но все же телефонные звонки...
     - Но ведь нам с вами беспокоиться не о чем, так ведь? - Марко наклонился над ней и посмотрел ей прямо в глаза. - Все модельеры Парижа сходят с ума от волнения два раза в год, зачем же нам быть как все? Давайте-ка сменим тему, мадам Эльза. - И он легко похлопал ее по руке. - Как мне нравится ваше имя! Оно словно звенит. Эльза... Да, вам повезло, и вашему мужу тоже.
     - Благодарю вас, - сказала она, с трудом сдерживая благодарную улыбку. - Вы же знаете, это имя досталось мне от бабушки.
     - Старый мир - добрый мир. Оно вам идет. Если бы платьям давали имена, как раньше, я назвал бы свою первую модель "Эльза" в вашу честь. А теперь я оставляю вас стражем ворот. Сдерживайте натиск варваров!
     - Но что, если мсье Некер снова позвонит? - спросила она с тревогой. - Или мадам Уилкокс?
     - Ах, мадам Эльза, ну о чем вы спрашиваете? Вы женщина не только очаровательная, но и изобретательная. Придумайте что-нибудь, я целиком полагаюсь на вас. Неужели мсье Некер может решить, что я должен сидеть здесь целыми днями, как школьник? Вдохновение - оно везде. А мадам Уилкокс ничего не говорите, я исчез, и все тут. До завтра, мадам Эльза!
     И Марко удалось-таки обойти эту строгую серьезную женщину, посаженную в его приемной Некером специально для того, чтобы Марко был под наблюдением. Понадобилось всего несколько дней, чтобы выявить ее самые большие достоинства: стройную фигуру, отличной формы уши и ее имя и неизменно отдавать им должное. Некеру она больше служить не сможет - теперь она повинуется только приказам Марко.
     Мастерские и студия Марко располагались в доме на рю Клеман-Марр, неподалеку от штаб-квартиры "ГН". Уже направляясь к выходу, он вдруг вспомнил про платье, которое разорвал вчера на примерке, и помчался в мастерскую, где над этим платьем трудилась теперь несравненная мадам Жинетта, работавшая до войны с Ланваном, а после войны у Диора, пока ее не переманил Сен-Лоран. Уже лет пятнадцать она не работала, но Некер уговорил ее немного помочь именно с этой коллекцией. Она сидела, склонившись над платьем, Марко вошел и нежно приобнял ее за плечи.
     - Ну что, радость моя, дело продвигается?
     - Вы же не хуже меня знаете, как трудно даются шифоновые складки, - устало ответила она, снимая очки.
     - Вы не хотите, чтобы я посмотрел на чудо, которое вы сотворили?
     - Вам надо только узнать, удастся ли мне спасти платье, - проворчала она. - Надо было поаккуратнее рвать его вчера, шов разошелся в нескольких местах.
     - Вы совершенно правы! Надо было с самого начала поручить его вам, тогда ничего бы не случилось. Но, признайтесь, дорогая моя, швы были просто отвратительные. Я просто вышел из себя.
     - Вы - итальянский сумасшедший, - упрекнула она его. - Мсье Диор никогда себе такого не позволял.
     - А мсье Сен-Лоран?
     - Слова грубого никогда не сказал. Настоящий джентльмен. - Но даже когда Сен-Лоран был молод, а она еще вполне реагировала на мужское очарование, он не умел говорить так ласково, как этот мсье Марко. Ох уж эти итальянцы! Какие взгляды, какие улыбки, невозможно устоять. Особенно против этого.
     - У вас прелестные руки, мадам Жинетта, - сказал Марко, поглаживая ее пальцы.
     - Обычные руки, - смутилась она. - Руки старухи. - И она попробовала убрать их, но он не отпускал.
     - Нет-нет! По ним видно, что работа ваша может быть лишь изумительной. - И он один за другим стал целовать кончики ее пальцев. - А можно мне все-таки взглянуть на шов? Брависсимо! Вы все спасли. Это платье станет жемчужиной коллекции.
     Она растаяла от гордости и застенчиво улыбнулась ему. Он словно возвращает ей молодость.
     - Да, умели раньше работать! До завтра, радость моя, я на вас полагаюсь.
     Спускаясь по лестнице, Марко думал, что по крайней мере еще неделю Жинетта не будет капризничать и грозить уйти, жалуясь на возраст и усталость. А если повезет - то и две. Когда надо будет делать примерки с манекенщицами, без этой старой карги ему не обойтись.
     Пожалуй, надо было надеть пальто. На улице было так солнечно, и он решил, что еще и тепло. Но нет - обычная парижская погода, стыло, сыро и солнечно. Он завернул в маленькое итальянское кафе и заказал двойной эспрессо.
     Господи, как же хочется отдохнуть! Но об этом ближайшие две недели не стоит и мечтать. А потом - или полная победа, или провал. Показ всему миру - журналистам, дилерам, Си-эн-эн. А еще - "Вог", "Цинг", "Базаар" и все газеты, от "Нью-Йорк таймс" и "Фигаро" до маленьких провинциальных листков.
     Как же он раньше не задумывался над тем, что кутюрье выставляет себя на суд перед всем миром? Актер может сыграть первую роль, и никто о ней не узнает, если только это не будет полным успехом. Будущий чемпион по теннису может проигрывать первые матчи, и никто над ним не станет смеяться. Но все женщины считают, что они разбираются в моде.
     О моде столько и говорят и пишут, каждая новая коллекция встречается с восторгом или с убийственным равнодушием. Ею интересуются все - от главного редактора "Эль" до девчонок-продавщиц.
     Вот-вот наступит момент, к которому он шел всю жизнь, неужели он не справится, спрашивал себя Марко. Интересно, все модельеры так мучаются перед первым показом?
     Увы - спросить об этом не у кого, модельеры, как певцы-соперники или как боксеры перед поединком, ни с кем не делятся сокровенным. Марко попытался представить себе кого-нибудь из великих модельеров, мучающихся неуверенностью, и не смог. Нервные припадки Сен-Лорана стали традицией, он - мученик моды, умирающий на кресте ради каждой новой коллекции, но второго такого быть не может.
     Марко заказал еще один эспрессо, радуясь тому, что бар пока что пуст. Он бросил недоделанными сотню дел, нужно ведь проверить каждую мелочь. А он даже не знает, кто будет показывать его модели. Черт возьми, зачем только Некер вмешался, устроил этот идиотский конкурс, тоже мне суд Париса! Зачем ему три несмышленые девчонки, ему просто необходимы манекенщицы с именем - они умеют показать любое платье, на них сразу обращают внимание фотографы.
     Задушить бы этого Некера! Как смеет этот швейцарец навязывать ему свой собственный вкус? Да, деньги его, но почему он все решает только сам? Он и место выбрал - салон красоты в подвалах "Рица".
     - Это должен быть настоящий праздник, Марко, - заявил Некер. - Вечерний показ, смокинг или черный пиджак, потом - фуршет. Только так и надо представлять что-то новое. Внимание и прессы, и покупателей будет сосредоточено прежде всего на известных модельерах, а нам надо, чтобы они запомнили тебя. Так что надо выделиться.
     Откуда, черт подери, это известно Некеру? Он бизнесмен, удачливый бизнесмен, и только. Он же не дизайнер, не художник.
     И все же этот сукин сын действительно чертовски умен. И отлично понимает, что Марко - рабочая лошадка и надо держать его на скудном пайке. И никуда не денешься - чтобы представить новую коллекцию, нужны деньги, причем немалые.
     - Ты будешь получать жалованье, Марко, причем весьма и весьма солидное. Но я не намерен давать тебе долю от прибыли. Во-первых, прибыли может и не быть, и "ГН" идет на риск, поддерживая новое имя. И я рискую - так легко потерять деньги на моде. Каждое платье будет обходиться нам дороже, чем мы сможем за него получить. На раскрутку серии готовой одежды может уйти года два, а до духов если и дойдет дело, то еще через несколько лет. Я признаю твой талант, Марко, но бизнес есть бизнес.
     Марко всю жизнь работал на других, это был его единственный шанс делать вещи под своим именем, поэтому ему пришлось согласиться. Но он припомнит еще Некеру то, что он не пожелал поделиться с ним даже крохами со стола.
     Он вдруг понял, что снова полез в карман за сигаретами. Да, эти часы наедине с собой его не успокоили, а только завели еще больше. Развлечься бы с кем-нибудь. Сколько времени он не занимался сексом? Пожалуй, недели две.
     Да, нужна женщина, только какая-нибудь попроще, которую не надо обольщать. Просто разрядиться бы, сбросить напряжение. Это возможно только с проституткой, а Марко предпочитал не пользоваться их услугами.
     Он стал перебирать в уме разные варианты. Нет ни сил, ни времени искать кого-нибудь, кроме Пичес. Она ему надоела за полгода, слишком в ней сильны собственнические инстинкты, к тому же она до тоски доступна. Неужели когда-то она показалась ему если не совсем недосягаемой, то хотя бы той, которую надо завоевывать? Ведь он тогда даже пытался вести с ней полуинтеллектуальные беседы - так хотел произвести на нее впечатление. А оказалось - только пальцем помани.
     Впрочем, это то, что ему сегодня нужно, - раздвинутые ноги и никаких вопросов. Он набрал номер, убедился, что она в отеле, и отправился туда.

***

     Пичес с довольной улыбкой положила трубку. Она сказала Марко, чтобы он тотчас приходил, но не предупредила его, что устраивает коктейль для целой группы техасских туристов, которые уже сидели в ее гостиной и поедали черную икру.
     - Мадам Уилкокс в большой гостиной, - сказал Марко открывший ему дверь официант. А Марко-то надеялся, что она уже надела один из своих шелковых халатов и ждет его в малой при льстивом свете крохотных бра. И как же удивился он, увидев, как она отошла от нескольких гостей, стоявших у камина, и направилась к нему. В этот вечер она была Екатериной Великой - алый бархатный костюм, шитый золотом жилет, кружевные манжеты.
     Он приник к ее руке, поцеловал внутреннюю сторону запястья, понимая, что лишь одной ей понятно, что это говорит о той степени близости, которую нельзя выказывать на публике.
     - Шампанского? - предложила она, одарив его любезной улыбкой.
     - Почему ты не предупредила, что у тебя гости?
     - Марко! - Она взглянула на него с притворным изумлением. - Здесь полно твоих потенциальных клиентов. Можешь очаровывать их весь вечер.
     - Я пришел сюда не платьями торговать.
     - Неужели? - удивилась она, ведя его к гостям. - Иди же, познакомься с Сельмой и Ральфом Андерсенами из Форт Уорта! А это - милейшие Бетти Лу и Хенк Кертис из Хьюстона. Позвольте вам всем представить Марко Ломбарди. Он - модельер, и скоро о нем заговорит весь Париж!
     Марко пожимал руки толпе техасцев, решив, что уйдет отсюда немедленно, уйдет молча, даже не попрощавшись с Пичес. Он залпом выпил порцию скотча и потянулся за другой.
     Пичес наслаждалась ситуацией - ее гости просто не обращали на него внимания, они были так рады пообщаться друг с другом, что просто улыбались чудаку-иностранцу и тут же забывали о нем. Марко, по-французски говоривший практически свободно, но так и не достигший легкости с английским, стоял в сторонке и наблюдал за триумфом Пичес. Да, она прекрасно понимает, что на фоне ее собственного великолепия ее пусть и дорого одетые приятели выглядят унылыми провинциалами. И Марко разозлился не на шутку. Она что, решила, что он и ужинать останется в этом паноптикуме?
     - Мне надо поговорить с тобой, - сказал он, подойдя к Пичес и решительно взяв ее за локоть.
     - Но сейчас это совершенно невозможно!
     - Я иду в спальню. Приходи туда.
     - Ни за что!
     - Ты что, хочешь скандала?
     - Не глупи, Марко!
     - Сейчас я его устрою и уверяю тебя, о нем станет известно всему Техасу.
     - Ты что, меня шантажируешь?
     - Я тебя предупредил, - ответил он, направляясь к дверям, которые вели в малую гостиную, расположенную перед спальней. Через несколько минут туда зашла и сияющая Пичес.
     - Теперь ты доволен? - спросила она тоном, каким обычно говорят с капризными детьми. - И что же ты продемонстрировал, кроме своей невоспитанности?
     - Закрой за собой дверь.
     - Я возвращаюсь к гостям, - сказала она, поворачиваясь к нему спиной.
     Он оттолкнул ее в сторону, запер дверь и с такой силой схватил ее за руку, что она вскрикнула.
     - Я хочу тебя, и немедленно!
     - Черта с два! Я буду кричать! Марко, отпусти меня сейчас же!
     Он прижал ее к двери.
     - Прекрати! Отпусти меня! - Она сама не верила тому, что происходит.
     - Ну уж нет, - пробормотал он и поволок Пичес к кровати. Она пыталась сопротивляться, но он, держа ее запястья одной рукой, другой задрал ей юбку и стянул с нее кружевные трусики. На ней остались только пояс с чулками.
     - Пусти меня! - кричала она.
     - Там так шумно, что они вряд ли тебя услышат. Можешь визжать, сколько тебе будет угодно. - И он стал расстегивать "молнию" на брюках.
     - Нет, Марко, нет! Остановись! Не делай этого!
     - Да не притворяйся ты, я же знаю, ты просто дрожишь от желания. - Он раздвинул ее ноги и лег на нее, придавив собственным телом. А она колотила его кулачками по спине и пыталась вывернуться.
     Когда он вошел в нее, жаркая сухость ее лона словно опьянила его, и он уже не слышал ее криков. Он чувствовал лишь одно - волну наслаждения, нахлынувшую на него. Он не остановился бы сейчас даже под дулом пистолета. Все длилось лишь несколько мгновений, и вот он уже зарычал по-звериному в припадке экстаза.
     Когда все было кончено, он приподнялся и заглянул ей в лицо. Глаза ее были закрыты, и выражение лица было какое-то незнакомое.
     - О, не волнуйся, сейчас и ты кончишь, - прошептал он, переводя дыхание. - Сейчас, сейчас, я знаю, как ты любишь.
     Она открыла глаза, и он увидел, что она в ярости.
     - Только дотронься до меня, и тебе не жить, - холодно сказала она.
     - Давай без мелодрам, - лениво ответил Марко. Пусть себе злится, этим его не проймешь. Ни одна женщина так не сходила по нему с ума, как эта.
     Пичес вырвалась наконец из кольца его рук и поднялась на ноги.
     - Убирайся! Немедленно убирайся! - приказала она.
     - Знаешь, ты такая милая, милая и смешная. Ты только посмотри - выглядишь ты совершенно безукоризненно, даже прическа не растрепалась. Ну иди же сюда, давай я тебя побалую. И ты кончишь - отлично кончишь, даже лучше, чем в прошлый раз, обещаю тебе. Ты поэтому и злишься, этого тебе и не хватает, красавица моя, - продолжал уговаривать он. Но Пичес повернулась к нему спиной, натянула трусики, оправила юбку, взглянула в зеркало и вышла вон из комнаты.
     Марко тихо выругался про себя, потом быстро встал, застегнул брюки и поспешил к выходу. Пока дворецкий искал его шарф, он успел услышать смех Пичес, развлекавшей своих гостей.

5

     Может, Джастин и следовало бы испытывать некоторые угрызения совести - она так внезапно отправила Фрэнки в Париж, но она успокаивала себя тем, что новый гардероб и перспектива бурной деятельности встряхнут Фрэнки и, возможно, выведут ее из спячки, в которую она впала после развода.
     "Да, - думала Джастин, бесцельно бродя от диспетчерской до своего кабинета и обратно, - давно было пора что-то с ней делать. Кто знает, что бы стало с бедной девочкой, если бы о ней вообще никто не позаботился? Пожалуй, что-нибудь в этом роде следовало придумать еще год назад, да как-то не складывалось". Она и уговаривала ее, и пыталась над ней подтрунивать, потом докатилась до того, что стала ее самым банальным образом пилить, но все было напрасно. Ослица упрямая, ее просто с места невозможно сдвинуть, слишком уж крепко она стоит на своих роскошных ногах, являющихся к тому же предметом ее неизбывной гордости. Джастин терпеть не могла, когда кто-то так легкомысленно ставил крест на собственной жизни.
     Такая красотка - и лицо, и фигура, а относится к себе, как мачеха к Золушке. Впервые оказавшись с Фрэнки на улице, Джастин была потрясена, поняв, что та просто не замечает взглядов мужчин, восхищенных ее энергией, осанкой, удивительным, неповторимым обликом. Черт возьми, эта девчонка просто не имеет себе равных. Да, она сохранила балетную форму и так высоко несет свою головку, что кажется, будто ей это позволено свыше. Эта негодяйка каждое утро тратит двадцать минут на макияж, который был бы виден даже с балкона третьего яруса, а потом собирает волосы в пучок и, не глядя в зеркало, закалывает их парой шпилек.
     Будь Фрэнки моделью, Джастин уволила бы ее за первый же лишний килограмм. А как она умудряется скрывать свои роскошные волосы! Слава богу, хоть паранджу не носит! Лицо у нее удивительное - не просто хорошенькое или красивое, оно живое, выразительное, притягивающее к себе, а Фрэнки будто и не подозревает, что она не как все. У нее одна драма в жизни - то, что на танцах пришлось поставить крест. Неужели ей не ясно, что современная деловая женщина, которая является на работу в таком виде, будто она собралась на утренний балетный класс, нуждается в услугах психотерапевта? Ладно, бог с ней, с этой Фрэнки, у Джастин и своих забот хватает.
     Джастин прислушалась к голосам в диспетчерской. Все, как всегда, на телефонах, но чувствуется некая рассеянность, словно они действуют автоматически, а не ловят ухом любую могущую оказаться значимой интонацию.
     Она тысячу раз говорила им, что, умей они объяснить, почему какая-то модель не пользуется спросом, она узнала бы о будущем не меньше, чем узнавала, поняв, кто именно сейчас особенно популярен. И получить такую информацию можно только от диспетчеров. Что это, затишье после праздников? Такого не бывает - фотографы работают круглый год. Но Джастин вовсе не хотелось идти и самой во всем разбираться. Бог и с ними, с диспетчерами.
     Ей было почему-то... тревожно, будто должно случиться что-то ужасное. Чушь какая! Наоборот, самое время вздохнуть с облегчением. Она, словно парализованная двумя противоположными желаниями - скрыться или бороться с поднятым забралом, с трудом дождалась отъезда девушек во Францию, решив все-таки избежать расставленной для нее ловушки. Да и теперь, когда Фрэнки, девочки и команда "Цинга" отправлены, она понимала, что ничего еще не решено. Может, проблема в этом? Так или иначе, но без Фрэнки в агентстве стало пусто и неуютно. С ней Джастин привыкла обсуждать дела, делиться впечатлениями о том или другом человеке, зная, что за стены кабинета разговор не выйдет, в общем, полагалась на эту чертовку Фрэнки во всем.
     А что, если Некер прилетит в Нью-Йорк и явится к ней?
     Черт! Джастин вскочила на ноги, сердце у нее бешено забилось, будто он уже стоял в дверях. От этой безумной мысли она просыпалась по ночам уже три дня подряд. Джастин плотно прикрыла дверь и уселась за свой необъятный стол. Только здесь она чувствовала себя хозяйкой. Надо все тщательно обдумать, сурово приказала себе Джастин, иначе это станет у нее навязчивой идеей. Чего она добилась, не поехав в Париж? Только протянула время. Она всегда умела трезво оценивать ситуацию и сейчас отлично понимала, что встреча с Некером неизбежна. Так что сейчас она не действует, а сопротивляется, а это противоречит ее жизненным принципам.
     Обычно она ведет себя иначе. Не прячется, открыто высказывает свое мнение, не тянет с принятием решений. Ей нравилось видеть себя настоящей деловой женщиной, хозяйкой собственной судьбы.
     И все же, думала Джастин, фундамент, на котором она строит свою жизнь, имеет трещину. Когда ей было тринадцать лет и у нее только-только начались первые месячные, мать сказала ей, что ее отец, который, как она думала, погиб во Вьетнаме, жив.
     - Он был моим первым возлюбленным и оставил меня, как только я поняла, что беременна. Больше я его не видела. Я вынуждена рассказать тебе об этом, потому что ты стала женщиной, Джастин, и можешь забеременеть. Ты должна знать, что любой мужчина, даже если ты думаешь, что он любит тебя, может сделать такое с тобой, Джастин. И тебе нельзя забывать о том, какой урок получила от жизни я.
     - Но кто мой отец? - пытала она мать. - Каким он был? Как он мог тебя бросить? Где вы познакомились? Долго ли ты его знала? - Вопросам ее не было конца, пока она наконец не поняла, что мать, сколько бы Джастин ни убеждала ее, что имеет на это право, больше ничего не расскажет ей об отце.
     - Про этого человека, - всегда отвечала Хелена, - тебе, дорогая, знать ничего не нужно. Я хотела только предостеречь тебя. Если бы ты была мальчиком, я могла бы вообще тебе ничего не рассказывать. Тема закрыта, Джастин. Думаю, я имею пра