очень
соскучилась по нему. Уже больше месяца мы были в разлуке или в ссоре. Во
мне скопилось море нежности. Отбросив все мысли и сомнения, я  позволила
себе просто любить. Я  дала  себе  волю.  Делала  все,  что  хотела,  не
контролируя себя.  Костя  с  радостной  покорностью  следовал  за  мной,
отзываясь на каждое мое движение.

***

   Когда я проснулась, мужа уже не было рядом.
   Стрелки на будильнике образовали прямой угол. Девять часов.
   После короткого сна я чувствовала себя неважно.
   Очень хотелось позвонить Ляльке, услышать ее голос, узнать, как  она,
подбодрить.
   Но возможно, Миша уже уехал на работу, а  Лялька  еще  спит.  Позвоню
попозже.
   Первое, что я сделала, -  набрала  номер  покойного  Бронштейна.  Мне
очень повезло. Его внук Лева жил в квартире деда, был  дома  и  вспомнил
меня. Он обещал все узнать и позвонить мне после двух часов.
   Чтобы окончательно проснуться, пришлось принять холодный душ и выпить
большую чашку очень крепкого кофе.
   Потом я немного походила по комнате, поглядывая на телефон,  постояла
в раздумье и все-таки позвонила.
   Напрасно. К телефону никто не подошел. Значит, Лялька  спит,  а  Миша
привернул звонок телефона, уходя на работу.
   За  время  моего  отсутствия  скопилась  уйма  дел,  требующих  моего
вмешательства. Я позвала Юру, и мы покинули дом.
   За полтора часа мне удалось наведаться в пять мест.
   Отовсюду я звонила Ляльке. Поначалу к телефону никто не  подходил,  в
последний раз было занято.
   Я колебалась между желанием немедленно  ехать  к  дочери  и  желанием
дождаться сообщения Бронштейна, чтобы ехать не с пустыми руками.
   Было и еще кое-что, останавливающее меня от желанного визита.  Лялька
настойчиво просила не приезжать без предварительного телефонного звонка.
Она повторила свою просьбу несколько раз.
   Наши  отношения  только  начинали  налаживаться,  и   мне   следовало
действовать очень осторожно, чтобы ничего не напортить.
   С Лялькой всегда было непросто, а сейчас, когда она так больна...
   Может быть, она не хочет, чтобы я видела, как ей плохо.  Она  гордая,
моя девочка.
   Не ко времени разболелось сердце. Я велела Юре ехать домой. Из машины
позвонила и отменила последнюю встречу.
   Скинув босоножки у входа, я босиком прошлепала на кухню,  накапала  в
стакан валокордина, выпила и посидела с закрытыми глазами,  слушая,  как
больно ворочается в груди сердце.
   - Юра, включи, пожалуйста, автоответчик.
   -  Лена,  это  Марина.  Сегодня  в  шестнадцать   собеседование   для
воспитательниц. Не забудь, ты обещала быть.
   - Елена Сергеевна, это Марков из "Новостей".
   Я по поводу вашего участия в дискуссии о непрерывном  образовании.  Я
выслал вам вопросник по факсу еще позавчера. Очень прошу, посмотрите.
   - Лен, я забыл про деньги. Позвони Боровской, скажи, сколько нужно  и
когда. По-прежнему твой.
   - Уважаемая Елена Сергеевна! Объединение народных промыслов  "Сибирь"
с прискорбием сообщает о скоропостижной кончине госпожи  Троицкой  Елены
Сергеевны, последовавшей  вчера  около  полуночи.  Гражданская  панихида
состоится сегодня в  пятнадцать  часов  в  крематории,  после  чего  для
близких покойной будет накрыт поминальный стол в ее доме. Автобусы будут
поданы к крематорию в пятнадцать тридцать.
   - Лен, это Мила. Ты собираешься мне звонить?
   Юра остолбенело смотрит на меня от  двери.  Из  автоответчика  звенит
возмущенный Милкин голос.
   - Перекрути, - прошу я, но не слышу собственного голоса.
   Юра  по  шевелению  губ  угадал  мой  приказ,   пощелкал   кнопочками
автоответчика, встал рядом со мной.
   - Уважаемая Елена Сергеевна...
   Безликий, ровный девичий голосок прочитал  стандартный  текст.  Текст
для всех.
   - Юра, я не понимаю... Это что, шутка такая?
   Вчера я говорила с ней по телефону. Она сказала, что  врачи  дали  ей
три месяца. Не могла же она умереть через два часа! Не могла...
   Я беспомощно  смотрю  на  Юру  и  вдруг  вижу,  как  по  его  грубому
загорелому лицу текут слезы.
   Значит, он не думает, что это розыгрыш. А что это?
   Разве так сообщают матери о смерти единственной дочери?
   "Уважаемая Елена Сергеевна..." У девочки  текст  сообщения  и  список
имен. Она набирает номер  телефона  и  читает  сообщение,  меняя  только
обращение. Я окаменела. Страшная правда не дошла  до  меня.  Я  все  еще
оставалась женщиной, у которой есть дочь.
   Так в моей душе и в моей жизни поселился кошмар.
   Абсурдность происходящего подавила  мое  сознание  настолько,  что  я
спокойно и размеренно произвела ряд действий.
   Юра безмолвно следил за мной, в его глазах плескался ужас.
   Прежде всего я взяла  телефонный  справочник  и  нашла  в  нем  номер
телефона крематория. Мужской голос без всякого выражения подтвердил, что
на пятнадцать часов назначена Троицкая.
   Положив трубку, я постояла в раздумье, прикидывая, как мне поступить.
Приняв  решение,  походила  взад-вперед  по  коридору,  соображая,   как
осуществить задуманное.
   - Юра, мне нужны сигареты, кофе и коньяк.
   Он кивнул и скрылся в кухне.
   Я  снова  взялась  за  телефон.  У  Троицких  было  занято.   Видимо,
секретарша зачитывает сообщение. В офисе "Сибири" тоже занято.  Собирают
народ на кремацию. Скорей-скорей. Время не ждет. Кстати,  а  почему  это
оно не ждет? Почему кремация сегодня, а не, предположим,  завтра?  Из-за
жары? Может быть. На градуснике за окном  двадцать  семь  градусов.  Юра
принес поднос со всем заказанным. Я держала в руках телефон.
   - Телефонная станция.
   - Добрый день. Вас беспокоит секретарь господина Кротова из мэрии.
   - Здравствуйте. Я вас слушаю.
   - Дело в том, что господин Кротов сейчас у мэра и тому нужна  срочная
справка. Ее можно получить по телефону, но номер все время занят. Вы  не
могли бы как-нибудь помочь?
   - Минуточку. Какой у вас номер?
   Я назвала.
   - Не кладите трубку. Я вас соединю.
   - Огромное спасибо.
   Щелчок, какое-то шуршание и новый женский голос:
   - Алло?
   - Михаила Павловича, пожалуйста.
   - Кто его спрашивает?
   - Ас кем я говорю?
   - Я его сотрудница. Дело в том, что у Михаила Павловича умерла жена и
он занят похоронами.
   - Его нет дома?
   - Кто вы?
   - Член семьи. Вы позовете Михаила Павловича?
   - Нет. Он не сможет подойти.
   - И все же скажите ему, что звонит Скоробогатова.
   Ее не было довольно долго. Тон голоса несколько изменился:
   -  Пожалуйста,  извините.  Михаил  Павлович,  оказывается,  ушел.   Я
передам, что вы звонили.
   - Не надо. Я узнала все, что хотела.
   Что я узнала? Что хотела. Лялька умерла. Меньше  суток  назад.  Через
два часа ее кремируют. Миша не хочет со мной говорить. Бред.
   - Юра, выясни, сколько ехать до крематория, и закажи цветы.
   Я курила сигарету за сигаретой, ожидая  момента,  когда  нужно  будет
одеваться, чтобы ехать.
   - Алло?
   - Привет! Ты почему дома? Я по поводу денег.
   Боровская говорит, ты не звонила. Лен, ты чего, все еще обижаешься на
меня?
   - Нет.
   - Деньги возьмешь?
   - Они больше не нужны.
   - Почему?
   - Она умерла.
   - Кто?
   - Лялька. Моя дочь.
   - Я сейчас приеду.
   Он приехал через  пятнадцать  минут.  Потянул  носом  воздух,  открыл
створку окна. Только после этого обеспокоенно заглянул мне  в  лицо.  Он
выглядел скорее раздосадованным.
   - Что случилось?
   - Лялька умерла.
   Он недоверчиво взглянул в мои сухие глаза.
   - От чего?
   - Рак печени.
   - Разве она болела? Ты мне не говорила.
   - Я сама узнала вчера вечером.
   - От кого?
   - От нее. Она позвонила и сказала, что врачи дали ей три месяца.
   - А когда она умерла?
   - Сегодня ночью.
   - Вот черт!
   Его правый кулак ударился в левую ладонь.
   - Теперь ты мне никогда не простишь, что так любила меня этой ночью.
   Я была наповал сражена его эгоизмом. Конечно, он практически не  знал
Ляльку, но ведь она моя дочь...
   - Я полный болван! Лен, не сердись. Мне жаль, что  так  случилось.  Я
знаю, ты ее любишь. Что я могу сделать?
   - Ничего. Спасибо.
   Я видела, что он не способен на искреннее сочувствие. Его  застарелая
ревность к моему прошлому, к Ляльке мешала ему разделить  мое  горе.  Ну
что ж. Я обойдусь.
   - Ты мне скажешь, когда идти на похороны? Я обязательно освобожусь.
   Он нежно поцеловал меня, погладил по плечу. Мое спокойствие  обмануло
его, он решил, что я философски отнеслась к  несчастью,  и,  ободренный,
уехал.
   Я надела черное закрытое платье, набросила на голову черный кружевной
(еще мамин) шарф, и мы поехали.
   Я сидела на переднем сиденье рядом с Юрой. Все  заднее  сиденье  было
завалено розами.

***

   Лицо. Мертвое лицо моей Ляльки. Какое маленькое. Такое личико было  у
нее в семь лет. Уголки губ опущены. Ей было больно и страшно.
   Цветы, цветы. Как  одурманивающе  пахнут  эти  бесконечные  цветочные
охапки.
   Миша. Что у него с лицом? Прижимается ко мне рыхлым телом, плачет.
   - Мамочка...
   Как неприятен его запах! Пота? Болезни? Страха?
   Женщина-церемониймейстер в строгом костюме. Голос  летит  вверх.  Зал
огромен. Люди. Речи. Шепот.
   Маленькая холодная неживая рука. Возьми  мою  руку,  доченька,  пусть
тебе не будет так страшно.
   - Прощайтесь! - горестно-властно звучит под сводами.
   За этой стеной - пламя. А Вдруг она не умерла?
   Холодный липкий мгновенный страх.
   - Нет! Нет! Нет! - шепчу, говорю, кричу.
   - Тихо, тихо, Леночка. Не надо.
   Костя. Он обнимает меня за плечи, прижимает к себе.
   Я не хочу.
   Я хочу быть с дочерью. Хочу видеть ее лицо. Еще, еще...  Пока  можно.
Отстраняю мужа, наклоняюсь, целую холодный костяной лоб.  Кто-то,  желая
проститься с Лялькой, пытается осторожно оттеснить меня.
   Я остаюсь на месте. Вереница людей обтекает меня.
   Недоуменный шепот:
   - Кто это?
   - Ее мать.
   Мать. Тридцать лет я была матерью. Это было  главным  в  моей  жизни.
Всегда, даже в годы нашего разрыва. Я находила возможность следить за ее
жизнью, а иногда и приходить на помощь. А вот сейчас,  в  эту  минуту  я
перестаю быть матерью.
   - Пожалуйста, отойдите в сторону.
   Костя, преодолевая мое сопротивление,  заставляет  меня  сделать  шаг
назад.
   Гроб на постаменте плавно плывет к стене.  Стена  расходится  на  две
половины. Пламя...
   Все меркнет перед глазами. Я опускаюсь, опускаюсь...
   Меня подхватывают, выводят из зала.
   В аванзале кучка людей. Следующий покойник.
   Ляльки больше нет. Нет совсем. Нет вообще. Ни живой, ни мертвой.  Нет
ее тела. Горстка пепла.
   Но если ее душа еще здесь, еще с нами...
   Лялька, доченька, прости меня. Я люблю тебя. Я всегда любила тебя.  И
всегда буду любить. Прости!

***

   Подошел Миша, бледный, трясущийся,  но  с  выражением  облегчения  на
потном помятом лице. Он взял мою ладонь в свои влажные холодные руки.  Я
инстинктивно дернула рукой, пытаясь высвободиться, опомнилась,  сдержала
неприязнь, чуть сжала его пальцы. Он  благодарно  припал  лбом  к  моему
плечу.
   - Мамочка, прошу тебя, поедем к нам.  Помянем  нашу  Лялечку.  И  вас
прошу, Константин Владимирович. Хотя бы ненадолго.
   Костя вопросительно взглянул на меня, и я кивнула.
   Мне было необходимо побывать там. В той квартире, где Лялька  провела
последние часы своей жизни.
   В подъезде на лестнице стояли какие-то люди. Они  топтались,  курили,
разговаривали, расступались, прижимались к стене, пропуская нас.  Многие
здоровались.
   Ждали, когда позовут за поминальный стол.
   Я поднималась на третий этаж, глядя на них. Незнакомые лица.  Не  все
здороваются, кто-то просто отводит глаза.
   Люди стояли и у дверей квартиры.  Как  только  Скоробогатова  узнали,
вокруг засуетились, какие-то мужчины и женщины бросились к нему.
   Появилась усталая молодая женщина, взяла меня за руку, представилась:
   - Я Клара. Пойдемте со мной.
   Спальня.  Шторы  опущены,   зеркала   завешены,   кровать   тщательно
заправлена. На тумбочке лекарства, железная коробочка со шприцем.
   - Посидите. Вам, наверное, хочется побыть одной?
   Да. Но это потом. Все потом.
   - Нет. Вы кто, Клара? Подруга Елены Сергеевны?
   Она кивнула, не сразу, после некоторого раздумья.
   - Пожалуй. Я была ее помощницей последние три года.  Почти  три.  Она
взяла меня в августе. Я закончила школу вязания "Сибирь", как раз  когда
искали помощника. Был конкурс. Елена Сергеевна выбрала меня. Вот  с  тех
пор мы вместе. Я видела ее каждый день. Очень привязалась. Очень. -  Она
говорила сбивчиво, сглатывая слезы. - Это удар для меня. Не  такой,  как
для вас, но удар. Я понимаю, как вам больно. Вы посидите. А я пойду, там
дел полно.
   Она заметила мой взгляд, прикованный к шприцу.
   Села, скрестила руки на груди, заговорила устало и размеренно:
   - Елене Сергеевне назначили  обезболивающие  уколы.  Михаил  Павлович
должен был делать их  сам.  Его  научили.  Он  очень  волновался.  Елена
Сергеевна его подбадривала. Он рассказывал об этом  и  плакал.  Говорил,
что, когда набирал шприц,  одну  ампулу  испортил,  расстроился  ужасно,
лекарство редкое, он с трудом  достал.  А  оно  не  понадобилось.  Успел
сделать только один укол.
   Я стояла посреди комнаты, зажав в кулаке маленькую ампулку. Не  знаю,
зачем я взяла ее. Сначала стекло холодило кожу,  потом  согрелось,  и  я
забыла о том, почему сжимаю кулак.
   Оглядывая комнату, я  пыталась  представить  последние  часы  Ляльки.
Когда она мне позвонила? До укола  или  после?  Почему-то  это  казалось
важным.
   Где был в это время Миша? Знает ли он о телефонном звонке? О том, что
нашей размолвке пришел конец? Говорила ли ему Лялька о нашей  встрече  в
префектуре? Был ли той ночью в квартире кто-нибудь еще?
   Как умирала Лялька?
   Странно слышать, что ее называют Еленой  Сергеевной.  Словно  говорят
обо мне. Мы с ней полные тезки. Поэтому Сережа выдумал Ляльку и Акульку.
И ни одну не звал Леной, чтобы не обижать другую. Сережа  любил  Ляльку.
Он не хотел других детей.
   Миша никогда не называл меня Акулькой. Я бы не  стала  возражать.  Он
всегда звал меня мамочкой. Еще до свадьбы.  Миша  держится  так,  словно
ссоры не было.
   А ведь она затрагивает и его. И как мне кажется, она его устраивала.
   Я поклялась себе не давать воли неприязни. Я должна была сдерживаться
в этот день. Ради Ляльки. И ради Миши. Ему тяжело, он  потерял  жену.  У
них была дружная семья. Миша умел делать Ляльку счастливой.
   А она любила его.
   Как она умерла? Почему? Какие ее слова были последними?  Может  быть,
она обращалась ко мне, просила что-нибудь мне передать? Надо  поговорить
с Мишей. А вдруг он не скажет? Что же тогда делать?
   Я ослабела от растерянности.
   За спиной хлопнула дверь. Лицо стройной высокой блондинки  показалось
мне знакомым. Она обняла меня, уткнулась в грудь залитым слезами  лицом.
В этот день мне тягостно неприятны любые прикосновения. Но я терпела.
   - Тетя Лена, какое горе! Я видела ее на прошлой неделе,  она  звонила
мне позавчера. У нее не пропадала надежда. Это  как  гром  среди  ясного
неба.
   Я узнала женщину. Школьная Лялькина подружка Люда Воронина. Она  села
на стул, вытирая лицо скомканным мужским  платком  в  синюю  клетку.  По
щекам непрерывно текли мутные от туши слезы.
   - Я не успела на кремацию. Пришла с работы, дочка говорит, звонили. Я
сначала вообще не поверила.
   А потом взглянула на часы - пять. У меня истерика.
   Я не ждала, не думала. Ей  говорили  -  цирроз.  Она  по  врачам,  по
бабкам, по целителям. У нее Мишка - золотой муж. Куда он  ее  только  не
возил!
   - Сколько это продолжалось?
   - А вы не знали? О Господи, как же я забыла...
   Она растерянно заморгала, не зная, что сказать.
   - Да нет, Людочка, мы помирились. Я  месяц  была  в  командировке.  А
потом никак не могла ей дозвониться. Но я не очень волновалась.  Думала,
лето, отпуск...
   А вчера она мне позвонила и...
   Я махнула рукой, не в силах говорить из-за комка в горле. Люда  опять
заплакала.
   - Ой, горюшко... Вот за месяц все и случилось.
   Почувствовала себя плохо. Поменяла врача.
   Нас позвали за стол.
   Миша,  пьяненький,  красный,  с  перепутанными  жидкими  волосенками,
суетливо угощал. Какие-то женщины разносили еду.
   Я выпила рюмку водки и ничего не почувствовала.
   Положила в рот щепотку кутьи. Долго жевала, не чувствуя вкуса.  Сухое
горло отказывалось делать глотательное движение, и я  гоняла  рисинки  и
изюминки во рту. Сидящий рядом мужчина  положил  мне  на  тарелку  блин,
сверху стряхнул из ложки горку красной икры.
   Пододвинул стакан компота. Я протянула руку за стаканом и обнаружила,
что она сжата в кулак.
   Я подумала, куда бы деть ампулку, и  опустила  ее  в  карман  пиджака
Скоробогатова. Он, оказывается, все это время  сидел  рядом  со  мной  и
тихонько о чем-то разговаривал с соседом с другой стороны. Я  вытерла  о
скатерть вспотевшую ладонь и наконец  отпила  компот  и  проглотила  его
вместе с кутьей. Стало немного легче.
   Вокруг жужжали голоса. Каждый считал своим долгом сказать  что-нибудь
доброе о Ляльке. Миша тряс головой:
   - Мы пятнадцать лет вместе. Целую жизнь. Десять  лет  женаты!  Десять
лет...
   На его жирном воспаленном лице пот смешивался со слезами.  В  уголках
рта запеклась слюна.
   Неужели Лялька любила его? Мне стало так тошно, что не  было  сил.  Я
взяла пустой стакан из-под выпитого кем-то компота, налила  до  половины
водки и выпила.

***

   Вспыхнул свет, и я осознала, что  сижу  на  табурете  посреди  кухни.
Костя, присев  на  корточки,  положил  ладони  мне  на  колени  и  снизу
заглядывал в лицо встревоженными потемневшими глазами.
   - Пойдем, Лена. Тебе надо лечь. Уже поздно.
   Ты бог знает сколько времени сидишь здесь в темноте.
   - Костенька, как ты там оказался?
   - Юра позвонил.
   - Я не просила его.
   - Я знаю. Это я велел ему сообщить, если ты соберешься выйти из дома.
Пойдем, Леночка, не мучай себя. Дочку не вернешь и сама заболеешь.
   - Тебе ее не жалко.
   - Так нельзя сказать. Мне тебя жалко.
   Его лицо сморщилось, я погладила сильную кисть на своем колене. Костя
подтянул к себе табурет, сел и обнял меня.  Я  прижалась  спиной  к  его
груди. Хотелось пить, свет резал глаза, кружилась голова.
   - О чем ты все время думаешь?
   - От чего она умерла? Я ведь не знаю.
   - От сердечной недостаточности.
   Я не поняла и, повернув голову, уставилась на Костю.
   - Почему от сердечной недостаточности? Ведь у нее был рак печени.
   - Это заключение врача.
   - Ничего не понимаю! Это похоже на кошмар.
   Страшно и необъяснимо.
   -  Ну  почему  необъяснимо?  Троицкий  мне  все  рассказал.  У  Елены
Сергеевны были постоянные изнурительные  боли.  Начало  сдавать  сердце,
легкие. Врач выписал обезболивающее. Троицкий научился делать уколы. Две
предыдущие ночи она не спала. И он с  ней  вместе.  Уже  практически  не
стоял на ногах. После укола жена уснула, он прилег рядом  и  отключился.
Когда проснулся, увидел, что она мертва. Врач сказал, что она умерла  во
сне, спокойно.
   Я вспомнила трагические складки у губ дочки и не поверила.
   - А" почему такая спешка с кремацией? Почему вообще кремация?  У  нас
есть участок на Котляковском кладбище. Там похоронен ее отец.
   - Троицкий сказал, что это  воля  жены.  Она  хотела  кремацию  и  не
хотела,  чтобы  на  нее,  мертвую,  приходили  смотреть.  Ну  вот  он  и
воспользовался ближайшим свободным временем.
   - Уж очень ближайшим.
   - Так случилось.

***

   День за днем я лежала в постели. Я не спала, не читала,  не  смотрела
телевизор, я даже не вставала.
   Мне казалось, моя душа пребывала в чистилище.
   Впереди меня ждал ад. Мне было все равно.
   Юра приносил еду, ставил на тумбочку. Потом уносил.
   Приходил Костя, приставал ко мне с разговорами и просьбами поесть.
   Меня раздражали его призывы и увещевания. Я отворачивалась, закрывала
глаза.
   Он сидел, вздыхал, гладил мое плечо.
   Однажды под утро я заснула. Мне приснилась