цепить тебя  на  рогатину!  Но,  видишь  ли,  чтобы
проверить правильность  твоей  версии,  надо  перетряхнуть  буквально  все
живое, что есть на Земле, а это задача нереальная.
   -  Зачем  же  так,  в  лобовую?  Надо  подставить  этим  проблематичным
пришельцам какую-то приманку, ловушку, чтобы они туда  сами  полезли.  Вот
там-то их и прихлопнуть с поличным!
   - Ну-ну, - поощрил старый космонавт, - у тебя есть что-то конкретное?
   Лорка засмеялся:
   - Ты слишком многого от меня хочешь, я ведь все-таки не  специалист  по
отлову инопланетян. Подумать надо.
   - Думай, - отрезал Ревский, - а пока думаешь,  главная  твоя  задача  -
Соркин. Кстати,  и  при  разработке  инопланетной  версии  он  может  быть
полезен. Голова у него светлая.
   - Соркин так Соркин, - покладисто сказал Лорка, задумался и  поскучнел.
- Хотя Тима всей этой мышиной возней не воскресишь.
   - А если воскресишь? - буркнул Ревский, погруженный  в  свои  мысли,  и
осекся под холодно блеснувшим взглядом Федора.
   - Ты что сказал, Теодорыч? - тихо спросил Лорка.
   - Я? Ничего. Так, подумал вслух.
   - Теодорыч, ты не шути такими вещами, - еще тише сказал Лорка. - Что  с
Тимом?
   - Мало ли что болтнешь иногда языком?
   - Темнишь ты что-то, Теодорыч.
   - Не мудрствуй, - отмахнулся Ревский и не совсем логично добавил:  -  А
если и темню, так мне по штату положено. Я ведь  председатель  Совета,  не
забывай об этом, милый друг.
   Он помолчал и уже совсем серьезно добавил:
   - Береги, себя. И Альту. Где гарантия, что над вами не занесен незримый
дамоклов меч?



10

   Свежий ровный пассат все пытался сдуть жесткие кожистые кроны кокосовых
пальм, словно это были пушистые головки одуванчиков.
   - Доброе утро.
   Лежащий в шезлонге Лорка повернул голову и увидел Соркина. Тот стоял  с
шезлонгом в руках - массивный, хорошо сохранившийся для своих лет. Длинные
светлые волосы Германа Петровича струились по  ветру.  Здоровый  бронзовый
загар покрывал лицо.
   - Доброе утро, Герман Петрович.
   Соркин поставил шезлонг поудобнее.
   - Не помешаю?
   - Мешайте, - улыбнулся Лорка.
   Шезлонг заскрипел, принимая на себя груз массивного тела.
   - Люблю океан, - пробормотал Соркин, устраиваясь поудобнее.
   Могучие водяные валы один за другим катились к  берегу.  Их  прозрачные
сине-зеленые тела венчала белая пена.
   - Что вы сказали? - не расслышал Лорка.
   Соркин искоса взглянул на него.
   - Счастливый вы человек, Федор.
   - Вы уверены?
   - Уверенность  -  сестра  ограниченности.  -  Соркин  движением  головы
откинул волосы. - Сколько видели вы разных океанов? Тридцать, сорок?
   - Я как-то не занимался такой статистикой. Но если включить в  перечень
океаны жидкого гелия, кипящие ртутные моря и  прочую  экзотику,  то  около
сотни наберется.
   - Вот видите. А я, прожив чуть ли не вдвое больше  вашего,  видел  лишь
земные океаны. Разве это справедливо? И разве вы не счастливее меня? -  И,
не давая Лорке ответить, добавил: - А  у  меня  к  вам  деловой  разговор,
Федор.
   - Вот совпадение! - удивился Лорка. - У меня тоже.
   Соркин  внимательно  взглянул  на  него,  но   Лорка,   закрыв   глаза,
мечтательно улыбался, подставляя лицо утреннему солнцу.
   - Вам рекомендован новый напарник, - продолжал Соркин  после  паузы,  -
Виктор Хельг. Я прихожусь ему дядей и после  гибели  родителей  Виктора  в
какой-то мере заменял ему отца.
   - Я знаю, - безмятежно сказал Лорка, не меняя  позы.  Но  внутренне  он
весь подобрался.
   -  Рассказали  бы  вы  мне  про  Кику,  Федор.  Интересно  знать,  куда
забрасывает Виктора судьба.  -  Он  секунду  помолчал  и  добавил,  словно
оправдываясь: - Конечно, я  знакомился  с  этой  планетой  по  официальным
документам, но одно дело сухой текст,  и  другое  дело  живой  разговор  с
командиром экспедиции.
   - А что вас интересует больше всего? - Лорка открыл глаза и повернул  к
Соркину голову. - Комплекс сведений о планете многообразен.
   Лицо Соркина было сосредоточенно, даже сумрачно.
   - Как вам сказать? Пожалуй, больше  всего  меня  интересует,  насколько
опасна предстоящая экспедиция. По вашей личной оценке.
   Вопрос Соркина прозвучал естественно.
   - Трудно ответить однозначно, Герман Петрович. С  одной  стороны.  Кика
если не родная, то двоюродная  сестра  Земли.  Там  можно  обходиться  без
скафандра, можно купаться в морях и озерах, есть многие  овощи,  фрукты  и
мясо зверей. Кика не Тартар и не Стикс с их экстремальными условиями.
   - Именно это меня и успокаивает, - пробормотал Соркин.
   - И напрасно, - жестко сказал Лорка. - Защититься  от  открытого  удара
куда проще, чем от удара в спину. На Стиксе человек все время находится  в
состоянии наивысшей готовности, на  планетах  типа  Кики  такое  состояние
поддерживать в себе очень  трудно.  Сбитый  с  толку  сходством  с  Землей
человек рано или поздно расслабляется. Это сходство коварное,  оно  похоже
на провокацию. Образно говоря, под одной и той же вывеской на Земле  может
быть санаторий, а на сходной планете -  ловушка.  А  человек  очень  часто
действует по голым стереотипам и, случается, попадает в  ситуацию,  откуда
нет выхода. - Лорка говорил неторопливо, спокойно, точно размышляя  вслух.
- Что произошло на Кике  с  поселянами  и  самим  Петром  Лагутой?  Только
ответив на этот вопрос, можно решать, насколько опасна иди безопасна Кика.
   - Есть официальное заключение о причинах их гибели, - заметил Соркин, -
смерть от ужаса, от паралича сердца.
   Лорка резко повернулся к нему.
   - Петр Лагута, опытнейший гиперсветовик, как ребенок, умер  от  страха?
Чепуха!
   - Несмотря на свою уникальную надежность, сердце - капризный механизм.
   Лорка упрямо покачал головой.
   - Дело не в капризах сердца. Кика хранит какую-то тайну. И может  быть,
разгадку ее стоит поискать на Земле.
   Лорка сделал этот намек по наитию, без заранее  обдуманного  намерения.
Но тут же осознал, как это своевременно, и с острым вниманием ждал реакции
врача. К его удивлению, Соркин пропустил намек мимо ушей.
   - Значит, Кика по-настоящему опасна. - Соркин обеими ладонями провел по
лицу. - А тайна Кики крайне интересна прежде всего для меня,  психолога  и
психиатра. Может, сойти с ума на старости лет и отправиться с вами? Вместо
Виктора.
   Это было  полушутливое-полусерьезное  предложение,  но  за  шутливостью
стояли напряжение и боль - Лорка почувствовал это  сразу.  Почувствовал  и
решил еще больше  обострить  ситуацию.  Оглядев  врача,  он  негромко,  но
уверенно сказал:
   - Нельзя вам на Кику, Герман Петрович.
   - Почему?
   - Стары, - отрезал Лорка.
   Соркин засмеялся, но несколько принужденно, была в этом  смехе  и  дань
уважения за откровенность.
   - Да вы и сами знаете об этом, - продолжал Лорка, - уже не та  реакция,
не та выносливость, настрой мыслей.
   Соркин досадливо поморщился и снова провел ладонями по лицу.
   - Федор, - в голосе врача звучали  непривычные  просительные  нотки,  -
ведь от вас в конце концов зависит, пойдет Виктор в экспедицию или нет.
   - Совершенно верно.
   - Так вот, я прошу вас, убедительно прошу - откажите ему.
   - Почему? - довольно резко спросил Лорка.
   Соркин шумно вздохнул, очевидно подавляя внезапное раздражение.
   - Все очень запутано. Просто я никогда не прощу себе, если  с  Виктором
на Кике случится несчастье.
   - Так,  -  жестко  констатировал  Лорка.  -  Стало  быть,  ради  вашего
спокойствия я должен покривить душой. Обеспечить Виктору  спокойную  жизнь
на Земле, а вместо него на опасное дело взять другого?
   Лорка ждал бурной реакции, но ошибся. На крупном лице Соркина появилось
беспомощное, даже жалкое выражение.
   - Все так запутано, -  безнадежно  повторил  он.  -  Вы  правы,  Федор.
Достаточно того, что я покривил душой, когда так  настойчиво  рекомендовал
Виктора в экспедицию.
   Скосив глаза, Лорка наблюдал за Соркиным. Тот  сидел,  откинув  крупную
голову. Его лицо казалось темным, почти черным.
   - И все из-за Эллы? - негромко спросил Лорка.
   - Да, - тяжело ответил Соркин, - она совсем смяла меня. Хотя я не устаю
благодарить судьбу за встречу с ней.
   Лорка подумал о том, как хитро все запутано  в  этом  чудном  и  чудном
мире.  Как  незаметно  крохотная  ложь  оборачивается  недоразумением,   а
недоразумение - драмой.
   - Не терзайте себя понапрасну, - мягко сказал Лорка. - Если Виктор и не
пойдет сейчас на Кику, он пойдет потом на другую, может  быть,  еще  более
опасную планету. Мир отваги, риска и удачи - его  стихия,  он  рожден  для
него. А вот  как  сделать  экспедицию  на  Кику  более  безопасной,  стоит
подумать всерьез. И тут, Герман Петрович, вы можете сказать  очень  веское
слово.
   - Слушаю вас, - без особого воодушевления ответил Соркин.
   Лорка понимал, как трудно ему сразу перестроиться, отвлечься от  тяжких
мыслей, поэтому вел свой рассказ неторопливо и  очень  пространно.  Соркин
довольно быстро "отошел" - сказывалась многолетняя тренировка - и  активно
заинтересовался странной судьбой кикианской экспедиции.
   - Меня самого удивляла цепочка несчастий с кандидатами, - признался он,
- но я считал это случайностью.
   - На этот счет есть и другое мнение, - дипломатично, не  останавливаясь
на земной версии, Лорка  со  всех  сторон  обрисовал  космическую.  Соркин
слушал внимательно, но без особого энтузиазма, отдавая  традиционную  дань
скептицизму в отношении инопланетного вмешательства. Однако  он  мгновенно
насторожился, как  только  Лорка  упомянул  о  таинственном  рибонуклеиде,
найденном в вине.
   - Я осведомлен о контрольных опытах,  но  и  понятия  не  имел,  откуда
взялся этот  странный  стимулятор.  -  Соркин  задумчиво  поглаживал  свой
квадратный подбородок. - Все  рибонуклеиды  действуют  мягко,  я  бы  даже
сказал - деликатно. Они могут обострить память, эмоции,  лишить  сна  или,
наоборот, усыпить, но заставить  человека  галлюцинировать,  а  тем  более
кинуться в бушующие волны или овраг - это исключено.
   Несмотря на безапелляционность заключения, Соркин еще не высказался  до
конца.
   - Расскажите-ка мне еще раз, как вас угораздило нырнуть в овраг.
   Он выслушал не перебивая и глубоко задумался.
   - Так-так, - пробормотал он и вдруг спросил: - Вы очень любите летать?
   Лорка усмехнулся.
   - Если бы не любил, кой бы черт понес меня в космонавты?
   Соркин  покивал  головой,  но   чувствовалось,   что   ответ   его   не
удовлетворил. Он поиграл пальцами в воздухе, точно пытаясь  поймать  нечто
невидимое.
   - Я не о том. Я имею  в  виду  первозданную  жажду  птичьего  полета  в
голубом просторе.
   - Понимаю, - вздохнул Лорка. - Какими только способами  я  не  пробовал
летать! Прыгал в воду как только мог, прыгал с обрывов на мягкие  песчаные
склоны. Но, увы, летать, как птица, мне удавалось лишь во сне.
   Лорка покосился на Соркина. Тот слушал внимательно, терпеливо.
   - Впечатления от этих полетов во сне были у меня  пронзительно  яркими.
Наверно, моим дальним предком,  архипрабабушкой,  была  сильная  и  ловкая
обезьяна, как птица летавшая с дерева на дерево. Иначе откуда все это?
   -  Вот  вам  и  объяснение,  Федор.  Рибонуклеид  может  сыграть   роль
превосходной  смазки,  растормаживающей  родовую  память.   Мощная   волна
наследственных впечатлений  на  короткий  срок  может  полностью  затопить
сознание.
   - И заставить человека прыгнуть в овраг? - быстро спросил Лорка.
   - И в овраг, и в море, и через расщелину, - уверенно ответил Соркин.
   - Но почему же, - Лорка размышлял вслух, хмуря брови, - почему же я  не
начал взбрыкивать сразу после того, как выпил вина?
   Соркин пожал плечами.
   - Какое-то время нужно для усвоения. Не исключено, что  у  рибонуклеида
длинная экспозиция. Кроме того, соединения  типа  РНК  охотно  вступают  в
реакции. А даже легкие трансформации  таких  соединений  могут  менять  их
активность в сотни и тысячи раз. Разумеется, это предположение, и только.
   - Разумеется, - согласился Лорка, но сразу вспомнил Эллу. И ее  рассказ
о том, что ее укусила не то муха, не то пчела. Впрочем, эту проблему можно
было отложить и на потом, чтобы обдумать и рассмотреть ее со всех  сторон.
Была другая, откладывать которую Лорка не хотел.
   - Герман Петрович, - сказал он негромко, - вы врач,  член  комиссии  по
отбору космонавтов. Вы  не  можете  не  знать,  что  случилось  с  Тимуром
Корсаковым. Что? Почему из его смерти делают тайну?
   Соркин великолепно владел собой. В его лице ничего не  изменилось,  оно
как было, так и осталось несколько сумрачным, четко вылепленным лицом.  Но
Лорка сейчас, когда он начал разговор  о  Тиме,  был  похож  на  тончайший
психологический инструмент. Он сразу понял, что  его  сомнения  имеют  под
собой какую-то почву.
   - Герман Петрович, - он говорил теперь почти умоляюще, - Тимур был  мне
другом. Самым близким другом.
   - Я могу сказать вам только одно, - проговорил Соркин, - не  торопитесь
с выводами. Подождите.
   Лорка повернулся к нему так резко, что шезлонг покачнулся.
   - Подождать? Чего?
   - Просто подождать. Все разъяснится само собой.
   - Вы что-то знаете, - уверенно сказал Лорка.
   - Знаю, но это не моя тайна.
   - Герман Петрович, я прошу вас?
   - Это не моя тайна, - негромко, но твердо повторил он.
   Шло время, и слышался шум волн.
   - Все, что я  могу  для  вас  сделать,  -  вдруг  нарушил  затянувшееся
молчание Соркин, - это дать один совет.  Вы  знаете,  кто  такой  Латышев?
Профессор Николай Петрович Латышев?
   - Геронтолог?
   - Тот  самый,  -  с  легкой  улыбкой  подтвердил  Соркин  и,  помолчав,
раздельно сказал: - Так вот, мой совет - поговорите с ним о Тимуре.
   Это  было  странное  утро  и  странный  разговор,  полный   неожиданных
поворотов.
   - Поговорите, -  настойчиво  повторил  Соркин  в  ответ  на  молчаливое
удивление Лорки, - это все, что я могу  посоветовать.  И  поверьте  -  это
много.



11

   Труды  и  эксперименты  Латышева  в  области  геронтологии   столь   же
оригинальны, сколько и популярны - не знать о них было просто  невозможно.
В отличие от классической школы геронтологии, которая видела свою задачу в
своеобразной  консервации  дряхлеющего  организма,  Латышев   разрабатывал
сложнейшую систему юнизации  -  систему  активного  омолаживания,  которая
позволила бы самых дряхлых стариков превращать в  молодых,  полных  сил  и
здоровья людей. Но какое отношение юнизация могла иметь к погибшему Тиму?
   Прямо с пляжа  Лорка  отправился  в  фильмотеку,  решив  просмотреть  о
работах Латышева все, что было ему, неспециалисту, по зубам.  Лорка  шагал
торопливо. В душе его  теплился  легкий  огонек  надежды,  даже  не  самой
надежды, а ее предтечи. Велики  были  возможности  реанимационной  техники
двадцать  третьего  века,  регенерации   и   восстановительной   хирургии.
Конечности, части лица и скелета, любые внутренние органы - все могло быть
создано  человеку  заново.   Все,   за   исключением   мозга,   средоточия
человеческого чувства и разума,  этой  сложнейшей  "машины"  -  результата
миллиардолетней эволюции живой материи. Треть часа, двадцать минут  -  вот
короткий, предельный срок, который отпустила  врачам  слепая  природа  для
ремонта и восстановления этой "машины". Через двадцать минут, а  иногда  и
раньше в высших  отделах  мозга,  хранилищах  мысли  и  разума,  наступали
необратимые изменения, человеческая личность гибла безвозвратно. Но, робко
думал Лорка, ведь юнизация - это не только восстановление, но  и  коренная
переделка всех живых тканей; может быть, это открыло перед  врачами  такие
возможности, о которых они и не подозревали?
   В фильмотеке Лорку ждало разочарование: гавайский  курортный  центр  не
специализировался на геронтологии,  поэтому  не  удалось  найти  ни  одной
оригинальной  работы  Латышева.  Популярной,  общедоступной  полемики   по
проблемам юнизации было предостаточно. Идеями Латышева  и  восхищались,  и
критиковали их с самых разных позиций. Жизнь и смерть, говорили  оппоненты
Латышева,  существуют   в   диалектическом   единстве.   Смерть   является
естественным и  необходимым  завершающим  жизненным  этапом.  Бороться  со
смертью как таковой бессмысленно, ибо это борьба и против самой жизни.
   Лорку интересовала не полемика, а сами идеи Латышева. Он было уже почти
совсем отчаялся найти что-либо принадлежащее его  перу,  когда  в  отделе,
весьма далеком от геронтологии, в отделе переписки, наткнулся на  открытое
письмо Латышева своим оппонентам.
   "Я никогда не посягал на полное отрицание смерти, - писал Латышев, -  я
работаю над юнизацией организмов, а вовсе не над бессмертием. Любое  живое
существо, в том числе  и  якобы  бессмертное,  погибает  самым  вульгарным
образом, если случайно упавшее дерево размозжит ему мозг.  Я  и  не  думал
отрицать,  что  старение  и  старческая  смерть   являются   естественными
процессами; они столь же естественны, как зачатие,  рождение  и  развитие.
Могу признаться, наконец, я согласен и с тем, что смерть носит необходимый
характер,  хотя  знаю,  что  это  рассердит  тех,  кто   приписывает   мне
противоположные взгляды. Однако  в  это  бесспорное  утверждение  я  вношу
небольшую коррективу: необходимость смерти носит не общий, не философский,
а частный, биологический  характер.  Естественное  старение  и  смерть  не
фатальный процесс, изначально  присущий  живому,  а  всего  лишь  один  из
способов, с помощью которых увеличивается видовая жизнестойкость.
   Зависимость между видом и особью сложна и противоречива. Известно,  что
короткоживущие, слабые, казалось бы, совершенно беззащитные существа могут
образовывать процветающие виды  поразительной  жизнестойкости,  а  могучие
гиганты, которым, казалось бы, никто не страшен, бесследно вымирать. Очень
часто видовая жизнестойкость достигается  окольными  путями:  прямого  или
косвенного паразитизма, симбиоза и содружества, аномальной  интенсификации
размножения. Одним из таких древних, как и сама жизнь,  способов  является
естественное  ограничение  продолжительности  жизни  отдельной  особи  для
обеспечения процветания вида в целом.
   В самом деле, чем короче жизнь отдельной особи, тем быстрее  свершается
смена  поколений,  тем  быстрее  совершенствуется  и  приспосабливается  к
обстановке и  вид  в  целом.  Поразительная  жизнестойкость  одноклеточных
предопределена именно этим фактором. Однако, прежде чем  сойти  со  сцены,
старое поколение должно породить новое, защитить его в фазе становления, а
иногда и воспитать. Нетрудно показать математически, что каждый вид  живых
существ в заданных  экологических  условиях  имеет  некоторую  оптимальную
продолжительность жизни отдельных особей. Она  и  закреплена  естественным
отбором.
   Такова природа естественной смерти. Применимо ли все это к человеку? Да
- к его истории, и  нет  -  к  настоящей  его  действительности.  Развитие
человеческой личности в наше время строится на принципах, которые  страшно
далеки от тех, что породили фатальную неизбежность смерти.  В  обновленном
обществе будущего смерть перестала быть необходимой, а поэтому  с  ней  не
только можно, но и должно бороться..."
   Лорка снял микроочки, помассировал уставшие глаза и задумался. Все, что
писал Латышев, было интересно, а замыслы юнизации просто фантастичны.  Но,
черт возьми, какое отношение имеет это к гибели Тима? Может быть,  Латышев
с согласия родных использует тело Тима  для  некоего  эксперимента?  Такое
случается, но возможно ли, чтобы родные Тима не посоветовались  с  ним,  с
Лоркой? И вообще непонятна эта завеса молчания и тайны, которой  посчитали
нужным окутать смерть его друга.
   Покинув фильмотеку, Лорка пошел  сквером,  чтобы  выйти  на  радиальный
экспресс-эскалатор, ведущий на стоянку аэротакси. В нем  росли  карликовые
вековые деревья: дубы, сосны, кедры, кипарисы. И все тут было  карликовым,
вплоть  до  мостиков  и  переходов.  Люди,  ходившие  здесь  каждый  д