ьное и упрямое выражение. - А эту кошечку я  все  равно
буду трахать, когда захочу".
 
Прошлое 
 
   Толпа окружила лимузин,  в  котором  Энн  подъехала  к  зданию  суда.
Несколько лиц почти прижались к боковым  стеклам  машины.  На  них  было
выражение, подобное выражению зрителей  в  цирке,  которые  приходят  на
представление  лишь  для  того,  чтобы  посмотреть  на  трюки   клоунов.
Бракоразводный процесс продолжался уже четыре недели, и этот месяц  стал
для Энн сущим кошмаром. Над ее домом в Палм-Бич кружили вертолеты, перед
воротами стояли пикеты религиозных фанатиков, папарацци преследовали  на
велосипедах ее и двойняшек даже  на  озере  Трейл  -  казалось,  что  от
оскорбительной  навязчивости  представителей  прессы  просто  невозможно
избавиться.
   Энн прикоснулась кончиками пальцев к векам, проверяя, сильно  ли  они
припухли после многих бессонных ночей. Правда, она попыталась  поправить
дело макияжем, но все же... Вздохнув, Энн вылезла из машины и  оказалась
в толпе, преградившей ей дорогу.
   Рослые плечистые телохранители старались изолировать Энн от  людей  с
микрофонами, видео- и телекамерами. Беснующиеся  репортеры  и  фотографы
заполнили тротуары по обе стороны от входа.
   - Извините! - громко закричал один из них, державший в руке микрофон.
   За его спиной находился оператор с телекамерой;  в  лицо  Энн  ударил
яркий свет многочисленных фотовспышек.
   Декстер стоял у входа, скрестив на груди руки и прислонившись  спиной
к  мраморной  колонне.  Его  адвокаты  еще  год  назад  начали  собирать
письменные показания свидетелей о том,  что  Энн  не  может  воспитывать
детей.  А  свора  частных  детективов  и  наивные   люди,   стремившиеся
подружиться с Декстером, помогли туго затянуть узел на шее его жены.
   Декстер с блеском выходил из любых неприятных ситуаций,  связанных  с
этим процессом. Когда приходило время платить людям, свидетельствовавшим
в  его  пользу,  найти  Декстера  было  невозможно.  Когда   требовалось
подкупить журналистов,  возникали  посредники,  которые  ни  за  что  не
признались бы, что работали в интересах Декстера. Он понимал:  репутацию
Энн нужно подорвать таким образом, чтобы не навредить себе самому - ведь
он являлся ее мужем.
   Так что Декстер стоял как бы  в  стороне,  делая  вид,  будто  желает
только одного: чтобы "мои дети не пострадали от  того  безответственного
образа жизни, который ведет моя жена, от ее  неестественных  и  странных
религиозных убеждений".
   И  Декстер,  и  вся  его  армия  адвокатов   прекрасно   знали,   как
манипулировать общественным мнением, - внимание прессы было приковано  к
этому бракоразводному процессу. Заголовки  первых  полос  многих  газет,
освещавших ход этого процесса, пестрели  словами  "идолопоклонничество",
"дьяволопоклонничество",  "восточные   культы",   "извращенство".   Одна
нью-йоркская газета написала даже, что Энн давала своим детям наркотики,
когда им едва исполнилось  два  года.  Другая  газета  -  из  Флориды  -
утверждала, что Энн превратила свой дом в  прибежище  греха,  начиная  с
порнографических фильмов и кончая сексуальными извращениями,  вплоть  до
садомазохизма.
   Сэм  Голдфарб  расстарался,   чтобы   у   публики   сложилось   очень
благоприятное впечатление о его клиенте.
   В глазах  общественности  Декстер  выглядел  человеком,  который  был
старше своей жены, молодой обольстительницы, но  не  выдвигал  обвинений
против нее. Эта поза  в  сочетании  с  тем,  что  Энн  приходилось  лишь
оправдываться, делала Декстера почти святым.
   Декстер посмотрел на Энн, которая с уверенным и гордым видом вошла  в
холл. На  ней  был  строгий  бежевый  костюм,  сидевший  безукоризненно.
Декстер смотрел на жену так,  словно  она  была  статуей  или  картиной,
которой даже он когда-то восхищался и которую  украшал  драгоценностями.
Под глазами у Энн залегли темные круги,  она  была  бледна  и  выглядела
очень усталой, и все же он восхищался ею. Восхищался - и был готов убить
ее. Она заводила его гораздо быстрее,  чем  любая  другая  женщина.  Все
последние месяцы Декстер думал только о том, как  найти  способ  унизить
Энн, и проклинал себя за то, что не смог раскусить ее с  самого  начала.
Не смог проникнуть в глубины ее души.  Он  так  и  не  отыскал  источник
невероятной силы ее характера. Просчитался и сделал ошибку.
   Энн села за большой прямоугольный стол прямо напротив Декстера. Сотни
зрителей и журналистов набились в зал суда заранее.
   Толпа затихла, когда судья Хотхорн поднялся со своего кожаного кресла
с высокой спинкой, над которым на стене было выведено: "Суд народа - суд
Божий". На мгновение Энн охватил  страх;  она  даже  задрожала,  пытаясь
избавиться от мысли о том, что ее обволакивает черная пелена реальности,
с которой она столкнулась. Она  обвела  взглядом  помещение,  в  котором
находилась, - большинство присутствующих были настроены против нее.  Все
скамейки для зрителей были заняты. Тем многим желающим, кто не  попал  в
зал,  было  предложено  отправиться  на  четвертый  этаж  и  следить  за
происходившим, глядя на телевизионные мониторы.
   - Тишина, тишина в зале суда! - громко прокричал распорядитель  этого
шоу и ударил молотком по "тарелке".
   Реджинальд Пирс, адвокат Энн, сидел за столом рядом с  ней.  Это  был
высокий,   худощавый,   внешне   привлекательный   молодой   человек   с
пепельно-серыми волосами и тонкими чертами лица. На  нем  был  прекрасно
сшитый двубортный костюм в тонкую темно-голубую полоску. Его шею украшал
яркий желтый галстук. Он  являлся  представителем  известной  английской
адвокатской фирмы из Палм-Бич и имел внушительный  юридический  опыт.  В
самом начале процесса Пирс потребовал, чтобы слушания были закрытыми.
   Его оппонент - Сэм Голдфарб - выдвинул протест,  который  был  принят
судьей. Стиль Реджинальда Пирса несколько не соответствовал  тому  стилю
поведения, который избрал  для  себя  Декстер.  Пирс  пытался  осторожно
разговорить свидетелей, в то  время  как  адвокат  Декстера  задавал  им
провокационные вопросы, сбивая  свидетелей  с  толку.  Но  Пирса  больше
беспокоило другое. Гораздо  хуже  -  отзывы  прессы  об  этом  процессе.
Голдфарб по крупице, словно по жемчужине из ожерелья, выдавал информацию
то одной, то другой газете. И его не волновало, что жемчужины  оказались
поддельными, то есть информация была ложью. В газетах  сразу  появлялись
сенсационные заголовки, значительно ухудшавшие положение Энн.
   Знал Пирс и историю судьи Хотхорна. Судья считал себя простым  парнем
с Юга, "человеком из народа". У него не было детей, хотя  женат  он  был
уже тридцать  пять  лет.  Его  жена,  тихая  и  покорная  женщина,  вела
замкнутый образ жизни, она все вечера проводила дома,  в  то  время  как
Хотхорн  отправлялся  куда-нибудь,  чтобы   пропустить   рюмочку-другую.
Красота и известность Энн была для Хотхорна словно  колючка  в  зобу.  А
исход этого процесса по делу об опеке целиком  и  полностью  зависел  от
мнения судьи. Только он мог своим решением  определить  будущее  дочерей
Энн.
   Пирс понимал, что начинает путаться в этом юридическом лабиринте -  в
какую сторону ни поверни, тут же натыкаешься на глухую стену,  попадаешь
в тупик. Больше всего ему вредило то, что свидетели,  которые  могли  бы
дать показания в пользу  Энн,  просто  не  являлись  в  суд.  Все  люди,
окружавшие Энн до процесса, за исключением Джейн Уитберн, или исчезли из
города, или делали вид, что  не  знают  ровным  счетом  ничего.  Ее  так
называемые "друзья" предпочли сохранить свою  репутацию,  нежели  помочь
Энн. На ее звонки  не  отвечали.  Все  приглашения  на  вечера  и  обеды
немедленно прекратились. А их неявка в суд означала лишь одно:  общество
осуждало Энн.
   Поэтому ее положение на процессе было очень непростым. Энн отказалась
опровергать чудовищные обвинения Декстера  против  нее.  Она  не  хотела
чернить его имя, поскольку он являлся отцом Грейси и Керри. Она также не
хотела,  чтобы  двойняшки  давали  показания.  Энн  верила,  что  правда
восторжествует, несмотря на все ухищрения высокооплачиваемых адвокатов и
манипуляции Декстера с прессой.
   - Ваша честь,  мы  вызываем  Ирму  Родригес,  -  сказал  Голдфарб.  В
последние несколько месяцев адвокат сопровождал Декстера  повсюду  -  на
рыбной ловле в Канаде, на охоте в Шотландии.
   Ирма взобралась по боковым ступенькам на возвышение,  где  находилось
место для свидетелей, и плюхнулась в кресло. На ее морщинистом  лице  не
было косметики, что очень старило Ирму. На  шее  у  нее  висело  золотое
распятие. Ирма пришла на процесс с одной-единственной целью  -  не  дать
этой женщине получить право опеки над Керри и Грейси.
   И она была готова сказать все что угодно,  только  бы  добиться  этой
цели и помочь своему любимому хозяину Декстеру  Портино.  Двадцать  пять
лет она заботилась о Декстере, а в последние  пять  лет  ей  приходилось
мириться с присутствием этой женщины, отодвинувшей Ирму на второй  план.
Но сейчас ее время пришло.  Ирма  положила  руку,  покрытую  коричневыми
пятнами, на Библию и высоким голосом повторила слова  присяги.  Говорила
она нараспев, с сильным испанским акцентом.
   Сэм Голдфарб с ободрением посмотрел на нее и улыбнулся.  Затем  тихим
голосом начал задавать вопросы.
   - Пожалуйста, назовите ваше имя и род занятий, - сказал он.
   Ирма начала свои  показания  с  того,  что  повторила  все  сказки  о
"ненормальном"  образе  жизни  Энн.  В  ней  говорила   обида,   поэтому
последующие три часа она рассказывала о том, что у  Энн  нет  ни  одного
положительного качества. Она понимала, что если  скажет  об  Энн  что-то
хорошее, то та немедленно получит право опеки над двойняшками. Для  Ирмы
это была война.
   Энн не слушала, о чем говорила Ирма. Она  думала  о  дочерях.  Грейси
стала нервной и взвинченной, она плакала по малейшему  поводу.  Ее  лицо
осунулось, и она начала заикаться. Керри плохо ела, у  нее  уже  торчали
ребра. По ночам ее мучили кошмары.
   Девочка стала бояться темноты. Прошедшей ночью Энн не ложилась  спать
почти до рассвета, она сидела с детьми, утешая и успокаивая  их  до  тех
пор, пока они не перестали всхлипывать и заснули, свернувшись клубочком.
   Ирма продолжала давать показания.
   - Девочки молились Богу, Ирма?
   - Да, ваша честь, но она никогда не читала молитв  вместе  со  своими
детьми. Это я научила их всем  молитвам,  -  сказала  она  и  заплакала,
теребя пальцами распятие. - Она никогда не водила их в церковь.
   Ни разу после их крещения.
   - Возражаю, ваша честь, - подал голос Пирс.
   - Миссис Родригес, пожалуйста, отвечайте на вопросы, -  нахмурившись,
произнес Хотхорн.
   - В доме миссис Портино много книг?
   - Много, очень много, - ответила Ирма и сардонически улыбнулась.
   - Вы могли бы сказать, что это за книги?
   - Да, конечно. Все они о дьяволе. Да, о дьяволе. - Ирма перестаралась
и допустила промах. - Она плохая мать.
   Энн покачала головой, как бы протестуя  против  последнего  заявления
Ирмы.
   - Протестую, ваша честь, - снова заявил Пирс.
   - Принимается.
   Энн крутила кольцо с бриллиантом на безымянном пальце левой руки.
   Сэмюэл Голдфарб положил  руки  на  массивный  деревянный  барьер,  за
которым сидела Ирма.
   - Я понимаю, что вам нелегко, Ирма, - сказал он, с симпатией глядя на
свидетельницу. - Скажите, вы никогда не находили чего-нибудь  необычного
в платяном шкафу миссис Портино? - Он злорадно усмехнулся.
   - Да, да, находила. - Ирма извлекла из сумочки четки и  стала  быстро
перебирать их своими толстыми пальцами.
   - А вы могли бы сказать суду, что...
   - Куклу вуду, истыканную булавками, - перебила она Голдфарба. - Куклу
с  волосами  и  ногтями  мистера  Портино!  Она  хочет  извести  его!  -
прокричала Ирма.
   Энн вопросительно посмотрела на Декстера, затем на судью Хотхорна.
   - Протестую, протестую! - закричал адвокат Пирс.
   - Принимается, - кивнул Хотхорн.
   - Она ведьма! Это черная магия! - Речь Ирмы даже стала  бессвязной  -
ей ужасно хотелось выговориться. -  Она  ведьма,  -  повторила  женщина,
театрально воздев вверх руки с распятием. Ее слова звенели в воздухе.
   Зал зашумел. Газетчики принялись лихорадочно строчить что-то в  своих
блокнотах. Судья Хотхорн поднял молоток.
   Лицо Энн стало мертвенно-бледным - рассказ Ирмы казался ей  абсурдом.
Ирма не  удержалась  от  улыбки,  заметив,  какой  эффект  произвело  ее
последнее заявление. Декстер изобразил на лице страдание.
   - Тишина, тишина в зале суда!  -  строгим  голосом  прокричал  судья.
Затем он объявил перерыв. Энн вышла из зала  вслед  за  Пирсом,  который
буквально вылетел в коридор, дрожа от негодования.
   - Энн, ты  просто  обязана  рассказать  в  суде  об  этой  истории  с
Декстером и четырнадцатилетней девочкой, - прошипел он. Он  был  зол  на
Энн. Из-за ее нерешительности они проигрывали процесс.
   - Я не могу.
   - Ты должна, Энн.
   - Все равно никто не поверит показаниям Ирмы.
   Это же абсурд.
   - Поверят, можешь не сомневаться. Они же  поверили  медиуму,  который
сказал, что готовил колдовское зелье  по  твоему  заказу.  Они  поверили
слуге, который рассказывал, что видел,  как  ты  занимаешься  любовью  с
инструктором Декстера по теннису. Они верили всем, кто давал показания в
пользу Декстера.
   Энн, ты совершаешь серьезную ошибку. Ты видела выражение лица  судьи?
Я его давно знаю. После сегодняшнего  он  мысленно  уже  смешал  тебя  с
грязью.
   И если ты не решишься облить Декстера той же грязью - считай, что  мы
проиграли.
   - Я не буду выдвигать обвинения  против  отца  Керри  и  Грейси.  Это
невозможно. Нужно быть  честной,  и  все  уладится.  Если  бы  все  были
честными,  ничего  бы  не  случилось.  Я  откровенна,  и  этого   вполне
достаточно.
   - Слушай, тогда хотя бы согласись, чтобы дети дали показания  о  том,
сколько времени они проводили с тобой, и о том,  каковы  их  религиозные
взгляды.
   - Нет. Я не допущу, чтобы они прошли через все это. Это  разрушит  их
психику. Да и судья не поверит всем этим идиотским выдумкам...
   Энн повернулась и направилась к выходу на улицу. Ее  высокие  каблуки
громко стучали по мраморному полу. Декстер стоял у фонтана и смотрел  на
нее.
   Она держалась все так же  независимо.  И  эта  независимость,  как  и
всегда, задевала его. Но она заботилась прежде всего о детях, и  в  этом
была ее слабость.
   Декстер усмехнулся и смахнул ворсинку с лацкана пиджака.
 
*** 
 
   Было  одиннадцать  тридцать.  Судья  Хотхорн   вновь   призвал   всех
присутствующих к порядку.
   У Пирса не было возможности подвергнуть Ирму с ее показаниями  против
Энн процедуре перекрестного допроса. Шаркающей походкой он приблизился к
свидетельнице и спросил:
   - Как вы считаете, дети любят свою мать?
   - Детям опасно  жить  с  ней!  -  выпалила  Ирма.  -  Они  в  большой
опасности. - Казалось, слова этой женщины были пропитаны ядом. -  О  них
заботилась только я, - продолжала она, вздрагивая всей своей тушей, -  а
она учила их колдовству.
   -  Пожалуйста,  отвечайте  только  на  заданный  вопрос,   -   строго
проговорил Пирс.
   После  перерыва  прошло  еще  несколько  часов  судебного  заседания.
Наконец  в  качестве  вещественного  доказательства   номер   42   перед
присутствующими появилась та самая колдовская кукла. К  ней  прилагалось
заключение  экспертизы  о  том,  что  волосы   и   ногти   действительно
принадлежат  Декстеру  Портино.  Пирс   демонстративно   отвернулся   от
свидетельницы. Он мысленно  молил  Бога  о  том,  чтобы  показания  Ирмы
звучали абсурдно, - возможно, тогда ей не поверят.
   Но Пирс прекрасно  понимал:  все  присутствующие  поверят  показаниям
следующей  свидетельницы,  Инид  Четсмен.  Инид,  крупная  ширококостная
еврейка, осторожно села в свидетельское кресло  и  оправила  свою  серую
юбку. Ее макияж сегодня был  настолько  сдержанным,  что  Энн  не  сразу
узнала ее. Они были  знакомы.  Инид  пребывала  на  задворках  светского
общества Палм-Бич и горела страстным  желанием  стать  в  этом  обществе
своей.
   Инид начала давать показания с рассказа  обо  всех  богемных  друзьях
Энн:
   - Все ее приятели - сомнительные люди... Художники,  гомосексуалисты,
приверженцы  странных  религиозных  течений  -  ну,  знаете,  эти..,   с
полотенцами на головах.
   - С вами, - подсказал Голдфарб.
   - Протестую, ваша честь, - заявил Пирс.
   - Принимается, - ответил судья.
   Декстера передернуло при воспоминании о той ночи, которую он провел в
постели с этой красноречивой свидетельницей. Сейчас он надеялся лишь  на
то, что его усилия не пропали даром.
   - Однажды я заглянула в мастерскую Джейн Уитберн, - продолжала  Инид,
- Там была  и  Энн.  Они  обе  рассматривали  обнаженного  мужчину  и..,
обсуждали его достоинства.
   - Джейн просто собиралась сделать гипсовую скульптуру,  -  прошептала
Энн своему адвокату, в то время как по залу прокатился гул.
   - Заседание переносится на завтра, на  десять  тридцать,  -  произнес
Хотхорн, и журналисты бросились к своим печатным машинкам.
   Судебные приставы пытались прикрыть Энн, когда она вышла на  улицу  и
попала в гудящую толпу религиозных фанатиков.
   Какая-то женщина с перекошенным от негодования лицом крепко  схватила
Энн за плечо и закричала прямо ей в лицо:
   - Ты - дочь дьявола! В тебе нет Господа!
   Энн молча посмотрела на нее. Судьба и Декстер свили ей такую  толстую
и липкую паутину, из которой ей уже не вырваться.
 
Прошлое 
 
   Энн стояла в просторной лоджии, отделанной белым  мрамором,  и  ждала
Джейн. Журчание прохладной воды в фонтане успокаивало ее.
   В мыслях она находилась в белом с бежевым четырехэтажном здании  суда
на улице Клематис. Энн думала о том, что у этого здания какая-то  особая
аура - аура власти. Человеческие чувства и страдания жили и умирали  там
ежедневно. И некоторые люди играли там роль богов.  Она  надеялась,  что
решение суда по их делу будет вот-вот вынесено.
   Ожидание становилось невыносимым.
   На этом процессе Декстер смешал ее с грязью, используя все  возможные
средства из своего арсенала. Реджинальд Пирс, адвокат Энн, очень  злился
на нее за то,  что  она  отказывалась  рассказать  в  суде  о  случае  с
малолетней. Но она не могла сделать этого из-за Керри и Грейси. Энн была
убеждена: мать не должна чернить отца в глазах детей. Во всяком  случае,
в глазах малолетних детей.
   Словно погрузившись в  сон,  Энн  вернулась  к  воспоминаниям  о  том
ужасном вечере. Она вернулась с занятий по верховой езде немного раньше,
чем обычно. Отправилась в домик для гостей, чтобы  поставить  там  букет
роз, и застала Декстера в постели с  четырнадцатилетней  Терри,  которую
несколько раз нанимали в качестве няни для девочек.
   От увиденной  сцены  у  нее  перехватило  дыхание,  а  сердце  бешено
заколотилось. Она раскрыла рот, но не смогла вымолвить ни слова.  Что-то
мешало ей говорить, а душа ее билась, словно птица, попавшая в клетку  и
тщетно пытающаяся прорваться сквозь металлические прутья.
   Энн выскочила из комнаты и побежала к  озеру  Трейл.  Ее  глаза  были
полны слез. Она знала о двух других подобных грешках Декстера  и  молила
Бога о том, чтобы Он дал ей силы пережить это. Она считала, что  главное
- сохранить семью, а Декстер  с  его  похождениями...  Впрочем,  забыть,
простить ему это она не смогла бы.
   Энн думала о Керри и Грейси и представляла  их  в  четырнадцатилетнем
возрасте в постели с человеком, который мог бы годиться им в  отцы.  Она
наклонилась - ее чуть не вырвало при этой мысли.
   Энн постаралась взять себя в руки и выпрямилась. Слишком много  всего
произошло, и слишком многое оставалось непонятным. Все  было  как-то  не
правильно, и она не знала, как это исправить.
   Энн откашлялась. Она услышала  шаги  Джейн,  которая  направлялась  к
фонтану.
   Подруги обнялись.
   - Как девочки? - поинтересовалась Джейн.
   - Хорошо, - ответила Энн. - Мне уд