответ  буду
держать.
     - А, чуешь за собою  вину!  -  ухватился  за  его  слова  высокий.  -
Признаешь ее?
     Вместо ответа Богдан, изогнувшись, плечом ударил  высокого  в  грудь.
Тот не ожидавший такого выпада, не удержался на ногах и свалился на  землю
у самого костра, зацепив рукою горящие сучья.
     - А-а-а! - в ярости взвыл о, поднимаясь. - Так ты? Ну, держись!
     - Не спеши, Путша, - придержал его молчавший до сих пор  Светозар.  -
Ты все дело испортишь. Он же еще ничего не сказал...
     - Скажет! - злобно зарычал Путша, решительно приближаясь к Богдану. -
Скажет, как я ему пятки  на  огне  припеку!  Ну-ка,  Светозар,  давай  его
разуем. Сапоги добрые, портить жалко...
     Богдан с замершим сердцем смотрел на подошедшего Путшу. Эх, были бы у
него руки свободны! Но он и так будет сопротивляться, сколько сможет...
     И вдруг он услышал глуховатый звук. Путша дернулся, взмахнув  руками,
начал оседать на землю.  Из  темноты,  перешагнув  через  Путшу,  выступил
Мечник. Из-за его спины выглядывала Злата, воинственно выставившая  вперед
меч.
     - Я все слышал, что они, тати, надумали, - сказал старый воин, тяжело
переводя дыхание, видно ему пришлось торопиться, чтобы поспеть на  выручку
молодому сотнику. - Дай-ка руки твои освобожу. - Подойдя к Богдану, он  не
спускал глаз с замершего в страхе Светозара. - А тебе, пес боярский,  хода
отсюдова нету. Сам свою долю  выбрал.  Так  хоть  напоследок  покажи  себя
русским воем!
     Светозар понял, чего от него хотят. С давних пор повелось на  Руси  -
воин, опозоривший себя перед дружиной, получал  единственную  и  последнюю
льготу: не сложить голову под топором палача, а лишить себя  жизни  своими
руками, бросившись на собственный меч. Светозар  вынул  меч  из  ножен,  в
ужасе посмотрел на него и со стоном опустил оружие.
     - Не можешь? И этого ты не  можешь?  -  Мечник  презрительно  оглядел
труса.
     Тяжелый харалужный клинок со свистом взлетел в его руке  и  обрушился
на шею Светозара, не защищенную кольчугой. Брызнула кровь на костер, будто
грозная жертва воинственному и  строгому  Перуну,  и  Светозар,  ненадолго
пережив своего сообщника, рухнул под ноги старому воину.
     Только теперь Злата кинулась к Богдану.
     - Живой? Невредимый? - в голосе ее послышалась неприкрытая тревога. -
Я же хотела... хотел пойти с тобой, просился...
     - Спасибо, други, - растроганно сказал Богдан. - Выручили... Кабы  не
вы...
     - Это ей... - начал Мечник и осекся. - Ему, Злату, спасибо скажи, что
меня повел за тобой!
     Он бросил быстрый взгляд на девушку и спрятал в усах хитрую усмешку.
     - Спасибо, спасибо! - повторял Богдан. Он был рад, что  избавился  от
страшной опасности, и смущен тем, что дал  захватить  себя  врасплох  двум
наемникам воеводы Борислава.
     Мечник не задавал Богдану никаких  вопросов.  Подойдя  к  пещере,  он
успел услышать слова Путши и догадался, в чем дело. Но что  ему  до  того,
кем был прежде Богдан и как попал в княжескую дружину? Он сам когда-то был
простым холопом, но давно уже  забыл  свое  настоящее  имя.  Здесь,  среди
воинов, он хотя и глядел каждый  день  в  глаза  смерти,  чувствовал  себя
человеком, а не рабом, даже выбился в десятники.
     Подойдя  к  костру,  Мечник  оттащил  в  сторону  несгоревшие  сучья,
затоптал жар.
     - Так-то лучше, чтоб никто на огонь не сунулся.
     - А этих куда? - спросил Богдан.
     - Пусть тут остаются, - махнул  рукой  Мечник.  -  Слыхал  я,  завтра
дальше выступаем. О том, что случилось, никто не узнает.


     Святослав приказал продолжать поход.
     Отдохнувшие люди собрались быстрее обычного. Застоявшиеся кони весело
ржали, нетерпеливо перебирали ногами, пока их седлали. Покидая вытоптанную
лесную поляну, шалаши, землянки, конные и пешие сотни спускались в долину,
на веселый солнечный простор.
     Далеко вперед ушли дозоры с проводниками-ясами,  за  ними  со  своими
всадниками ускакал Борислав.
     Прощаясь  с  князем,  воевода  скользнул  по   Богдану   безразличным
взглядом. "Ведомо ли ему, что случилось с его холопами? - подумал  сотник.
И сам себе ответил: "Теперь уже не узнает".
     На второй день пути вернувшийся с дозором проводник объявил, что  они
приближаются к реке, которая зовется Кубань.
     - Здесь уже земля касогов, - пояснил он,  -  адыге  -  так  они  себя
называют.
     И еще рассказал проводник, что у этой реки  несколько  названий.  Для
горцев, живущих в ее верховьях, она - Псыж, древняя река или мать-река.  А
низовые касоги называют ее ползущей, медленной рекой - Пшиз.
     "А  откуда  ж  тогда  пошло  слово  "Кубань"?  -  невольно  задумался
Святослав. - От греческого "Гипанис"? Всюду эти ромеи следы оставляют!"
     Его раздумья прервал Свенельд.
     - Посылать к касогам гонца с черной стрелой? -  осведомился  воевода,
давно уже  усвоивший  правило  князя:  предупреждать  неприятеля  о  своем
приближении.
     Святослав отрицательно покачал головой.
     - Успеем, спешить нам некуда. Может, и так все обойдется.
     Воевода потянулся жилистой рукой к затылку, поскреб его: вот и  пойми
этого своенравного воспитанника, чего он хочет? То рвался вперед,  злился,
что дожди задержали поход, то теперь говорит: "Спешить некуда".
     Кони устало брели по высокой  густой  траве.  Легкий  ветер  ровно  и
настойчиво дул с полуночи, нес медвяные запахи чебреца, полыни. Над травой
и колючими  зарослями  ежевики  с  шумом  взлетали  табунки  длиннохвостых
огненных фазанов. Выше кружились тупохвостые канюки,  высматривая  добычу.
Еще выше, под самым куполом голубого безоблачного неба, лениво парил орел,
еле-еле шевеля широкими крыльями.
     Все гуще становились заросли терна и ежевики. Впереди,  за  курганом,
показалась зубчатая лента темного леса.
     Всадники вспугнули стадо сайгаков. Рогатый вожак  настороженно  повел
своим горбатым носом в сторону людей, чуть быстрее стал перебирать тонкими
ногами, его примеру последовали остальные животные, и через мгновение  все
стадо было уже далеко-далеко. Только волны пошли по густой высокой траве.
     Святослав остановил коня у кургана. Князь хотел  подняться  на  него,
глянуть вдаль с вершины, но весь склон  порос  терном,  продраться  сквозь
колючие заросли трудно было что конному, что пешему.
     - Чей же витязь сложил тут  свою  буйную  голову,  чьи  вои  насыпали
курган над его прахом? - задумчиво спросил Святослав.
     - Разве мало народов испокон веков ходило по этой земле, -  отозвался
Свенельд.
     А князь уже думал о другом.  Его  удивляло  безлюдье  здешнего  края.
Какая богатая земля, сколько тепла и света, а ни одного  городища  вокруг,
куда ни погляди. Все боятся степняков, никто не селится  в  этих  открытых
местах. Ничего, подумал Святослав, теперь-то, слава Перуну,  хазарам  руки
поукоротили. Со временем и здешние места оживут.
     Впереди показался берег. Расступились  купы  ив  и  ольхи,  открылась
неоглядная даль: зеленая равнина в лесах и блюдечках  озер,  а  за  ней  -
гряда синих гор в  шапках  облаков.  Внизу,  под  крутым  берегом,  сквозь
заросли камыша и остролистной осоки торопливо гнала волны сильная, быстрая
река.
     Невдалеке ухнула сова - днем, в неурочное время. Все повернули головы
в ту сторону. Из зарослей ольхи появились трое дружинников, дозорные.  Они
тащили под руки заросшего густой бородой до самых глаз человека.
     - Вот, княже, гляди! - обратился к Святославу десятник,  старший  над
дозором. - Искали касогов, а заместо них этого  лешего  повстречали.  Речь
ведет по-нашему.
     Босой, в полуистлевших от старости  холщовых  портах,  пленник  стоял
перед князем и смотрел на него хмуро, исподлобья.
     - Неужто русич? Или вправду - леший?
     - Здрав будь, князь, не ведаю твоего имени...
     - Святослав я, князь киевский.
     В глазах незнакомца вспыхнули искорки любопытства.
     - А я - Микула, бродник. Нас тут пятеро без роду-племени. Рыбу ловим,
зверя бьем. Твои вои наскочили, как те хазары,  враз  руки  мне  скрутили.
Вели, княже, отпустить меня, я тебе зла не содею.
     - Далеко ты забрался от родных краев,  Микула!  -  миролюбиво  сказал
князь, делая знак дозорным, чтобы те развязали руки  броднику.  -  Сам-то,
видать, из Полянской земли?
     -  Родился  там,  а  живу  нынче  тут,  где  повольготнее.  От  хазар
хоронимся, уходим за Кубань, на ту сторону. С касогами живем мирно - мы им
не помеха.
     - Так, так... А касоги сейчас далеко отсюда? Ты их войска не видел?
     Микула почесал пятерней в затылке, глаза его блеснули умно и лукаво.
     - Да как тебе сказать,  княже?  Видать  не  видал,  а  земля  слухами
полнится. Стража касожская проходила, сказывала: большая русская  рать  на
Кубань двинулась. Касоги не знают, чего ждать от тебя -  войны  или  мира,
свои дружины собирают. Я так думаю: скоро вы  их  встретите.  Они  еще  за
Кубанью.
     - Что ж, спасибо тебе, Микула. Иди с миром к своей ватаге.  Встретишь
касогов - скажи, что русичи в Тмутаракань идут. Не будут  они  нам  чинить
препоны - пройдем без боя. А станут на нашем пути...
     Святослав, будто мечом, резко взмахнул рукой.
     - Так я и передам им, княже.
     Микула хотел еще что-то сказать, но, видно, не решился. Он поклонился
в пояс и, что-то бормоча себе под нос, направился к прибрежному леску.
     Ясин, проводник, данный князю Тагауром, молча сидел на коне и  следил
за происходящим, будто это его не касается. А князь вспомнил  разговор  со
Свенельдом. Послать черную стрелу? Зачем? Он прошел с  огнем  и  мечом  по
Хазарии,  вражеской  земле.  С  хазарскими  данниками  -  ясами  он  хотел
договориться без сечи, и это удалось ему.  Касоги  -  соседи  Тмутаракани,
немало их живет и в этом городе. Стоит ли злобить соседей будущей  русской
вотчины, не лучше ли и с ними в мире жить?
     Князь ждал послов касожских. Они встретили русичей на берегу  Кубани.
Человек десять вооруженных всадников ожидали, когда к ним подъедут русский
князь и его воеводы. За ними в двух перестрелах темной стеною, от реки  до
ближнего леса, стояли касожские воины - впереди пешие, за ними конные.
     - Пусть они к нам подъедут, - негромко наставлял Святослава Свенельд.
- Негоже русскому князю идти на поклон к кому-то.
     - А я не на поклон, а на переговоры, - отозвался Святослав  и  тронул
коня. За ним молча последовали воеводы и толмач-ясин.
     Две группы всадников съехались и остановились на некотором расстоянии
друг от друга.
     Старшего из касогов звали Алэдж, он  носил  титул  пши  -  касожского
князя. Его окружали уздени  -  воеводы.  Все  касожские  всадники  были  в
черных, за исключением Алэджа, войлочных корзнах, плотных, остро  торчащих
на плечах. На головах - бараньи шапки,  войлочные  остроконечные  колпаки,
похожие издали  на  шеломы.  Алэдж  отличался  от  своих  спутников  белым
корзном, из-под которого выглядывала темная суконная  свитка,  стянутая  в
талии  тонким  поясом  с  серебряными  бляхами,  а  на  поясе   -   богато
изукрашенный кинжал. Вся одежда, вплоть до ноговиц  и  красных  сафьяновых
чувяк, плотно облегала его тело. На голове  -  белая  барашковая  шапка  с
черным суконным верхом. Богатая  сбруя  белого  коня,  богатое  вооружение
резко отличали Алэджа от остальных касогов. Но кони у  всех  были  добрые,
ухоженные.
     После  того,  как  обе  стороны  обменялись   приветствиями,   первым
заговорил Алэдж:
     - Мы слышали, русский князь, что ты идешь со своим войском от  самого
Итиля. Дошел до нас слух о доблести твоих воинов, разбивших на поле  брани
доселе непобедимых хазар. Но ты должен знать и о  том,  кто  такие  адыги,
которых наши соседи ясы, а за ними и вы, русы, называете  касогами.  Адыги
издавна были мирным народом. Мы никому не  грозили  войной,  мы  встречали
каждого чужеземца как дорогого гостя...
     Алэдж говорил спокойно, с выдержкой, присущей людям  горских  племен,
но в голосе его звучала печаль.
     - В наших кузницах, - продолжал он, - ковали больше серпы, чем  мечи.
Да, так было когда-то... Но прошли те времена. То одни,  то  другие  враги
стали зариться на нашу  землю,  совершать  набеги  на  наши  аулы.  У  нас
отбирали скот, людей уводили в полон. Обры, арабы, хазары врывались в аулы
адыгов, убивали, жгли. Греки заставляли нас поклоняться их богу,  прислали
своих жрецов. Все, кто мог, облагали нас данью...
     Он умолк, переводя  дыхание  и  прислушиваясь  к  тому,  что  говорит
толмач. Русичи слушали его не перебивая.
     - Враги научили нас ковать мечи, научили сражаться. Горы стали  нашей
крепостью, каждый горец стал воином. Наш народ не столь  многочислен,  как
другие, но мы никому не отдадим  свою  землю.  Каждое  племя,  каждый  род
встанет на пути чужеземцев, если они захотят покорить адыгов.
     Наступило молчание - долгое и напряженное. Первым нарушил его воевода
Борислав.
     - Неужто мы отступим перед касогами? - горячо заговорил он, обращаясь
к Святославу. - Неужто не сомнем, ударив на них всеми полками?
     Но князь молчал, задумчиво глядя на касожских воевод.  В  эти  минуты
ему опять вспомнилась небольшая русская дружина, оборонявшая  Саркел.  Эти
русичи погибли все до одного, не сложив оружия. Но ведь они давали  клятву
хазарам!
     Нечто вроде сожаления шевельнулось в душе Святослава. Нет,  не  хотел
он лишней крови, но там, под Саркелом, каждый, кто  вставал  против  Руси,
должен был или уступить или погибнуть.  Ведь  там  решалась  судьба  земли
Русской. А здесь...
     - Нет, - твердо сказал он, бросив хмурый взгляд на Борислава, - мы не
будем отступать перед этим войском, но  и  затевать  брань  понапрасну  не
станем. - И он повернулся к Алэджу: - Знай,  князь,  что  русские  вои  не
пойдут к вам в горы. Если нас пропустят к Тмутаракани, мы пройдем, и никто
из нас меча не обнажит. Если нет - пробьемся с боем.
     Толмач перевел слова Святослава Алэджу и  его  соплеменникам.  Касоги
начали оживленно переговариваться. Видно было, что Алэдж убеждает в чем-то
своих воевод.
     Племена касогов, как прежде было на  всей  Руси,  как  велось  еще  в
Новгороде, управлялись  старейшинами,  выбранными  народом.  Князья  с  их
малыми  дружинами  не  имели  большой  власти,  лишь  в  случае  войны  им
подчинялся весь народ, собравшийся в ополчение. Только Алэдж сумел  еще  в
молодые годы подняться выше других пши, благодаря успешно выигранной войне
с ясами укрепил свою власть сразу над несколькими племенами.  Прикубанские
касоги подчинились ему, увидев, что сообща легче отбиться от неприятеля  и
что Алэдж сумел добиться  уменьшения  дани,  которую  приходилось  платить
хазарам. При нем тмутараканский бек уже с опаской поглядывал на горцев  и,
не имея под рукой достаточной военной  силы  для  их  усмирения,  поневоле
делал для них послабления, прежде всего в торговле.
     Горским племенам нужен  был  открытый  доступ  в  Тмутаракань,  самый
крупный торговый порт на Русском море вблизи их владений. Они торговали  с
византийцами через Пцемес, Туапсе, но этого было мало. В  Тмутаракань  они
привозили ежегодно до ста тысяч куньих, медвежьих и волчьих мехов, воловьи
шкуры,  мед,  воск,  хлеб,  рыбу,  меняя  их  на  соль,  оружие  и  другие
металлические изделия, ткани, выделанную кожу. Иногда, при неурожае, горцы
ехали сюда за хлебом.
     И сейчас, переговорив со своими узденями, Алэдж не преминул  спросить
Святослава о торговле.
     - Торжище тмутараканское для всех  гостей  будет  открыто,  -  твердо
сказал русский князь. - От этого и для нас и для вас немалая выгода. Кто ж
из нас самому себе враг! А насчет мыта решим позже -  Тмутаракань  еще  не
под моей рукою.
     Алэдж снова заговорил со своими спутниками.
     Свенельд в свою  очередь  о  чем-то  совещался  с  Бориславом.  Князь
недовольно покосился в их сторону, и  они  умолкли.  В  эту  минуту  снова
заговорил Алэдж.
     - Кто может поручиться, что ты, князь русов, не нарушишь свое слово?
     Святослав поднял глаза к небу.
     - Видит Перун, бог наш, покровитель русских дружин, что я никогда  не
лгал ни другу, ни врагу! Могу на мече поклясться.
     - Верю тебе, князь. Будь по-мирному: путь на Тмутаракань свободен!
     Молчаливые ряды касожских  воинов  зашевелились,  сдвигаясь  к  реке,
освобождая проход для русских дружин.
     Воевода Борислав, уловив кивок  Святослава,  первый  тронул  коня  и,
оглядывая касожскую рать, неторопливо направился вперед.  За  ним,  бряцая
оружием, последовала дружина.
     Всадники  ехали  в  несколько  рядов,  стремя  к  стремени,   рослые,
плечистые, в кольчугах, у каждого - копье  и  червленый  щит,  на  боку  -
добрый меч. По червленым щитам недруги издали узнавали  русичей,  их  цвет
наводил страх на греков и печенегов, на многих врагов Русской  земли.  Над
рядами всадников проплыло княжеское знамя на золоченом  древке.  А  князь,
окруженный воеводами, все стоял на пригорке  над  рекой  и  смотрел  вслед
своим воинам. Напротив него стояли касожские старейшины и  тоже  провожали
взглядами проходивших мимо них всадников.
     Потом во главе с Перенегом пошли пешие  ратники.  Их  было  уже  куда
меньше, чем под Саркелом, - многие полегли в сечах, многих  приняла  сырая
земля Дикого поля и сухие пески у Джурджанского моря. Но те, кто  остался,
надели  поверх  холщовых  рубах  новые  хазарские   кольчуги   и   шеломы,
вооружились арабскими саблями и ясскими мечами. Это было грозное войско, и
касоги, пытавшиеся сосчитать русских воинов, потеряли им счет.
     Сдержанно простившись со Святославом, касожские старейшины отъехали к
своему войску. Оттуда подскакали двое всадников.
     - Здрав будь, великий князь! - с поклоном обратился  один  из  них  к
Святославу. - Мы - я, Умаф, и мой брат Бэгот - знаем язык русов, и наш пши
направил нас к тебе толмачами и провожатыми до  самой  Тмутаракани.  Мы  -
твои верные слуги!
     Князь прищурился, разглядывая двух статных молодых  касогов.  Забота,
проявленная Алэджем, означала, что тот  хочет  иметь  среди  русичей  свои
глаза и уши. Что ж,  пусть.  Святослав  не  держит  камня  за  пазухой.  А
проводники и толмачи ему пригодятся.
     Здесь, над рекой Кубанью, не все зависело только от Святослава.  Были
тайные силы, которые хотели ему помешать.
     День, два спокойно шли русские полки по  кубанской  равнине,  высылая
конные дозоры. Касоги свободно пропускали их, не проявляя враждебности. На
третий день на головной дозор из ближнего леска обрушился град стрел. Двое
русичей  упали  замертво,  оставшиеся  в   живых   отступили.   Взбешенный
вероломством касогов, воевода Борислав  с  несколькими  сотнями  всадников
кинулся к  лесу,  но  неприятеля  и  след  простыл.  Борислав  налетел  на
видневшийся невдалеке аул, приказал сжечь селение. Ни сам воевода, ни  его
воины не заметили  в  горячке,  как  их  окружил  сильный  отряд  касогов.
Завязался неравный бой. Только несколько дружинников вырвались из горящего
аула, увозя с собой израненного воеводу.
     Узнав о засаде, в которую попал дозор, Святослав вскипел.
     - Где толмачи? Пусть они скажут, что это значит?
     К нему привели братьев-касогов. Умаф  и  Бэгот  стояли  перед  князем
побледневшие, взволнованные и дружно утверждали, что знать ничего не знают
об устроенной засаде.
     - Поверь нам, князь,  адыги  не  могли  этого  сделать!  Слово  адыга
твердое, как камень, - горячо сказал Умаф.
     - Брат правду говорит, - поддержал его Бэгот. - Это чужие люди напали
на русов. Хазары, может...
     Никто не видел неприятеля, хоронившегося в засаде.  Может,  и  правду
говорят братья? Но содеянного уже не исправишь,  и  князь  приказал  взять
касогов под стражу, как заложников.
     - Не послушался моего совета, княже, - упрекнул Святослава  Свенельд.
- Надо было с боем идти через зе