шло у нее из головы, открыв для себя самой новую Лизу,
которую она прежде не знала.
   Сердце  до  сих  пор  билось  в  груди  какими-то  мощными,  громкими
толчками. Тот самый орган, которого  она  прежде  попросту  не  ощущала.
Стучит себе потихоньку и стучит.
   Девушка не заметила,  как  заснула,  и  увидела  сон:  она  стояла  в
какой-то комнате и к ней, так же как недавно Петр, шел, раскрыв руки для
объятия, совершенно незнакомый молодой человек.
   У него было нервное бледное лицо и большие  черные  глаза,  ничем  не
похожие  на  серые  спокойные  глаза  Петруши  Жемчужникова.  Взгляд  их
проникал в самую душу, но даже во сне Лиза понимала, как он опасен.  Вот
он обнял  ее,  и  девушка  испытала  такое  чувство,  словно  она  вдруг
оказалась в тесном, душном коконе, который плотно окутал  ее,  не  давая
пошевелиться. Она стала задыхаться, попыталась вырваться, закричала...
   И проснулась в положении, в котором никогда прежде не спала, -  носом
в подушку, чем и  объяснила  странное  сновидение.  Недостатком  свежего
воздуха... Но кто же он, этот приснившийся ей человек?
   Лиза готова была поклясться, что никогда прежде его не видела.  Тогда
откуда выплыл этот такой явственный облик?
   Неспокойно ей сегодня было, потому Лиза, по детской  привычке  искать
защиты у отца, отправилась на его половину. Отчего-то она была  уверена,
что сейчас отец не в библиотеке, а у себя в апартаментах. Действительно,
постучав у двери, она услышала голос князя и вошла.
   Николай Николаевич стоял  у  большого  окна,  выходящего  в  сад,  и,
обернувшись на скрип двери, кивнул дочери на кресло, продолжая  смотреть
куда-то вдаль.
   - Папенька, - пожаловалась Лиза, - что-то тревожно мне. Места себе не
нахожу.
   - Не Жемчужников ли тому причиной?
   - Нет, что ты, с Петей  рядом  мне  покойно,  надежно...  Знаешь,  он
сегодня опять попросил моей руки. Я взяла время подумать, но,  наверное,
соглашусь... Ведь и ты бы не возражал, да, папа?
   - Не возражал бы, - тяжело вздохнул  князь  и  наконец  повернулся  к
дочери. - Теперь я уже не удивляюсь, что мы с тобой думаем  об  одном  и
том же. Петрушу и я люблю. Человек он надежный, верный, с ним бы ты была
счастлива...
   - Что значит - была бы? - запаниковала Лиза. - Хочешь сказать,  этому
может кто-то помешать?
   Ведь и ее с самого утра мучает то же предчувствие: будто, что бы  она
ни делала, все равно случится то, что записано  в  Книге  судеб...  Лиза
пришла в отчаяние. Рок! Выплывшее из памяти слово  неожиданно  заставило
ее собраться, успокоиться.
   - Мнится мне, - продолжал между тем князь, - Жемчужников  -  не  твоя
судьба.
   - Неужели судьбу нельзя обмануть? - насупилась Лиза.  -  Я  решилась:
завтра же дам Петруше согласие, да еще  попрошу  поторопиться.  Папа,  я
думаю, надо бороться. Не может быть, чтобы предначертанное  нельзя  было
исправить!
   -  Делай  как  знаешь,  матушка,  -  со  вздохом  сказал  Астахов.  -
Препятствовать не стану. Я  уже  давно  распорядился:  приданое  твое  в
целости и сохранности, мое благословение на брак ты, считай, получила.
   Большего я сделать не могу.
   Отец как-то в мгновение ссутулился, поник, и Лизе стало его жалко.
   - Папенька, - чуть ли не со слезами проговорила она,  обнимая  своего
родителя. - Мы ведь с тобой не расстанемся, правда?
   - Правда, - кивнул Астахов, не оборачиваясь,  чтобы  дочь  не  видела
подступивших к глазам слез.
   Вот и еще  одно  любимое  существо  скоро  уйдет  от  него.  Что  ему
останется? На мгновение мелькнула мысль - Александра! Он вспомнил жену и
заколебался: а что, если...  Но  тут  же  отбросил  мысль,  как  глупую,
посетившую  его  в  минуту  слабости.  Да  и  думать  ли  ему  об   этой
предательнице? У  Астахова  сейчас  другие  заботы:  надо  готовиться  к
свадьбе. Такой, чтобы, как говорится, пир на весь мир. Чтобы все недруги
позеленели от зависти!

6.

   Петр Жемчужников с некоторых пор  не  ходил  по  земле,  а  летал  на
крыльях. Ну, если точнее, как  на  крыльях.  Его  серые  глаза  лучились
любовью. Он без причины целовал руку матери, тискал  младшего  брата,  а
старшей  сестре  Татьяне,  которую  все  домашние  звали  просто  Ташей,
предложил распутать моток с шелком для вышивания. На  днях  этим  мотком
играл котенок и тем немало досадил вышивальщице, лишив ее нужного  цвета
в создаваемом панно.
   - Что это с ним, маменька? - с улыбкой поинтересовалась Таша,  кивнув
на склоненную голову брата.
   Он так усердно занимался ее нитками, что  девушку  невольно  разбирал
смех.
   -  Влюблен  он,  Таша,  могла  бы,  как  сестра,  проявить  к   брату
снисхождение, - заметила Дарья Петровна, с улыбкой взглядывая  на  сына:
Петруша так  был  похож  на  ее  отца,  своего  деда  Петра  Евграфовича
Голикова!  Такой   же   пылкий,   романтичный.   И   притом   добрый   и
великодушный...
   Она ностальгически улыбнулась. Ее муж был  человеком  совсем  другого
склада. Любовь бесприданницы Дарьи он завоевывал так, будто она была  не
девицей, а вражеской крепостью. Сразу пошел на штурм и так до конца и не
понял,  почему  в  любви  надо  соблюдать  какие-то  там  ограничения  и
воздержания, почему  иной  раз  лучше  не  спешить,  не  добиваться,  не
требовать, а просто немного подождать...
   - Ежели княжна так благотворно влияет на моего  брата,  -  между  тем
заметила Таша, - то я уже готова ее полюбить.
   - Полюби ее, сестренка! - горячо воскликнул Петр, поднимая  глаза  от
своей работы и взмахивая клубком, словно дирижер палочкой, в такт  своей
речи. - Она достойна твоей любви.
   - Ого, теперь и я вижу, как далеко все  зашло,  -  проговорила  Таша,
подмигнув матери. - Петенька, а куда ты нынче столь рано уходил?
   - Так, прогуляться...
   При одном воспоминании, как он хотел с утра пораньше передать невесте
букет цветов с наказом для Гектора поставить их у нее в  комнате,  Петра
опять бросило в жар. Оказалось, что Лиза  тоже  не  спала  и  даже  сама
отворила ему дверь, отчего-то смутившись.
   Она произнесла наконец слова, которых Петя давно от нее ждал:
   - Я согласна быть вашей женой.
   А потом сама так страстно поцеловала жениха, что он опять, забыв  обо
всем, бежал домой, а  карета  ехала  за  ним  следом.  Кучер  уже  устал
недоумевать:  с  молодым  барином  в  последнее  время  творилось  нечто
странное, и он даже не пытался в этом разобраться -  не  его  ума  дело!
Разве что позволил себе мельком подумать, что не из хорошего дома  берет
он себе невесту. Люди о ней болтают всякое, а зазря не скажут...
   Из кабинета тем временем вышел Жемчужников-старший  и  оглядел  своих
домашних.
   - Петруша, - подивился он, - ты никак вышивать учишься.
   Сын покраснел и не слишком бережно отшвырнул  клубок,  с  которым  до
того усиленно сражался.
   - От нечего делать, отец, Таше  помогаю.  Тут,  видишь  ли,  терпение
нужно, а сестре его не хватает...
   - Мне терпения не хватает? - возмутилась Таша. - Ты посмотри, сколько
я уже  вышила,  и,  между  прочим,  гладью  и  нитками  тонкими  -  иная
золотошвейка позавидует.
   - Успокойся, Таша, - охладила дочь Дарья  Петровна.  -  Мужчины  наши
шутят, а ты сразу в драку. Ну и семейка горячая!.. Давайте-ка лучше  чаю
попьем.
   Ты уже освободился, друг мой?
   Она подняла глаза на мужа, и супруги обменялись  любящими  взглядами.
Незаметно для других. Достаточно, что они оба  это  чувствовали.  Спустя
почти четверть века!
   - Анисим, - позвала Дарья Петровна дворецкого, - позвони-ка  к  столу
еще разок. Что-то наши младшенькие спать горазды.
   Вот и получалось, что на завтрак собиралось не  все  семейство,  хотя
потом на чаепитии,  введенном  с  легкой  руки  Валерьяна  Жемчужникова,
всегда можно было  добрать  то,  к  чему  не  поспел  с  утра  пораньше.
Чаевничать могли в любое время, исходя из настроения домочадцев.
   Слуги всегда готовы были подать и чай, и кое-что  к  чаю,  не  только
плюшки-булочки, но и котлеты,  и  холодную  телятину.  Да  мало  ли  что
чаевники захотят? Плита вон она, под рукой. Только господа в колокольчик
звякнут, повар уже нужное блюдо разогревает...
   Знали о том и друзья Жемчужниковых. Когда кто-то  из  них  чувствовал
голод, непременно замечал:
   - А не съездить ли к Жемчужниковым чаю попить?
   На замечание Дарьи Петровны откликнулся дворецкий.
   - Алексей Валерьяныч уже завтракали, - заметил он.
   - Небось на конюшню умчался! - досадливо вздохнула Жемчужникова;  она
могла бы догадаться, где младший сынок, разве не  привезли  им  накануне
нового жеребца? - Никак всю семью за столом не собрать.
   Пока домашние рассаживались за столом, к которому спустилась  наконец
и младшая  дочь  Ангелина,  отчаянно  зевающая  во  весь  рот.  Валерьян
Ипполитович наскоро просмотрел утреннюю почту.
   - А это чье же такое? - Он с  удивлением  рассматривал  конверт  явно
иностранного  происхождения.  -  Представь,  Дашенька,  тебе  письмо  из
Польши. Разве у тебя есть знакомые в Польше?
   Он вопросительно посмотрел на жену. Та была удивлена не менее  его  и
некоторое время молчала, вспоминая. Потом ее лицо оживилось.
   - Знакомых нет, а родственники, кажется, есть.
   По материнской линии. Одна из кузин матушки вроде выходила  замуж  за
поляка... Впрочем, сейчас узнаем...
   Она вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам.
   -  Я  была  права  -  пишет  двоюродная  тетка.  Ее  сын,   Станислав
Поплавский, будет в Петербурге по делам и  просит  разрешения  навестить
нас...
   Она сделала знак дворецкому, и тот поставил  на  стол  блюда,  полные
всяческих печеных деликатесов от расстегаев и кулебяк до сладких пирогов
и пирожных.
   - У нас, оказывается, есть польский кузен,  -  шепнула  Таша  на  ухо
младшей сестре.
   Та захлопала в ладоши:
   - Ах, как это славно! Маменька, а сколько ему лет?
   - Кажется, он - ровесник Петеньки, а значит, двадцать три -  двадцать
четыре... Но об этом потом.
   Когда я ем, я глух и нем! Так всегда говорила моя гувернантка...
   Петр,  погруженный  в  свои  чувства  и  переживания,  чуть  было  не
пропустил новость, которую домашние, за исключением отца - того  позвали
всегдашние  дела,  -  оживленно  обсуждали  после   чаепития.   У   них,
оказывается, есть некий польский кузен, который едет в Петербург.
   - А когда этот кузен у нас появится? - спросил он между прочим.
   Остальные Жемчужниковы переглянулись.
   - А и правда, когда?
   Таша схватила письмо и принялась его читать.
   - Здесь написано, что Станислав приедет второго или третьего  апреля.
Значит, завтра...
   - Или сегодня, - поправила сестру окончательно проснувшаяся Ангелина.
   - Приедет и приедет, - пробормотал Петр. - Авось не маленький, найдет
дорогу. А раз уж мы пока можем лишь ожидать, предлагаю каждому  заняться
своими делами...
   Польский кузен приехал на следующий день  и  понравился  всем,  кроме
Жемчужникова-старшего. Он был очень воспитан, ненавязчив, остановился  в
отеле и не соглашался поселиться у дальних родственников, объясняя  свой
отказ тем, что, как говорят в России, незваный гость хуже татарина.
   - Но мы же вас приглашаем. Стас, - капризно запротестовала  Ангелина.
- Вы нисколько нас не стесните. В праздники,  спросите  у  мамы,  у  нас
гости остаются человек по пятьдесят. И всем место находится.
   - Ты преувеличиваешь, мой ангел,  -  улыбнулась  ее  мать.  -  Насчет
пятидесяти  не  скажу,  а  человек  двадцать  разместить  сможем...   Не
настаивай, может, у Станислава свои  планы  имеются.  Думаю,  он  и  так
понял, что двери нашего дома для него открыты.
   Поплавский кивнул и в знак почтения поцеловал Дарье Петровне руку.
   - Я очень рад, что тетушка у меня оказалась такой тонкой и деликатной
женщиной!
   Валерьян в беседе с женой охарактеризовал его коротко:
   - Жуир!  Такой ради своей прихоти ни перед чем не остановится.
   Жена за родственника обиделась:
   - Ты, друг мой, как всегда категоричен.  Видел  Станислава  не  более
получаса, а уже такие выводы делаешь!
   Но Валерьян не успокоился и со старшим сыном разговаривал уже с глазу
на глаз.
   - Ты бы, сынок, прежде времени  этого  новоявленного  родственника  с
невестой не знакомил. Уведет, и глазом не успеешь моргнуть.
   - Отец, ты говоришь о моей невесте, словно она  бычок  на  веревочке.
Лиза мне слово дала. Предлагаешь  ей  не  верить?  Как  же  я  могу,  не
доверяя, жениться на ней?
   - Я о Елизавете Николаевне разговора не веду.
   Девица она нравственная,  воспитания  хорошего,  чего  бы  о  ней  ни
болтали. Я о кузене...
   - Станислав - хороший человек. Он понравился маме. Откровенно говоря,
и мне тоже. Он - польский шляхтич, и у них тоже есть свой кодекс чести.
   - Мама твоя, Петруша, женщина доверчивая, потому  что  она  весь  род
человеческий по себе  меряет,  и  будучи  сама  честной  и  на  редкость
порядочной, зачастую видит в людях то, чего нет... Как знаешь,  Петя,  а
только я с одним поляком на Севере  сталкивался.  На  фактории  работал.
Вороватый был, не приведи господь!
   - А среди русских тебе вороватые не попадались?
   - Отчего же,  попадались.  Но  русскую  мораль  мы  знаем,  потому  и
уберечься можем, а поляки - кто их разберет! Они для нас темный лес...
   - Отец, о чем ты говоришь! Ведь Станислав наш родственник.  Уж  ежели
своим не верить...
   - Ну, гляди, я тебе свое мнение высказал, -  пожал  плечами  Валерьян
Ипполитович и отправился по своим делам.
   На пути его перехватила младшая дочь:
   - Папенька,  ты  обратил  внимание,  какая  у  Станислава  интересная
бледность? Это сейчас так модно!
   - А на мой взгляд, он несварением желудка страдает.  Впрочем,  можешь
называть нездоровую бледность интересной. Твоя воля. Но для тебя,  Лина,
я выберу жениха розовощекого, так что не обессудь.
   Мне нужны внуки здоровые.
   - Папенька! -  услышал  он  возмущенный  голос  Ангелины  и  довольно
рассмеялся.
   Возможно, в другом случае Петя не взял бы  с  собой  кузена,  идя  на
встречу с невестой, но  после  нелицеприятных  выражений  отца  в  адрес
Станислава  он  почувствовал  некую  вину:  как  мог  батюшка,  не  зная
человека, так о нем говорить!
   Теперь, будучи влюбленным, Петр совсем по-другому  смотрел  на  белый
свет. Он всех любил и хотел, чтобы все вокруг, как и он, были счастливы.
   Станислав же в своем черном  костюме  казался  Пете  таким  грустным,
одиноким,  что  юноша  решил:  надо  познакомить  его  с  Лизой,   своим
зеленоглазым ангелом. Она так добра, так деликатна, так жива  и  весела,
что сумеет развеять меланхолию несчастного поляка. Потому  он  предложил
кузену составить ему компанию, и тот согласился.
   А Лиза Астахова с самого утра чувствовала себя не  в  своей  тарелке.
Особенно она почему-то волновалась перед приходом Петра,  что  было  тем
более странно - жених всегда производил на нее умиротворяющее действие.
   Изредка они теперь целовались, но больше Лиза уже не чувствовала того
полуобморочного состояния, каковое она испытала в первый раз.  Для  себя
девушка объяснила это состояние так: впервые в жизни к  ней  притронулся
мужчина, впервые она испытала от этого чувственное возбуждение.
   Ничего пошлого,  тривиального  в  исследования  себя  самой  Лиза  не
вкладывала.  И  даже  подумала,  что,  будь  общество,  в  котором   она
вращается, более развитым, она могла бы написать на сию тему трактат, и,
может, девицы ее возраста, которые доселе ощущают страх перед  мужчиной,
как всякий человек перед неведомым, смогли бы соотнести свои волнения  с
действительным положением вещей...
   Неужели даже в такой малости,  как  изучение  поведения  женщины  при
соприкосновении ее с мужчиной, Лиза опередила  время?!  Неужели  держать
юных девиц в неведении для чего-то нужно?
   Такое вот философическое настроение овладело ею с самого утра,  когда
к ней, как обычно, пришел жених.
   На этот раз Петр явился к Лизе не  один.  Вместе  с  ним  в  гостиной
Астаховых появился незнакомый  молодой  человек,  как  сказали  бы  иные
барышни, с интересной бледностью, одетый в  костюм  черный  с  серебром,
который еще более оттенял его бледность и подчеркивал черноту длинных до
плеч кудрей - этакий Ленский со взглядом Мефистофеля.
   - Знакомься, Лизонька, это мой польский кузен - Станислав Поплавский.
Он только что приехал и совсем не имеет знакомых в Петербурге.
   Петр говорил  с  обожаемой  невестой,  не  сводя  с  нее  влюбленного
взгляда, и ничего больше не замечал. Он не  видел,  как  жадным  блеском
загорелись глаза Станислава при виде  княжны.  Не  заметил  и  внезапной
бледности  Лизы,  которая,  глядя  на  склоненную  к  ее   руке   голову
Поплавского, еле слышно прошептала:
   - Господи, оборони, это же он!
   Она почти выдернула руку  у  поляка  -  так,  казалось,  обжигали  ее
горячие губы.
   А Жемчужников думал, что Станислав несколько более холоден  с  Лизой,
чем нужно, ведь его познакомили с самой  красивой  девушкой  Петербурга!
Неужели в их Кракове девушки красивее? Даже руки Петиной невесты он едва
коснулся,  никак  не  выразил  впечатления,  каковое  должна   была   бы
произвести на него княжна.
   Да и Лизонька отчего-то не обращала внимания  на  его  замечательного
кузена, который всего за один день успел влюбить  в  себя  обеих  сестер
Жемчужниковых и вызвать горячую симпатию матери.
   Мало того, что  не  обращала,  но,  улучив  свободную  минуту,  когда
Станислав отвлекся на висящую на ковре коллекцию оружия князя  Астахова,
она шепнула жениху:
   - Петенька, умоляю, если ты меня хоть чуть-чуть  любишь,  не  приводи
больше в наш дом своего кузена!
   - Но почему, Лизочек? - Ему нравилось называть девушку  так  же,  как
звал ее отец.
   Она  замялась,  не  в  силах  подобрать  объяснение  своей  необычной
просьбе. Не станешь же говорить:  он  -  тот  человек,  которого  судьба
собирается вручить ей вместо Жемчужникова. Или что  он  -  тот  человек,
которого Лиза видела в своем сне. Потому она сказала чисто по-женски:
   - Я не хочу.
   - Хорошо, - ответил Петр, обезоруженный ее прямотой.
   В  конце  концов,  стоит  ли  так  уж  переживать  за  какого-то  там
семиюродного кузена? Только оттого, что он бледен? Но это уже  Петя  так
пошутил про себя.
   Придя домой один - у Станислава все же  оказались  в  Петербурге  еще
какие-то не то родственники, не то знакомые, - он признался отцу:
   - Так уж  получилось,  отец,  не  выполнил  я  твоего  наказа,  повел
Станислава  к  Астаховым.  И,  веришь,  Лизоньке  наш  кузен   тоже   не
понравился.
   - И это говорит о том, что твоя невеста - девица разумная. Подумаешь,
бледность! Вы мне его сердце  покажите.  Да  душу  наизнанку  выверните.
Будет ли на что смотреть!
   Волю невесты Жемчужников выполнил. К  Лизе  впредь  ходил  один,  под
разными предлогами избавляясь от общества Станислава. Тот как будто  все
понял и в дальнейшем уже в гости к Астаховым и не напрашивался.
   Зато  он  стал  часто  посещать  балы  и  журфиксы   невского бомонда,  куда  с  ним  охотно
выезжали сестры Жемчужниковы, иногда под предводительством  самой  Дарьи
Петровны. И на балах ему удалось  несколько  раз  потанцевать  с  Лизой.
Правда, по окончании музыки она тотчас же старалась  ускользнуть  или  к
Петру, или к отцу, который теперь почти всегда  сопровождал  ее  на  эти
светские собрания.
   Даже при кратковременном соприкосновении с Поплавским ее чуть  ли  не
лихорадило. И раздражало. Потому что ей казалось, будто Станислав  видит
ее насквозь, откровенно потешается над ее испугом и вообще  играет,  как
кошка с мышью.
   Кузен Пети Жемчужникова вроде невинно интересовался, действительно ли
княжна любит своего жениха, потому  что  он,  мол,  не  раз  видел,  как
девицы, идущие замуж не раздумывая, после кусают локти,  осознавая,  что
поторопились.
   Танцуя вальс, он словно невзначай крепко прижимал Лизу к своей  груди
и тут же извинялся, что у него закружилась голова. В  конце  концов  она
мысленно стала молиться, чтобы