о, исчезла, поскольку, как он и думал,  была  всего  лишь  мысленной
защитой старца от посторонних  взглядов.  Девушка  была  обнажена,  ее  не
смущало, что взгляд священника скользит вдоль ее тела, огибая линию бедер,
и в человеке, с которым она разговаривала, ее интересовал вовсе не сан, не
возраст, не страна, где он жил -  ее  привлекло  нечто,  даже  для  самого
епископа скрытое в глубине души, то, чего он сам в себе не  разглядел  при
жизни. Сейчас он был раскрыт, и все были здесь раскрыты.
     Недалеко от себя И.Д.К. увидел Дину - она, как и он,  бродила,  будто
бесцельно, от одной группы людей  к  другой,  слушала,  смотрела,  искала,
находила, вмешивалась.
     - Илюша! - воскликнула Дина. - Как все сложно! Я так погрузилась, что
даже тебя перестала слышать.
     - Иди сюда, Диночка, - прошептал И.Д.К., - родная моя, мы  уже  целую
вечность не были вдвоем, только мы - и небо, и земля, и трава...


                                  * * *

     - Папа, - сказал Хаим, - ты не умеешь играть в эти игры.
     - Конечно, - сразу согласился Мессия, - таких в моем детстве не было,
сам понимаешь.
     - Тогда слушай меня. Или Андрея. Только по  очереди,  потому  что  мы
играем друг против друга.
     Мальчики стояли на вершине высокой  горы,  накрытой  черным  небом  с
редкими пятнышками галактик. Хаим  обнаружил  почти  невидимую  (ни  одной
звезды поблизости!) планету случайно, когда, играя в самим же  придуманную
игру,  перескакивал  из  одного  измерения  в  другое,  будто  через  поля
шахматной доски. Передвигаться в нематериальных сфирот оказалось легче, и,
конечно, быстрее, чем в измерениях,  подобных  пространству  или  времени.
Хаим играл сначала сам с собой, а потом с  Андреем,  который  и  для  себя
нашел  подобный  же  способ  времяпрепровождения,  оставшись  однажды   на
Саграбале без присмотра матери и заглянув в запретные для него (уж Людмила
была мастерицей по части запретов для собственного сына!) измерения.
     Оба мальчика не задавали себе вопросов, на которые  интуитивно  знали
ответы. Например: как могли они играть друг с другом,  если  четырехмерное
тело  Андрея  продолжало  оставаться  на  Саграбале,  и   мать   даже   не
догадывалась об отсутствии сына. Законы многомерной Вселенной интересовали
взрослых, а дети этими законами пользовались.
     - Мы играем в историю, - заявил Андрей. - Здесь планета Хаима, мы  ее
специально выбрали, чтобы ничто не мешало. И нам нужна еще одна такая  же,
чтобы у меня не было форы вначале.
     - Да, - подтвердил Хаим. - Папа, нам нужна еще одна такая же планета.
     -  В  Иерусалиме,  -  сказал  Мессия,  -  ты  играл  в   гули   и   в
"черное-белое". Ты хоть знаешь, что такое история, чтобы играть в нее?
     - Папа, - терпеливо сказал Хаим, - найди  нам  планету  для  игры,  а
остальное поймешь сам.
     - Я знаю такую планету, - сказал Мессия, - совершенно такую же...  Но
в первой  координате  времени  придется  передвинуться  назад  на  семьсот
миллионов лет. Планета давно погибла.
     - Отлично, - обрадовался Хаим. - Покажи.  Мы  сыграем  -  кто  сумеет
спасти планету, и будем мешать друг другу, правила будут такие, что...
     Если бы Мессия мог покачать головой, он бы сделал это.


                                  * * *

     Говоря о последовательности, в  какой  совершалось  познание  законов
многомерной Вселенной людьми Кода, имя Хаима Кремера  нужно  поставить  на
первое  место,  поскольку  именно  он   первым   научился   перемещать   в
нематериальных сфирот большие материальные массы.
     Игра, в которую играли мальчики, напоминала шахматы, где  участвовали
всего две фигуры - планеты, а клетками доски были  белые  пятна  галактик,
расположенные в разных временах и пространствах. Именно от этой игры пошла
популярная ныне "соломка", правила которой известны каждому.
     Я подвожу читателя к очень важному для истории цивилизации моменту  и
настаиваю  на  том,  что  именно   с   той   первой   "соломки"   началась
заключительная фаза Исхода. Все предшествовавшие события влияли  на  Исход
лишь косвенным образом.


                                  * * *

     - Мы одни, - повторил И.Д.К., и они, действительно, были одни.
     - Мы одни, - повторила Дина, подтверждая очевидное.
     - Я люблю тебя, - сказал И.Д.К., и эхо повторило эти  слова,  отразив
их от небесной тверди  с  желтыми  нашлепками  звезд,  от  плоской  Земли,
упиравшейся жестким неотшлифованным краем в гранитный  купол  неба,  и  от
воздуха, заполнившего пространство между  небом  и  землей  будто  гондолу
дирижабля, поднявшего в одиночество своих пассажиров.
     - Ты это чудесно придумал, - сказала Дина, оглядываясь вокруг.
     Оранжевый диск солнца висел над  головой  и  не  слепил  глаза.  Чуть
поодаль  покачивалась,  будто  ладья  на  волне,  ущербная  луна,   И.Д.К.
остановил ее движение недоуменным пожатием плеч,  и  месяц  застыл,  стало
слышно, как стекают песчинки с крутых склонов  лунных  кратеров.  Небесная
голубизна, яркая в зените,  смешанная  с  солнечной  короной,  становилась
густой синью на пути к близкому горизонту, и  звезды  над  самыми  холмами
сияли особенно ярко, обрисовывая только те  созвездия,  которые  нравились
И.Д.К.  с  детства  -  Ориона,  Кассиопею,   Лебедя,   расположившихся   в
парадоксальном соседстве друг с другом.
     - Купол этот, - сказал И.Д.К. с гордостью, - не пропускает мыслей, ты
чувствуешь, как они отражаются и возвращаются к нам?
     - Конечно, - подумала Дина. - Я люблю тебя... Слышишь? Эхо.
     - Господи, - сказал И.Д.К., - какая ты красивая, Дина...
     Он еще не вполне  владел  искусством  видеть  человека  во  всех  его
измерениях сразу, сознание стремилось представить Дину  такой,  какой  она
была в иерусалимской квартире в тот момент, когда выковыривала  занозу  из
его ладони. Он и себя воссоздал таким, каким, как ему казалось, был в  тот
вечер, - он знал, что Дина все равно видит его иным, у нее сложились  свои
представления, и образ его она лепила по-своему.
     Миг  продолжался  вечность,  а  все  остальные  измерения   Вселенной
замкнулись на себя, и  взрыв,  который  был  неизбежен,  произошел  именно
тогда, когда И.Д.К. казалось, что ничего уже больше  произойти  не  может,
потому что было - все.
     Они еще долго лежали рядом, расслабившись. Время текло по спирали,  и
они вернулись к его исходу, и пережили еще один взрыв, и вернулись в  мир;
и лишь после  этого,  поняв,  что  очередной  виток  им  вряд  ли  удастся
пережить, сохранив рассудок, И.Д.К. распрямил время, и солнце покатилось к
закату,  а  небо  почернело,  и  из  трещины  в   каменном   своде   подул
пронзительный ветер.
     - Пора? - спросила Дина.
     - Пора, - подтвердил И.Д.К.
     Он не стал уничтожать этот мир, здесь им было хорошо. Он взял Дину за
руку, провел мимо  яблонь  к  стене,  утыканной  нашлепками  звезд,  нашел
маленькую зеленую дверь и отворил ее.
     Измерения расправились, и на И.Д.К.  обрушилось  знание  о  том,  что
произошло за время их отсутствия.
     Беспокойство его перешло в состояние, близкое  к  паническому,  когда
И.Д.К. не сумел ни в одном из доступных  ему  измерений  обнаружить  следы
сына своего Андрея и сына Дины - Хаима.
     - Люда, - позвал он, - где Андрей?
     И лишь тогда Людмила обратила внимание на то, что мальчишка, ходивший
за ней по пятам последние несколько часов, лишь по видимости был ее  сыном
- не более, чем  свернутая  и  спрятанная  под  одеяло  подушка  имитирует
спящего на постели человека.
     - Илья, - позвала Дина, обращаясь к Мессии, - где Хаим?
     Мессия, который следил за игрой мальчиков с самого начала,  не  сумел
быстро найти  простое  решение  перехода  нематериальной  мысли  в  сугубо
материальную сферу передачи информации, и ответ прозвучал отдаленным эхом,
в котором смысла было не больше, чем в раскатах летнего грома:
     - И... г... а...
     - Йосеф, Муса, - резко сказал И.Д.К.,  и  оба  немедленно  явились  -
Йосеф в ставшем уже  для  него  привычным  облике  Ильи  Кремера,  а  Муса
предпочел   сконцентрировать   материю   таким   образом,   чтобы   зрение
воспринимало его джинном из арабской сказки.
     - Дети, - сказал Муса. - Нельзя оставлять их без присмотра.
     - Ничего с ними случиться не может, - сказал Йосеф.
     - С ними - нет, - мысль И.Д.К. была очевидна, - а с миром?


                                  * * *

     Мальчикам быстро наскучило перебрасывать  планеты  по  временам.  Это
было не труднее, чем играть в шашки, когда на поле остались всего по одной
дамке с каждой стороны. Хаим оставил свою планету на орбите около  теплой,
но бездарной в своей обычности звезды, а Андрей  бросил  свою  планету  на
произвол судьбы,  отчего  она,  оказавшись  в  глубине  плазменного  диска
нарождавшегося квазара, по крутой спирали начала проваливаться  в  капкан,
расставленный массивной черной дырой.
     - Ничья? - предложил Хаим.
     - Ничья, - согласился Андрей, хотя и считал, что закончил игру  более
эффектно.
     - Еще? - предложил Хаим.
     - Давай, - согласился Андрей.
     Хаим исчез - возможно, это был, по его мнению, новый  способ  игры  в
прятки. Андрей чувствовал, что мальчишка отправился куда-то по  одной  или
сразу нескольким сфирот, но ориентрировался он в этом  мире  еще  слабо  и
уверен был, что Хаим тоже, скорее всего, заблудится. Что он  понимает,  на
самом-то деле, в измерениях этики, и как, спрятавшись в  глубинах  сложных
этических  проблем,  задаваемых  материальным  миром,  он   сможет   потом
выбраться?
     Оставалось единственное: броситься  вдогонку,  стараясь  не  упускать
Хаима если не из виду, то из мыслей.
     По сути, мальчики на собственном опыте - на уровне инстинктов,  и  не
более того! - учились ходить (будем называть это  так)  в  новых  для  них
мирах. Они полагали это игрой. На докодовом языке это называлось процессом
познания.
     И.Д.К. первым понял  опасность  подобного  опыта  не  для  мальчиков,
конечно, но для мира (даже  младенец,  нелепо  размахивая  ручками,  может
столкнуть со стола на пол хрупкий, но ценный предмет), и возглас  его  был
немедленно воспринят как сигнал тревоги.
     - Люда, - позвал он, - где Андрей?
     Людмила повернулась к сыну, разговаривавшему  с  юношей  из  Древнего
Вавилона, погибшим когда-то от упавшего ему на плечи строительного камня.
     - Андрюша, - спросила она, - с тобой все в порядке?
     - Да, - рассеянно отозвался Андрей, соображая,  на  какой  из  планет
воскресшему парню будет удобнее дожидаться родителей.
     Интонация сказала Людмиле больше, чем положительный смысл ответа.
     - Илья! - воскликнула она. - Илья, что произошло?!
     - Пока не знаю, - подумал И.Д.К.
     - Они играли, прятались друг от друга, - сказал Йосеф.
     - Нет, - поправил Муса, - они гонялись друг за другом.
     Каждый  из  них  ощутил  следы,  оставленные  Хаимом  и   Андреем   в
пространствах,  временах  и  иных  измерениях,  но  следы  эти   выглядели
несвязанными друг с другом точками - помочь они не могли.
     - Дина, - позвал И.Д.К., - ты наверняка видишь дальше.
     - Наверное... может быть... Но я не знаю, что я вижу, и  я  не  знаю,
есть ли в том, что я вижу, след Хаима...
     - Покажи мне.
     Дина потянулась к нему, как совсем  недавно,  когда  они  были  одни,
И.Д.К. провел ладонью по ее спутанным  волосам,  успокаивая,  вгляделся  в
отражения миров, падавшие из черных зрачков, и не увидел там ничего, кроме
поднимавшейся все выше волны страха. И тогда он...
     ...опустился на колени...
     ...возник,  стал  ярким,  как  Солнце,  и  понесся  на  него   черный
туннель...
     ...распалось на атомы, поскольку на какую-то микросекунду прервались,
обратились в ничто все межатомные силы...
     ...но почему же так больно, если боль - материальна?..


                                  * * *

     В  одной  из  дискуссий  мне  довелось  услышать  немало  критических
замечаний по поводу последней части моего расследования.  Профессор  Яаков
Бен-Дор (Израиль-3, Институт темпоральной  генетки)  утверждал,  например,
что я просто не знаю психологию, иначе  не  допустил  бы  в  тексте  столь
"фривольного", как он выразился, обращения с основными законами  причинных
сфирот.
     Отвечу на главные претензии оппонентов сейчас, прежде чем  приступить
к заключительной  части  повествования,  и  оставляю  за  собой  право  на
"последнее слово".
     Полагаю, что никто не станет спорить с утверждением о том, что  любой
закон природы имеет локальный характер и выполняется лишь  в  ограниченном
числе измерений мироздания, да и  то  не  на  всем  их  протяжении.  Закон
сохранения  энергии,  универсальный  в  четырехмерном  материальном  мире,
теряет смысл, если  выйти  из  простого  четырехмерия  в  стандартный  мир
трехмерного времени. В нематериальных сфирот нет закона сохранения  заряда
или, допустим, момента движения.
     Тогда почему столь активное противодействие  вызывает  тот  очевидный
факт,  что  первые  люди  Кода  самим  своим  появлением  в   ограниченном
многомерии изменили причинные блоки,  сместили  "мостики"  пересечений,  и
все, что  нынче  изучает  наука,  называющая  себя  физикой,  возникло,  в
определенном смысле, именно в результате действий И.Д.К. и его спутников?
     Современный ребенок неспособен  на  поступки,  совершенные  Хаимом  и
Андреем.  Современный  ребенок,  с  другой  стороны,  попав  в   ситуацию,
аналогичную той, что возникла в результате неумелого использования  Хаимом
и Андреем многомерных пространств, не станет впадать в  панику  и  сделает
то, что подскажет ему инстинкт. Инстинкта в современном понимании не могло
быть ни у кого из первых людей Кода.
     Думаю, это станет понятно из дальнейшего.


                                  * * *

     Небо было голубым,  чуть  блеклым  у  горизонта,  и  редкие  перистые
облачка, похожие на резвящихся гусениц,  казались  будто  налепленными  на
невидимое стекло, отделившее воздух, подкрашенный разбавленной краской, от
пустоты, в которой  висело,  опираясь  на  твердые  лучи,  слепящее  южное
солнце.
     Андрей зажмурил на миг глаза, ощущая себя вновь мальчишкой на планете
Земля и не понимая - нравится ли ему это прежнее и уже забытое ощущение.
     Он был на  Земле  -  так  подсказывала  интуиция.  Он  стоял  посреди
асфальтового шоссе, ноги его были босы, а курточка - та самая,  в  которой
он приехал с мамой в Израиль, - жала в плечах.
     Путь. Он погнался за Хаимом и оказался здесь и сейчас. Где  и  когда?
Андрею показалось, что он слышит слабеющий голос,  будто  эхо  собственных
мыслей. Хаим уходил, возможно, он даже решил, что спрятался,  наконец,  от
Андрея и, следовательно, победил в их нехитрой игре.
     - Погоди! - сказал Андрей, но Хаим уже не слышал.
     Андрей был на Земле - теперь он  мог  утверждать  это,  полагаясь  не
только на интуицию. В двух десятках метров от него шоссе было перегорожено
шлагбаумом, а дальше начинался город - серые, в основном двухэтажные, дома
с плоскими крышами и надписями  на  фасадах,  сделанными  прямо  на  камне
выпуклыми красками. Какие-то иероглифы, похоже на японские, а может, и  на
китайские. Город выглядел чужим, а солдат, который направлялся  к  Андрею,
на ходу стягивая с плеча автомат, казалось, не мог иметь к этому городу, к
этому небу и вообще к этой жизни никакого отношения.
     Асфальт был теплым, но мелкие песчинки неприятно впивались в кожу,  и
Андрей представил, что на ногах у него кроссовки фирмы  "Адидас".  Ступням
сразу стало удобно  и  легко,  Андрей  сделал  несколько  шагов  навстречу
солдату, пытаясь, между тем, обнаружить в собственном подсознании ответ на
два простых вопроса: где и когда?
     Солдат быстро заговорил на  непонятном  Андрею  языке,  показывая  на
домик, стоявший метрах в десяти от шлагбаума. Андрей пожал плечами и пошел
за солдатом, надеясь, что сможет получить ответы не только на два  простых
вопроса, но и на один, более сложный: что ему теперь делать?
     Город, в который вливалась  дорога,  казался  вымершим  -  не  только
потому, что ни на улицах, ни в домах не было  заметно  никакого  движения,
безжизнным казался сам воздух. Андрей не смог  бы  определить  точно  свои
ощущения, но они были именно такими: безжизненный воздух накрыл прозрачным
куполом безжизненный город на безжизненной земле.
     Земля совсем недавно была Израилем.
     Убеждение явилось внезапно, и Андрей не стал разбираться  в  причине.
Ясно, что он  подсознательно  прочитал  мысль  либо  этого  солдата,  либо
кого-то из его начальников,  расположивших  свой  наблюдательный  пункт  в
домике у шлагбаума.
     Домик был выбеленным двухэтажным  строением  с  маленькими  окошками,
будто бойницами в стене средневековой крепости. Над дверью висела вывеска,
и Андрей на этот раз сумел прочитать ее, а  точнее,  понять  ее  значение,
отраженное  в  мыслях  сопровождавшего  его  солдата.   Надпись   гласила:
"Контрольно- пропускной пункт Назарет-7".
     Город не мог быть Назаретом - тем Назаретом, что  запомнился  Андрею,
когда он с мамой проезжал по узким кривым  улочкам  в  огромном  автобусе,
который, казалось, был шире не только улиц,  но  и  центральной  городской
площади, но, тем  не  менее,  продирался  сквозь  теснотищу  со  скоростью
горного потока, не разбиравшего, есть ли на его  пути  преграда.  Он  ехал
тогда из Кацрина в Кфар-Хабад, и это был последний день на Земле.
     Город, отделенный шлагбаумом, не мог быть  Назаретом  еще  и  потому,
что, даже покинутый, он оставался бы  арабским,  в  нем  жил  бы  дух  его
строителей, неосязаемый, но вполне ощутимый для любого человека Кода. Этот
город был просто скоплением кубических строений с окнами и надписями.
     Так и не разобравшись в своих ощущениях, Андрей вошел в  сумрак  КПП,
попав сначала в небольшой холл, где за компьютером сидел еще один  солдат,
а потом - в длинную комнату, где и был оставлен наедине с  начальником.  В
погонах Андрей не разбирался, тем более, что армия была японской, он  знал
теперь это совершенно точно, успев пробежаться мысленно  по  базе  данных,
запечатанных в тесном пространстве жесткого диска. Он не  стал  запоминать
все - ни к чему, - но ухватил основное,  сосредоточившись  не  столько  на
тактических армейских заготовках, во  множестве  разбросанных  по  ячейкам
памяти и пригодных на все случаи  жизни  от  ядерной  атаки  до  нашествия
вампиров (было и такое в одном из файлов!), сколько  на  географических  и
исторических сведениях, выдернутых по крохам  и  с  трудом  соединенных  в
некую единую структуру,  позволявшую  сделать  логически  непротиворечивое
заключение.
     Офицера,  смотревшего  на  Андрея  тусклым  взглядом  озверевшего  от
безделья начальника, звали Юси Акахира, он руководил шестым экспедиционным
корпусом и жутко  -  вот  уже  вторую  неделю!  -  тяготился  своим  новым
назначением, потому что терпеть не мог гражданских, а  между  тем,  именно
гражданским населением надлежало ему командовать в ближайшем будущем.
     - Кто такой? Имя? - резко спросил Акахира, но заданный  вслух  вопрос
был лишь попыткой отвлечь самого себя от зудевшего в  подсознании  страха.
Офицер боялся, и чем ближе подходил Андрей  к  столу,  на  котором,  кроме
плоского терминала компьютера лежали несколько  дискет  от  биопроцессора,
тем более осознанным становился страх, и наконец, Андрей сумел разобраться
в причине.
     Акахира видел, что перед ним европеец. Следовательно - один из  людей
Кода. Что он здесь  делает?  Акахира  не  спрашивал  себя,  каким  образом
человек Кода, представитель  племени,  покинувшего  Землю  полвека  назад,
оказался здесь, вблизи от лагеря перемещенных лиц Назарет. Вопрос не  имел
смысла - любой из людей Кода мог оказаться где угодно. Здесь или в Токио.
     Людей Кода не понять, они и  не  люди  вовсе.  Приказ,  которому  уже
больше трех