Он думал о  том,  что  прожил  длинную  -  ему  ведь  уже  сорок,  -
интересную, богатую приключениями жизнь, а ни разу всерьез не задумался  о
вечной  проблеме  мещанства,  которое  тайно  сопутствует  всему   истинно
великому.  Самолюбие  и  себялюбие,  скромность  и  трусость,  мужество  и
показное геройство, любовь и интрижка,  гордость  и  высокомерие  -  несть
числа этим таким разным внутренне и так иной раз похожим внешне  понятиям.
Да, рядом с истинными идеалами человека и человечности  неизменно  следуют
их мишурные, яркие, но трухлявые и мерзостные двойники. Подобно тому,  как
с благородным шампиньоном соседствует лже-шампиньон - смертельно  ядовитая
бледная поганка. Удивительно живуча эта ядовитая мишура.
   - Что же вы мне ответите?
   Лорка не сразу оторвался от своих мыслей.
   - Я могу только повториться. Да,  Виктор  Хельг  болен  славой.  Но  он
прямой, честный парень. Я не думаю, что он способен на  двурушничество,  а
тем более на подлость.
   На круглом розовом лице Соколова ясно отразилось недоумение.
   - Вот видите, вы не  думаете,  -  пробормотал  он,  хмуря  свои  редкие
белесые брови. - А есть у вас стопроцентная уверенность?
   Лорка иронично полюбопытствовал:
   - А вы сами можете быть уверены на сто процентов в  том,  что  касается
человеческих взаимоотношений?
   - Вот видите, - будто и не слыша Лорки, недовольно повторил Соколов.  -
И потом вы говорите, что Хельг не способен на подлость.  Охотно  допускаю,
что на прямую подлость такой парень действительно не способен. Но он может
быть косвенно к ней причастен.
   - Не совсем понимаю.
   Соколов вздохнул, в его голосе послышались менторские нотки:
   -  Вы  знаете,  что  такое  протекционизм?   Здоровый,   принципиальный
протекционизм - явление не только неизбежное, но и нужное -  например,  за
вас горой стоит Ревский. Он готов отстаивать вашу кандидатуру где угодно и
перед кем угодно. И это прекрасно!
   Соколов передохнул.
   - Но есть и двуличный, мещанский протекционизм. Это когда  папы,  мамы,
друзья  и  близкие  готовы  лопнуть,  но  помочь  своему  протеже,  а   уж
заслуживает он протекции или нет - дело десятое.
   Видя, что Лорка собирается возразить, Соколов замотал головой,  на  его
румяном лице появилось страдальческое выражение.
   -  Знаю,  знаю!  Такие  случаи  редки,  даже  исключительны.  Но   ведь
исключительна и цепочка несчастий с кандидатами в экспедицию на  Кику!  Мы
не можем, не имеем права упускать из виду такую возможность.  Разве  есть,
например, гарантия, что некто  без  ведома  Виктора  Хельга  или  при  его
молчаливом попустительстве не пытается протащить  его  в  экспедицию  ради
грядущей славы, которой он так жаждет?
   - Кто? - устало спросил Лорка. - У Виктора нет ни отца, ни матери,  они
погибли, когда он был еще мальчишкой.
   В голубых глазах Соколова появилось хитроватое выражение.
   - А вы знаете, что Виктор очень дружен с Эллой Дюк?
   - Что? Да она лет на двадцать его старше!
   Соколов сокрушенно вздохнул.
   - Бог мой! Элла - женщина без возраста, неужели это не понятно?
   Это была правда, и Лорка невольно призадумался.
   - А почему между вашим другом Игорем и Эллой вдруг произошел разрыв?  -
вкрадчиво спросил он. - Ведь они по-своему крепко  любили  друг  друга.  А
если говорить честно, я не встречал женщины умнее Эллы Дюк. Она одна стоит
целой тайной организации! И уж если такая  женщина  поставит  себе  задачу
протащить возлюбленного в экспедицию, никакие препятствия ее не остановят.
   - Будет вам фантазировать, - добродушно сказал Лорка.
   - Так уж и фантазировать? Вы же любите и знаете  мировую  литературу  и
историю, Федор. Вспомните леди Макбет  и  госпожу  Помпадур,  вспомните  о
вековечной загадке женской натуры. Да,  сейчас  этот  женский  комплекс  в
полной мере проявляется редко: не та жизнь, нет стимулов  и  экстремальных
обстоятельств. Но в определенных условиях этот бесовский синдром  может  и
нынче вспыхнуть со страшной силой.
   Лорка смотрел на эксперта с некоторым удивлением, он еще не  видел  его
таким. Наверное, Соколов почувствовал  его  взгляд,  а  потому  без  паузы
перешел на деловой тон:
   - Пусть это звучит напыщенно, но мы с  вами,  Федор,  стоим  на  страже
устоев общечеловеческой морали. Мы должны быть бдительны, дотошны, а  если
нужно - беспощадны.
   - А равно умны и деликатны, - философски добавил Лорка.
   - Это  само  собой  разумеется,  -  отмахнулся  Соколов.  -  Вам  нужно
обязательно встретиться с  Эллой  Дюк,  на  вас  вся  надежда,  Федор.  Я,
грешный, пробовал говорить с ней, но вся моя дипломатия  разбилась  о  нее
как о скалу.
   Он мельком взглянул на Лорку и медленно поднялся на ноги.
   - У меня есть для вас еще одна новость. Я расскажу по пути.
   По широкой пологой лестнице они спустились к эскалатору, и  здесь,  под
старой липой, Соколов приостановился.
   - Тело Тимура найдено, Федор, - сказал он, не глядя на Лорку.
   Федор молчал, хмуря брови. Соколов мельком взглянул на него, вздохнул и
вдруг, хлопнув себя по бедру, убежденно проговорил:
   - И что-то тут не то!
   Лорка мгновенно насторожился.
   - Вы о чем?
   - Я о Тимуре. Что-то они темнят.
   - Кто они?
   Под холодным, "тигриным" взглядом Лорки Соколов поежился.
   - Врачи. Чего-то они недоговаривают.
   - Что они могут недоговаривать?
   -  Откуда  я  могу  знать?  -   вдруг   рассердился   Соколов.   -   Но
недоговаривают,  это  точно.  Я,  знаете,  очень  чуток  на   фальшь,   на
полуправду, на умолчание. - Он взглянул на Лорку и хитренько улыбнулся.  -
Вот и вы что-то недоговариваете, верно?
   Лорка припомнил терпковатое вино Ревского, свой глупый прыжок в  овраг,
дерево-рогатину, с любопытством заглянул  в  простодушные  голубые  глазки
Соколова.
   - Да неужели?
   - Представьте себе. Таите что-то, убежден.  Голову  готов  положить  на
плаху, как говаривали в старину.
   - Таить можно не только плохое, - мягко заметил Лорка.
   - Верно! Но почему бы вам не поделиться со мной - хорошим  или  плохим,
какая разница? - Соколов говорил просительно, даже  заискивающе.  -  Любая
тайна - тяжесть на душе. Откройтесь, и легче будет.
   - Экий вы дипломат, Александр Сергеевич.
   Соколов грустно взглянул на него.
   - Уж какой я дипломат, - он достал большой  платок  и  аккуратно  вытер
лицо и шею, - эксперт. Да еще профессиональный.



8

   Сначала Лорка  хотел  договориться  о  встрече  с  Эллой  заранее,  но,
хорошенько подумав, отказался  от  этой  мысли.  Конечно  же  Элла  начнет
гадать,  зачем  Федору  понадобилась  эта  встреча,   выберет   для   себя
определенную  роль  и  будет  ее  разыгрывать   с   таким   увлечением   и
искренностью, что разобраться, где правда, а где вымысел, будет совершенно
невозможно.
   А "случайно" встретиться с Эллой было  совсем  не  трудно.  Она  жестко
выдерживала трудовую дисциплину, заканчивая свой рабочий день в один и тот
же час. И все-таки встреча едва не сорвалась. Хотя  Лорка  заблаговременно
подошел к институту энергопроблем, его отвлек разговором знакомый, и Федор
заметил Эллу в  самый  последний  момент,  когда  она  уже  скрывалась  за
поворотом аллеи. Но узнал ее Лорка  сразу:  тонкая  точеная  фигура,  туго
обтянутая мягкой тканью, небольшая голова,  гордо  посаженная  на  длинную
шею, легкая походка, которую вовсе не портила  едва  уловимая  нарочитость
движений бедер и кистей рук. Походка у Эллы, как  и  многое  другое,  была
глубоко продумана, многократно примерена и тщательно отрепетирована.
   Лорка извинился перед знакомым,  прибавил  шагу,  легко  догнал  ее  и,
поравнявшись, сказал приветливо:
   - Здравствуй, Элла.
   - Лорка! - Она привычно, ослепительно улыбнулась. - Рада тебя видеть.
   Наверное, она и правда была рада встретить  его.  Их  связывали  добрые
отношения, что было совершенно естественно, ведь речь шла об отношениях  с
женой товарища по космической работе.
   У Эллы были нежные, но определенные, будто выгравированные черты  лица,
большие удлиненные глаза,  тонкие  брови.  В  пышных  вьющихся  каштановых
волосах - крупный изумруд, привезенный со Стикса, - подарок  Игоря.  Лорка
невольно задержал на нем взгляд. Элла сразу заметила это и погрустнела.
   - Вот так, Федор, - сказала она  философски-меланхолично  своим  хорошо
поставленным голосом. И легко  коснулась  густо-зеленого  камня  кончиками
длинных пальцев.  Как  и  все  движения  Эллы,  это  движение  рукой  было
законченно, изящно и чуточку нарочито.
   Лорка подумал, что если он сейчас заговорит об Игоре, то  скорее  всего
Элла продолжит развивать философско-меланхоличную линию, ей нравилась  эта
роль - об этом красноречиво говорил зеленый  камень,  и  откровенности  не
получится. Поэтому он отложил разговор и попросил:
   - Можно я провожу тебя?
   Почти не поворачивая головы, она провела по нему взглядом.
   - Проводи.
   - Может быть, перекусим?
   - Что ты! На кого я стану похожа, если буду трапезничать по пять раз  в
день? Если не возражаешь, давай просто посидим.
   - А почему я должен возражать? - Лорка оглянулся в поисках  скамьи,  но
Элла, притронувшись к его руке, предложила:
   - Спустимся к озеру, там прохладнее.
   Этот парк, прилегающий к институту, был конечно же хорошо знаком  Элле.
Она свернула с аллеи, пересекла ленту эскалатора и вывела Лорку на  крутую
тропу, выбитую прямо в земле. Федор галантно предложил ей  руку,  но  Элла
шлепнула по его широкой ладони и легко сбежала вниз. Она бежала то  прямо,
то поворачиваясь левым боком, то правым, удерживая равновесие  раскинутыми
в  стороны  руками,  -   это   был   даже   не   бег,   а   непринужденный
танец-импровизация.
   В черную прозрачную  воду  озера  грустно  смотрелись  старые-престарые
желтеющие ветлы. На воде застыли увядшие листья и лебеди, белизна  которых
по контрасту с водой казалась до оскомины режущей. Двигалось, устало плыло
куда-то лишь отраженное, а поэтому тусклое, стертое небо.
   - Садись, - сказала Элла, взглядом показывая на место рядом с собой  на
скамье. И спросила: - Нравится?
   - Жуть! Вот только замка не хватает.  И  чтоб  в  окошке  юная  дева  с
распущенными волосами.
   - Верно, замок был бы к месту, - равнодушно сказала Элла.  -  Банально.
Но ведь и в банальности есть своя красота.
   Лорка ничего не ответил, только усмехнулся, может быть, поэтому в  тоне
Эллы появились сердитые нотки.
   -  Все  канонизированное  банально.   Банальны   египетские   пирамиды,
Исаакиевский собор, роденовский мыслитель, улыбка Джоконды и Дворец Труда.
Привыкнуть можно к чему угодно.
   Лорка слушал ее не без интереса, Элла была в чем-то права.
   Наверное, Элла уловила перемену его настроя, потому что  покосилась  на
него уже с улыбкой.
   - Вот я банально красива, а разве это плохо?
   - Да, - рассудительно согласился Лорка, -  но  ты  ведь  не  египетская
пирамида. И даже не статуя.
   Элла рассмеялась и деловито спросила:
   - Ты уже виделся с Игорем?
   - Виделся, - коротко ответил Лорка, выдерживая ее испытующий взгляд.
   Элла была человеком без возраста. Сколько знал  ее  Лорка,  она  всегда
выглядела одинаково:  ослепительно,  холодновато  и  молодо,  но  за  этой
молодостью  опытный  взгляд  безошибочно  угадывал  и  прожитые  годы,   и
дисциплинированный недюжинный интеллект. Элла  была  талантливым  физиком,
вела отдел  в  институте  энергетических  проблем,  а  в  свободное  время
увлекалась ваянием, художественной гимнастикой и танцами. У них  с  Игорем
была шестнадцатилетняя дочь. Воспитывалась она в интернате, но дни  отдыха
регулярно проводила в семье. Дочь обожала свою мать, на которую была очень
похожа, а к отцу относилась со снисходительным дружелюбием.
   - Осуждаешь меня?
   - Почему тебя? Вас обоих.
   Элла ответила  ему  привычно  ослепительной,  но  все-таки  благодарной
улыбкой. И деловито сообщила:
   - Это было неизбежно, Федор. На одной любви далеко не ускачешь. - Видя,
что Лорка не понял ее, она пояснила: - Знаешь, что  такое  жизнь?  Болото,
где по трясине раскинуты более или менее надежные  кочки.  Проехать  можно
или галопом, напролом, или  шагом,  хорошенько  выбирая  дорогу.  А  стоит
перейти на рысь, как непременно увязнешь и выпачкаешься  в  грязи.  -  Она
пожала плечами удивленно, без сожаления. -  Мы  ведь  никогда  не  были  с
Игорьком друзьями. У него своя жизнь, у меня своя, у него космос,  у  меня
Земля; у меня одни идеалы, у него  другие.  Мы  были  любовниками,  Федор.
Искренними и  пылкими  любовниками,  но  не  единомышленниками.  Когда  мы
неслись вскачь и в ушах свистел ветер, все было хорошо. Но стоило  сбавить
ход, как мы начинали тонуть в трясине будней.
   Элла говорила искренне, мало  того  -  искренне  ведь  и  лгут,  -  она
говорила сущую и горькую правду, хотя в ее голосе  не  было  и  намека  на
горечь, разве что самая легкая ирония. Она  ухитрилась  прожить  с  Игорем
семнадцать  лет,  но   это   были   годы   длинных   разлук   и   коротких
встреч-праздников, когда жизнь у них действительно неслась вскачь.
   И стоило очередной такой встрече затянуться, как  начинались,  казалось
бы, необъяснимые ссоры: из-за того, что пить утром - чай  или  кофе,  куда
идти - на стадион или в цирк, с кем танцевать и с кем и как разговаривать.
Об этих ссорах знали все их друзья, у всех они вызывали лишь улыбку: милые
бранятся - только тешатся.
   - Кто же мешал вам стать друзьями, единомышленниками? -  подумал  вслух
Лорка.
   - Мы сами. В дружбе всегда кто-то уступает, а мы оба гордецы.
   - А если уступают оба?
   Элла взглянула на него с сожалением.
   - Ты все-таки немножко рыба, Федор. Большая, ловкая,  но  хладнокровная
рыба.
   - А может быть, я просто человек?
   Элла холодно взглянула на него.
   - Ты хочешь сказать, что я не совсем человек? Не извиняйся. Бога  ради,
ты сказал мне комплимент. Да, я не просто человек, я  женщина.  Женщина  с
большой   буквы,   потому   что    женского    во    мне    больше,    чем
абстрактно-человеческого.
   Может быть, ее  все-таки  обидела  реплика  Лорки  или  тема  разговора
волновала, но щеки Эллы порозовели, глаза заблестели, она стала  чудо  как
хороша.
   - Вот этого-то не хотел или не мог понять Игорь! Он все  время  пытался
вести себя со мной как с напарником в ходовой  рубке  или  с  коллегой  по
эксперименту. А я женщина! Я люблю поклонение,  ухаживание,  рыцарство  во
всех его формах. Я люблю вертеться перед зеркалом и украшать себя,  обожаю
кокетничать. Мне  забавно  и  приятно  видеть,  как  по  моей  прихоти  из
полубога, воспарившего к звездам познания, вдруг выглядывает  обыкновенный
нетерпеливый мужчина.
   Она и теперь говорила правду, но не всю правду. Элла любила  не  только
пококетничать, ее  увлечения  были  много  глубже,  впрочем,  верней  было
говорить не о глубине,  а  о  бурности.  Некий  зрелый,  но  невротический
мужчина, один из немногих ваятелей-профессионалов, пытался покончить из-за
нее жизнь самоубийством, хотя, судя по  всему,  делалось  это  театрально,
дабы произвести впечатление на ветреную красавицу. А один юноша  явился  к
Игорю для мужского разговора - он был твердо убежден,  что  Элла  искренне
любит его и что ее  удерживает  возле  Игоря  лишь  чувство  долга.  Юноша
полагал, что Эллы не было дома, но жестоко ошибся. Элла была и конечно  же
не преминула полюбопытствовать, о чем идет разговор. Юноша  был  изгнан  с
превеликим   позором,   Элла   даже    не    удостоила    его    пощечины,
удовольствовавшись подзатыльником. Лорка застал самый финал этой  истории.
Он пришел, когда Игорь еще помирал в кресле со смеху, а  Элла  расхаживала
по комнате, разгоряченная, злая и, судя по всему, счастливая.
   Игорь вообще очень легко  относился  к  увлечениям  своей  жены.  Лорка
догадывался о причинах этой снисходительности, он и сам не терял  уважения
к Элле по той же самой причине. Элла  позволяла  себе  увлекаться  другими
только тогда, когда Игоря не было на  Земле.  Стоило  его  ноге  коснуться
матушки-планеты, как для Эллы оставался на  всем  свете  один-единственный
мужчина - Игорь. Если она и кокетничала  с  кем-нибудь  в  это  время,  то
просто по привычке или чаще всего, чтобы  позлить  Игоря.  И  за  это,  за
своеобразную, небезжертвенную верность, Лорка охотно  прощал  Элле  тысячи
других грехов. С улыбкой глядя на нее, он искренне сказал:
   - Никак не  могу  понять,  как  ты  управляешься  со  своим  отделом  в
институте.
   Она покраснела.
   - На работе я не женщина, а человек.  Тот  самый  абстрактный  человек,
который так мил твоему сердцу. Мне стоило немало сил и  нервов  убедить  в
этом своих научных коллег, но я убедила.
   Лорку поразило, как изменилось  ее  лицо  за  те  немногие  секунды,  в
которые  она  произнесла  эту   фразу.   Оно   осталось   тем   же   самым
холодно-красивым лицом с тонкими, гравированными чертами, но  стало  суше,
законченное, будто его осветило резким боковым светом. Но в  то  же  время
оно стало человечнее, добрее;  слегка  прищурились  глаза,  и  поэтому  на
атласной холеной коже в самых уголках глаз появились легкие морщины.
   - Почему бы тебе не послать эту  надоевшую  работу  к  черту?  -  вдруг
сказал Лорка совсем не то, что ему хотелось. А ему хотелось сказать,  что,
если бы Элла тратила меньше сил и нервов на работе, она бы отлично  ладила
с Игорем и вообще была бы счастливее.
   - Надоевшую? - Брови ее хотели нахмуриться, но сработал самоконтроль, и
лоб  снова  стал  чистым,  атласным.  -  Если  я   и   уважаю   что-нибудь
по-настоящему в этом мире, так это труд,  -  голос  ее  звучал  сухо,  без
следов эмоций. - Если у меня отнять мою работу, я стану настоящей стервой,
Федор.  -  Она  вздохнула.  -  Труд  создал  человека,  труд  и  позволяет
оставаться ему человеком. - Она покосилась на молчавшего Лорку и спросила:
- Разве это не так?
   Лорка подобрал плоский камешек и швырнул в темную воду. Оставляя  после
себя  пухнущие  блинчики,  камешек  весело  поскакал  по  озерной   глади.
Удивленно кувыркнулись и растеклись на  пятна  отраженные  облака.  Лебедь
расправил и несколько раз лениво  взмахнул  крыльями,  отчего  стал  похож
сразу и на сказочную, диковинную лодку, и на неуклюжий самолет.
   - Может быть, и так, - нехотя согласился он, - только уж больно все это
скучно.
   У него и правда было скучное лицо, даже озорная зелень в  глазах  точно
выцвела, завяла. Элла легонько прикоснулась к его руке кончиками пальцев.
   - Что с тобой, Федор?
   Он пожал плечами.
   - Так, легкий приступ меланхолии.
   Элла тихонько засмеялась.
   - Лорка и меланхолия! Это что-то новое.
   Судя по всему, она была и удивлена и  довольна  тем,  что  Лорка  может
пребывать в таком состоянии.
   - Меланхолия - сестра разума. - Лорка поднял глаза на Эллу  и  серьезно
спросил: - Ты когда-нибудь видела меланхоличных зверей, Элла?
   Она подумала и ответила:
   - Видела.
   - В зоопарке, - уверенно уточнил Лорка, - а если на воле, то  это  были
больные  или  ущербные  звери.  Свободные  здоровые   звери   -   существа
жизнерадостные и веселые. Для них жизнь - это игра. Они  играют,  ухаживая
друг за другом в пору любви, играют, скрадывая добычу, играют,  удирая  от
врага.
   - Хм!
   - А ты вспомни, как танцуют влюбленные  журавли,  как  кошки  играют  с
пойманной мышью и с каким азартом под  самым  носом  сытого  льва  танцуют
зебры и антилопы.
   Элла не без труда  разглядела  в  глубине  Лоркиных  глаз  лукавинку  и
покачала головой.
   - Ничего-то для  тебя  нет  святого!  -  Но  в  тоне  ее  слышалось  не
осуждение, а интерес.
   - Да, - упрямо повторил Лорка, - звери -  счастливые  существа.  А  вот
неуклюжий  предок  человека,  неудачник-меланхолик,  которому  недоставало
ловкости жить на деревьях, в минуту озарения изобрел труд, отделив его  от
игры.
   - Тот самый труд, который создал человека, - проговорила она.
   - Верно. Но он отделил человека от  природы,  лишил  его  первоздан