ь  с
Костей, обнявшись, на диване, пить  пиво  и  спорить,  что  смотреть  по
телевизору.
   Костя перехватил мой взгляд, и стало ясно, что ему  тоже  расхотелось
ехать. И конечно же, он сразу рассердился, надулся и стал искать, к чему
придраться. И нашел.
   - Надеюсь, ты собираешься переодеваться? - брюзгливо спросил он.
   - Нет, я уже одета.
   Я  не  собиралась  раздражаться  на   него   и   отвечала   предельно
благожелательно. Это его еще больше проняло.
   - Ты решила ехать в домашнем платье?
   - Я не ношу это платье дома.
   - Для дома оно недостаточно хорошо, а на званый обед в самый раз?
   -  Во-первых,  это  платье  достаточно  хорошо  для  званого   обеда;
во-вторых, званый обед будет на даче; а в-третьих, я готова  переодеться
во что скажешь...
   С этими словами я потянула вниз "молнию". В  глазах  Кости  мелькнуло
паническое выражение, он облизал мгновенно высохшие губы и махнул рукой:
   - Едем в этом...
   Его голос звучал хрипло, и я поняла, что, если бы  потянула  "молнию"
вниз еще на несколько сантиметров, мы бы остались дома.
   С сознанием заслуженно одержанной победы я сидела на  заднем  сиденье
машины и любовалась пейзажем за окном.
   Иногда я переводила взгляд на затылок Кости, и меня окатывало чувство
владелицы ценной собственности.
   Короче, хорошее было утро. И начало дня было хорошее.
   Мое легкое открытое платье с  широкой  длинной  юбкой  из  немнущейся
ткани как нельзя лучше подходило к обстановке. Я ходила  по  прекрасному
саду, присаживалась  на  траву  и  даже,  подобрав  юбку,  побродила  по
мелководью, когда гости догуляли до  берега  реки,  текущей  по  границе
владений.
   Большинство дам, нарядившихся для званого обеда В узкие платья, чулки
и туфли на каблуках, откровенно мучились и радостно бросились  к  столу,
накрытому на широкой открытой веранде, по первому зову.
   Обед  был  прекрасен  и  ужасен.  Прекрасен  -  качеством,  ужасен  -
количеством. Все было настолько вкусно, что я под  насмешливым  взглядом
мужа-аскета набила брюхо, как удав, и совершенно осоловела.
   Когда еле живых гостей выпустили из-за стола, я медленно, стараясь не
раскачивать свой живот, выползла в сад и побрела в глубь его,  выискивая
глазами не очень заметное местечко. Мне повезло. На полянке,  окруженной
кустарником, кто-то оставил надувной матрац.  Я  затащила  его  в  глубь
кустов, прилегла в тенечке и блаженно предалась сиесте.
   Продремав некоторое время  и  отдав  дань  пищеварению,  я  поднялась
совершенно  бодрой.  Мне  все  нравилось,  только  несколько  беспокоило
сознание забытого долга, когда я вспомнила, что пребываю в  этом  раю  в
качестве жены.
   Открыв  сумочку,  я  достала  косметичку  и,  глядя  в  зеркальце   в
пудренице, привела себя в порядок.
   Свежий воздух, здоровый сон, неторопливая нега, разлитая в воздухе, -
все это необыкновенно благотворно  подействовало  на  цвет  моего  лица.
Установив это, я в самом лучшем состоянии  духа  отправилась  на  поиски
своего мужа.
   Я шла по  гаревой  дорожке  к  дому  и  вертела  головой,  выглядывая
господина Скоробогатова, когда из-за поворота раздался смех,  который  я
сразу узнала. Я слышала этот смех несколько раз: когда  зарегистрировали
первое предприятие мужа; когда он впервые добрался  до  пятой  лунки  на
поле  для  гольфа;   когда   на   Лондонской   бирже   поднялись   акции
контролируемого им международного концерна,  -  короче,  так  коротко  и
горделиво смеялся господин Скоробогатов, празднуя победу.
   От любопытства  я  почти  бежала.  Мне  хотелось  присутствовать  при
очередной победе мужа.
   Мы столкнулись лицом к лицу. Костя вышел из-за угла,  крепко  обнимая
тонкую талию длинноногой, очень ухоженной девицы,  приподнявшей  к  нему
улыбающееся юное лицо.
   Я подумала, что Косте всего сорок три, а мне целых сорок восемь, и мы
из разных поколений. И еще я  подумала,  что  наши  отношения  в  первую
очередь (а может быть, всего лишь) деловое соглашение. Это  помогло  мне
улыбнуться побледневшему Косте, который стоял, опустив руки, и  девушке,
глядящей мне прямо в  глаза  с  безграничным  нахальством  победительной
молодости.
   - Гуляете? - приветливо осведомилась я. - Ну и правильно. А  я  часок
прикемарила в кустиках.
   Что-то развезло. Да и то сказать, годочки-то не ваши, не молодые.  Ну
гуляйте, гуляйте, а я пойду чаю поспрошаю.
   И, махнув им  ручкой,  направилась  к  дому.  Костя,  что  совершенно
естественно, остался с юной леди, а не кинулся вдогонку  за  престарелой
женой.
   Он присоединился ко мне, когда я в компании  хозяйки  дома  методично
наливалась чаем с коньяком, а может, коньяком с чаем, и  преуспела  так,
что решила (была вынуждена решить) остаться ночевать, о чем  и  сообщила
изменнику тоном, исключающим возможность дискуссии.
   Большую часть ночи мы с хозяйкой  провели  в  беседе  на  тему  нашей
загубленной  жизни.  Беседа  сопровождалась  обильным  слезотечением   и
запивалась чем-то из граненой литровой бутылки.

***

   Утром я без всякого удивления обнаружила на веранде  Юру.  Он  привез
меня домой, выдал все, что требовалось для  снятия  похмелья,  дождался,
когда я приму душ и оденусь, и доставил в офис.
   Я явилась туда в свежем платье, но с Несколько помятым лицом и слегка
сдвинутым сознанием.
   Господин Скоробогатов в кабинете был не один, поэтому мой вид оставил
без комментариев,  но  и  доброжелательности  не  проявил,  демонстрируя
подчиненным, что строг и поблажки не дает никому (включая родную  жену).
Подчиненные поняли и прониклись, а будучи отпущены, потянулись к  выходу
гуськом, понуря головы.
   Я же уселась у стола и независимо закинула  ногу  на  ногу.  Я  бы  и
закурила назло господину Скоробогатову, не терпящему  табачного  дыма  в
своем кабинете, но боялась, что  с  бодуна  меня  поведет  от  сигареты.
Падать же, бледнея, со стула сегодня что-то не хотелось.
   Костя смотрел на меня холодными и голубоватыми, как арктические льды,
глазами и о чем-то напряженно размышлял.  Наконец,  не  отводя  от  меня
взгляда, он пододвинул к себе конверт, лежавший до этого на краю  стола,
и спокойно приказал:
   - Лена, тебе необходимо срочно лететь в Женеву.
   - Зачем? - Я была обескуражена, поскольку ждала совсем других слов.
   - Пройти курс лечения в клинике омолаживания.
   Мне показалось, что в меня попал разряд молнии.
   И меня убило громом. Он что, с ума сошел? Вот так прямо мне  об  этом
говорит! Я настолько ошалела, что лишилась чувств. Всех  сразу.  Поэтому
ответила спокойно, без эмоций:
   - Хорошо. Когда я должна лететь?
   - В пятницу. В этом пакете все необходимые бумаги и телефон человека,
к  которому  следует  обратиться.  Я  сейчас  уезжаю  в  Питер.   Приеду
послезавтра утром прямо к тебе.  Пожалуйста,  будь  дома.  Мы  обо  всем
переговорим.
   Его лицо оставалось задумчивым,  он  постукивал  ребром  конверта  по
столу.
   Я перегнулась через стол, вынула из его  пальцев  конверт,  встала  и
вышла из кабинета.
   Вера  Игоревна,  секретарь  Скоробогатова,  сорокалетняя,  холеная  и
компетентная, взглянула на меня, и в ее непроницаемых  глазах  мелькнуло
что-то похожее на сочувствие.
   - Кофе? - предложила она почти дружески.
   - Спасибо. Не сегодня. Я пойду в баню.
   Ее тонкая бровь поднялась на полтора миллиметра, что означало  высшую
степень удивления.
   А я действительно пошла в баню. Есть в Москве такое  дивное  местечко
не для всех. И не потому, что  дорогое,  цены-то  как  раз  средние  для
подобных мест, а потому,  что  владелец  этого  оздоровительного  салона
очень тщательно фильтрует клиентуру.
   Меня к Вагизу, так зовут хозяина,  устроила  девочка,  с  которой  мы
вместе изучали испанский и французский на курсах при МИДе. Девочке языки
не  понадобились,  потому  что  она  отправилась  на  постоянное   место
жительства в Нью-Йорк и пытается освоить английский.
   Меня встретила Жанна -  одна  из  местных  кудесниц  -  и  всплеснула
руками:
   - Елена Сергеевна, на вас лица нет.
   - Скоро будет! - пообещала я. - Муж оплатил совершенно новое  лицо  в
женевской клинике омолаживания.
   - Счастливая! - позавидовала Жанночка, которой еще не  исполнилось  и
двадцати пяти. Глупышка...
   После нескольких сеансов в сауне,  массажа  и  бассейна  я,  усталая,
легкая и очень теплая, как снаружи, так и внутри - блаженное послебанное
состояние, - закуталась по примеру римских патрициев в кусок белой ткани
и переступила порог чайной комнаты.
   Здесь стояло несколько мягких  кожаных  кушеток  и  низкий  столик  с
электрическим самоваром и всем необходимым для чаепития.
   Распластанная на одной из кушеток белая фигура  слегка  пошевелилась,
потом рывком села. Простыня отлетела,  обнажив  богатую  розовую  плоть,
которая,  несомненно,  как  и  чарующий   голос,   принадлежала   Наташе
Транкиной.
   Мы   расцеловались   и   принялись   чаевничать.   Наташа   -   прима
экспериментального молодежного театра, постановки которого мне настолько
нравятся, что одну из них господин Скоробогатов  проспонсировал.  С  тех
пор я лучший друг театра, а Наталья Транкина и Ольга Челнокова -  вторая
ведущая актриса - мои большие приятельницы.
   Вот об Ольге-то речь и пошла.
   - Представляете? Завтра лететь в Женеву, у нас там  четыре  спектакля
за два дня, а Олька выпала. Ну, со спектаклями проблем нет, у нас полная
взаимозаменяемость. Сами знаете, наш худрук до  театрального  на  заводе
вкалывал, вот в театр идею конвейера и притащил - рационализатор. Теперь
мне по два раза в день потеть. Ну, это ладно - мне наш труд в  кайф.  Но
ведь были планы на свободный день!
   - А почему Ольга не едет? Заболела?
   - Можно и  так  сказать.  Залетела.  Сидит  мыслит:  оставлять  -  не
оставлять.  По-хорошему,  ребенка   пора   заводить,   как-никак   скоро
тридцатник. Сейчас не заведешь, потом закрутишься, не соберешься. К тому
же рядом мать - молодая пенсионерка, готовая к услугам.
   Но карьера... Сейчас она новый  спектакль  выпускает.  Хотя  тоже  не
проблема. Я во втором составе репетирую, полгода без замены  продержусь.
Чего там, дело святое. Получается, здесь тоже все обходится.
   Но если  оставлять,  кого  назначить  отцом?  Вот  это  действительно
проблема. Это ведь не мужа выбрать: не подошел - не надо, другого найду.
Ребенку отца на всю жизнь  выбираешь,  ошибиться  никак  нельзя.  Сидит,
думает, советов не просит.
   Я несколько озадачилась проблемой выбора  отца  для  уже  практически
существующего ребенка, но, подумав, согласилась  с  житейской  мудростью
моих юных подруг.
   - Я тоже собираюсь в Женеву.
   - Правда? - обрадовалась Наташа. - А когда?
   - В пятницу.
   - Жалко. Мы уже улетим.
   - А вы когда летите?
   - Завтра утром. Самолетом "Эр  Франс",  бизнес-классом!  -  по-детски
похвасталась Наташа.
   - А Ольгино место свободно?
   -  Ну  да.  Все  оплачивает  принимающая  сторона,  нас  регистрируют
списком.

За три года до...

   - Алло?
   - Привет! Это я.
   - Здравствуй, Гена. Какие новости?
   - Его отпустили. Я получил телеграмму, что сегодня он будет в Москве.
Жди.
   - Хорошо. Жду.
   Вот именно, жду. Четыре года. Или семь лет...
   Не помню, волновалась ли я тогда. Мучили  меня  предчувствия?  Или  я
испытывала облегчение?
   Я открыла дверь на звонок и увидела Скоробогатова.  Он  стоял  передо
мной в прихожей моей квартиры в черном ватнике и  нелепой  для  середины
апреля цигейковой ушанке с суконным  верхом.  Его  лицо  было  грубым  и
обветренным, а глаза в щелочках темных ресниц карались совсем светлыми.
   Он стянул шапку с круглой обритой головы и дерзко и  холодно  смотрел
мне прямо в лицо. И я смотрела.
   Его лицо не было незнакомым, за эти годы я не раз  рассматривала  его
маленькую фотографию, ожидая возвращения этого мужчины из тюрьмы.
   Он вернулся, чтобы стать моим мужем.
   Ну что ж, это, несомненно, был тот, кого я ждала.
   Я кивнула ему и, нагнувшись, достала  тапочки,  купленные  специально
для этого случая еще три месяца назад.
   - Ванна - вторая дверь налево. Мойте руки и приходите на кухню.  Ужин
готов. Ваше полотенце голубое.
   Итак, в тот вечер я накормила его, выдала белье, и он долго  мылся  и
вышел из ванной распаренный,  блаженный  и  уселся  на  кухне  пить  чай
вприкуску.
   А когда я вошла в ванную, там было нестерпимо жарко и  висел  плотный
пар, но ванна и кафель на стенах были тщательно вычищены, а пол столь же
тщательно вымыт. Грязного белья нигде не обнаружилось.
   Он выстирал его сам. На  следующий  день  выпросил  у  меня  тазик  и
стиральный порошок. И в дальнейшем в мою стирку ни  разу  не  попало  ни
одной его грязной тряпочки. Все всегда сам.
   Спать я легла, не зная, что думать о поселившемся за стеной человеке,
но никакого страха перед ним не испытывая.
   Я  проснулась  от  какого-то  стука.  Долго  прислушивалась,  пытаясь
понять, что бы это могло быть, и наконец поняла - это стучит под  ветром
открытая форточка в кухне.
   Подоконник на кухне заставлен цветочными  горшками,  да  еще  на  нем
стояла кастрюля с борщом, который  накануне  недостаточно  остыл,  чтобы
быть помещенным в холодильник.
   Я  пододвинула  табуретку,  залезла  на  нее  и  попыталась   закрыть
форточку. Но она располагалась высоко, и мне пришлось встать на  цыпочки
и вытянуться насколько возможно, чтобы пальцами вытянутых рук можно было
задвинуть защелку.
   Я  тянулась,  тянулась  и  так   увлеклась   этим,   что   не   сразу
почувствовала: в кухне я  не  одна.  Резко  обернувшись  и  одновременно
одергивая задравшуюся ночную рубашку, я потеряла  равновесие  и,  нелепо
махая руками, начала падать. Я была поймана жесткими сильными  руками  и
ощутила своей грудью чужую горячую голую грудь и потрясение окунулась  в
голодные, потерянные,  безумные,  состоящие  из  одних  зрачков,  черные
глаза.
   Я имела некоторое представление о близости с мужчиной и  считала  это
занятие  не  лишенным  приятности,  но  восторги  подруг  и  изображение
постельных радостей в  любовных  романах  или  на  экране  казались  мне
откровенно преувеличенными.
   Так вот, они не были преувеличены. За те  несколько  секунд,  которые
потребовались моему партнеру, мое изголодавшееся по мужчине тело открыло
мне такое, что я и представить себе не могла.
   Мужчина отпустил меня и сказал, багровея  от  смущения,  но  стараясь
смотреть мне прямо в глаза:
   - Простите. Я не хотел быть  грубым.  У  меня  очень  долго  не  было
женщины. Я плохо соображал. Вы очень красивы.  -  Он  помолчал,  опустил
ресницы, но снова взглянул на меня и заставил себя сказать все до конца:
   - Я боялся, что не смогу... Что у меня не  получится...  Вы  считаете
меня насильником?
   Господи, я, кажется, никогда не видела такого несчастного человека  и
постаралась его утешить:
   -  Нет,  я  не  считаю  вас  насильником.  Я  все   понимаю.   Я   не
сопротивлялась. Я не хотела этого, но я не сопротивлялась. Я забуду этот
случай, но вы больше никогда не приблизитесь ко мне.
   Он кивнул, понурив голову, и вдруг, опустившись на  колени,  обхватил
меня руками и прижал ко мне горячее лице. Я почувствовала влагу на своем
животе и потрясение смотрела, как он плачет, и не знала, что делать.
   -  Перестаньте,  пожалуйста,  перестаньте!  Все   плохое   кончилось.
Навсегда. Впереди у вас только хорошее.
   Его тело было узловатым, жестким, разбитым работой, лишенным гибкости
и грации, и, когда я погладила его  по  плечу,  мне  показалось,  что  я
провела ладонью по необструганному деревянному чурбачку.

***

   Утром я не  сразу  решилась  выйти  из  своей  комнаты,  смущаясь  от
вчерашнего происшествия и пугаясь от необходимости встретиться с моим...
Черт, кто он мне, этот человек?
   Размышляя над этим, я выползла из комнаты и дернула дверь  в  ванную.
Чтобы сразу же убедиться, что дверь заперта и из-за нее раздается плеск.
   Господин Скоробогатов (с тех пор я  мысленно  всегда  называла  этого
человека именно так) намывался. А я стояла под дверью собственной ванной
немытая! Ни фига себе!
   Так, не умывшись, я сварила и села пить кофе.
   Босые ноги прошлепали от ванной в  сторону  кабинета,  где  поселился
господин Скоробогатов.
   Я  осторожно  скользнула  в  ванную  и  с  некоторым   разочарованием
убедилась в царившем там абсолютном порядке. Едва ли не впервые в  жизни
я практически не  получила  удовольствия  от  гигиенических  процедур  и
покинула ванную чистая, но недовольная. Непонятно чем.
   - Лена! - позвал господин Скоробогатов, и меня удивило, как легко  он
выговаривает мое имя, как красиво и естественно звучит его голос в  моей
квартире.
   Хотя  звучание  мужского  голоса  в  этих  комнатах  само   по   себе
удивительно.
   Дверь кабинета была открыта, я вошла и стала, прислонившись плечом  к
косяку.
   Мужчина, встретивший меня, мало напоминал вчерашнего. Он нарядился  в
вещи, купленные мной для него, и позвал меня, чтобы показаться!
   Это было удивительно, ни на что не похоже. Сорокалетний мужик, словно
подросток, вертелся перед зеркалом, стараясь изогнуться так, чтобы через
плечо увидеть лейбл на кармане джинсов.
   - Как? - спросил он, не сомневаясь, что не может не нравиться в  этом
наряде, сияя удивительно яркими, синими сегодня глазами.
   - Очень хорошо! - искренне похвалила я. Мне было радостно смотреть на
него. Я совсем не испытывала смущения.
   Однако легкая невысокая фигура в синих  узких  джинсах  и  такого  же
цвета рубашке вызвала у меня другое  чувство.  Где-то  в  глубине  моего
организма червячком шевельнулось желание. Я растерялась. Никогда  прежде
я не испытывала влечения при одном взгляде на мужчину.
   А он зашнуровывал белые кроссовки,  поставив  одну  ногу  на  стул  и
любуясь ими. И был необычайно привлекателен.
   "Вот тебе и на! - подумала я и постаралась себя утешить:
   - Это оттого, что я давно одна. - И посмеялась над собой:
   - Так бывает со всеми девушками накануне климакса, когда каждый  шанс
последний!"
   Я собирала себя по частям, понимая, насколько смешна сорокапятилетняя
тетка, охваченная вожделением, и сумела взять  себя  в  руки  и  загнать
глубоко внутрь свои чувства. И там они и находятся до сих пор.
   Мне сразу  удалось  (как  я  тогда  думала)  найти  верный  тон.  Нас
связывают отношения в рамках договоренности. Все.
   - Хорошо, что вы купили именно джинсы. Я всегда мечтал о таких.
   - Вот как...
   - Ну да. Когда я сел, они были в дефиците.
   Он  посмеивался  над  собой.  Сегодня  он  был  другим,  спокойным  и
уверенным, но насмешливая дерзость пробивалась во взгляде.
   Мы не вспоминали о вчерашнем. Нет,  не  правда,  мы  о  вчерашнем  не
говорили.
   Я позвонила на работу и сказала, что сегодня не приду. Эта  работа  -
хорошо  оплачиваемая  синекура  -  часть  моего  наследства.  Наравне  с
квартирой, дачей, машиной и господином Скоробогатовым.
   Мы сели в гостиной у стола, налили себе кофе и закурили. Я  выбросила
вонючие сигареты господина Скоробогатова и выложила  на  стол  свои.  Он
поморщился, но промолчал.
   - Что из недвижимости удалось сохранить? - спросил он тоном хозяина.
   - Все, - подчеркнуто почтительно ответила я.
   Тоном приказчика. И добавила:
   - Я выполнила все три пункта договора: дождалась вас, не вышла  замуж
(что было легко: не было ни желания, ни желающих - об этом  я,  понятное
дело, не упомянула) и не продала ничего из оставленной мне недвижимости.
   Я постаралась сохранить ровный тон, но мой собеседник  с  неожиданной
чуткостью сразу заметил затаенную обиду, сверкнул глазищами:
   - Не обижайтесь. Я никогда не умел ладить с дамами. Все, что ваше,  -
ваше. Я просто должен все посмотреть. И еще:  как  долго  будет  длиться
процедура оформления документов? Мне нужны паспорт, права, свидетельство
о браке, прописка...
   - Гена займется. Это не сложно. Теперь все можно сделать быстро, были
бы деньги.
   - Так, деньги. Это правда, что можно л