я   поступаюсь   жизненной   логикой.
Действительно, на планетах  типа  Саграбала  легко  управлять  глобальными
процессами - на то  планеты  и  рассчитаны.  Но  прошу  постоянно  помнить
(напоминаю в которой раз, но  практика  показывает,  что  эти  напоминания
забываются через десять страниц - ситуация вновь начинает казаться слишком
ясной), что, в отличие от нас, для кого  переходные  миры  типа  Саграбала
являются привычными с рождения, ни И.Д.К., ни тем более Дина Кремер  ни  с
чем подобным не сталкивалось, физические принципы а-ля  Саграбал  были  им
абсолютно непонятны и зачастую выглядели мистикой -  то  есть  чем-то,  не
имевшим реалистического, научного, объяснения.
     А им нужно было объяснить эти миры - для начала хотя бы себе.
     Очевидная для современных философов концепция - когда  живешь  внутри
какой-либо физической структуры, нет никаких шансов разобраться в цели  ее
существования. Такая цель есть, и понять ее легко, но способ один -  выйти
за пределы.
     Мы  с  вами  живем  в  мире,  вмещающем  мир  Дины  и   И.Д.К.   Цель
существования их мира всем нам ясна. Им - нет.  И,  если  вы  с  тягостным
ощущением непроходимости человеческой глупости читаете  сцены  бесплодного
поиска смысла на планете Саграбал, подумайте о том, где живете сами.  И  в
чем цель нашего мира.
     Ибо цель есть.


                                  * * *

     Жажда в несколько минут иссушила горло, язык  и,  казалось,  что  все
внутри стало сухим как тряпка, неделю провисевшая  на  жарком  солнце.  От
голода свело мышцы живота, грохот водопада заглушал  не  только  все,  что
могла сказать Дина, но и мысли  ее  перестали  ощущаться.  И.Д.К.  говорил
что-то Дине в ухо, кричал, срывая голос, но слышала ли  она?  Голова  Дины
лежала у него на коленях, глаза ее были закрыты, лицо напряжено,  дыхание,
как казалось И.Д.К., время от времени  прерывалось,  и  тогда  его  сердце
начинало падать в пропасть, как самолет, попавший в воздушную яму.
     И лишь тогда, когда мысль потеряла  всякие  ориентиры,  заметалась  в
клетке рассуждений и ассоциаций, сбилась и вовсе зачахла, готовая умереть,
он обратился к тому, кого, как он прекрасно  знал,  не  существовало.  Его
имена были начертаны на стене и  занимали  половину  Вселенной,  И  сейчас
И.Д.К. было все равно, какое из этих имен - истинное. Истинным должно было
стать то, которое оказалось у него на уме, на языке, вот это - начертанное
совершенно нечитаемой вязью, может, и не человеческое даже, а имя Бога  на
какой-нибудь дальней планете, где  аборигены,  более  похожие  на  червей,
создали свою червивую религию, и назвали своего Бога именем,  тоже  больше
напоминавшим извив червя, выползшего из грязной лужи.
     И.Д.К.  впитал  надпись  в  себя  как  впитал  бы  воду  из  ладоней,
подставленных под шипящую струю горного источника.
     И понял, что спасение - в нем самом.
     И имена на стене - его собственные имена.
     И понял,  что  на  малую  долю  не  знает  собственных  способностей,
полученных еще на Земле, в Ир-Ганим, когда включилась главная программа.
     Чтобы уметь летать, нужно знать, что ты можешь это сделать.
     Я умею, - подумал И.Д.К.


                                  * * *

     Водопад стих. Голод исчез. Осталось слабое желание  выпить  холодного
лимонада, но если его нет под рукой, то можно и обойтись.
     Он стоял, держа Дину на руках, и не ощущал тяжести.  Серость  утра  -
было ли это утром? - не стала светлее, но он все же разглядел в паре шагов
перед собой, у самой стены, под именем "Господь",  написанным  на  иврите,
Йосефа, хотя тело не могло оказаться здесь - они с Диной наверняка  прошли
не один километр.
     - Ты можешь встать? - спросил И.Д.К.
     - Опусти меня...
     - Все. Теперь все.
     - Ты хочешь сказать...
     - Только то, что ты уже поняла...
     - Я поняла, что ты любишь меня. Ты повторяешь это все время, обводишь
этими словами каждую свою мысль.
     - Да? Я только чувствую это, не думаю...
     - Я слышу. Женщины вообще больше понимают чувства, они  нам  заменяют
мысль.
     - Не кокетничай, Диночка. Положи ладонь Йосефу на щеку...
     - Я знаю, не говори. Одну руку - Йосефу на щеку,  другую  -  тебе  на
плечо. И ты.
     - Умница. Вот имя, которое мы искали.
     - Что же сейчас будет?
     Но ничего не случилось. Просто изменился мир.





                               Часть третья

                                  ВАИКРА
                              (И ВОЗЗВАЛ...)

     Он проснулся рано и долго лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Это
уже стало привычкой - только рано утром, когда мозг не  отошел  от  тумана
мгновенно забываемых сновидений,  поднималось  из  подсознания,  а  может,
опускалось свыше нечто, чему он не находил точного определения.  Про  себя
он называл это Голосом, иногда Хозяином,  чаще  всего  -  Силой.  Богом  -
никогда. Потому что понимал, что Бог и Голос - разные сущности?  Вряд  ли.
Умом и  способностями  к  логическому  анализу  Илья  Давидовч  Кремер  не
отличался. Отношения его с  Голосом  были  отношениями  слуги  и  хозяина.
Отношения его с Богом были отношениями червя  и  вечности.  Совсем  разные
отношения.
     Сегодня Голос сказал ему определенно,  что  не  следует  пренебрегать
просьбой  Патриарха  Всея  Руси  Алексия.  Тому,  конечно,  лестно   будет
чествовать на заседании Священного Синода самого Посланца Божия, и Алексий
собирается лично просить об этом Мессию.  Но  почему  он,  Мессия,  должен
лететь в Москву, за тридевять земель? Он не хочет. Пусть Синод соберется в
Иерусалиме. Нет. Голос был неумолим. Значит, придется лететь.
     Мессия поднялся, кряхтя, и, ступая по  плиткам  пола  босыми  ногами,
подошел к окну салона, закрытому  шторами.  Нажал  на  рычажок,  пластинки
изменили угол наклона, и  картина  просыпающегося  Кфар  Хабада  предстала
будто проявленная фотография. Хотя на фоне общего поклонения окончательное
переселение в этот особняк, предназначенный  для  Любавического  ребе,  не
выглядело  из  ряда  вон  выходящим  событием,  Мессия  именно  тот   день
подсознательно полагал днем  своей  безусловной  победы.  Потому  что  его
признал ребе.
     Илья Давидович любил вспоминать, как на третий день после выступления
в Большой синагоге проснулся совершенно разбитый, потому что всю ночь  ему
снились кошмары, ему являлась Дина, протягивала руки и  молила  спасти  от
чего-то, а он не понимал - от чего, он не видел жену с того самого вечера,
ужасно нервничал, поднял на ноги всю полицию,  но  ничего  не  получилось,
Дина исчезла, и он в конце концов воспринял ее уход (он полагал именно так
- уход) как указание на свою судьбу, которой он должен следовать.  Но  как
могла она бросить сына? О том, что одновременно  с  Диной  куда-то  пропал
Илья Купревич, Мессия не думал. Судьба И.Д.К. его не волновала.  Осталось,
конечно,  смутное  беспокойство  -  как  же  без  этого  человека,  И.Д.К.
наверняка знает еще что-то, о чем не успел сказать. Но Илью Давидовича уже
подхватила волна, куда более высокая, чем  тот  гребень,  на  который  его
поднял И.Д.К., и с высоты своего нового положения Мессия даже и не пытался
разглядеть своего недавнего наставника.
     В то, первое, утро он тоже встал и подошел к окну - окно выходило  на
улицу Кинг Джордж в самом ее шумном месте, теперь место  стало  не  просто
шумным, всю проезжую часть запрудили толпы народа; не только хабадники, но
тысячи людей, которых вчера никто не заподозрил бы в религиозных чувствах,
стояли под окнами Большой синагоги и ждали явления Мессии. А он смотрел на
улицу из-за приспущенных штор и не решался явить свой лик. Он был Мессией,
он знал предназначение, но не проникся им до конца, он еще боялся сам себя
и того, что сделал.
     Когда в комнату почтительно вошел  Главный  ашкеназийский  раввин  и,
глядя Илье Давидовичу в глаза, почтительно протянул лист с текстом, только
что переданным факсом из Нью-Йорка,  интуиция  (или  голос  свыше?)  сразу
подсказала ему содержание  послания.  И  он  не  ошибся  -  к  собственной
радости, закипевшей в душе мгновенно, будто молоко на жарком огне. К Месии
обращался Любавический ребе. Послание было кратким, но решительным,  и  не
оставляло места для сомнений.
     С того утра прошло почти полгода. Сто семьдесят два  дня,  если  быть
точным. Мессии не нужно было считать, он и так  это  знал.  Как  и  многое
другое, неожиданное для него самого.
     А если бы Любавический ребе не смотрел телевизор?  -  в  который  раз
спросил себя Илья Давидович. -  Он,  как  еще  половина  людей  на  земле,
воспринял сигнал включения программы. А если бы старик был  принципиальным
противником телевидения и радио,  как  умерший  несколько  лет  назад  рав
Шнеерсон? И газет не читал бы - в газетах текст моей речи был опубликован.
Нет, все равно... Ему так или иначе в точности сообщили бы, что говорил  в
Иерусалиме претендент на роль Мессии. Код включил бы программу.
     Текст моей речи. Конечно, моей. Я говорил ее, а не Илья Купревич.  Я.
Где этот Илья, который все заварил? Нет его. С того вечера и  нет.  И  что
же? Я и без него справляюсь. Все идет так, как сказано  в  Талмуде.  Точно
так. Я - Мессия.
     Наверняка все было предначертано. Тот камень - не Илья же его создал,
в конце-то концов. И то, что я окажусь в Иерусалиме. И ешива.  И  то,  что
встречу Купревиича, который, будучи всего лишь посланцем, собщит мне коды.
Мне. А не кому- то. Все предначертано, и нечего сомневаться. Просто, когда
утром просыпаешься и спросонья не понимаешь, где находишься, и на  потолке
ищешь привычную трещину, проходящую из угла к центру,  и  не  находишь,  и
видишь  вместо  лампочки  семирожковую  хрустальную  люстру...  Но   сразу
спохватываешься, и пробегаешь мысленно все события, и память очищается  от
ночных кошмаров, и тогда понимаешь, и уже  не  нужно  себе  внушать:  я  -
Мессия. Я. Голос поручил мне  эту  миссию,  не  спрашивая,  справлюсь  ли.
Значит, он должен и повести меня. Подсказать.
     Раньше мне подсказывала Дина. Потом - всего несколько  часов  -  Илья
Купревич. Теперь твоя очередь, мой Хозяин.
     Он подумал о Дине. Вот уже полгода он заставлял себя не думать о ней.
В тот вечер, стоя перед телекамерами в  зале  кнессета,  произнося  слова,
которыми его снабдил И.Д.К., и чувствуя,  что  и  в  его  мозгу  рождается
нечто, способное стать словом, речью, призывом, он ощущал восторг, близкий
к сексуальному, а может, еще более  яростный,  и  он  подумал  тогда,  что
вознесение его всего за сутки от не очень ретивого ешиботника  до  Мессии,
посланца Божьего, было слишком неожиданным, немыслимым, и так  просто  это
не пройдет. Что-то случится. За все нужно платить. Если  не  шекелями,  то
собственной судьбой.
     Что сейчас говорить? Он находился в эйфории, он  парил  в  сферах,  к
которым прежде и не мечтал приблизиться. О Дине и Хаиме  он  в  тот  вечер
просто забыл. И глубокой ночью, оставшись один в отведенных  ему  комнатах
Дома ребе в Кфар Хабаде - первом его временном пристанище в роли Мессии, -
Илья Давидович вспомнил о семье и решил, что его забывчивость  также  была
закодирована Им, и то, что он подумал о родных именно сейчас, -  следствие
работы внутренней генетической программы, ни целей, ни методов которой  он
не понимал и понять не стремился.
     Было рано - три часа, - поднимать Дину с постели он не  хотел,  решил
дождаться хотя бы семи. И заснул. Спал без сновидений  и  пришел  в  себя,
когда явились раввины, чтобы везти Мессию в святой город Иерусалим.
     Уже после всех официальных церемоний Илья Давидович попробовал  найти
Дину. Дома никто не отвечал, но он не придал этому значения. Сын в детском
саду, жена работает, хотя по такому  случаю  могла  бы  и  остаться  дома,
дождаться звонка. В час Хаим вернулся. В  три  Дины  еще  не  было,  и  он
попросил привезти сына к нему. Полиция, как он потом понял, начала поиски,
не дожидаясь его просьбы.
     Никаких следов. Террористы исключались  -  у  дома  всю  ночь  стояли
хабадники. По их словам, из квартиры никто не выходил. Он был уверен,  что
Дина ушла. Если она захотела его бросить, то обмануть толпу  на  улице  ей
ничего не стоило. Но почему? И как могла она оставить Хаима? И где хотя бы
записка? Не желаю, мол, жить  с  религиозным  фанатиком.  Думать  так  она
могла. Но поступать?
     Он тосковал. Не столько даже по женщине, как по  чему-то  привычному,
по человеку, который был частью его  -  старого.  Он  -  новый  -  не  мог
родиться в момент, в нем еще оставалось много от прежнего Ильи  Давидовича
Кремера, и без Дины он чувствовал если не страх перед  будущим,  но  некую
обнаженность души; то, что обычно предназначалось ей одной, те  мысли,  те
слова, которыми он хотел поделиться и делился  лишь  с  женой,  теперь  он
вынужден был  или  хранить  в  себе  или,  преодолевая  инерцию  сознания,
произносить на людях, совершенно порой не представляя реакции слушателей.
     Он говорил себе, что жена поступила с ним подло, убедил себя в  этом,
и даже заверения министра  полиции  Орена  в  том,  что  у  Дины  не  было
физической возможности покинуть Израиль, но в пределах страны ее  нет,  во
всяком случае - живой, эти заверения никак не  влияли  на  его  убеждение.
Может быть, его сознание просто не желало смириться с мыслью, что Дины нет
в живых?
     Он  был  Мессией  -  во  всяком  случае,  его  признал  Мессией  весь
цивилизованный мир, - и он делал все, что должен был делать Мессия, но сам
понимал, скорее, впрочем, подсознательно, чем  давая  себе  в  том  полный
отчет, что сыграл роль короля на час. Он чувствовал себя истинным  Мессией
только в тот единственный вечер - первый вечер, - когда стоял  на  трибуне
кнессета и произносил пророчество, подсказанное ему исчезнувшим И.Д.К.  Он
мог читать мысли - он знал мысли всех, кто присутствовал в зале, всех, кто
собрался на площади перед кнессетом,  всех,  кто  в  этот  час  молился  в
синагогах и даже, как ему казалось, каждого, кто смотрел телевизор и видел
его на экране в Европе, Америке или Азии. Как он мог уловить  хор,  вопль,
шквал подосознательного у сотен миллионов человек?  Эта  мысль  (точнее  -
страх и непонимание) пришла  потом,  а  тогда  он  ничего  не  боялся,  он
действительно мог слышать каждого. И каждый - это он тоже  знал  -  слышал
его.
     С того вечера все шло не так, как хотел он, Илья Кремер, а  так,  как
предписывают положения Галахи и Талмуда,  которые  он  не  так  уж  хорошо
помнил, каждую минуту боялся попасть впросак и попадал в него то  и  дело,
что воспринималось окружающими как естественное своеволие Посланца.
     Почему, думая о Дине, он практически никогда не задумывался о причине
исчезновения И.Д.К.? Не думая, он не задавал себе  и  этого  вопроса.  Да,
Илья Купревич обрек его на этот подвиг  души  и  сознания.  Все.  На  этом
участие И.Д.К. было завершено. И Бог повелел  ему  уйти  с  дороги.  Куда?
Какое это имело  значение  по  сравнению  с  событиями,  произошедшими  за
полгода? Об И.Д.К. и думать не стоило.
     Мессия не думал.
     Сегодня придет Патриарх и нужно оказаться на высоте.
     А сейчас он позвонит и скажет, что готов идти в синагогу.


                                  * * *

     Я знаю, что предлагаемая интерпретация вызовет немало споров, если не
сказать больше. Я уже говорил о дискуссиях с ортодоксами,  дискуссиях  тем
более нелепых, что обе стороны имели на руках идентичные материалы.  Я  не
намерен  оспаривать  ни  объективной  роли  Мессии  в   зарождении   новой
цивилизации, ни описанного в истории всех  планет  развития  событий.  Как
читатель успел заметить, Мессия в моем изложении - человек,  сомневающийся
в себе и своем предназначении. Более того - не  знающий  ни  причин  своих
поступков,  ни  даже  (в  этом   я   готов   поспорить   с   каноническими
интерпретациями)  глубин  иудаизма,  каковой  он  изучал  лишь  в  течение
нескольких лет, проведенных в ешиве "Ор леолам".  Меня  как  исследователя
интересовал внутренний  мир  Ильи  Давидовича  Кремера,  которого  история
выдвинула на роль спасителя человечества в силу чистой случайности.
     Я оставляю в стороне практически все внешние события, упоминая о  них
в тексте лишь в том случае, если они имели прямое отношение к переживаниям
Мессии.
     Кстати, даже в ортодоксальной литературе отмечается, что Второй  этап
перехода начался в день посещения Мессии Патриархом Московским и Всея Руси
Алексием. Канонические  тексты  поддерживают  мнение  о  том,  что  именно
богоугодная  беседа  Патриарха  с  Божьим  Посланцем  привела   к   новому
божественному откровению. На деле,  как  я  полагаю,  попросту  включилась
следующая стадия программы - и  вовсе  не  содержание  беседы  стало  тому
причиной. Возможно,  катализатором  было  нечто,  произнесенное  во  время
беседы. Возможно - нет.
     Программа генетических изменений, включенная И.Д.К., работала в  теле
Мессии, естественно, чище и быстрее, приводила  к  переходу  от  стадии  к
стадии раньше, чем сам Мессия успевал эти скачки осознать и - тем более  -
перевести их в вербальные коды с тем, чтобы передать всем остальным людям.
И.Д.К., участвуй он в этом процессе, провел бы все стадии, надо  полагать,
более эффективно. Но миссия И.Д.К. оказалась иной. Кто,  в  конце  концов,
скажет, что важнее: быть разведчиком, исследующим Цель,  или  полководцем,
ведущем к этой Цели всю армию?
     Не мы выбираем себе роль, но нас  выбирают  на  роль  обстоятельства.
Можете называть это волей Бога, если такой подход представляется вам более
соответствующим вашим главным аксиомам.


                                  * * *

     После утренней молитвы он чувствовал себя  духовно  очищенным,  будто
принял холодный душ после тяжелого рабочего дня. Ощущение это было  именно
физическим, хотя и  связанным  с  духовной  сущностью,  а  не  с  телесной
оболочкой. Он много раз сам себе пытался объяснить этот  феномен:  почему,
кроме  обретения  душевного  спокойствия,  молитва  дает  еще  и  ощущение
легкости в теле, ясности мысли, силы и молодости  -  так  он  бежал  домой
после тренировки  в  спортклубе  общества  "Буревестник",  когда  был  еще
студентом и полагал, что если  Бог  существует,  то  в  наш  век  ракет  и
телескопов очень непросто  найти  облако,  где  Творец  мог  бы  усесться,
расправив хитон.
     Трапеза прошла как обычно - благословение, хлеб, вино, легкая еда, он
не любил с утра перегружать желудок,  а  с  некоторых  пор  просто  боялся
материальной пищей уничтожить новое для него ощущение готовности к великим
делам.
     На некоторое время его оставили одного, и он, сидя на жестком слуле у
окна, просмотрел утренние газеты. Это была не  столько  привычка,  сколько
способ самоконтроля. Обо  всем,  что  писали  газеты,  он  знал  -  знание
рождалось само, всплывало из памяти подобно воспоминанию о  чем-то,  давно
закончившемся. Дежа вю?
     Одно время он думал именно так. Потом утвердился в иной мысли,  более
естественной  и  близкой  к  истине:  его  телепатические  способности,  в
подсознании попросту всеобъемлющие, позволяли знать, видеть  и,  возможно,
даже ощущать все, о чем думали, что чувствовали  люди  -  в  том  числе  и
журналисты, выпускавшие номер, и наборщики у  компьютеров,  и  уж  конечно
редакторы,  подписывавшие  номер  в   печать.   Знание   накапливалось   в
подсознании, и Илью Давидовича не интересовала физическая структура  этого
процесса. Захотев узнать новости,  он  попросту  вспоминал  текст  статьи,
запечатлевшийся в мозгу ее автора. Это не вызывало никаких неприятных  или
побочных  эффектов  -  он  вспоминал,  а   потом   получал   удовольствие,
обнаруживая текст на газетной полосе.  Это  было  своего  рода  спортивное
упражнение для памяти, утренняя получасовая зарядка.
     "Едиот ахронот" дала на первой полосе под крупной шапкой информацию о
переходе  иорданскими  паломниками