ь со стола, Аннели стонала от наслаждения, в  то
время как Эмори двигался все быстрее и быстрее, не сводя глаз с ее лица,
дышавшего страстью. Он шептал ей ласковые слова то на французском, то на
испанском, то на каком-то гортанном, непонятном ей языке,  первозданном,
как сама страсть.
   Наконец Эмори почувствовал,  что  не  в  силах  больше  сдерживаться,
возбуждение достигло предела, и с хриплым стоном, содрогаясь всем  своим
могучим телом, излил в бархатное лоно Аннели драгоценный нектар.
   Аннели купалась в волнах наслаждения, не отрывая губы от его губ,  но
через несколько секунд  замерла  в  полном  изнеможении,  спустившись  с
вершины блаженства, не в силах пошевелиться.
   - Господи Боже мой! - только и могла она произнести.
   Эмори хотел что-то сказать, но вдруг ему показалось,  что  в  комнату
кто-то вошел, и он в ярости обернулся. Кто посмел зайти в его каюту  без
разрешения? Однако он никого не увидел. И не услышал шагов в коридоре.
   Аннели своей прохладной рукой провела по его  щеке,  и  когда  Эмори,
повернувшись, увидел в ее огромных синих глазах удивление,  его  тревога
вмиг исчезла и он вновь прильнул к ее розовым губам, так  жаждавшим  его
поцелуя.

Глава 25

   Письмо, которое Эмори той  последней  ночью  в  Эксе  взял  со  стола
Наполеона, Бонапарту прислал его младший брат Жером. Оно было доставлено
курьером, который так мчался, что загнал лошадь, и она рухнула  замертво
в тот миг, когда он  спешился.  Эмори  тогда  был  удивлен,  что  письмо
открыто лежало на столе вместе с  другими  бумагами,  и  при  первой  же
возможности сунул его в карман, предположив, что в нем может быть что-то
важное. Он прочел его уже на борту "Интрепида" и едва не бросил в камин,
поскольку брат писал Бонапарту о семейных делах. В частности, о здоровье
их матери и о переполохе, который поднялся в деревне после того, как там
побывал Наполеон, приехавший попрощаться с матерью и  двумя  внебрачными
сыновьями. В письме также упоминалось о его четырехлетнем наследнике и о
возможности вывезти его из Парижа и отдать бабушке.  Выражалась  тревога
по поводу денег и пенсий, и говорилось о том, что сейчас  только  дураки
верят в обещания союзнических  армий  дать  возможность  матери  прожить
остаток своих дней в покое, и чем  скорее  все  они  окажутся  на  борту
корабля,  плывущего  в  Америку,  тем  лучше.  Но  еще  нужно   получить
разрешение на выезд  из  Франции.  Они  надеются,  что  полковник  Дюрок
присоединится к ним. Все идет хорошо. Дюрок уже отправился к побережью и
должен приехать еще до того, как дойдет письмо. Пришлось заплатить много
золота Ренару, чтобы обезопасить себя не только в Эксе, но и в Англии.
   Все идет хорошо. Эта фраза была дважды подчеркнута.  Эмори  никак  не
мог вспомнить, видел ли он полковника Дюрока в тот  последний  день  или
вечер. Одни офицеры приходили, другие уходили; их было  так  много,  что
Эмори вряд ли мог всех запомнить, если  бы  даже  не  получил  удара  по
голове. И кто такой Ренар? Имя явно зашифровано.  Эмори  просмотрел  все
документы, хранившиеся в сейфе; ни о каких лисах  не
было упоминаний, равно как ни о волках, ни о ястребах, ни о цаплях.
   После того как они  покинули  Грэйвсенд  и  два  дня  плыли  на  всех
парусах, он до боли в глазах перечитывал  письмо.  Вчитывался  в  каждое
слово, знал весь текст наизусть, надеясь,  что  где-то  между  строчками
найдет ключ к плану по спасению Наполеона. А что такой план  существует,
Эмори не сомневался, как не сомневался в том,  что  письмо  зашифровано,
иначе зачем бы понадобилось Киприани истязать Эмори? Ведь он мог  просто
убить его. Или утопить.
   Кто такой полковник Дюрок? И еще упоминающийся  в  письме  Лис,  черт
побери? Его ли рук дело фальсификации депеш? И какое отношение он  имеет
к плану?
   Эмори во все стороны вертел письмо, но никак не  мог  разгадать  код.
Даже блестящее знание французского не  помогло,  и  он  попросил  Аннели
прочесть ему письмо вслух.
   Но она скорее мешала, чем помогала, поскольку он не сводил глаз с  ее
нежных,  как  лепестки  розы,  губ,  тонких   бровей,   сходившихся   на
переносице, когда  она  пыталась  сосредоточиться,  с  выделявшейся  под
рубашкой округлой груди. Все  попытки  разобраться  в  письме  кончались
очередной вспышкой страсти со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Бэрримор,  считавший  себя  непревзойденным  знатоком   французского,
уверял, что не знает никого в Уайтхолле, кто под именем Ренара  или  еще
каким-нибудь мог поддерживать тайную связь с французами, и  поклялся  по
возвращении  в  Лондон  сделать  все  возможное  и  невозможное,   чтобы
разоблачить  предателя.  Эмори  полагал,   что   в   этом   нет   особой
необходимости, поскольку предатель сейчас наверняка находится в  Торбее,
куда они скоро прибудут.
   - Дюрок, - бормотал Эмори. - Кто, черт побери, этот полковник Дюрок и
почему его имя кажется мне знакомым?
   - Может быть, потому, что ты произносишь его уже в  тысячный  раз,  -
предположила Аннели, - даже шепчешь во сне? И это несмотря на мои усилия
тебя отвлечь.
   Она отвлекала его и сейчас, сидя у  него  на  коленях.  Часы  пробили
пять, когда Аннели проснулась и увидела, что Эмори  сидит  за  столом  и
просматривает бумаги. Когда она подошла, Эмори не поднял  головы.  Тогда
она села к нему на колени, прижавшись к его сильному, горячему телу.
   Он обнял ее, поцеловал в  затылок.  Ее  волосы  слегка  пахли  ромом,
потому что она вымыла  их  в  бочонке,  который  Диего  позаимствовал  в
кладовой. Ничего более подходящего не нашлось.
   - У меня такое ощущение, что мы все  еще  плывем  в  тумане,  -  тихо
произнес Эмори, - Совершенно не зная, что нас ждет впереди.
   Она вздохнула и устроилась поудобнее.
   - Быть может, их план уже сорван. Я вообще не представляю, как  можно
бежать с  "Беллерофонта".  Ты  же  видел:  он  взят  в  кольцо  военными
кораблями  с  пушками  и  солдатами.  Невозможно   пробраться   в   порт
незамеченным, точно так же как и бежать из  него.  Когда  мы  уплыли,  в
заливе круглосуточно находились корабли. Сейчас их должно быть в два или
три раза больше, и если даже кому-то удастся перелезть через  борт,  его
все равно заметят.
   - Наполеон не умеет плавать. Он  до  смерти  боится  утонуть  даже  в
собственной ванне.
   - Тогда остается только захват с моря: Но чтобы помочь Бонапарту уйти
от британского флота, понадобится еще одна  армада,  а  это  уже  грозит
военным столкновением. Хотелось бы знать, почему он сдался.
   Эмори откинулся в кресле и задумчиво гладил волосы Аннели.
   - А главное, почему сделал это с такой легкостью, хорошо понимая, что
его могут повесить.
   - Возможно, он надеялся, что этого не случится, если  он  добровольно
отдаст себя в руки британских властей.
   - После Эльбы он поклялся, что сделает  все,  только  бы  не  попасть
снова в тюрьму. Генерал Монтолон опасался, как бы он не покончил с собой
после Ватерлоо.
   - Тогда всем было бы легче. Эмори покачал головой.
   - Он счел бы это трусостью, даже низостью.
   - Я как-то читала, что  Наполеон  вообразил  себя  богом,  а  значит,
бессмертным, и решил, что, если даже его  убьют,  он  вновь  возродится,
только уже в другой оболочке. Скорее всего он  просто  сумасшедший.  Его
надо упечь в дом для умалишенных, и пусть он станет их императором.
   Эмори уставился на нее.
   - Что ты сказала?
   - О сумасшедшем доме?
   - Нет, до этого. Она сдвинула брови.
   - Что он вообразил себя богом?
   Эмори выпрямился, спустил Аннели с колен,  взял  письмо  и  долго,  с
удивлением смотрел на него.
   - Не может быть, - пробормотал он. -  Не  может  быть,  черт  возьми.
Дюрок, негодяй! Ты думал, тебе это сойдет с рук?
   Он вскочил, быстро оделся, сунул ноги в башмаки.
   - Что случилось? Ты что-нибудь вспомнил? - спросила Аннели.
   Он посмотрел на нее и перевел взгляд на  круглое  окошко.  Небо  было
серым с фиолетовой полоской вдоль горизонта, море - все еще  черным,  но
скоро рассвет, и, если Эмори не ошибся в расчетах,  до  Торбея  осталось
меньше сорока морских миль.
   Он подошел к Аннели, взял в ладони ее лицо, крепко поцеловал.
   - Я говорил, что люблю тебя?
   - Мне так приятно слышать это снова, но...
   - Говорил, что ты смелая, красивая, умная, и я  хочу,  чтобы  ты  мне
родила много детей, и  чтобы  они  были  такими  же  умными,  смелыми  и
красивыми, как ты?
   - Я...
   - А теперь одевайся. - Он снова поцеловал ее. - Мне нужно  поговорить
с Бэрримором.
   - Но погоди...
   Он быстро вышел, и до нее донесся лишь звук его шагов.
   - Вы хотите попасть  на  борт  "Беллерофонта"?  -  спросил  Бэрримор,
протирая глаза и спустив ноги с подвесной койки. - Вы, наверное, сошли с
ума.
   - Возможно, но, если мои предположения верны, я  смогу  вернуть  себе
доброе имя и сделать вас героем.
   - Какие предположения? О чем вы? Который час?
   - Скоро пять. С попутным ветром мы придем в порт задолго до  полудня.
Хотелось бы знать, честно ли отнесется капитан Мэтленд к белому флагу?
   Брови Бэрримора взметнулись вверх.
   - Вы собираетесь войти на "Интрепиде" в  порт?  Да  ваш  корабль  там
разнесут в щепы.
   -  Не  разнесут,  если  вам  удастся  их  убедить,  что  в  интересах
государства пустить нас на борт "Беллерофонта".
   - Мне? Убедить их?
   - Но если даже не удастся, черт возьми, вы все равно  будете  героем,
Бэрримор. Сдадите  властям  неуловимого  Эмори  Олторпа,  и  он  наконец
предстанет перед судом.
   Мужчины  обернулись,  когда  появилась  Аннели.  Волосы  ее  были   в
беспорядке, а незаправленная рубашка свисала до колен.
   - Вы понимаете, о чем он говорит? - спросил Бэрримор.
   - Нет, - ответила Аннели. - Он мне не объяснил.
   - Чтобы вы не сочли меня сумасшедшим. - сказал Эмори, - я  ничего  не
стану объяснять, пока не доберемся до "Беллерофонта".
   Аннели не понравилось то, что она увидела в гавани:  маленькие  лодки
были заполнены элегантными мужчинами и женщинами; они потягивали вино из
хрустальных  бокалов  и  закусывали  пирожными,  в  то   время   как   с
"Беллерофонта"  поступали  сообщения  типа   "знаменитый   узник   пошел
завтракать" или "вернулся обратно в каюту".
   Ночью лодки и баржи займут  женщины  другого  сорта;  едва  стемнеет,
откроются все таверны и залив засверкает огнями.
   Эмори решил проплыть мимо Торбея, зайти в гавань  с  запада,  бросить
якорь немного выше и оттуда по суше отправиться в Бриксгем. Но  корабль,
подгоняемый ветром, несся прямо в залив, однако остановился в трех милях
от него, чтобы не вызвать на себя огонь дюжины баркасов, расположившихся
в гавани, хотя команда "Интрепида" готова была открыть ответный огонь.
   Бэрримор,  причесанный  и  элегантно  одетый,  подплыл  к  ближайшему
баркасу, а потом отправился в гавань.
   С палубы "Беллерофонта" офицеры и штатские смотрели в подзорную трубу
сначала на "Интрепид", потом на один из баркасов, когда тот маневрировал
между рыбацкими лодками. Он  был,  в  свою  очередь,  встречен  четырьмя
баркасами с солдатами в красном, на один из них  пересел  Бэрримор  и  с
эскортом направился к военному кораблю.
   Аннели напряженно следила за Бэрримором, хотя расстояние не позволяло
все  как  следует  рассмотреть.  Она  взглянула  на  Эмори,  который  не
отрываясь смотрел в подзорную трубу.
   Примерно через час баркас поплыл обратно;  там  усиленно  размахивали
белым флагом.
   - Что это значит? - шепотом спросила Аннели.
   - Они пока не выкатили пушки; пожалуй, это хороший знак.
   Когда баркас был на расстоянии выстрела, его  командир  представился,
передал  приветствия  Фредерика  Мэтленда,  капитана  военного   корабля
"Беллерофонт", и приглашение капитану  "Интрепида"  пожаловать  на  борт
британского фрегата.
   - Он не дает никаких гарантий, парень, - сухо заметил Шеймас.
   - А ты ожидал гарантий?
   Ирландец вместо ответа плюнул за борт.
   - Следи за баркасами. Если они последуют за нами, поднимайте  паруса.
Если я не вернусь, уходи на "Интрепиде". В следующий раз  они  не  будут
так беспечны, мой друг.
   Шеймас хотел снова плюнуть, но во рту у него пересохло.
   Эмори повернулся к Аннели.
   - Сейчас ты скажешь, что должна пойти со мной, и я не стану  с  тобой
спорить. Не известно, чем все  это  кончится,  так  что  тебе  лучше  не
оставаться на "Интрепиде". Бэрримор предложил свою защиту, и я принял ее
от твоего имени. Что бы  ни  случилось,  -  Эмори  говорил  медленно,  с
трудом, - ты получишь все мои деньги, которые лежат в банке в  Кале.  Об
этом позаботится Бэрримор, я сказал ему имя банкира, к которому  следует
обратиться. Этого тебе должно  хватить  на  то,  чтобы  дать  фору  кому
угодно, когда тебе заблагорассудится.
   - Мне не нужны твои деньги! - воскликнула она. - Мне нужен ты!
   Он взял ее за подбородок и, улыбнувшись, нежно поцеловал.
   - Я пока жив, мадам, и намерен сделать все возможное, чтобы  вы  меня
не потеряли и не достались Бэрримору, хотя он и хороший парень.
   Эмори уже повернулся, чтобы уйти, но Шеймас остановил его:
   - Подожди! Я дам тебе одну штучку, и ты положишь ее в то самое место,
куда никто не полезет, когда тебя будут обыскивать, прежде  чем  пустить
на борт.
   Эмори посмотрел на  карманный  пистолет,  который  Шеймас  держал  на
ладони.
   - Возьми саблю и пистолеты, и я гарантирую, что дальше они искать  не
станут. Из моего пистолета можно произвести всего один выстрел, но  шума
от него как от двадцати. Спусковой крючок сделан так, чтобы ты не  отбил
себе кое-что, так что можешь им воспользоваться. Что касается вас, мисс,
- он посмотрел на Аннели, - они слишком благородны, чтобы  по-настоящему
прочесать вас, но если вы думаете, что сможете...
   - Нет, - сказал Эмори, увидев в руке Шеймаса  еще  один  пистолет.  -
Защита Бэрримора не будет стоить и гроша, если у Аннели найдут оружие.
   Эмори отвернулся на секунду, которой Аннели хватило,  чтобы  взять  у
Шеймаса пистолет и засунуть за пояс, из-за которого она быстро  вытащила
рубашку, и последовать за Эмори в лодку, переполненную солдатами.

Глава 26

   Команда  военного   корабля   "Беллерофонт",   тяжелого   фрегата   с
семьюдесятью четырьмя пушками, насчитывала триста пятьдесят  человек.  А
теперь  прибавились  сотня  офицеров,  советники,  друзья  и   эмиссары,
сопровождавшие Наполеона из Франции. Палубы были переполнены стражами  в
алых накидках, моряками в тельняшках  и  холщовых  брюках,  офицерами  в
синей с золотом форме и штатскими  в  черных  сюртуках,  Из-под  которых
виднелись ослепительно-белые воротнички. Они глазели на  Эмори  Олторпа,
когда он взошел на борт, но, как только появилась Аннели, все словно  по
команде повернули головы в ее сторону.
   Капитан Фредерик Мэтленд, двадцати пяти  лет  от  роду,  записался  в
армию сразу после того,  как  жители  Франции  штурмовали  Бастилию.  Он
удостоился почестей во время кампании в Египте против Наполеона, а позже
вместе с Нельсоном сражался при Трафальгаре.  Один  из  самых  уважаемых
капитанов британского флота, он прославился  своей  честностью  и,  пока
обдумывал план переброски Бонапарта в Англию, не переставал  возмущаться
атмосферой, царившей на корабле, а также и вне его.
   С четырьмя лейтенантами и полудюжиной  офицеров  он,  стоя  на  баке,
осматривал  палубу.  Его   шокировала   дерзость   авантюриста-капитана,
попросившего аудиенции.
   В то же время он не мог  скрыть  своего  восхищения  смелостью  Эмори
Олторпа, когда тот появился на; борту военного корабля,  имея  при  себе
только рапиру и два одноразовых  пистолета,  которые  у  него  отобрали,
прежде чем он поднялся на борт.
   Капитан задержал взгляд на Аннели Фэрчайлд. Он слышал  историю  о  ее
похищении вскоре после того, как это случилось, и час  назад  совершенно
другую версию этой истории от лорда Бэрримора. Когда  она  поднялась  на
борт и встала рядом с Олторпом,  капитан  понял,  какой  версии  следует
верить. Интересно, как поступил бы ее отец, увидев свою  юную  газель  в
грубой моряцкой одежде, с  растрепанными  волосами,  обветренным  лицом,
рядом с авантюристом-капитаном? У Мэтленда были  четыре  дочери,  совсем
еще маленькие, и он не мог определить свое отношение к  этой  не  совсем
обычной девушке.
   - Надеюсь, вы понимаете, сэр, что находитесь на британской  земле,  а
потому подлежите немедленному аресту, - Если ваше  намерение  арестовать
меня не изменится после того, что я вам расскажу, тогда, пожалуйста,  не
обращайте внимания на белый флаг.
   Мэтленд почувствовал, как мурашки побежали по телу, но на лице его не
дрогнул ни единый мускул.
   - Смею заверить вас, сэр, что я весь внимание. Эмори окинул  взглядом
толпу на палубе.
   - Я бы предпочел поговорить с вами наедине, капитан. Капитан прищурил
свои холодные как лед глаза.
   - Мистер Уитерспун, - обратился он к  своему  первому  лейтенанту,  -
пожалуйста, проводите наших гостей в мою каюту. А за пиратским  кораблем
пусть продолжают следить и доложат мне, если там будет замечено какое-то
движение. Пусть команды  остаются  на  своих  позициях,  и,  ради  Бога,
очистите палубы от этого французского сброда.

***

   В дневной каюте капитана, протянувшейся на всю ширину корабля, стояли
стол и дюжина стульев, не считая остальной мебели. Пол был покрыт черным
и белым холстом. В углу в позолоченной клетке сидел на жердочке попугай,
в другом углу стоял слуга с непроницаемым лицом.
   Мэтленд отдал бинокль слуге и обратился к гостям:
   - Мисс Фэрчайлд, мистер Олторп,  лорд  Бэрримор...  -  он  указал  на
стулья, - пожалуйста, присаживайтесь. Оджильви, - повернулся он к слуге,
- принеси нам бренди-Слуга  принес  бутылку  и  бокалы,  и  капитан  его
отпустил. Бэрримор не стал садиться  и  встал  у  окна.  У  двери  стоял
Уитерспун.
   - Мы обойдемся без формальностей, не так ли? - сказал Мэтленд.  -  Но
некоторые предосторожности не помешают, мистер  Олторп.  Мы  не  дураки,
чтобы зря терять время. Благодаря вмешательству лорда  Бэрримора  я,  не
слушая голоса разума, пошел вам навстречу, сэр Олторп. Лорд говорит, что
у  вас  есть  веское  доказательство  того,  что  вы  не  предатель.  Но
разумеется, только суд может решить, виновны вы или нет.
   - Я хорошо  это  знаю,  капитан,  -  сказал  Эмори.  -  Но  с  вашего
разрешения хочу показать вам некоторые документы и  попросить  доставить
их в целости и сохранности в министерство иностранных дел.
   Аннели  бросила  взгляд  на  Бэрримора.  Он  стиснул  зубы.  Он   уже
согласился взять на себя ответственность за доставку фальшивых депеш, не
Эмори сказал, что не станет рисковать, потому что они могут попасть не в
те руки. Однако если  адмиралтейство  доверило  Мэгленду  охрану  самого
сильного противника Англии, документы  ему  и  подавно  можно  доверить,
подумал Эмори.
   Депеши вытащили из мешка и положили на стол  перед  Мэтлендом.  Затем
Эмори рассказал, что делал последние три года, как играл роль  шпиона  и
наемника, как был использован его корабль. Успеха в прорыве блокады он в
основном  достиг  благодаря  приказам  из   Уайтхолла,   поступавшим   к
капитанам, в которых рекомендовалось не задерживать "Интрепид", когда он
попадал в их поле зрения. Все это подтвердил Бэрримор, а также  то,  что
капитану "Интрепида" приходили фальшивые депеши.
   Мэтленд, следует  отдать  ему  должное,  внимательно  слушал  их,  не
перебивал. Не известно, убедили ли они его, но создавалось  впечатление,
что он не счел Олторпа сумасшедшим, явившимся на борт  "Беллерофонта"  в
поисках всепрощения.
   Когда коснулись планов Бонапарта на ближайшее будущее, Эмори сказал:
   - Он не собирается снова отправляться в ссылку, сэр.
   -  Видите  ли,  Олторп,  у  него  нет  выбора.   Его   перевезут   на
"Нортумберлэнд"...
   - Да, а оттуда на остров Святой Елены. Но все не так просто, как  вам
представляется.
   На лицо Мэтленда набежала тень.
   - Его закуют в цепи, если понадобится, уверяю вас. Эмор