бил. Я хотела
бы всем рассказать.
   Это было заветное, я высказала его раздумчиво.
   Милка, прижав плечи к моим коленям, так же раздумчиво возразила:
   - Как ты это устроишь? Скажешь ему - он  посмеется,  доказательств-то
нет. Будешь рассказывать другим - сочтут сумасшедшей,  скажут,  от  горя
помешалась.

***

   Юра ждал меня у машины. Мы подошли втроем, и  он  коротко  поклонился
Милке и Ларисе.
   - Спасибо, что не потащился за нами, - сказала Милка.
   Юра дернул плечом и отвернулся. Я подумала, что он действительно  дал
мне побыть с подругами наедине, а не маячил за моим правым плечом.
   Девчонки поцеловали меня. Я неуклюже, будто в первый  раз,  забралась
на заднее сиденье машины.
   В окно я видела, как они  стоят  рядом  и  держатся  за  руки.  Очень
разные, но с одинаковым выражением любви и беспокойства на лицах.
   Я чувствовала себя воздушным шариком, из которого  выпустили  воздух.
Никогда я так долго не поднималась на  свой  этаж.  Только  обессилев  у
дверей, я вспомнила о существовании лифта.
   Дождавшись, когда Юра впустит меня в квартиру,  я  из  последних  сил
добралась  до  своей  комнаты  и  упала  ничком  на  кровать.   Засыпая,
почувствовала прикосновение теплых рук.
   Юра снял с моих ног туфли и укрыл свободным концом покрывала.
   Проснулась я в сумерках, с больной головой и сухим горлом. Не включая
света,  я,  покачиваясь  и  цепляя  мебель,  побрела  на  кухню.  Стакан
апельсинового сока из холодильника спас меня.
   В ванной я стянула с себя платье и засунула его в  ящик  для  стирки.
Вода  из  крана  показалась  теплой,  я  ждала,  пока  она   стечет,   и
рассматривала себя в зеркале над раковиной. Лицо не блистало  свежестью,
но мы видали и похуже. Холодная вода принесла облегчение.
   Я не стала вытирать лицо и  шею,  просто  накинула  длинный  ситцевый
халат и вышла.
   Квартира выглядела нежилой. Только из-под закрытой двери  в  гостиную
пробивалась полоска света.
   Юра сидел на диване и смотрел телевизор. Рядом с ним стояла  миска  с
фруктами.
   Его круглая голова  стремительно  повернулась  на  звук  моих  шагов,
сильное  тело  напряглось.  Я  улыбнулась  ему,  он  остался  сидеть   и
расслабился.
   Я устроилась в уголке  дивана,  натянув  халат  на  поджатые  ноги  и
опершись на валик. Миска стояла между мной и Юрой, я потянулась и  взяла
огромную грушу. Груша дивно пахла и  была  сочной  на  вид.  Я  откусила
большой кусок, сок брызнул. Я невольно зажмурилась.
   Лялька всегда жмурилась и морщила  короткий  прямой  нос,  когда  ела
что-то сочное или пила газировку.
   Слезы тихо заструились по моему лицу.
   Я ела грушу и плакала. Слезы бессилия истощали меня. Это был  момент,
когда я была готова сдаться.
   В слезах расплывался экран телевизора и происходящее на нем. Какие-то
люди в белых одеждах, стоя посреди густого леса, вздымали вверх  руки  и
кричали непонятные слова.
   - Что это? - спросила я, протянув в сторону экрана руку с  зажатым  в
ней огрызком.
   - Американский боевик.
   Юра ответил не оборачиваясь. Он не хотел видеть, как я  плачу.  Жалел
меня. Я это знала и старалась держаться при нем, не раскисать.
   - Кто эти люди?
   - Школа выживания  для  жертв  насилия.  Героиня  попала  туда  после
нападения в лифте.
   - Что с ними делают?
   - Учат не подчиняться обстоятельствам,  не  сдаваться,  не  позволять
себя унижать.
   История заинтересовала меня. Я пристальнее вгляделась в экран.  Слезы
высохли, и теперь я видела, что толпа состоит из женщин. Женщины  стояли
плечом к плечу, выкрикивая как заклинание: "Я не жертва! Я не жертва!" -
и вскидывали сжатые кулаки.
   Неожиданно для себя, не осознавая,  что  делаю,  я  села  по-турецки,
выпрямила спину и, зажав кулаки, начала повторять  сначала  тихо,  потом
все громче и громче вслед за женщинами:
   - Я не жертва! Я не жертва!
   Действие фильма двигалось  дальше,  на  экране  замелькали  городские
улицы, а я все сидела, раскачиваясь, и повторяла:
   - Я не жертва! Я не жертва!
   Все поплыло перед глазами, резкая  боль  разрывала  грудь.  Я  начала
задыхаться. Почувствовала стакан у губ, С трудом сделала глоток.  Второй
дался уже легче.
   Эти приступы повторялись вновь и вновь, иногда без  видимой  причины.
Юра знал, что надо делать. От глотка коньяка  спазм  проходил,  я  снова
могла дышать свободно. Но после этого начинался озноб, а вот что  делать
с ним, мы не знали.  Не  знали  и  врачи,  которых  возил  мне  господин
Скоробогатов.
   Меня колотило так, что зуб не попадал на зуб.
   Стремясь избавиться от мучений, я, лежа на боку,  подтянула  к  груди
колени, обхватила  их  руками,  плотно  зажмурила  глаза.  Так,  в  позе
эмбриона, я замерла, считая до десяти, и снова до десяти, и снова...
   Юра беспомощно стоял на коленях у  дивана.  Я  слышала  его  дыхание,
похожее на всхлипывания. Вдруг он обхватил меня руками, прижал  к  себе,
гася дрожь, легко разогнулся, встав на ноги, заходил по  комнате,  держа
меня на руках, изо всех сил прижимая к своей груди.
   - Лена! Леночка, - прошипел он сквозь стиснутые зубы.  -  Леночка!  Я
убью его. Хочешь? Хочешь?
   Ты только скажи. Я убью его.
   Меня заколотило еще сильнее. Теперь и от страха.

***

   Господин Скоробогатов вернулся домой к ужину и обнаружил жену  спящей
под ворохом одеял.
   Он потянулся зажечь бра, я почувствовала его рядом и проснулась.
   - Ты почему лежишь в халате? - спросил муж, целуя меня.
   - Так случилось, -  ответила  я,  обнимая  его  за  шею  и  не  давая
разогнуться.
   Он опустился на мою подушку, спросил  обеспокоенно,  нежно  перебирая
мои пальцы:
   - Был приступ?
   - Не очень сильный, - успокоила я, - быстро прошел.
   - Тебе надо отдохнуть и подлечиться.
   - Ты мое самое лучшее лекарство.
   Я прикусила его мочку, и  он  щекотно  поежился,  втягивая  голову  в
плечи.
   - Ты правду говоришь? - Голос выдал, как он счастлив.
   - Правду, Костенька.
   Я повернулась на бок и обняла его.
   - Ты любишь меня?
   - Очень.
   - И не жалеешь, что вышла за меня замуж?
   - Нет.
   - Никогда?
   - Никогда. Если не считать пяти - семи раз...
   - Лена! - возмутился мой доверчивый муж.
   - Никогда. Ни разу.
   - И я. Никогда. Ни разу.
   Он вздохнул, крепко-крепко обнял меня. Я  его  поцеловала.  Потом  он
меня, потом я, потом он, потом...

***

   Ларисин голос в трубке был спокоен, речь обстоятельна. Как всегда.
   - Лена,  ты  сказала,  что  хотела  бы,  чтобы  Миша  узнал  о  твоих
подозрениях.
   - Да, - зачем-то ответила я, хотя меня и не спрашивали.
   Лариса невозмутимо продолжала, проигнорировав мою реплику:
   - Или распустить слух, чтоб другие узнали. Я все время об этом думаю.
Я могу тебе помочь распустить слух.
   - Как? - Я задохнулась от  удивления  и  опять  была  проигнорирована
попадьей.
   - Я советовалась с  Милой.  Она  одобрила.  Сказала,  что  если  Миша
заволнуется, то, вполне возможно, допустит ошибку  и  это  позволит  его
как-нибудь прищучить.
   Лариса  помолчала.   Я   тоже   молчала,   отказавшись   от   попытки
поучаствовать в разговоре. И правильно.
   Лариса не ждала моих слов, она просто собиралась с силами. Из  трубки
послышался легкий вздох, и Лариса, еще  более  раздумчиво,  чем  обычно,
продолжила:
   - Знаешь, Леночка, возможно, это не  совсем  по-христиански,  но  мне
очень хочется прищучить Мишу, если он виноват...
   Если он виноват... А если  нет?  Вдруг  это  роковая  ошибка?  Какая?
Откуда я знаю? Роковая.
   Нет покоя моей душе.
   А Лариса, вымолвив на прощание:
   - Приезжай завтра после ранней обедни, я тебя кое с кем познакомлю, -
повесила трубку.

***

   Юра привычно вырулил на стоянку у церковной ограды. Я подождала, пока
он закроет машину, и мы вместе направились к храму.
   Матушка Лариса ждала нас у вымощенной булыжником дорожки. С ней рядом
стояла маленькая худенькая женщина.
   Моложавое лицо с  большими  темными  глазами  и  коротко  остриженная
темноволосая головка с чуть торчащими ушками показались мне знакомыми.
   Юра, тихо охнув, произнес имя.
   Верно.  Эта  женщина  не  без  оснований  считается  одним  из  самых
бесстрашных репортеров страны и  ведет  колонку  новостей  в  популярной
столичной газете. В ее  послужном  списке  репортажи  из  всех  "горячих
точек" страны, участие в освобождении заложников и пребывание  в  плену.
Ее темные глаза много видели, все понимали и были полны печали.
   Лариса познакомила нас. Журналистка выслушала  меня,  кивнула  и,  не
задавая вопросов, пообещала:
   - Завтра в хронике будет материал, который, думаю, вас устроит.
   - Вы вот так  просто  сделаете  такое  для  незнакомого  человека?  -
неприятно поразилась я.
   Моя собеседница не обиделась. Напротив, в темных  глазах  засветилась
симпатия, и она улыбнулась мне.
   - Нет. Я бы не стала такое делать почти ни для кого. Но  для  матушки
Ларисы я сделаю все.
   Лариса перекрестила вслед маленькую решительную фигурку.

***

   В машине я поняла, что опаздываю. Если статья появится завтра,  то  и
Миша может начать действовать завтра. А я еще не готова.
   Всю дорогу до дома я напряженно размышляла.
   Мой план был всем хорош. Но в нем было слабое звено. Этим звеном была
я.
   Автоответчик хрипловатым Милкиным голосом сообщил.
   - Мы проверили, кто проводил консультацию в поликлинике онкоцентра  в
тот день, когда там была Лялька.  Ее  принимал  доктор  Славкин.  У  нас
кое-что на него нашлось, и ему пришлось со мной поговорить.
   Вот что он поведал... Понятно, не под протокол,  а  так,  на  голубом
глазу.
   За штуку баксов он сказал больной Троицкой, что у нее рак.
   Нет, не так. Он ничего не говорил, печально покачал  головой  и  стал
глядеть в окно. Лялька спросила:
   "Что?" Он вздохнул. Она поняла, спросила: "Сколько мне осталось?"  Он
успокаивающе-фальшиво что-то  залепетал.  Она  спросила:  "Но  хоть  три
месяца у меня есть?" "Да, - сказал он, - три месяца у вас есть".
   Он ничем не рисковал. Нигде ничего  не  написал.  И  даже  ничего  не
сказал. Он не интересовался, зачем мужу больной Троицкой нужна его ложь.
Взял тысячу долларов, и все. Он соучастник, но я никогда не смогу  этого
доказать. Однако я не я буду,  но  этот  хренов  эскулап  получит  свое.
Василек мне поможет. Кстати, он здесь и передает тебе привет.

***

   Ну вот и все. Теперь я сделаю  то,  что  должна  сделать.  И  у  Миши
останется всего один шанс. Но я его ему оставлю.

***

   - Костенька, я хочу побыть с тобой вдвоем.
   - Я тоже.
   - Нет. Ты не понял. Я хочу побыть с тобой вдвоем, как раньше. Чтобы в
квартире больше никого. Ты и я. Отправь Юру.
   - Это неразумно.
   - Конечно, нет. Но я устала быть разумной. Отправь Юру.
   - Хорошо. Попрошу Олега держать пару ребят в радиофицированной машине
у подъезда.
   - Я люблю тебя.
   - Я тебя тоже. До встречи.
   Юра нахально слушал разговор, стоя за моей спиной.
   - Ты сегодня вечером свободен. И ночью.
   - Я бы предпочел остаться дома.
   - Сожалею. Но придется уйти.
   Он независимо вскинул голову, четко повернулся через левое  плечо  и,
покачивая широченными плечами, удалился.
   Ну разбаловала я парня!

***

   Теплая душистая пена ласкала тело, а  синие  Костины  глаза  душу.  Я
протянула ему губку:
   - Потрешь жене спинку?
   Он улыбнулся и  окунул  губку  в  ванну.  Его  руки  были  нежными  и
знакомыми, их прикосновения разливались теплом внутри меня.
   - Леночка, Лена, - приговаривал Костя севшим от сдерживаемого желания
голосом. - Горяченькая, голенькая, чистенькая...
   Его губы скользнули по моей щеке, шее, плечу.  Я  сдула  пену  с  его
лица, поцеловала полуоткрытый смеющийся рот.
   - Какого черта! - внезапно разгневался мой муж. -  Ты  там  и  вся  в
пене, а я здесь и в халате.
   Почему нам поставили такую маленькую ванну? Ведь можно купить  любую,
хоть десять квадратных метров, хоть двадцать...
   - Конечно, - с  подъемом  поддержала  я,  -  и  устраивать  групповые
заплывы.
   - Групповые? - неприятно поразился  муж.  -  Откуда  эти  извращенные
фантазии?
   Он гневно уставился на меня. Я  покаянно  повесила  голову.  И  Костя
постановил:
   - Ничего группового. Парные заплывы. Только ты и я.
   - Дивно. Но пока ты не можешь прийти ко мне, я приду к тебе. Иди, все
приготовь и жди меня.
   Я взяла в руки душ. Костя, нажав на мое плечо, немного притопил меня.
В отместку я, ударив ладонью по  воде,  направила  в  его  сторону  веер
брызг. Муж отпрыгнул к двери, закрываясь от брызг ладонью, подмигнул мне
и исчез.
   Это была самая лучшая моя ночная рубашка: прозрачная бледно-сиреневая
с белыми кружевами. Она приятно струилась по  телу  до  самого  пола.  Я
ужасно понравилась  себе  в  этой  рубашке,  с  распущенными  по  плечам
волосами и с удовольствием постояла перед зеркалом.
   Выйдя из ванной, я постояла, ориентируясь в квартире.  И  обнаружила,
что гостей ждали не в гостиной.
   Из-за гостеприимно распахнутой двери спальни лилась  тихая  музыка  и
приглушенный свет.
   Костя, в пижамных брюках, с обнаженным мускулистым торсом и  босиком,
что-то поправлял на туалетном столике. Именно  там  он  сервировал  свое
угощение: бутылка шампанского в серебряном ведерке, ваза с моим  любимым
виноградом, коробка конфет.
   В полумраке комнаты  Костя  казался  совсем  юным,  и  меня  охватила
странная  робость.  А  скрипки  пели  нежно  и  печально.  И  все,   что
происходило, было нежным и печальным.
   Костя протянул  мне  бокал  и  притронулся  к  нему  своим.  Раздался
мелодичный звон. Я отпила глоток.
   Костя обнял меня. Его горячая грудь прижалась к моей.
   Я  танцевала,  закрыв  глаза,  подчиняясь  сильным  рукам  мужчины  и
ненавязчивому ритму музыки.
   Легко кружилась голова. Костя целовал меня. Его губы  были  сухими  и
легкими. Мои ладони скользили по его плечам.
   А скрипки все пели и пели, жалуясь на то, что не сбылось,  а  обещало
быть таким прекрасным.
   Что-то  мешало  отдаться  сладкой  грусти.  Мне   удалось   сохранить
романтически-торжественный вид, когда Костя  шагнул  ко  мне  с  бокалом
шампанского.
   Пижамные брюки были не единственной  его  одежкой,  на  его  стройной
обнаженной шее лихо топорщилась  бабочка.  Край  галстука  царапнул  мою
щеку, я не удержалась от смеха и отвела голову, чтобы видеть лицо мужа.
   Лицо было торжественным и лукавым, именно таким, какое должно быть  у
человека с голым брюхом и галстуком-бабочкой.
   - Что явилось причиной столь сугубой элегантности?
   - Что у тебя за сленг?
   - Так говорит продвинутая молодежь.
   - Правда? Где ты с ней разговариваешь?
   - Я читаю периодику.
   - Брось. А кстати, куда эта молодежь продвинулась?
   - Не знаю. В будущее. Или нет? Чего ты  мне  голову  морочишь?  Зачем
галстук-то нацепил?
   - Василий Иваныч так делал.
   - Какой Василий Иваныч?
   - Чапаев.
   - Анекдот? Расскажи.
   - Лето. Жара. Вечер. Петька встречает Василия Иваныча.  Тот  идет  по
улице в трусах и галстуке, "Ты куда,  Василий  Иваныч?"  -  "В  клуб  на
танцы". - "А чего без штанов?" - "А на фига в  такую  жару?  Баб-то  все
равно не будет". - "А галстук-то зачем?" - "Ну вдруг придут".
   Я счастливо смеялась, обхватив руками шею мужа, а  он  крепко  сжимал
мою талию и Кружил меня под тихую музыку скрипок. -..  ;.,  А  потом  мы
лежали в постели. Я почти забыла обо всем, кроме человека,  который  был
рядом. Мой мужчина, мой муж, единственный, любимый...  Часы  показывали,
что мне пора. Костя не мог  угомониться.  Его  губы  и  руки  оставались
жадными и не хотели отпустить меня. Я мечтала: пусть так будет всегда.
   Но не сегодня.
   - Принесу еще шампанского.
   Я встала, обвязалась простыней и под растроганным взглядом мужа вышла
на кухню.
   Когда я вернулась, в каждой руке  у  меня  было  по  бокалу.  Один  я
поднесла к своим губам, другой протянула мужу.  Прежде  чем  выпить,  он
обнял меня и усадил рядом. Выпив шампанское залпом, он  снова  приник  к
моим губам. Я ответила на поцелуй, желая, чтобы он никогда не  кончился.
Стрелки на часах торопили меня.
   Наконец снотворное подействовало, и Костя уснул.
   Сон настиг его внезапно. Он лежал на спине, откинувшись на подушки, с
легкой улыбкой на четко очерченных губах и с завитком  черных  волос  на
высоком лбу.
   Я поцеловала его в висок, щеку.  Не  удержалась  и  коснулась  губами
теплых губ.

***

   В кабинете я надела заранее приготовленную  одежду,  взяла  уложенную
спортивную сумку  и,  неслышно  ступая  туфлями  на  резиновой  подошве,
покинула квартиру.
   Для бегства я выбрала уже опробованный путь через квартиру художника.
Но на этот раз мне предстояло воспользоваться не только  его  квартирой,
но и его машиной.
   "Жигули" пятой модели стояли в железном гараже позади  дома,  У  меня
были ключи и от машины, и от гаража.
   Кроме того, у  меня  была  доверенность  на  мое  имя  на  управление
машиной. Все очень просто. Гараж во дворе был построен без  необходимого
разрешения,  и  муниципальные  власти  грозили  его  снести.  Я  обещала
художнику, если катаклизм произойдет, перегнать машину к себе на дачу.
   В основе моего плана лежал тот факт, что  никому  в  целом  свете  не
известно, что у меня во владении имеется автомобиль.
   К нынешнему варианту плана я  пришла  не  сразу.  Поначалу  я  хотела
обратиться за помощью к  Юре.  Скорее  всего,  хорошенько  взвесив  свои
возможности, я бы так и  поступила.  Но  его  горячечный  шепот:  "Лена,
Леночка! Я убью его... Ты только скажи. Я убью его!" - сделал  обращение
к нему невозможным.
   Меня и сейчас еще начинало колотить от воспоминаний.
   Можно было попросить Лидуниного Лешку. У него  есть  машина  -  новый
"Москвич". Но это значило втянуть в дело  его  и  Лидуню.  Нет  уж.  Это
только мое дело. Я сама не знаю, чем все  это  может  кончиться.  И  так
страшно. За себя. А если еще за Лешку и Лидуню бояться, я не выдержу.
   Я сделаю все сама. Никому ничего не скажу. Сразу обо всем забуду.
   В принципе, конечно, в чем проблема? Есть  машина.  Есть  пять  часов
времени. Есть известный маршрут.
   То есть известно, как ехать и что дорога не должна занять более  трех
часов в оба конца. Сама операция, именно то, ради чего  все  затевается,
займет от силы полчаса.
   Ну и зачем мне Юра или Лешка?
   А вот затем. Все хорошо. Кроме  того,  что  плохо.  А  плохо  я  вожу
машину. В последний раз я сидела за рулем три года назад,  когда  возила
Костю на дачу. Но тогда было раннее утро и рядом  был  человек,  умеющий
водить.
   Этой ночью Мне предстояло пересечь центр.  Конечно,  ночью  на  улице
машин мало. И пешеходов мало.
   Зато много пьяных водителей.
   Готовясь к реализации своего плана, я утром, сказав  Юре,  что  пойду
поухаживаю за  цветами  художника,  почитала  его  книжку  о  "Жигулях".
Книжка, вернее, огромный альбом, всегда лежала под столом в прихожей.  Я
ее заметила, бывая прежде в квартире.
   Мне было известно, что художник отключил аккумулятор и  слил  бензин.
Эти  сведения  он  сообщил  мне  среди  остальных,  столь  же  ненужных,
передавая хозяйство при отъезде.
   "Учись, - говорила мама. - Не бывает ненужных знаний". И как  в  воду
глядела. Теперь я знаю, что необходимо подключить аккумулятор и налить в
бензобак бензин из канистры, что в углу гаража за досками.
   А не знай я этого, как бы я поехала?
   Ободряя себя таким образом, я  вышла  из  соседнего  ,  неохраняемого
подъезда и через кусты посмотрела на смутно темнеющую у  моего  подъезда
машину.
   Свет в салоне не горел. Доблестная Костина стража скорее всего  спала
без задних ног.
   Но с другой стороны, чем  черт  не  шутит?  Вдруг  парни  бессонно  и
напряженно вглядываются во тьму?
   Береженого  Бог  бережет.  Тоже  мама  говорила.  И  я  по   узенькой
асфальтовой дорожке вдоль стены дома добралась сначала до угла, а  потом
до противоположной стены, а уж здесь, найдя прогалину в  густо  растущих