млю касогов!
     - Теперь - пойду! Назад ходу нет.
     Князь приказал  войску  переправиться  через  Кубань  и  идти  вглубь
касожской земли.
     Но сразу же речкой  русичи  завязли  в  болотах.  Выбираясь  из  них,
головная дружина наткнулась на сильный  касожский  заслон.  Сам  Святослав
повел в бой своих воинов. Стойко держались пешие горцы,  отчаянно  дрались
саблями и мечами, а сзади из-за их спин, тонко взвизгивая,  летели  острые
стрелы. Воины Святослава с трудом вырвались из кольца, пробились на  сухой
остров среди болот и плавней.
     Появилась касожская конница, и сеча закипела с новой силой.
     Богдану показалось,  что  среди  неприятельских  всадников  мелькнуло
знакомое лицо. Молодой сотник  рванулся  к  этому  воину,  конем  оттеснив
противника, и оглянулся на злату - не случилась ли с нею  беда?  Но  Злата
отважно размахивала хазарской саблей, отбиваясь  от  касожских  воинов.  С
боков ее надежно охраняли Улеб и Мечник. Успокоившись за  девушку,  Богдан
отыскал глазами Святослава и тут же забыл о показавшемся знакомом  касоге:
князь едва отбивался от наседавшего на него воина.
     - Гей, други вперед! Князь в беде! - крикнул молодой сотник и кинулся
на выручку.
     Дружно ударили вслед за ним гридни. Касоги не выдержали  их  натиска,
повернули  коней.  Остров  среди  болот  опустел.   Богдан   подскакал   к
Святославу.
     - Ранен, княже! Помочь тебе?
     - Занемог я, - хрипло ответил тот, неловко слезая с коня.
     Из-за воеводы Борислава, необдуманно поторопившегося начать  войну  с
касогами, русское войско надолго задержалось в  низовьях  Кубани.  Лагерь,
разбитый на небольшой возвышенности среди болот, осаждали полчища комаров.
Русичей начала  валить  болотная  лихорадка.  Надо  было  уходить  отсюда,
поскорее пробиваться к морю, но на беду и сам князь слег.
     Святослав метался в жару на шкурах, разостланных в его шатре,  стонал
и все просил  пить.  Гридни  посменно  дежурили  возле  него,  с  тревогой
следили, как тает, будто снег  на  солнце,  князь.  Осунулся  и  Свенельд,
обеспокоенный болезнью своего воспитанника.
     Где-то  совсем  уже  недалеко  ждала  их   Тмутаракань,   близкая   и
недосягаемая. Месяц ревун полоскал в небе белые  облака,  покрывал  ранней
позолотой листву. Ночи стали длиннее и  прохладнее,  по  утрам  на  остров
наползал сырой и холодный туман.
     А касоги не показывались.



                                    4

     Молодой сотник Богдан  неотлучно  находился  при  князе,  готовый  по
первому зову прийти на помощь. Он  поил  его,  как  малое  дитя,  ключевою
водою, которую приносили гридни,  пробиравшиеся  через  болота  и  леса  к
ближайшему адыгейскому  аулу.  Он  сам  варил  дичину  и  с  ложки  кормил
больного. Недавний смерд, а ныне сотник  над  гриднями,  он  привязался  к
Святославу, как молодой воин к старшему  боевому  товарищу.  А  вдруг  что
случится с  князем?  Худо  будет  тогда  Богдану,  выбившемуся  в  сотники
благодаря Святославу.
     В последние дни Богдан редко виделся со Златой, ему было не  до  нее.
Девушка сама пришла в княжеский шатер, когда  прослышала,  что  Святославу
стало совсем худо.
     - Ой боже Перуне! - тихонько всплеснула она  руками,  увидев  желтое,
будто восковое, лицо князя.  -  До  чего  довела  лихоманка!  Надо  ведуна
привести... Только где его взять в  этих  плавнях?  Ой,  попробую  я  сама
что-нибудь придумать...
     Она выскользнула из шатра, не замечая пристального взгляда Свенельда.
     - Что за гридень? - спросил воевода,  покосившись  на  Богдана.  -  Я
такого будто впервой вижу.
     - Это Злат, мой товарищ. Мы с ним вместе уходили из хазарской неволи.
     - Злат? - седые брови Свенельда высоко поднялись. - Ой,  сотник,  что
ты мне, старику, голову морочишь! Да это же девка!
     Богдан опустил глаза.
     -  Молчишь?  Значит,  угадал  я!  А  куда  это  она  выскочила  будто
ошпаренная? Я ведь ее не съем.
     - Не знаю, боярин, - невнятно пробормотал сотник.
     - Ну-ну, - добродушно усмехнулся Свенельд, но, взглянув на  больного,
серьезно добавил: - Я пойду, а ты, гляди, с князя глаз не спускай.  Уж  не
знаю, чем и помочь ему...
     Вскоре пришла Злата. В руках она несла корчажку с  каким-то  варевом.
По шатру разлился медвяный запах.
     - Вот, сварила. Пусть князь попьет, ему сразу легче станет. Лихоманка
этого зелья боится.
     - А ты знаешь, кому  свое  зелье  принесла?  -  загородил  ей  дорогу
Богдан. - Князю! А может, это - отрава?
     Она повела крутым плечом, отодвигая сотника в сторону.
     - Отрава? Такое зелье у нас в  Тмутаракани  моя  бабка  варила.  Вот,
гляди!
     Злата  приложилась  к  корчажке,  отхлебнула  из  нее,   поморщилась,
засмеялась.
     - Чего глядишь? Горькое, не мед. А пить его надо.
     Богдан молча посторонился. Девушка присев на корточки перед  больным,
осторожно подняла его голову и поднесла корчажку к запекшимся губам.
     - Пей, пей, княже, - тихо приговаривала она, - поправишься - поведешь
на дальше, к моему дому родному.
     Приподняв полог шатра, за нею внимательно наблюдал  Свенельд.  Богдан
улыбался, не замечая воеводы.  Нет,  его  Злата  ничего  худого  князю  не
сделает. Его Злата...
     - Злата, надо и нашим гридням помочь.  Есть  хворые.  Улеба  и  Звягу
трясет лихоманка, от них только кожа да кости остались.
     Она блеснула зелеными глазами.
     - Думаешь, я сама того не ведаю? Уже напоила...


     Всю ночь Святослава мучили кошмары.  То  окружали  князя  печенеги  в
степи, свистел аркан над  его  головой,  а  он  никак  не  мог  от  аркана
уклониться, то видел он мать  свою  на  смертном  одре,  наказывающую  ему
что-то, а что - никак не мог Святослав услышать.
     А потом приснилась ему Малуша, первая любовь, подарившая  князю  сына
Владимира. Шла она, босая, по пыльному шляху и несла  на  руках  младенца.
Святослав ее окликал, но Малуша не отзывалась и шла все дальше, туда,  где
дорога круто обрывалась над Днепром. Не видит она обрыва... Как остановить
ее, предупредить о близкой опасности? Нет, это не младенец у нее на руках,
это корчага с вином. Услышала Малуша призыв  своего  князя,  остановилась,
лицо расцвело в улыбке. "Пей,  пей,  княже,  поправишься  -  поведешь  нас
дальше, к моему дому родному!" Где твой дом, Малуша? Давно не  видал  тебя
Святослав,  давно.  Он  придет  еще  к  тебе,  только  бы  вот   подняться
поскорее...
     Исчезла Малуша. Оборвались сновидения.
     К утру Святославу стало лучше. Князь потребовал к себе Свенельд.
     - Долго, видать я пролежал... А дело  наше  стоит.  Воевода  Борислав
поднялся?
     - Кровью изошел Борислав, верно, уже не встанет.
     - Эх, Борислав, Борислав, буйная  голова!  Мыслил  я  его  посадником
оставить в Тмутаракани, а он... Надобно нам спешить туда.  Выждем  день  -
дальше пойдем.
     - Слаб ты еще, княже.
     - Ничего, не пеший пойду - конь повезет.


     А ночью скончался воевода Борислав.
     Не всегда и во всем послушен был князю молодой воевода. Вот и на этот
раз поступил по-своему, сгоряча нарушил ряд с  касогами,  за  что  русичам
пришлось заплатить дорогой ценой. И все-таки за удаль, за стойкость в  бою
Святослав многое прощал Бориславу. Смерть молодого витязя его опечалила, и
князь распорядился  похоронить  воеводу  со  всеми  подобающими  воинскими
почестями, справить по убитому добрую тризну.
     Не было в походе при  войске  ни  одного  волхва,  служителя  русских
богов, поэтому Святослав сам руководил похоронами. Войско вышло из  болот,
переправилось через реку, и там, на берегу, было выбрано открытое место на
небольшой возвышенности. Сотни дружинников натаскали из ближнего  дубового
леска сухие дрова и сучья, сложили высокую поленницу. На  самом  верху  ее
усадили мертвого воеводу в полном боевом  облачении.  Плечи  ему  прикрыли
багряным аксамитовым корзном, в правую руку  вложили  меч.  Не  забыли  ни
щита, ни копья и лука со стрелами  и  едой  всякой  снабдили  покойника  -
может, долог будет его  путь  в  потустороннем  неведомом  мире,  пока  он
предстанет перед богами.
     Тревожно заржал конь, далеко разлетелся его крик, будто жалобно степь
застонала. Богдан понял, что это ведут боевого друга воеводы к  месту  его
вечного покоя. Конь шел оседланный, блестела на  нем  отделанная  золотыми
бляхами  сбруя,  всеми  цветами  радуги   переливались   седельные   луки,
украшенные драгоценными камнями.
     Мечник подвел коня к поленнице, оглянулся на князя. Тот хмуро кивнул.
Мечник, не отпуская повода, отступил на шаг,  замахнулся  острым  клинком.
Брызнула  кровь  на  сапоги  мертвого  воеводы,  жалобно  закричал   конь,
вздыбился, словно пытаясь уйти от гибели, и тотчас рухнул  на  вытоптанную
траву.
     Затрубил боевой рог - один,  второй,  трети.  Будто  турица  заревела
далеко в лесу, откликнулись ей могучие туры. Сам князь подошел к поленнице
с двумя гриднями, поднес огонь к сухому дереву.  Закурился  дымок,  робкие
язычки пламени заплясали на дровах и вдруг дохнул ветер из степи, и пламя,
жадно затрещав, охватило всю поленницу.
     Князь, бояре, все воины склонили головы, прощаясь с Бориславом.
     Утром князь приказал  рынде  трубить  поход.  Он  объехал  поредевшие
дружины, мысленно  подсчитывая,  сколько  добрых  воинов  недостает  после
многих сеч и стычек. Потом махнул рукою в сторону запада - на  Тмутаракань
- и, сойдя с коня, ковырнул мечом жирную землю, взял горсть ее,  показывая
пример другим, и пошел, ведя коня в поводу. За ним  спешились  Свенельд  и
другие воеводы, старшая дружина, гридни. Проходя  мимо  все  еще  тлевшего
огнища, похоронившего останки Борислава,  князь  бросил  горсть  земли  на
подернутые серым пеплом угли и, пройдя  еще  несколько  шагов,  тяжело,  с
натугой, поднял свое тело в седло.
     Все шли и шли русские воины и каждый бросал на могилу  горсть  земли.
Долго тянулось это печальное шествие. Когда прошла последняя сотня, позади
нее возвышался покатый, издалека видный курган.



                                    5

     Будто шарик сухого перекати-поля, гонит неласковая  судьба  таксиарха
Диомида по безводным степям хазарским, по отрогам ясских гор, все ближе  к
Понту Эвксинтскому -  Русскому  морю,  за  которым  раскинулась  Диамидова
родина Византия. Страшась гнева каган-бека, а еще пуще опасаясь попасть  в
руки Святослава, ромейский  сотник  покинул  нажитое  в  Хазарии  добро  и
отправился выполнять приказ Иосифа. Но его гнала и другая сила - жадность.
     Не доверяя ни одному воину из своей сотни, Диомид  захватил  с  собой
двух наемников арсиев, самых отчаянных головорезов в Итиле. Арсии  служили
ему и охраной, и проводниками - они  не  однажды  бывали  в  стране  ясов,
сопровождая хазарских послов и лазутчиков.
     Диомид торопился. Меняя  запасных  коней,  он  сумел  обогнать  полки
киевского князя, пробивавшегося через пески. Арсии нашли более короткий  и
безопасный путь.
     Ясы  приняли  Диомида  гостеприимно,  как  велит  их  давний  обычай,
предоставили ему кров и  пищу.  Поили  его  нартсаном,  напитком  витязей,
угощали шипучим кумысом и молчали, выжидая, что скажет гость. Зная местные
обычаи, Диомид не торопился начинать переговоры, хотя все у  него  в  душе
кипело: не сегодня-завтра на  ясскую  землю  вступит  русское  войско,  от
которого таксиарху едва удалось уйти. Наконец, когда ясский  князь  Тагаур
дал  понять  гостю,  что  готов  выслушать  его,  Диомид  предложил  князю
выступить против русичей.
     - От чьего имени ты  говоришь,  урум?  -  холодно  осведомился  ясин,
называя гостя так, как обычно звали здесь византийцев.
     - От имени самого каган-бека Хазарии Иосифа.
     - А сам ты кто? Где твоя родина?
     Грек уловил иронию, скрытую в этом вопросе.
     - Да, я урум, моя родина - Византия. Но я воин  и  служу  тому,  кому
захочу.
     - Сейчас Иосифу, а завтра?
     Диомид не смутился.
     - Завтра, если ты примешь условия  каган-бека,  я  готов  перейти  на
службу к тебе.
     Тагаур смерил его презрительным взглядом.
     -  Наша  земля,  славу  богу,  еще  не  оскуднела  храбрыми  воинами.
Благодарю тебя за предложение, но  принять  его  не  смогу.  А  ответ  для
каган-бека Иосифа ты получишь завтра.
     Всю ночь метался без сна на жестком ложе  таксиарх  Диомид,  стараясь
отгадать, что скажет ему Тагаур. Забылся он только к утру, но  вскоре  его
разбудил молодой ясин из свиты князя.
     - Твой конь оседлан, чужеземец, - сухо объявил он. - Я провожу тебя и
твоих слуг до границ земли адыгов.
     Таков был ответ Тагаура не пожелавшего выступить  на  помощь  Иосифу,
правителю Хазарии.


     У прикубанских касогов Диомида тоже встретили  неприветливо.  Правда,
ему не указали на  порог,  как  это  сделали  ясы,  разрешили  жить  среди
касогов, но ни Алэдж, ни другие старейшины не  выразили  желания  защищать
разгромленную Хазарию.
     Диомид  был  терпелив  и  настойчив.   Он   жил   среди   суровых   и
немногословных  горцев,  присматривался   к   ним   в   надежде   отыскать
единомышленников. План  таксиарха  был  несложен:  если  касоги  не  хотят
воевать с русами, то надо столкнуть обе стороны. Дальше все пойдет, как по
маслу. И вскоре он убедился, что его план реален: в дружине Алэджа нашлись
несколько человек,  которые  согласились  за  хазарское  золото  выполнить
просьбу  грека.  Засев  в  придорожном  леске,   они   засыпали   стрелами
проезжавший мимо дозор русичей и поспешили скрыться,  не  оставив  никаких
следов.
     Таксиарх довольно потирал руки: он добился своего. Русы  ввязались  в
драку с касогами, получили хорошую трепку, да еще  и  завязли  в  болотах.
Можно было ожидать настоящей войны. Теперь  Алэдж  стал  прислушиваться  к
советам грека,  изменил  построение  конницы  в  бою,  научился  применять
византийские военные хитрости. А  Диомид  уже  успел  отправить  надежного
гонца к тмутараканскому беку Сурхану, обещал ему поддержку со стороны ясов
и касогов. Если бек сумеет собрать хазар из  ближних  кочевий  и  выступит
против русов, то Святославу придется совсем туго.


     Еще во время первой стычки с  касогами,  когда  на  них  бросил  свою
дружину воевода  Борислав,  Богдан  заметил  нечто  странное  в  действиях
неприятеля. Горцы, обычно не признававшие плотного  строя,  налетающие  на
русичей нестройной массой, на этот  раз  атаковали  чело  русского  войска
плотной конной лавой.
     Услышав слова Святослава о том, что касоги воевать стали  по  примеру
византийских легионов, Богдан вспомнил увиденного им во время  боя  воина,
непохожего на касога и сказал об этом князю.
     Святослав задумался.
     Надо бы узнать, что это за птица. Не ромей ли?  Они,  византийцы,  по
всем хазарским землям  расползлись,  как  ужи.  Все  племена  против  Руси
настраивают. Хотят, чтобы мы тут надолго завязли. Боятся,  как  бы  мы  не
двинулись к Дунаю.
     Дерзкая мысль родилась в голове у Богдана. А что если...  Вот  только
нужен напарник, такой, чтобы знал здешние места, язык и обычаи касожские.
     Богдан поднял глаза на князя.
     - Надумал я, княже, одно дело, да не знаю, выйдет ли  что  из  этого.
Ромея того надо выкрасть! Мы  бы  тогда  все  замыслы  касожские  от  него
выпытали, а может, и лишили бы касогов главного нашего  супротивника,  что
воду у них мутит.
     - Ищи охочих людей, - согласился Святослав. -  Сколько  надобно  тебе
воев, столько и возьми. Приведешь того ромея - проси любую награду.
     - Не ради наград служу я Русской земле...
     - Вижу, - улыбнулся Святослав, потому и доверяю тебе во всем,  может,
поболе, чем какому боярину. Думай!
     Богдан думал, но как не прикидывал он, а выходило,  что  в  напарники
ему подходит одна Злата, то бишь гридень Злат. Хоть и девка  она,  а  воин
добрый, и никто лучше ее здешних мест не знает.
     Злата сразу же согласилась.
     - Я не только по-касожски, и  по-гречески  разумею,  пригожусь  тебе,
увидишь. Только пеше придется идти, на коне  далеко  не  уедешь  -  касоги
сразу увидят.
     Так они и порешили. Позже, опять-таки по совету Златы,  Богдан  решил
взять еще одного  гридня  -  Чудина.  Молчаливый  и  внешне  медлительный,
гридень был наделен медвежьей силой.  Он  вырос  в  лесных  краях,  ему  и
здешние чащи не преграда. Чудин охотно согласился сходить в тыл к касогам.
     Далеко за полночь, в самую глухую пору, трое лазутчиков выбрались  из
лагеря русичей  и,  незаметно  проскользнув  между  передовыми  касожскими
дозорами, выбрались на опушку темного молчаливого  леса.  Они  были  одеты
легко, без кольчуг, и вооружены луками да короткими хазарскими кинжалами.


     Лесной остров  среди  степи  жил  своей  таинственной  жизнью.  Глухо
вздыхала какая-то ночная птица,  кто-то  шумно  прошел  сквозь  заросли  -
наверно, вепрь. Богдан вспомнил встречу с  турами  и  с  барбом,  невольно
поежился. Но сейчас опаснее было бы напороться на касожский дозор.
     Однако людей нигде не было видно.
     - Касоги идут следом за нашими дружинами, -  подсказал  Чудин.  -  Их
надо искать в той стороне, откуда мы пришли.
     - И то правда, - согласился Богдан, - пойдем.
     Густая  редкая  трава  скрывала   звуки   шагов.   Лазутчики,   часто
останавливаясь и прислушиваясь,  осторожно  вышли  к  Кубани  и  двинулись
дальше вдоль берега против течения реки. Здесь они едва не  напоролись  на
касожский  дозор.  Двое  горцев,  негромко  переговариваясь,  стояли   под
раскидистой дикой грушей. Русичам пришлось сделать порядочный крюк,  чтобы
проскользнуть мимо них незамеченными. Вскоре им встретился  второй  дозор,
третий, но это уже не было неожиданностью.
     Богдан, привыкший бродить по лесам,  немало  поохотившийся  в  родных
краях, сейчас только диву давался, как ловко и бесшумно скользил в  ночной
темноте сквозь заросли,  скрывавшие  многочисленных  врагов,  неуклюжий  и
медлительный Чудин. Нет, не напрасно он взял его в напарники!
     За Чудином легкой тенью скользила Злата. Богдан все больше проникался
уважением к этой смелой и решительной девушке.
     Русичи миновали неприятельские дозоры  и  очутились  на  лужайке,  за
которой начинался горный отрог. Перед ними открылись огни многих костров.
     Стан  касожского  войска  занимал  просторную   долину,   огражденную
отрогами невысоких гор,  одетых  густым  лесом.  Цепь  сторожевых  костров
отделяла его от речной поймы.
     Из кустарника, откуда вели наблюдение  трое  русичей,  подобраться  к
касогам было очень трудно.
     - Ночью ничего не найдем, - с досадой прошептал  Богдан.  -  Придется
затаиться до утра.
     - Пойдем в обход, - предложила  Злата.  -  А  то  будем  сидеть,  как
медведи в берлоге, да еще  под  самым  носом  у  ловца!  Увидят  касоги  -
пропадем без толку. Надо подниматься на гору. А там видно будет...
     Богдан поморщился, вспомнив недавнее путешествие в горах.
     - Злат дело  говорит,  сотник,  -  поддержал  рассудительного  гридня
Чудин. - С горы всегда виднее. Сейчас, пока не рассвело, заберемся повыше,
а утром все разглядим. Все равно в эту ночь мы уже не управимся.
     - Ладно, - вздохнул Богдан. - Быть по сему, лезем на гору, други.
     Несмотря на то, что ночь  была  безлунная,  Злата,  взявшая  на  себя
обязанности проводника, уверенно вела своих спутников.  Они  углубились  в
лес. Девушка отыскала в темноте гребень горного отрога.
     - Тут не собьемся, на самый верх выберемся, - пояснила  она.  -  Меня
учили: если попал в горы, держись вершины, а забьешься в лощину, в балку -
ничего не увидишь и заплутаешь.
     На земле, покрытой плотным слоем прошлогодней листвы, тускло  мерцали
гнилушки. Там, где их не было,  за  темными  пятнами  угадывались  толстые
стволы старых буков.
     Злата отыскала какую-то тропку. Идти  стало  легче.  Ночь  перевалила
далеко за середину, когда лазутчики вышли на поляну.
     - Тут до утра подождем, - объявила Злата. - Место подходящее.