остей   из   Европы,   всех   известных   особ,   которые
присутствовали на  этом  благотворительном  вечере,  и  с  удовольствием
отметил, что фотографы кружатся вокруг Энн, как мухи вокруг меда.
   В первые годы их брака Декстеру нравилось общаться с Энн. То, как она
смотрела на окружающий мир, помогало ему увидеть многие вещи  по-новому;
жизнь снова заиграла для него яркими красками, стала  более  насыщенной.
До появления Энн в его жизни Декстер замечал вокруг только то, что могло
воскресить его давние переживания  или  потешить  уязвленное  самолюбие.
Вместе с Энн он увидел многое совершенно  в  ином  свете.  Но  их  общий
взгляд на жизнь постепенно начинал размываться. Он знал, что  в  отличие
от Энн ему не дано уметь отключаться от внешнего мира,  созерцая  что-то
внутри себя. И он не мог, как она, смотреть на что-то только потому, что
ему нравилось смотреть. Суть многих явлений оставалась скрытой от  него.
А Энн могла помочь ему увидеть невидимое. И за это он постепенно начинал
ее ненавидеть.
   - Вы выглядите восхитительно, -  сказал  человек  полутора  метров  в
высоту и столько же в ширину, похожий на шар. В  его  речи  чувствовался
сильный британский акцент. Он взял Энн под руку и повел к своему  столу,
чтобы она поздоровалась с его гостями.
   Ее появление было встречено бурными и радостными возгласами.
   - Давайте все вместе... А почему бы нам не пойти  потом  на  улицу...
Давайте...
   Энн оглянулась на Декстера. Когда она увидела людей, окружавших  его,
на  ее  лице  на  мгновение  появилось  печальное  выражение.  Лица  его
спутников, казалось, замерзли в натянутых улыбках.
   Декстер помрачнел, направился к бару с пустым бокалом в руке и  молча
поставил его перед барменом, чтобы тот наполнил его. В нем начинал тлеть
уголек зависти.
   Декстер поправил бабочку и подумал, что  Энн  хорошо  выполняла  свои
обязанности. Она была прекрасной хозяйкой на  приемах,  не  упускала  из
виду ни одной мелочи. Она создала роскошный интерьер в его доме, живой и
красочный, подчеркнув его букетами из сада и оранжереи. Она помогла  ему
в его светских обязанностях. Но кто, черт возьми, дал ей право  обходить
его  самого?  Положение  выходило  из-под  контроля.  Кажется,  ее  пора
осадить, подумал Декстер, и его глаза засверкали стальным блеском.  Пора
задать ей хорошую трепку. А то ей все слишком легко  дается.  Все,  чего
она добилась в жизни, достигнуто без особых усилий  с  ее  стороны.  Она
даже получала при этом удовольствие. Почему она так легко находит  общий
язык со всеми? И сейчас, и раньше?
   Несмотря на  самонадеянность  и  самоуверенность  Декстера,  он  явно
ревновал и испытывал чувство горечи. Он задумался,  склонив  голову  над
своим бокалом вина.
   Заиграл оркестр под управлением Лестера Ланина.
   - Декстер, ты выглядишь так, будто собираешься придушить  кого-то,  -
послышался голос Патриции Монтегю, еще одной  вдовы,  с  которой  нельзя
было спорить, если ты пытаешься достигнуть успеха  в  светском  обществе
Палм-Бич. - Я только что вернулась из клиники Пола Пихана в  Виви.  Тебе
тоже следует там отдохнуть, пока морщины не превратили твою физиономию в
карту автомобильных дорог США!
   Брови Декстера соединились в  одну  линию,  но  он  выдавил  из  себя
улыбку, извинился и направился в сторону  туалета.  Да  кто  она  такая,
спрашивал он себя.
   Такой же мешок из кожи с костями, как и все, но считает,  что  вправе
меня поучать. Он подумал,  что  все  эти  светские  сирены,  которым  он
всячески старался угодить в течение многих лет,  были  настолько  слепы,
что ни разу не заметили того холодного цинизма, который скрывался за его
обходительностью,  ни  разу  не  почувствовали  убийственного  сарказма,
который сквозил в его льстивых комплиментах. Впрочем,  они  не  замечали
даже глубокой ненависти, которая горела в его глазах, когда на его  лицо
была натянута маска уважения и почтительности.
   Декстер мыл руки и разглядывал себя в зеркале. В  свете  яркой  лампы
морщины казались резче и глубже. Черт, как это  отвратительно,  что  ему
уже сорок.
   А Энн... Она так уверена в себе и так независима, думал он. Она так и
не послушалась его и собирается на съемки в Египет на  целый  месяц.  Да
еще и детей  с  собой  хочет  забрать.  Подумывает  даже  о  том,  чтобы
отправиться во Вьетнам за демаркационную линию.
   Господи, это так может навредить его связям в Белом доме! Она  часами
просиживает в своей студии, совершенно не думая о нем и его  делах.  Она
стала приглашать в дом каких-то художников, которые никак не могли найти
общего языка с его друзьями. А  еще  эта  Джейн  с  ее  снисходительными
интонациями, которые так бесят его. Геморрой, а не баба!
   - Декстер, мне нужно поговорить с вами, -  бесцеремонно  прервал  его
размышления Харрисон Конрад. Этот красивый молодой  человек  -  владелец
сети местных ресторанов был известен тем, что в противоположных флигелях
своей  усадьбы  содержал  молоденьких  мальчиков  и  девочек.   Сам   он
предпочитал мальчиков,  а  девочек  держал  для  своих  клиентов.  -  Вы
представляете, Линда Розенблюм старается устроить своего сына в  детский
бальный класс! - возмущенно заявил он.
   - Можете рассчитывать на мою поддержку, Харрисон, -  сказал  Декстер,
сразу уловив суть дела. - Ведь этот класс посещают и мои девочки.
   То, что он окажет поддержку Харрисону, станет еще одним камешком  той
противоречивой мозаики, из которой состояла его жизнь в Палм-Бич.  Он  и
любил, и  ненавидел  этот  город  одновременно.  Ненавидел  за  то,  что
когда-то Палм-Бич отверг его. Но любил за то, что в нем терпеть не могли
евреев. Теперь он мог отомстить за смерть своего отца.
   - Вы же знаете, Харрисон, я сделаю все, чтобы их  не  было  на  нашем
острове. - Его зрачки расширились от ненависти, когда он  заметил  среди
гостей человека с большим еврейским  носом.  -  Они  хитры,  коварны,  а
способ, которым они...
   - Простите, - сказала Энн, - но Малколм Розенблюм  -  друг  Грейси  и
Керри, хороший друг, он часто бывает у нас дома. -  Ее  глаза  угрожающе
сверкали, щеки покрыл румянец  негодования.  Декстер  понимал,  что  она
сдерживается из последних сил. - Бог мой, вы жестоки,  как  нацисты!  Не
хотела бы я, чтобы такие, как вы, решали судьбы людей в  день  Страшного
суда!
   - Простите уж  нас,  грешных,  -  сказал  Декстер,  сцепив  ладони  и
напустив на лицо покаянный вид.
   При этом его насмешливые глаза  посмотрели  на  Энн  так,  словно  он
заглядывал в самые скрытые уголки ее души.
   - Я уверен, что Малколм - замечательный мальчик, - произнес Харрисон,
- но дело не в этом, Энн. - Он говорил таким  лишенным  эмоций  голосом,
словно речь шла о погоде, а не о живых людях.
   В нем не чувствовалось ни тени раскаяния. Его  голос  вызывал  у  Энн
глубокое отвращение.
   Она знала, что Декстер терпеть не может евреев.
   И не могла простить ему этого, хотя и понимала, что причиной было то,
что Декстер не чувствовал себя органично своим в высшем  обществе.  Если
ей когда-нибудь удалось бы уговорить его поехать с ней в одну из  стран,
в которых она работала, может быть, даже в Израиль...
   - Харрисон прав, - твердо сказал Декстер, - дело не в Малколме.  Дело
в том, что мы не имеем права допустить, чтобы Палм-Бич стал  каким-то..,
каким-то...
   - Грязным, - подсказал Харрисон.
   - Именно, - согласился Декстер.
   - А мне кажется, - с чувством  сказала  Энн,  -  что  он  и  так  уже
достаточно замаран.
   Разговоры вокруг них стихли, гости слушали, о чем идет спор.  Декстер
уставился  на  жену.  Больше  всего  на  свете  он  не  любил  публичных
скандалов. Он подумал, что, если Энн скажет  еще  хоть  одно  слово,  он
ударит ее. Она посмотрела на него  в  упор.  Ее  взгляд  был  достаточно
жестким. Но, оценив ситуацию, она  грациозно  повернулась  к  гостям  со
словами:
   - Давайте займем места, а то, кажется, мы отвлекли внимание  зала  от
Лестера и его оркестра.
   Декстер согласно кивнул, но выражение его лица говорило о  том.,  что
его разговор с Энн еще не закончен.
   Все расселись по местам, поднялся занавес. Невысокая изящная  девушка
с копной каштановых волос, сидевшая рядом с Энн,  наклонилась  к  ней  и
прошептала:
   - Хочешь риталина?
   Девушку звали Ингрид, выглядела она  довольно  потрепанной,  хотя  ей
было всего двадцать пять. Проглотив белую пилюльку, она продолжила:
   - Я так устала от этого. Как ты можешь их  выносить?  Одни  и  те  же
надоевшие лица каждый вечер - шампанское  в  "Табу",  ужины  в  "Нандо",
танцы в "Колони". Если мне еще раз придется сделать эпиляцию ног воском,
я, наверное, умру.
   Энн отказалась от наркотика, но вопрос Ингрид заставил ее задуматься.
В самом деле, как она все это выдерживает? Может быть,  ей  это  удается
лишь потому, что усталость - это такое состояние души и тела, которое ей
было мало  знакомо.  Она  умела  мечтать  и  фантазировать,  поэтому  ей
удавалось мысленно отправиться куда угодно и в любой момент.
   Декстер чуть повернул голову и посмотрел на Энн.
   По выражению ее лица он  понял:  она  опять  находится  где-то  очень
далеко в  своих  мыслях,  в  которых  ему  нет  места.  Это  лишний  раз
доказывает - ей в высшей степени наплевать, что говорит и думает он  или
кто-то другой в этом зале. Его черные глаза угрожающе сверкнули.
   А Энн на самом деле думала о Декстере - о  его  холодной  и  зловещей
красоте, красоте ледяной скульптуры. Она взглянула вверх на  хрустальную
люстру, с которой, казалось, спускались тысячи светлячков и кружились  у
нее над головой.
 
Прошлое 
 
   Джейн лежала полностью обнаженная, если не  считать  белых  хлопковых
перчаток на руках, намазанных  кремом  "Пондс",  на  массажном  столе  у
бассейна в ее новом доме.
   Ее мать не поладила с Полом, поэтому ей  пришлось  купить  прелестный
старинный особняк, построенный еще в 1900 году в колониальном стиле. Она
сделала в доме капитальный ремонт. Трехэтажный, из  кипарисовых  бревен,
скрепленных клиньями, он был обшит  деревянными  панелями,  на  окнах  -
ставни, на фасаде - прочие атрибуты начала  века.  Красивейший  ландшафт
был чудесным  дополнением  особняка:  сад  с  орхидеями  всех  цветов  и
оттенков, гардениями и величественными платанами  под  окнами.  Вход  на
длинную кирпичную веранду был  затенен  зарослями  цветущего  жасмина  и
сандалового дерева.
   В доме - высокие потолки, украшения в виде кружевной  резьбы,  желтые
сосновые полы. Обставлен  старинной  английской  мебелью  в  деревенском
стиле, обтянутой тканью, рисунок на  которой  выполнен  по  специальному
заказу. Стены украшали антикварные ковры.  Интерьеру  этого  уникального
строения был посвящен один из номеров журнала  "Архитекчерал  дайджест",
полный восхищенных оценок стиля, названного "благородная ветхость".
   Парадоксально, но ветхость дому скорее придавали не шкафы и буфеты, а
собаки, которые жили в  доме  Джейн:  три  Лабрадора,  две  борзые,  две
немецкие овчарки и две таксы. Пожилые  псины  лениво  валялись  на  всех
креслах  и  диванах  под  вентиляторами,  размещенными  на  потолке,   -
кондиционера в доме не было.
   Энн сидела в одних трусиках от полосатого купальника в тени  большого
зонта кремового цвета и смотрела, как Керри и Грейси играют в  сквош  на
лужайке, примыкающей к дому. Нещадно палило солнце.
   - Знаешь, я обила свою спальню тканью в  цветочек,  включая  двери  и
дверные ручки, - заговорила Джейн с  массажного  стола.  -  А  позавчера
утром  с  изрядного  похмелья  я  не  смогла  найти  дверь   в   ванную,
представляешь? - она немного поколебалась, а потом  вновь  обратилась  к
Энн:
   - Энн, спустись на землю, на нашу грешную планету, - с этими  словами
она махнула рукой массажистке, отпустив ее.
   На лице Энн было выражение, которого Джейн раньше у  нее  не  видела.
Какая-то отрешенность, как будто она жила в другом, недосягаемом мире, и
какая-то жесткость и пассивность.
   С кошачьей грацией Энн повернула свое красивое  лицо  и  через  плечо
взглянула на подругу.
   - Декстер так изменился в последнее  время.  Он  не  хочет,  чтобы  я
работала и путешествовала, - с горечью сказала она.
   - Мне кажется, что с его стороны очень глупо и  самонадеянно  ожидать
от тебя, ходячего урагана, желания  привязать  себя  к  Палм-Бич.  Здесь
живут только люди, чьи души заключены в тюремные  камеры,  созданные  их
собственными руками, - сказала Джейн, заворачиваясь в большое  цветастое
парео.
   - Он стал каким-то показательно удачливым, - сказала Энн. -  А  занят
он тем, чтобы убрать своих конкурентов. Для него  это  как  скачки,  как
спортивное состязание. Он сначала оказывает им помощь в трудную  минуту,
а потом уничтожает.
   Джейн налила зеленого японского чая в две чашки.
   - Однажды он попросил меня дать показания в его пользу  на  одном  из
судебных процессов, - продолжала Энн. - Я,  конечно,  отказалась,  а  он
пришел в ярость. Зачем ему это, Джейн? Зачем  ему  нужны  эти  низкие  и
постыдные способы добиться своего? - Она  смотрела  на  Джейн  взглядом,
полным отчаяния. - Мой счастливый брак оказался полным обмана.  Животная
физическая близость - и не более того. Все красивые и глубокие  чувства,
которые священными нитями связывают брак, между нами оборваны, - грустно
продолжала Энн. Она размешала сахар в чашке чая.  -  Взаимное  уважение,
доверие, симпатии, схожесть воззрений.., их больше нет. А может, никогда
и не было. Почему я  не  смогла  разгадать  его  раньше?  Где  была  моя
хваленая интуиция?! - воскликнула она.
   - Знаешь,  единственное,  чем  мы  все  наделены  при  рождении,  это
невинность и доверчивость, - сказала Джейн, глядя на двойняшек,  которые
пытались незаметно подкрасться  к  серой  белке,  сидящей  на  банановом
дереве.  -  Ты  не  могла  ничего  знать  заранее.  Нет   ничего   более
обманчивого, чем внешность человека. Все мы стараемся  выглядеть  лучше,
чем есть на самом деле. Наш физический облик - лишь маскировка того, что
мы представляем собой внутри. Все мы просто организмы, которые не  могут
быть поняты ни друзьями, ни врагами, - с этими словами она потянулась  к
своей сумочке, сплетенной из соломки, и достала очередную пачку сигарет.
   - Ну.., не знаю, - пробормотала Энн. - Даже не могу объяснить, что со
мной происходит. Я чувствую, что  взволнована,  раздражена..,  испугана,
наконец, - продолжала она, снимая массивные солнечные очки  с  дымчатыми
стеклами. - У меня нет больше чувства юмора. Я ощущаю себя униженной. До
меня доходят слухи об оргиях в доме Харрисона...
   - Это похоже на правду,  -  вымолвила  Джейн,  засовывая  в  рот  две
сигареты с золотым фильтром.
   Прикурив их, она протянула одну Энн. - У  Харрисона  в  подвале  куча
наркотиков...  На  сумму,  намного  превышающую  все  его  состояние  на
банковских счетах. А как у вас с сексом?  -  спросила  она  и  увеличила
громкость приемника, чтобы дети не могли услышать  их  разговор.  Громко
зазвучала мелодия "Я не справлюсь с собой" группы "Фор Tone".
   - Знаешь, в последнее время он хочет только помочиться мне на  грудь,
- ответила Энн и почувствовала, как в ней поднимается  волна  усталости,
которая почти осязаемо становится выше и выше.
   - Как самец, который метит  свою  территорию,  -  заметила  Джейн,  в
удивлении  изогнув   бровь.   Она-то   прекрасно   знала,   что   именно
независимость и неуправляемость Энн вызвали  в  Декстере  дикое  желание
завладеть ею, захватить любой ценой  то,  что  казалось  непобедимым.  -
Тебе,  подруга,  надо  быть  поосторожнее.  У  него,  похоже,  появилось
чувство, что он с тобой не справляется. Твои теперешние подозрения - это
только цветочки... А ягодки...  -  Джаг,  один  из  псов  Джейн,  весело
прыгнул ей на ногу. Она взглянула на него и грозно продолжила:
   - Почему ты с ним не разведешься?
   - Вот причины. Бегут сюда, - ответила Энн, кивком  головы  указав  на
двойняшек, которые мчались по направлению к ним. - Я боюсь того, что  он
может сделать.
   - А что он может сделать? Тебе же не нужны его деньги, верно?
   - Нет, конечно. Дело не в деньгах.
   - Ты боишься, что он будет бить тебя, Энн?
   - Вообще-то он и это может, но я опасаюсь другого.
   - Тогда я просто не понимаю...
   - Я боюсь, что он отберет у меня детей. И сделает для этого все,  что
в его силах.
   - Но это глупо, - возразила Джейн. - Он и не захочет...
   В этот момент к ним подбежали двойняшки. Грейси первой  забралась  на
колени матери, а Керри весело спросила:
   - Тетя Джейн, можно мы поиграем в крикет?
   - Конечно, девочки. Молотки в домике у бассейна, - ответила  Джейн  и
проводила их взглядом, когда они унеслись прочь. - Ты только взгляни  на
их сандалии!
   - Я купила им две пары  -  одну  желтую  и  одну  розовую,  -  начала
объяснять Энн, - а они просто поменялись, и теперь у каждой разноцветная
пара.
   Педиатр говорит, что мне следует покупать им одежду разных  цветов  и
фасонов, но что мне делать, если  они  сами  хотят  одеваться  абсолютно
одинаково?  Они  даже  оставляют  незастегнутыми  одинаковое  количество
пуговиц, так стоит ли насильно отучать их от этого?
   - Декстеру  они  не  нужны,  Энн.  Во  всяком  случае,  без  тебя,  -
продолжила разговор Джейн.
   - Но они же очаровательные дети, - сказала Энн задумчиво.
   - Они прелестные дети, - подтвердила Джейн и решила, что  ее  подруге
пора попробовать на себе  новое  косметическое  средство.  Она  вытащила
коробку из сумки и сказала:
   - Это вулканический пепел.
   Энн вытерла лицо и продолжила:
   - В последнее время Декстер делает  подарки  только  Керри.  Кажется,
чувства Грейси его совершенно не беспокоят. - Энн протерла кожу лица.  -
Хорошо, что у них нет чувства ревности друг к другу.
   - Это все потому, что Грейси очень похожа на тебя, - сказала Джейн  и
начала втирать в кожу Энн коричневую пахучую жижу.
   - Они обе похожи на меня,  -  ответила  Энн,  улыбнувшись,  -  причем
похожи совершенно одинаково.
   - Нет. Грейси больше похожа на тебя. Постарайся  не  улыбаться,  пока
это не высохнет. А как ты  решила  проблему  с  фотографированием  твоих
детей для благотворительного показа мод? - спросила Джейн, вытирая руки.
   - Декстер очень расстроился, когда я этого не разрешила.
   - Да. Ему бы на театральных подмостках  выступать.  Я,  например,  не
могу понять стремления выставить своих детей под камеры репортеров.  Что
у него творится в голове?
   Джейн всмотрелась  в  лицо  подруги.  Это  не  было  лицо  замученной
женщины. Скорее, лицо женщины, которая понимала, что страдает, но знала,
ради чего.
   - А кто  не  успел  -  тот  опоздал!  -  крикнула  Джейн  Двойняшкам,
бросилась к ярко-голубому океану и забралась на огромную  светло-зеленую
надувную лягушку.
 
Настоящее 
 
   Грейси проснулась на рассвете и лежала в постели, слушая пение  птиц.
Ей не спалось - хотелось взять ручку и бумагу  и  записать  то,  что  ей
снилось, пока все это было еще свежо в памяти. Мама  когда-то  говорила,
что стоит вести дневник. Грейси так и  делала,  правда,  она  записывала
впечатления  о  событиях,  которые  действительно  имели  место.  Но  со
временем ее сны стали даже более яркими, чем действительность.
   В прошедшие недели ей снилось так  много  кошмаров,  а  когда  Грейси
писала, то успокаивалась. А успокоившись, она уже могла думать о  других
событиях, более счастливых. Сейчас ее мысли вернулись к сестре.
   Керри исправно посещала ее каждый день,  переполненная  впечатлениями
от того, что живет у отца.
   Керри  была  неисправимой  оптимисткой,  она   органично   не   могла
воспринимать всерьез любую  сложную  проблему,  ссору  или  склоку.  Она
всегда была в приподнятом настроении и  старалась  внушить  Грейси,  что
жизнь прекрасна. На лице Грейси  появилось  подобие  улыбки,  когда  она
вспомнила,  что  делала  сестра,  чтобы  развеселить  ее.   Она   широко
заулыбалась, когда в комнату вошла Керри.
   - Привет, сестренка