ом; но воз отъехал в  это  время  довольно  далеко,  и
месть ее обратилась на безвинную падчерицу и медленного сожителя,  кото-
рый, привыкнув издавна к подобным явлениям, сохранял упорное молчание  и
хладнокровно принимал мятежные речи разгневанной супруги. Однако ж, нес-
мотря на это, неутомимый язык ее трещал и болтался во рту  до  тех  пор,
пока не приехали они в пригородье к старому знакомому и куму, козаку Цы-
буле. Встреча с кумовьями, давно не видавшимися, выгнала на время из го-
ловы это неприятное происшествие, заставив наших путешественников  пого-
ворить об ярмарке и отдохнуть немного после дальнего пути.

   II

   Що, боже то мiй, господе! чого нема на той ярмарцi!
   Колеса, скло, дьоготь, тютюн, ремiнь, цибуля, крамарi
   всякi... так, що хоч би в кишенi було рублiв i з
   тридцять, то й тодi б не закупив усiеi ярмарки.
   Из малороссийской комедии

   Вам, верно, случалось слышать где-то  валящийся  отдаленный  водопад,
когда встревоженная окрестность полна гула и хаос чудных неясных  звуков
вихрем носится перед вами. Не правда ли, не те ли самые чувства мгновен-
но обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается  в
одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и  по
тесным улицам, кричит, гогочет, гремит? Шум,  брань,  мычание,  блеяние,
рев - все сливается в один нестройный говор. Волы, мешки, сено,  цыганы,
горшки, бабы, пряники, шапки - все ярко, пестро, нестройно; мечется  ку-
чами и снуется перед глазами. Разноголосные речи потопляют друг друга, и
ни одно слово не выхватится, не спасется от этого потопа; ни  один  крик
не выговорится ясно. Только хлопанье по рукам торгашей слышится со  всех
сторон ярмарки. Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые на зем-
лю доски, и закружившаяся голова недоумевает, куда обратиться.  Приезжий
мужик наш с чернобровою дочкой давно уже толкался в народе.  Подходил  к
одному возу, щупал другой, применивался к ценам; а между тем  мысли  его
ворочались безостановочно около десяти мешков пшеницы и  старой  кобылы,
привезенных им на продажу. По лицу его дочки заметно  было,  что  ей  не
слишком приятно тереться около возов с мукою и пшеницею. Ей бы  хотелось
туда, где  под  полотняными  ятками  нарядно  развешаны  красные  ленты,
серьги, оловянные, медные кресты и дукаты. Но и тут, однако ж, она нахо-
дила себе много предметов для наблюдения: ее смешило до  крайности,  как
цыган и мужик били один другого по рукам, вскрикивая сами от  боли;  как
пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались
бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную боро-
ду, другою... Но вот почувствовала она, кто-то дернул ее за шитый  рукав
сорочки. Оглянулась - и парубок в белой свитке, с яркими очами стоял пе-
ред нею. Жилки ее вздрогнули, и сердце забилось так, как еще никогда, ни
при какой радости, ни при каком горе: и чудно и любо  ей  показалось,  и
сама не могла растолковать, что делалось с нею.
   - Не бойся, серденько, не бойся!- говорил он ей вполголоса, взявши ее
руку, - я ничего не скажу тебе худого!
   "Может быть, это и правда, что ты ничего не скажешь худого, - подума-
ла про себя красавица, - только мне чудно... верно, это  лукавый!  Сама,
кажется, знаешь, что не годится так... а силы недостает  взять  от  него
руку".
   Мужик оглянулся и хотел что-то промолвить дочери, но в стороне послы-
шалось слово "пшеница". Это магическое слово заставило его в ту же мину-
ту присоединиться к двум громко разговаривавшим негоциантам, и приковав-
шегося к ним внимания уже ничто не в состоянии было  развлечь.  Вот  что
говорили негоцианты о пшенице.

   III

   Чи бачиш, вiи який парнище?
   На свiтi трохи естъ таких.
   Сивуху так, мов брагу, хлище!
   Котляревский, "Энеида"

   - Так ты думаешь, земляк, что плохо пойдет наша  пшеница?  -  говорил
человек, с вида похожий на заезжего  мещанина,  обитателя  какого-нибудь
местечка, в пестрядевых, запачканных дегтем и засаленных шароварах, дру-
гому, в синей, местами уже с заплатами, свитке и с  огромною  шишкою  на
лбу.
   - Да думать нечего тут; я готов вскинуть на себя петлю и болтаться на
этом дереве, как колбаса перед рождеством на хате, если мы продадим хоть
одну мерку.
   - Кого ты, земляк, морочишь? Привозу ведь, кроме нашего, нет вовсе, -
возразил человек в пестрядевых шароварах.
   "Да, говорите себе что хотите, - думал про себя отец нашей красавицы,
не пропускавший ни одного слова из разговора двух негоциантов, - а у ме-
ня десять мешков есть в запасе".
   - То-то и есть, что если где замешалась чертовщина, то ожидай столько
проку, сколько от голодного москаля, - значительно сказал человек с шиш-
кою на лбу.
   - Какая чертовщина? - подхватил человек в пестрядевых шароварах.
   - Слышал ли ты, что поговаривают в народе? - продолжал  с  шишкою  на
лбу, наводя на него искоса свои угрюмые очи.
   - Ну!
   - Ну, то-то ну! Заседатель, чтоб ему не довелось обтирать  губ  после
панской сливянки, отвел для ярмарки проклятое место,  на  котором,  хоть
тресни, ни зерна не спустишь. Видишь ли ты тот старый, развалившийся са-
рай, что вон-вон стоит под горою? (Тут любопытный отец  нашей  красавицы
подвинулся еще ближе и весь превратился, казалось, во внимание.)  В  том
сарае то и дело что водятся чертовские шашни; и ни одна ярмарка на  этом
месте не проходила без беды. Вчера волостной писарь проходил поздно  ве-
чером, только глядь - в слуховое окно выставилось свиное рыло и хрюкнуло
так, что у него мороз подрал по коже; того и жди,  что  опять  покажется
красная свитка!
   - Что ж это за красная свитка?
   Тут у нашего внимательного слушателя волосы поднялись дыбом; со стра-
хом оборотился он назад и увидел, что дочка его и парубок спокойно стоя-
ли, обнявшись и напевая друг другу какие-то любовные сказки, позабыв про
все находящиеся на свете свитки. Это разогнало его страх и заставило об-
ратиться к прежней беспечности.
   - Эге-ге-ге, земляк! да ты мастер, как вижу, обниматься! А я на  чет-
вертый  только  день  после  свадьбы  выучился  обнимать  покойную  свою
Хвеську, да и то спасибо куму: бывши дружкою, уже надоумил.
   Парубок заметил тот же час, что отец его любезной не слишком далек, и
в мыслях принялся строить план, как бы склонить его в свою пользу.
   - Ты, верно, человек добрый, не знаешь меня, а я тебя тотчас узнал.
   - Может, и узнал.
   - Если хочешь, и имя, и прозвище, и всякую всячину расскажу: тебя зо-
вут Солопий Черевик.
   - Так, Солопий Черевик.
   - А вглядись-ко хорошенько: не узнаешь ли меня?
   - Нет, не познаю. Не во гнев будь сказано, на веку  столько  довелось
наглядеться рож всяких, что черт их и припомнит всех!
   - Жаль же, что ты не припомнишь Голопупенкова сына!
   - А ты будто Охримов сын?
   - А кто ж? Разве один только лысый дидько, если не он.
   Тут приятели побрались за шапки, и пошло лобызание; наш  Голопупенков
сын, однако ж, не теряя времени решился в ту же  минуту  осадить  нового
своего знакомого.
   - Ну, Солопий, вот, как видишь, я и дочка твоя  полюбили  друг  друга
так, что хоть бы и навеки жить вместе.
   - Что ж, Параска, - сказал Черевик, оборотившись и смеясь к своей до-
чери, - может, и в самом деле, чтобы уже, как говорят, вместе и  того...
чтобы и паслись на одной траве! Что?  по  рукам?  А  ну-ка,  новобранный
зять, давай магарычу!
   И все трое очутились в известной ярмарочной ресторации - под яткою  у
жидовки, усеянною многочисленной флотилией сулей, бутылей,  фляжек  всех
родов и возрастов.
   - Эх, хват! за это люблю! - говорил Черевик, немного подгулявши и ви-
дя, как нареченный зять его налил кружку величиною с полкварты и, нимало
не поморщившись, выпил до дна, хватив потом ее вдребезги. - Что скажешь,
Параска? Какого я жениха тебе достал! Смотри, смотри, как  он  молодецки
тянет пенную!..
   И, посмеиваясь и покачиваясь, побрел он с нею к своему  возу,  а  наш
парубок отправился по рядам с красными товарами,  в  которых  находились
купцы даже из Гадяча и Миргорода - двух  знаменитых  городов  Полтавской
губернии, - выглядывать получшую деревянную люльку в  медной  щегольской
оправе, цветистый по красному полю платок и шапку для свадебных подарков
тестю и всем, кому следует.

   IV

   Хоть чоловiкам не онее,
   Та коли жiнцi, бачиш, тее,
   Так треба угодити...
   Котляревский

   - Ну, жинка! а я нашел жениха дочке!
   - Вот как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать!  Дурень,  ду-
рень! тебе, верно, и на роду написано остаться таким! Где ж таки ты  ви-
дел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за  жениха-
ми? Ты подумал бы лучше, как пшеницу с рук сбыть; хорош  должен  быть  и
жених там! Думаю, оборваннейший из всех голодрабцев.
   - Э, как бы не так, посмотрела бы ты, что там за парубок! Одна свитка
больше стоит, чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важ-
но дует!.. Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку  своем,
чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
   - Ну, так: ему если пьяница да бродяга, так и  его  масти.  Бьюсь  об
заклад, если это не тот самый сорванец, который увязался за нами на мос-
ту. Жаль, что до сих пор он не попадется мне: я бы дала ему знать.
   - Что ж, Хивря, хоть бы и тот самый; чем же он сорванец?
   - Э! чем же он сорванец! Ах ты, безмозглая башка! слышишь! чем же  он
сорванец! Куда же ты запрятал дурацкие глаза свои,  когда  проезжали  мы
мельницы; ему хоть бы тут же, перед его запачканным  в  табачище  носом,
нанесли жинке его бесчестье, ему бы и нуждочки не было.
   - Все, однако же, я не вижу в нем ничего худого;  парень  хоть  куда!
Только разве что заклеил на миг образину твою навозом.
   - Эге! да ты, как я вижу, слова не даешь мне выговорить!  А  что  это
значит? Когда это бывало с тобою? Верно, успел уже хлебнуть, не продавши
ничего...
   Тут Черевик наш заметил и сам, что разговорился чересчур, и закрыл  в
одно мгновение голову свою руками, предполагая, без сомнения, что  разг-
неванная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы  своими  супру-
жескими когтями.
   "Туда к черту! Вот тебе и свадьба! - думал он про себя, уклоняясь  от
сильно наступавшей супруги. - Придется отказать доброму человеку  ни  за
что ни про что, Господи боже мой, за что такая напасть на нас грешных! и
так много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!"

   V

   Не хилися, явороньку,
   Ще ти зелененький;
   Не журися, козаченьку,
   Ще ти молоденький!
   Малоросс. песня

   Рассеянно глядел парубок в белой свитке, сидя у своего воза, на глухо
шумевший вокруг него народ. Усталое солнце  уходило  от  мира,  спокойно
пропылав свой полдень и утро; и угасающий день пленительно и ярко  румя-
нился. Ослепительно блистали верхи белых шатров и  яток,  осененные  ка-
ким-то едва приметным огненно-розовым светом. Стекла  наваленных  кучами
оконниц горели; зеленые фляжки и чарки на столах у шинкарок превратились
в огненные; горы дынь, арбузов и тыкв казались вылитыми из золота и тем-
ной меди. Говор приметно становился реже и глуше, и усталые языки  пере-
купок, мужиков и цыган ленивее и медленнее поворачивались. Где-где начи-
нал сверкать огонек, и благовонный пар от варившихся галушек  разносился
по утихавшим улицам.
   - О чем загорюнился, Грицько? - вскричал  высокий  загоревший  цыган,
ударив по плечу нашего парубка. - Что ж, отдавай волы за двадцать!
   - Тебе бы всё волы да волы. Вашему племени  все  бы  корысть  только.
Поддеть да обмануть доброго человека.
   - Тьфу, дьявол! да тебя не на шутку забрало. Уж не с досады  ли,  что
сам навязал себе невесту?
   - Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз  сделал,  тому  и
навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на  полшеляга:
сказал, да и назад... Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно.  Все
это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту  ругнули
на все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый  пе-
ревешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...
   - А спустишь волов за двадцать, если мы заставим Черевика отдать  нам
Параску?
   В недоумении посмотрел на него Грицько. В смуглых чертах цыгана  было
что-то злобное, язвительное,  низкое  и  вместе  высокомерное:  человек,
взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе ки-
пят достоинства великие, но которым одна только награда есть на земле  -
виселица. Совершенно провалившийся между носом и острым подбородком рот,
вечно осененный язвительною улыбкой, небольшие,  но  живые,  как  огонь,
глаза и беспрестанно меняющиеся на лице молнии предприятий и  умыслов  -
все это как будто требовало особенного, такого  же  странного  для  себя
костюма, какой именно был тогда на нем.  Этот  темно-коричневый  кафтан,
прикосновение к которому, казалось, превратило бы его в  пыль;  длинные,
валившиеся по плечам охлопьями черные волосы; башмаки, надетые на  босые
загорелые ноги, - все это, казалось, приросло к нему  и  составляло  его
природу.
   - Не за двадцать, а за пятнадцать отдам, если не  солжешь  только!  -
отвечал парубок, не сводя с него испытующих очей.
   - За пятнадцать? ладно! Смотри же, не забывай: за пятнадцать! Вот те-
бе и синица в задаток!
   - Ну, а если солжешь?
   - Солгу - задаток твой!
   - Ладно! Ну, давай же по рукам!
   - Давай!

   VI

   От бiда, Роман iде, от тепер
   як раз насадить менi бебехiв,
   та й вам, пане Хомо, не без лиха
   буде.
   Из малоросс. комедии

   - Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже,  поднимайте  ногу,
да не бойтесь: дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы,  чтоб
москали на случай не подцепили чего.
   Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо  лепивше-
гося около забора поповича, который поднялся скоро на  плетень  и  долго
стоял в недоумении на нем, будто длинное страшное привидение,  измеривая
оком, куда бы лучше спрыгнуть, и, наконец, с шумом обрушился в бурьян.
   - Вот беда! Не ушиблись ли вы, не сломили ли еще, боже оборони,  шеи?
- лепетала заботливая Хивря.
   - Тс! ничего, ничего, любезнейшая Хавронья Никифоровна! -  болезненно
и шепотно произнес попович, подымаясь на ноги, - выключая только уязвле-
ния со стороны крапивы, сего змиеподобного злака, по выражению покойного
отца протопопа.
   - Пойдемте же теперь в хату; там никого нет. А  я  думала  было  уже,
Афанасий Иванович, что к вам болячка или соняшница пристала: нет,  да  и
нет. Каково же вы поживаете? Я слыхала, что пан-отцу перепало теперь не-
мало всякой всячины!
   - Сущая безделица, Хавронья Никифоровна;  батюшка  всего  получил  за
весь пост мешков пятнадцать ярового, проса мешка четыре, книшей с сотню,
а кур, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук,  яйца  же  большею
частию протухлые. Но воистину сладостные приношения,  сказать  примерно,
единственно от вас предстоит получить, Хавронья Никифоровна! - продолжал
попович, умильно поглядывая на нее и подсовываясь поближе.
   - Вот вам и приношения, Афанасий Иванович! - проговорила  она,  ставя
на стол миски и жеманно застегивая свою будто ненарочно  расстегнувшуюся
кофту, - варенички, галушечки пшеничные, пампушечки, товченички!
   - Бьюсь об заклад, если это сделано не  хитрейшими  руками  из  всего
Евина рода! - сказал попович, принимаясь за товченички и подвигая другою
рукою варенички. - Однако ж, Хавронья Никифоровна, сердце мое жаждет  от
вас кушанья послаще всех пампушечек и галушечек.
   - Вот я уже и не знаю, какого вам еще кушанья хочется, Афанасий  Ива-
нович! - отвечала дородная красавица, притворяясь непонимающею.
   - Разумеется, любви вашей, несравненная Хавронья Никифоровна! - шепо-
том произнес попович, держа в одной руке вареник, а другою обнимая широ-
кий стан ее.
   - Бог знает что вы выдумываете, Афанасий Иванович! -  сказала  Хивря,
стыдливо потупив глаза свои. - Чего доброго! вы,  пожалуй,  затеете  еще
целоваться!
   - Насчет этого я вам скажу хоть бы и про себя, - продолжал попович, -
в бытность мою, примерно сказать, еще в бурсе, вот как теперь помню...
   Тут послышался на дворе лай и стук в ворота. Хивря поспешно  выбежала
и возвратилась вся побледневшая.
   - Ну, Афанасий Иванович! мы попались с вами; народу стучится куча,  и
мне почудился кумов голос...
   Вареник остановился в горле поповича...  Глаза  его  выпялились,  как
будто какой-нибудь выходец с того света только что сделал ему перед  сим
визит свой.
   - Полезайте сюда!- кричала испуганная Хивря, указывая  на  положенные
под самым потолком на двух перекладинах доски, на которых была  завалена
разная домашняя рухлядь.
   Опасность придала духу нашему герою. Опамятовавшись немного,  вскочил
он на лежанку и полез оттуда осторожно на доски; а  Хивря  побежала  без
памяти к воротам, потому что стук повторялся в них с большею силою и не-
терпением.

   VII

   Та тут чудасiя, мосьпане!
   Из малоросс. комедии

   На ярмарке случилось странное происшествие: все  наполнилось  слухом,
что где-то между товаром показалась красная свитка. Старухе, продававшей
бублики, почудился сатана в образине свиньи, который беспрестанно накло-
нялся над возами, как будто искал чего. Это быстро  разнеслось  по  всем
углам уже утихнувшего табора; и все  считали  преступлением  не  верить,
несмотря на то что продавица бубликов, которой подвижная лавка была  ря-
дом с яткою шинкарки, раскланивалась весь день без надобности  и  писала
ногами совершенное подобие своего лакомого товара. K  этому  присоедини-
лись еще увеличенные вести о чуде, виденном волостным писарем  в  разва-
лившемся сарае, так что к ночи все теснее  жались  друг  к  другу;  спо-
койствие разрушилось, и страх мешал всякому сомкнуть глаза свои;  а  те,
которые были не совсем храброго десятка и запаслись ночлегами  в  избах,
убрались домой. К числу последних принадлежал и Черевик с кумом  и  доч-
кою, которые вместе с напросившимися к  ним  в  хату  гостьми  произвели
сильный стук, так перепугавший нашу Хиврю. Кума уже немного поразобрало.
Это можно было видеть из того, что он два раза проехал с своим возом  по
двору, покамест нашел хату. Гости тоже были в веселом расположении  духа
и без церемонии вошли прежде самого хозяина. Супруга нашего Черевика си-
дела как на иголках, когда принялись они шарить по всем углам хаты.
   - Что, кума, - вскричал вошедший кум, - тебя все еще трясет  лихорад-
ка?
   - Да, нездоровится, - отвечала Хивря, беспокойно поглядывая на накла-
денные под потолком доски.
   - А ну, жена, достань-ка там в возу баклажку! - говорил кум  приехав-
шей с ним жене, - мы черпнем ее с добрыми людьми; проклятые бабы понапу-
гали нас так, что и сказать стыдно. Ведь мы, ей-богу, братцы, по  пустя-
кам проехали сюда! - продолжал он, прихлебывая из глиняной кружки.  -  Я
тут же ставлю новую шапку, если бабам не вздумалось посмеяться над нами.
Да хоть бы и в самом деле сатана: что сатана? Плюйте ему на голову! Хоть
бы сию же минуту вздумалось ему стать вот здесь, например, передо  мною:
будь я собачий сын, если не поднес бы ему дулю под самый нос!
   - Отчего же ты вдруг побледнел весь? - закричал один из гостей,  пре-
вышавший всех головою и старавшийся всегда выказывать себя храбрецом.
   - Я?.. Господь с вами! приснилось?
   Гости усмехнулись. Довольная  улыбка  показалась  на  лице  речистого
храбреца.
   - Куда теперь ему бледнеть! - подхватил другой, - щеки у него расцве-
ли, как мак; теперь он не Цыбуля, а буряк -  или,  лучше,  сама  красная
свитка, которая так напугала людей.
   Баклажка прокатилась по столу и сделала гостей еще веселее  прежнего.
Тут Черевик наш, которого давно мучила красная свитка и не давала ни  на
минуту покою любопытному его духу, приступил к куму:
   - Скажи, будь ласков, кум! вот прошусь, да и не допрошусь истории про
эту проклятую свитку.
   - Э, кум! оно бы не годилось рассказывать на н