день свадьбы наступил как можно скорее, и
тогда она будет избавлена от общества настырного кузена. Тем  более  что
Петя уже обещал повезти будущую жену в свадебное путешествие во Францию.
   Уже на следующий день после приезда молодого поляка питерский  высший
свет знал, кажется, все о Станиславе Поплавском. И о том, что он недавно
похоронил отца, потому и носит черный костюм, лишь  слегка  оживляя  его
серебром; он не хочет угнетать  других  своим  видом.  Что  он  живет  в
Кракове, сказочно богат, и в Польше не одна  паненка  напрасно  льет  по
нему горючие слезы...
   Значит, он не связан никакими обещаниями, обручением,  он  совершенно
свободен? И петербургские семейства наперебой стали  приглашать  его  на
званые вечера, как завидного жениха...
   А  Елизаветой  овладела  лихорадочность.   Она   загоняла   модистку,
добиваясь  точного  исполнения  какого-то  одного  ей  ведомого   фасона
подвенечного платья. Она утомила даже Гектора, заставляя его подбирать к
фрачной паре  своего  батюшки  перчатки  и  галстук,  каких,  по  мнению
дворецкого, и на свете-то не было.
   Она вникала во все: как будет убрана свадебная карета,  какое  платье
наденет подружка невесты Людмила  Милорадович  -  для  родных  и  друзей
просто Милочка.
   Близко знавшие Лизу удивлялись появившейся в  ней  неизвестно  откуда
дотошности, почти занудству.
   Она словно задалась целью раздражить окружающих, заставить их если не
возненавидеть себя, то по крайней мере не искать ее общества.
   - Какая тебя муха укусила, Лизочек? - не выдержал даже Петр, которому
она стала пенять на то, что он якобы  принес  ей  совсем  не  те  цветы,
которые она у него просила. - Я понимаю, все невесты  волнуются,  но  не
так же темпераментно!..
   Тут он  прикусил  язык,  потому  что  поймал  такой  яростный  взгляд
невесты, что на  минутку,  нет,  на  секунду,  на  мгновение  усомнился:
Елизавета Астахова ли перед ним или какой-нибудь подменыш в ее облике?
   И вот наступил долгожданный день венчания.
   Жених предлагал прислать за невестой свою карету, но князь настаивал,
чтобы карета была их, Астаховых. Пришлось, однако,  уступить  пожеланиям
Жемчужниковых, чтобы  карета  заехала  вначале  за  шафером  Станиславом
Поплавским, а он уже должен был привезти в церковь Лизу.
   Астаховы  согласились.  Впрочем,  шафер  не  заставил   себя   ждать,
наоборот, он стал поторапливать и невесту, и ее  подружку,  уверяя,  что
жених совсем уже истомился в ожидании.
   Станислав деликатно помог невесте ступить на подножку кареты  и  даже
расправил ее оборки и банты, а затем предложил  руку  подружке  невесты,
чтобы та села рядом. Милочка только успела приподнять ножку, как  карета
вдруг рванулась с места, и кони понесли.
   Подружка услышала приглушенный вскрик невесты, а когда обернулась, не
увидела рядом шафера.
   Подле нее лишь стоял  такой  же  огорошенный,  как  она  сама,  князь
Астахов.
   - Садитесь в нашу карету, мадемуазель, мы их догоним!
   На несчастье, платье Милочки зацепилось за подножку кареты,  и,  пока
ей помогли его освободить, карета с невестой уже скрылась из глаз.
   По  пути  князь  несколько  раз  останавливался,  чтобы  спросить   у
прохожих, куда проехала карета похитителя. Те показывали одно  и  то  же
направление, из чего можно было понять  -  экипаж  с  невестой  движется
прямиком к церкви.
   У Астахова и Милочки появилась надежда, что это вовсе не похищение, а
просто такая не очень удачная шутка Петиного кузена.
   Однако кареты у церкви не оказалось, а Петр Жемчужников  в  окружении
родни все еще ждал, сгорая от нетерпения.
   Когда Милочка рассказала ему о случившемся, молодой человек долго  не
мог этому поверить и, только наконец осознав,  что  произошло  на  самом
деле, разрыдался. Милочка утешала его  как  умела  и  плакала  вместе  с
бедным женихом.
   Но что было страшнее всего - слезы  князя  Астахова.  Этого  сурового
насмешника, притчи во языцех питерского света. Он плакал как  ребенок  и
приговаривал несостоявшемуся зятю:
   -  Прости,  Петруша,  не  уследил!  Не  сберег!  Единственную   дочь.
Кровиночку...
   Что тут поделаешь? Прежде всего Жемчужниковы решили, что таинственное
исчезновение Лизоньки в глазах света ни в коем случае не стоит связывать
с их дальним родственником. Никто их не  пожалеет  -  пригрели  змею  на
груди! Станут смеяться, злорадствовать... Нет, поляк якобы уехал  раньше
сам по себе. Пусть ложь и выглядит неуклюжей, но детям Жемчужниковых еще
семьи заводить, а случившееся ляжет пятном на их репутацию...
   - Придется денег не пожалеть, закрыть рты самым ретивым сплетникам, -
говорил жене Валерьян, который все неприятности привык  улаживать  одним
способом - денежным. - А ведь я Петьку предупреждал насчет кузена...
   - А ежели, мон шер, это вовсе не он?
   - Ну да, святой дух. И вот ведь, гаденыш, все  до  мелочей  продумал.
Даже еще одну карету нанял.
   Точь-в-точь как нашу. Знал, что погонятся, вот и сбивал со  следа.  Я
ведь эту вторую карету нашел. Владелец за нее приличные деньги  получил.
И условие выполнил. Выехал аккурат следом за промчавшейся каретой. Та  в
переулок свернула, а нанятая карета к церкви поехала...
   Милочку попросили в своих рассказах о  происшествии  кузена  тоже  не
упоминать. Таким образом,  получилось,  что  впоследствии  все  те,  кто
пересказывал эту  историю,  допускали  всякие  неточности  именно  из-за
попыток объяснить, как происходило все на самом деле.
   Например, что Станислав был не кем иным, как переодетым кучером. Ведь
вряд ли бы он доверил похищение Лизоньки Астаховой кому-то постороннему.
Другие сомневались, что Поплавский мог совершить похищение без чьей-либо
помощи. И у него непременно должен был существовать  помощник.  Хотя  бы
для  того,  чтобы  заметать  следы,  -  ведь  наверняка   злоумышленники
приготовили две кареты! Третьи уверяли, что Поплавского  там  вообще  не
было и накануне он вынужден был уехать, потому что получил  сообщение  о
болезни матери.  В  это  верили  меньше  всего,  потому  что  романтизму
исчезновения невесты оно не способствовало.
   Бедная Дарья Петровна даже заболела нервной горячкой,  когда  узнала,
кому обязан ее первенец своим несчастьем. Ведь если бы они не приняли  у
себя подлого поляка, если бы Петя не повел его в дом Астаховых...
   - Ежели бы да кабы, во рту выросли б грибы! - так  невежливо  прервал
стенания домашних Жемчужников-старший. - Снявши голову,  по  волосам  не
плачут.
   К слову сказать, он, как человек  практический,  принял  все  меры  к
отысканию девушки или хотя  бы  кареты,  ее  увезшей.  Поначалу  никаких
сведений не удалось получить. Проклятый поляк  оказался  непревзойденным
мастером по заметанию следов...
   Впрочем, спустя три дня Жемчужников получил-таки известие, что  через
одну из приграничных застав проезжала карета с молодоженами Поплавскими.
Новоиспеченный лже-муж показывал подорожную ,
в которой никто не усмотрел  нарушений,  и  потому  карета  благополучно
пересекла границу России с Австрией...
   Подозревали было в соучастии кучера Жемчужниковых, но потом нашли его
в конюшне оглушенного и связанного, причем  злоумышленники  нанесли  ему
удар по голове сзади, так что  бедный  кучер  ничего  не  услышал  и  не
увидел.
   Как и всякое из ряда  вон  выходящее  событие,  исчезновение  невесты
некоторое время будоражило свет,  но  вскоре  умы  знатных  петербуржцев
заняло другое событие:  один  из  польских  князей  Потоцких,  ненадолго
посетивший Петербург, услышал нелицеприятное  мнение  обо  всех  поляках
вообще и вызвал на дуэль одного военного. Оба хорошо владели оружием,  и
теперь в гостиных Петербурга только и разговоров было что о  предстоящей
дуэли.
   Поэтому  почти  никто,  кроме   самих   Жемчужниковых,   не   заметил
исчезновения старшего сына Валерьяна Петра. И если  отец  смог  отыскать
след кареты похитителей, то расследование  по  факту  исчезновения  сына
ничего не дало - Петруша точно в воду канул...

7.

   Между тем все, что произошло с Лизой, походило на кошмарный сон.
   Когда вместо Милочки Милорадович в карету  скользнул  Станислав,  она
попыталась закричать или выскочить из кареты, но он грубо зажал ей рот и
швырнул на сиденье так, что она пребольно ударилась об него спиной.
   И  все  время,  пока  карета  бешено  мчалась   по   Петербургу,   он
бесцеремонно держал ее за плечи, на заставах не давая даже  взглянуть  в
окно.
   А на границе он показал ей длинный острый стилет,  который  прижал  к
боку девушки так сильно, что лезвие пропороло шелк ее платья и вонзилось
в кожу.
   Глаза Станислава при  этом  были  такие  безумные,  что  она  всерьез
испугалась.
   Ничего похожего до сих пор с Лизой не  происходило,  да  и  не  могло
произойти.  Теперь  выяснилось:  до   восемнадцати   лет   она   прожила
оранжерейным цветком в любви и неге и даже не представляла,  что  кто-то
может обращаться с нею так бесцеремонно...
   Она сидела в карете, не в силах собрать в единое разбегающиеся мысли:
что можно сделать в такой ситуации, что? Лиза  услышала,  как  Станислав
объясняет кому-то:
   - Моя жена. Только поженились. Вот  наша  подорожная.  Вы  непременно
хотите посмотреть?
   Дверца кареты открылась, и чье-то усатое лицо на мгновение возникло в
проеме. Офицер - она от волнения и какого-то  полуобморочного  состояния
ничего не сказала и вообще не шевельнулась - козырнул ей и исчез.
   И много лет спустя Лиза, вспоминая этот день, так и не поняла, почему
она не закричала, не позвала на помощь? Почему она не сопротивлялась?
   Скорее всего, ее надолго заворожили сами слова: рок,  предначертание.
Прежде в ее понятии это были заранее определенные кем-то свыше  события,
против которых людская воля была бессильна...
   Некоторое время спустя ее пересадили в какой-то другой экипаж. Он был
не так роскошен, как карета, в которой ее похитили, но гораздо теплее  и
вместительнее. Как Лиза поняла, повозка была  предназначена  для  долгой
дороги. В ней имелась даже жаровня с углями...
   Станислав сначала ехал снаружи, а потом перебрался в экипаж.
   - Холодает, - сообщил он Лизе. - Поднялся ветер. Надеюсь, Юзек теперь
не заблудится. Дорога пойдет  сплошь  прямая.  А  меня  ждет  дело  куда
интереснее...
   Он наклонился и безо всякой подготовки,  ни  слова  не  говоря,  так,
словно Лиза была горничной, а поблизости не было  ее  хозяев,  а  потому
следовало торопиться, просто прильнул к ее губам.
   Она попыталась вырваться - куда там! Чем больше Лиза  сопротивлялась,
тем крепче сжимал ее в своих объятиях Станислав. Он стискивал ее руками,
словно удав кольцами. И целовал, целовал...
   К своему ужасу, Лиза не испытывала ни отвращения, ни испуга,  а  лишь
странное чувство, как будто он потихоньку заглатывал ее.  Казалось,  еще
немного, и она задохнется, но воздух откуда-то поступал, а ее затягивало
все глубже и глубже. Голова кружилась, она почти ничего не видела, кроме
горевших каким-то дьявольским огнем его глаз,  которые  завораживали  ее
так же, как жертв отцовских фокусов стеклянный кувшин. Когда  они  долго
на него смотрели, потом  полностью  подпадали  под  влияние  магнетизма,
внушаемого князем...
   На некоторое время девушка пришла в себя от  свиста  лезвия  того  же
стилета и с удивлением поняла, что Поплавский попросту распорол  на  ней
платье снизу доверху. Правда, пришлось повозиться с корсетом. Тот был на
китовом усе, многократно  простроченный,  но  похититель  Лизы  в  конце
концов с ним справился.
   - Мне повезло! - восхищенно произнес  он,  когда  великолепные  груди
Лизы показались в открывшемся разрезе. - Твое тело так же прекрасно, как
и лицо!
   Она сделала последнюю попытку вырваться,  но  только  усугубила  свое
положение. Распоротое платье свалилось с  нее,  и  Станислав  больше  не
слушал никаких  ее  возражений  и  хрипло  смеялся,  наблюдая,  как  она
упирается ему в грудь, откидываясь при этом назад, и словно  подставляет
ему свои груди для поцелуя.
   Он наслаждался ее беспомощностью  и  будто  вампир  впивался  в  шею,
оставляя на нежной коже багрово-черные следы. Лизу всю колотило не то от
страха, не то еще от чего-то. Казалось, ее предает собственный организм,
потому что  в  одночасье  естество  девушки  перестало  слушаться  своей
хозяйки и зажило как бы само по себе...
   Странно, что еще где-то в сознании  ее  теплилась  мысль,  будто  все
происходит  с  нею  не  въяве.  Сны   ведь   тоже   бывают   похожи   на
действительность, но хороши тем, что кончаются.  Она  же  все  никак  не
могла проснуться, а все ее усилия,  на  это  направленные,  оканчивались
ничем.
   - Господи, - шептала она, - господи, помоги!
   Но ее не слышал и бог. Наверное, она сделала  что-то  такое,  за  что
всевышний ее наказывает!.. Или он попросту отдал ее в руки дьявола...
   Нет, не отдал, но и не воспрепятствовал тому, чтобы изгнанник из  рая
забрал ее под свою власть.
   А Поплавский продолжал бесцеремонно ее ласкать, без труда отводя руки
девушки, которыми она в последней попытке старалась прикрыться.
   - Мне дважды повезло, - дышал он ей в ухо, - трижды,  четырежды.  Ты,
оказывается, страстная девица. Не люблю холодных. Напрасно мне твердили,
что ты, скорее всего, холодна... О, женщина с такой грудью не может быть
холодной.
   Он опять стал всасывать ее в  свое  душное  змеиное  нутро,  даже  не
пытаясь бороться с последними застежками и завязками, а попросту обрезая
их своим острым ножом.
   В конце концов и Лизой овладело странное возбуждение. Она уже  лежала
на широкой жесткой скамье, вся истерзанная его руками и губами, а  нечто
внутри  ее  пульсировало  и  ждало  чего-то  еще,  какого-то  последнего
действия, какового никто еще с нею не проделывал, но должен был сделать,
иначе она могла задохнуться, сгореть от сжигавшего ее изнутри огня.  Это
желание стало таким сильным, что она застонала. Казалось, вонзись сейчас
в нее кинжал, она не почувствует боли...
   Впрочем,  нет,  она  боль  ощутила,  но  какой-то  частью   сознания,
остальное ее существо содрогалось в конвульсиях, и непонятно  было,  что
это - невероятное, адское вожделение или смертельные судороги...
   Но Лиза не умерла. Она лежала боком на  неудобной  скамье,  абсолютно
нагая, прикрытая Станиславом каким-то не то пледом,  не  то  одеялом,  и
смотрела на бледное, осунувшееся лицо своего не то жениха, не  то  мужа,
на его вздымающуюся грудь и недоумевала: неужели этот  человек  заставил
ее позабыть свой облик, свои  привычки,  свои  сами  собой  разумеющиеся
ощущения, чтобы на время превратиться в существо, ничуть не напоминавшее
прежнюю Елизавету Астахову?
   - Не волнуйся, - проговорил он, не открывая глаз, - мы обвенчаемся. В
первом же костеле...
   Костеле? Разве не в церкви? Ах да,  он  же  наверняка  католик...  Но
думалось об этом как-то отстранение, будто о чем-то необязательном...
   Теперь для нее не было возврата назад, в прошлую  безмятежную  жизнь.
Ее душа больше не принадлежала  ни  богу,  ни  ей  самой.  Вообще,  Лизе
казалось, что у нее больше нет души... Между тем повозка, или,  как  про
себя Лиза называла ее, рыдван ,  все
катила и катила.
   Лиза ехала завернувшись в одеяло - ее  роскошное  подвенечное  платье
теперь ни на что не годилось. На первой же остановке Станислав оделся  и
куда-то ушел, наказав ей:
   - Сиди, наружу  не  выглядывай.  Юзек  будет  тебя  охранять.  И  без
глупостей!
   О каких глупостях могла идти речь, если  она  была  в  чужой  стране,
неизвестно, в какой местности, - до нее доносились слова, которых она не
понимала, - да к тому же она была без одежды.
   Через некоторое время Станислав вернулся с коробкой, в  которой  Лиза
обнаружила скромное платье и кое-какие предметы женского туалета, в чем,
к ее удивлению, Поплавский прекрасно разбирался.
   Он, как опытная горничная, помог девушке одеться  и  набросил  на  ее
плечи накидку.
   Станислав вышел из повозки и подал ей руку.
   -  Пойдем,  нас  ждет  ксендз.   Свидетелем   будет   Юзек   и   один
добродетельный пан, который  согласился  помочь  несчастным  влюбленным,
сбежавшим от жестоких родителей.
   Влюбленным!  Хорошо,  хоть  платье  будущий  муж   купил   достаточно
закрытое, чтобы окружающие не видели ее истерзанного тела.
   - А твой ксендз знает, что я - православная?
   - Он не знает даже, откуда ты, из какой страны.
   Это очень бедный костел,  а  сумма,  которую  я  пожертвовал  на  его
алтарь, показалась ксендзу огромной...
   Лизе не оставалось ничего другого, как покориться.
   - Не бойся, я не стану склонять тебя к  тому,  чтобы  ты  обязательно
переменила веру, - пренебрежительно  проговорил  Станислав.  -  Единожды
поклонишься, потом перекрестишься вот так, по-нашему. - Он показал  как.
- И все. Бог поймет, что у тебя не было другого выхода.  Ведь  всевышний
не одобряет самоубийства, не так ли?  А  живой  ты  от  меня  теперь  не
уйдешь!
   Лиза почувствовала, как у нее от страха поползли  по  спине  мурашки.
Когда она думала о том, что раз уж Поплавский - ее  судьба,  то,  может,
так и надо принимать свою судьбу, покорно, смиренно, но представить, что
этот человек будет с нею рядом всю жизнь...
   Она почувствовала себя такой слабой, такой беспомощной. А как там  их
фамильный астаховский дар? Что же он-то молчит?
   Станислав заставил ее надеть  фату,  и,  как  ни  казалось  это  Лизе
кощунством, она опять без слов подчинилась,  хотя  ей  трудно  было  без
горничной управляться со своими волосами, а от волнения руки к  тому  же
ее почти не слушались.
   Они шли по какой-то  узкой  мощеной  улице,  Лизины  каблучки  звонко
цокали по камням.
   - Ну же, коханая, выше голову! - насмешливо проговорил Поплавский.  -
Не на каторгу идешь - венчаться. Ты думаешь, мне этого хочется? Стал  бы
я тащиться за сотни верст за невестой,  у  нас  и  в  Польше  достаточно
красавиц. К сожалению, мало кто из богатых папаш  согласился  бы  отдать
свою дочь за князя Поплавского. Бедный, говорят. А где ж тогда мне денег
достать, кроме как на деньгах жениться?
   - Так ты беден? - изумилась Лиза.  -  Но  весь  петербургский  бомонд
только и говорил, что о твоем сказочном богатстве.
   - Согласись, я был очень убедителен, - довольно рассмеялся он. - Я  и
сам не ожидал, что такая афера у меня получится. Все-таки  вы,  русские,
очень доверчивые... Впрочем, если быть честным, без помощи одного умного
человека я бы, пожалуй, с этим не справился...
   Как Лиза  ни  была  огорошена,  смятена,  но  расследование,  которое
незадолго до свадьбы учинили они с Петрушей, тут же ей вспомнилось.
   - Уж не Щербина ли этот умный человек?
   Поплавский с любопытством скосил глаз на будущую жену:
   - Ты догадлива, моя дорогая.
   - Интересно, дорого ли он запросил за свою помощь?
   Она хотела уязвить Станислава, но он неожиданно расхохотался:
   - Представь, он спросил у меня, будешь ли ты счастлива  со  мной?  Я,
как человек честный, честно и ответил: "Вряд ли!" А он сказал, что готов
сам заплатить мне, чтобы я не отказался от своих намерений.
   Ха-ха-ха! Хотел бы я знать, чем ваша семейка так ему досадила?
   - Я могу удовлетворить твое любопытство, - холодно  сказала  Лиза.  -
Мой отец поймал твоего помощника на шулерстве...
   - Хочешь сказать, разоблачил его при всех?  Тогда  понятно.  Разрушил
ему карьеру...
   - Карьеру шулера. И тебе его жалко?
   - Просто я примерил случившееся с ним на себя.
   Если бы сейчас кто-то попытался разрушить мою нынешнюю  игру,  я  бы,
наверное, тоже его возненавидел. И постарался бы отомстить.
   Между тем они подошли к костелу, и Лиза поставила ногу на  ступеньку.
И охнула от боли -  ее  сердце  будто  пронзила  длинная  игла,  которая
достала прямо до лопаток. Неужели у нее стало болеть сердце?
   - Ну, ну,  не  притворяйся,  ничто  тебе  не  поможет!  -  проговорил
Станислав, когда  она  схватилась  за  сердце,  и,  хотя  в  его  глазах
мелькнула некоторая тревога, он цепко в