сный день станет генеральской, и она мечтает о том, что я тоже стану женой военного, а меня тошнит только при мысли об этом.
     - А что в этом такого ужасного?
     - Ох уж эти швейцарцы! Мне нужны возможности, а не страховой полис. Я жила в девяти военных городках, я знаю, что такое дисциплина, знаю, как понравиться жене начальника, и не хочу иметь с этим дела.
     - Вам это кажется унизительным?
     - Нет, скорее скучным. Там все завязано на подчинении и умении нравиться тем, у кого в руках власть. Если бы я вышла замуж за подающего надежды черного офицера, которого бы одобрили мои родители, моими подругами были бы жены офицеров того же звания. И мы всю жизнь вместе поднимались бы по служебной лестнице, приглашали бы друг друга в гости, обменивались бы кулинарными рецептами, если, конечно, один из мужей не пошел бы резко на повышение или, наоборот, задержался бы в каком-нибудь звании, тогда жене пришлось бы обзаводиться новыми друзьями. Только представьте себе такое!
     - Чересчур регламентированная жизнь, даже для швейцарца, - рассмеялся Некер.
     - А жизнь черных вообще очень регламентирована. В колледже моей соседкой была потрясающая девушка по имени Шарон Коэн. Мы часами разговаривали о том, каково быть еврейкой и каково быть черной. Она как-то сказала, что хотела бы однажды представиться Джордан Дансер, чтобы никто не понял, услышав ее имя, что она еврейка. А я сказала Шарон, что хотела бы пожить неделю в ее обличье и узнать, как ты себя чувствуешь, когда тебя не относят к определенной категории в ту самую минуту, когда ты входишь в комнату, то есть еще до того, как ты назвала себя. И здесь Шарон было нечего мне возразить.
     - А с кем вы общаетесь? - осторожно спросил Некер.
     - В колледже я встречалась только с черными парнями, честно говоря, так мне было проще. Мне не надо было быть постоянно настороже - ведь в кампусе все всем известно. Теперь я хожу на свидания с кем мне захочется. Проблема не в этом. Вопрос в том, что я буду делать, когда стану старше, когда моя карьера манекенщицы закончится. Мне надо позаботиться об этом уже сейчас, - сказала Джордан, - а не лет через шесть-семь.
     - Но те же проблемы стоят перед всеми манекенщицами, вне зависимости от того, белые они или черные.
     - Это так, но большинство из них надеется на то, что подвернется что-нибудь подходящее. Белые девушки могут тешить себя надеждой, они к этому привыкли. А я просто не смею на это полагаться. В нашем бизнесе мне, чтобы пробиться, надо быть намного лучше белых девушек, потому что у них будет много шансов, а у меня - лишь несколько. Я должна быть совершенно особенной, иначе мне ничего не добиться, и еще - я должна с этим смириться, потому что кому нужна закомплексованная черная манекенщица? Я должна делать вид, что не замечаю того, что я черная, чтобы люди могли чувствовать себя со мной комфортно.
     - Все это кажется таким сложным.
     - Это так и есть, - убежденно ответила Джордан. - Можете мне поверить.
     - А вы строите планы на будущее?
     - Должна, но я еще не думала об этом серьезно. Может, мне надо будет попытаться открыть собственное дело? Возьмем, к примеру, Иман. Она работала двадцать лет, а теперь открывает косметическую фирму. Она - живая легенда, она жена Дэвида Боуи, ей уже тридцать девять, но она получает сорок тысяч долларов за один показ, а когда Иман на подиуме, других девушек просто не замечаешь. Да, у этой черной женщины есть все, но она уникальна, единственная из миллиарда, богиня из Найроби. Имею ли я право надеяться на собственное дело или лучше выбрать более легкий путь и искать мужа? Может, я поступлю как идиотка и выйду замуж за рок-звезду, или за актера, или за чемпиона мира по боксу, а потом мой брак распадется, потому что такие браки недолговечны. Или мне выйти замуж за черного миллионера, выйду из-за денег и из-за положения в черном высшем обществе...
     - А вы думали о том, что можете встретить просто хорошего парня, не знаменитость и не миллионера, станете его женой и будете жить обычной жизнью? - спросил Некер, внутренне улыбаясь тому, как серьезно обсуждает Джордан свои матримониальные планы.
     - Конечно, и такое может случиться, - согласилась Джордан, - но не думаю, что я могла бы долго довольствоваться этим. Вы просто не понимаете, как мне невероятно повезло, у меня столько преимуществ - семья, образование, внешность, - которых нет у большинства черных девушек. Меня благословило небо, да, признаю, это меня испортило, дало новые возможности. Все, кого я знаю, считают, что я достигну чего-то в жизни, а не стану просто женой и матерью. Я сама на это надеюсь. Неужели вы думаете, что я буду плыть по течению и подцеплю первого более-менее подходящего парня или, хуже того, влюблюсь в какого-нибудь белого и испорчу жизнь себе и ему?
     - А почему вы в этом так уверены?
     - Потому что в глубине души каждый из нас немного расист, - ответила она спокойно.
     - Джордан, вы действительно верите в то, что только что сказали?
     - Да, черт побери! Я сама расистка! Я ненавижу пуэрториканцев, и черных бандитов ненавижу, и белых, которые беснуются на стадионах, тоже ненавижу, так что можете себе представить, что будет, если я выйду замуж, войду в белую семью и стану вечным кошмаром для своей свекрови?
     - А вы не преувеличиваете? Может, люди, узнав вас поближе, будут смотреть вам в душу, а не на вашу кожу?
     - Узнав поближе... - да, возможно. Мне хочется так думать - я знаю, как ко мне относилась Шарон, и многие другие мои соученицы, и девушки из нашего агентства, но мы не выходим замуж за братьев друг друга.
     - А ваша внешность, Джордан, может, она поможет вам перешагнуть расовый барьер?
     - Вы шутите? Такого вопроса я не ожидала даже от швейцарца. Внешность здесь никакого значения не имеет. Вы представить себе не можете, как все сложно и без смешанных браков. В Нью-Йорке на улицах можно увидеть множество красивых черных девушек. Меня еще не узнают повсюду - я не Наоми Кэмпбелл, не Тайра Бэнкс и не Вероника Уэбб, ладно, оставим только Наоми - она единственная черная модель, которую знают почти все, так что мне надо быть очень осторожной в таких вещах, о которых вы даже не задумываетесь. Терпеть не могу сюрпризов.
     - Что вы имеете в виду? - озадаченно спросил Некер.
     - Ну, например, в колледже я не стала вступать в студенческую общину... Я не хотела быть одной из немногих черных в общине белых и не хотела вступать в общину черных, поэтому занималась только тем, что могла делать, не вступая ни в одну из них.
     - А может, вы просто чересчур чувствительная?
     - Возможно, - пожала плечами Джордан, - но это упрощает жизнь. Например, в Нью-Йорке я хожу только туда, где меня знают, или туда, где меня представят должным образом. Я никогда не пойду в незнакомую парикмахерскую без человека, который знает владельца или парикмахеров. В хорошие магазины я хожу только с белыми подружками. Если меня приглашает в ресторан белый приятель, я туда иду, а с черным я пойду, если он знает метрдотеля или часто там бывает. Вы удивлены, мсье Некер?
     - Да.
     - Это не ваши проблемы. Но мне нужно поговорить о них, особенно если меня слушают с таким вниманием. Сегодня я ответила на столько вопросов и рассказала вам о том, что и не думала с вами обсуждать, но, кажется, вам это было интересно. Я только не могу понять почему. Почему вы меня расспрашивали? Неужели потому, что я одна из трех манекенщиц, с которыми ваша компания подписала контракт? Мне все-таки так не кажется...
     - Нет, не поэтому.
     - Тогда в чем же причина?
     - Я просто подумал... если бы у меня была дочь... если бы я ничего не знал о ее жизни... я бы хотел расспросить ее обо всем - о ее проблемах, о ее надеждах, о ее мыслях... Это не праздное любопытство.
     - Но у вас ведь нет дочери?
     - У нас с женой не было детей...
     - Мне очень жаль, - сказала Джордан.
     - Мне тоже. Очень. Я не похож на вашего отца, которому ближе мальчики. Если бы я мог иметь одного-единственного ребенка, я бы хотел, чтобы это была дочь, дочь, о которой я мог бы заботиться...
     - Если бы она у вас была, она бы сказала вам, что проголодалась, - рассмеялась вдруг Джордан, заметившая, как он погрустнел.
     - И я тоже, - сказал он и поднялся. - Давайте вернемся к машине. Неподалеку от дворца есть отличный ресторанчик. И я знаком с хозяином.
     - Во Франции я чувствую себя как дома. Может, в меня вселилась душа Жозефин Бейкер?
     - Сомневаюсь. Для этого вы недостаточно черная, - усмехнулся Некер.
     - Это детали.

13

     Факс принесли, едва я кончила завтракать.

     "Полагаю, тебе известно, что жизнь в Нъю-Йорке парализована из-за снегопада. Несколько раз звонила, но тебя не было - где-то ты развлекалась. Повезло - гуляешь в Париже, а я мерзну в Нью-Йорке. Мне звонить бесполезно - я живу у друзей, дома у меня проблемы с отоплением. Контора закрыта, съемки отменены, самолеты не летают. Все сидят по домам. Завидую - ты в теплом отеле. Надеюсь, девочки все схватывают на лету и беспокойства не причиняют. А ты, надеюсь, ведешь себя прилично и на провокации не поддаешься.
     Люблю, целую. Джастин".

     Веду ли я себя прилично? Тинкер испарилась с каким-то никому не известным парнем, Эйприл заколдована Мод, Некер обхаживает Джордан, а эта мерзавка советует мне вести себя прилично!
     Но Джастин взбесила меня не только поэтому. Почему она не сообщила, у каких она друзей? Я их всех знаю и всем могу позвонить, что, думаю, им отлично известно. Ну и что, что город парализован, контору так просто не закрывают! Я не собиралась звонить ей, но ведь как-то я должна с ней связываться в экстренных случаях.
     Что случилось с нашей рассудительной Джастин? Она меня окончательно подкосила, а мне хватает сейчас волнений из-за Тинкер. Мы прилетели два дня назад, а она уже провела ночь с каким-то незнакомцем. Ничего себе, утешительная новость. Она ведь такая ранимая, кто знает, что случилось с ней после вчерашнего провала у Ломбарди. Какой подонок этим воспользовался? Даже спросить не у кого.
     Я все еще терзала в руке факс, когда столкнулась в фойе с Майком Аароном.
     - Ага! Вот ты где, Фрэнки! Слушай, так дальше продолжаться не может. - Он схватил меня за локоть, так что мне просто пришлось остановиться.
     - Доброе утро, Майк, у тебя что-то случилось? - спросила я. Меня назначили в нашем крохотном коллективе старшей, я здесь за все несу ответственность и не могу вести себя как ребенок. "Поднимись над суетой!" - вот мой девиз, когда я на людях.
     - Ты сегодня в окно смотрела? - спросил он вдруг.
     - Да, а что?
     - Сегодня свет просто удивительный. Такого второго дня уже не будет - сама знаешь, какая в Париже обычно бывает погода в это время. При таком солнце и надо снимать девушек - как они знакомятся с Парижем, а я не могу найти ни одной из них! Даже Мод куда-то исчезла. Что, черт подери, происходит?
     - Они, кажется, с цепи сорвались. Ты сам видел, что случилось вчера вечером.
     - Я думал, ты за них отвечаешь, - сказал он.
     - И отвечала. Но судьба распорядилась иначе.
     Я совершенно не собиралась лгать Майку и делать вид, будто знаю, где девочки. Тайн у меня и без этого хватает. Не может их сфотографировать при солнечном свете - пусть фотографирует хоть в заброшенной шахте. Проблемы "Цинга" меня не волнуют.
     - Ну и какая из тебя дуэнья? - хмыкнул он.
     - Отвратительная. - И я развела руками, давая понять, что совесть меня не мучит. - Никогда не мечтала о карьере гувернантки. Не обучена.
     - Это все равно что работать со съемочной группой на отдыхе, - возмутился Майк. - Актеров увозят куда-нибудь подальше от дома, селят в гостиницу, и они начинают вести себя так, будто их привычной жизни больше не существует, и все. Что они творят! Совершенно не думают о последствиях. Раз им не надо спать в собственных постелях, их уже ничто не держит - эти дряни превращаются в диких зверей, вырвавшихся из клеток. Это похоже на массовый приступ истерии.
     - Но дикие звери, в отличие от манекенщиц, ведут себя вполне предсказуемо, - продолжила я. - А Париж - это даже не тихая, спокойная клетка. Думаю, даже если случится худшее из возможного, перед показом они все-таки объявятся. - Я испытывала какое-то извращенное наслаждение, рисуя происходящее в самом черном цвете и делая вид, будто меня не волнует судьба моих подопечных. Терпеть не могу, когда меня называют "дуэньей".
     - Ну и пошли они к черту! - сказал он с отвращением и сменил тему:
     - Может, пойдем куда-нибудь перекусим?
     - Почему бы и нет? Здесь или где-нибудь еще?
     - Мне надо выбраться из этого проклятого отеля, иначе я задохнусь. Давай пойдем погуляем и по дороге съедим по сандвичу. Может, на часок и в Лувр заглянем. Надо же сделать хоть что-нибудь полезное.
     - Идет. На самом деле я сама хотела затащить сегодня Эйприл в Лувр.
     - Я в Париже был уже раз двадцать, а туда так и не заглядывал. Все время что-то мешало.
     - Пойду возьму пальто. Встретимся здесь.
     - Не забудь надеть туфли поудобнее, - мрачно предупредил он.
     Идя к себе в номер, я размышляла о невероятной галантности, с которой он пригласил меня на прогулку. Ленч со мной - да, видно, Майку Аарону совсем сегодня не везет. Почему я согласилась - ума не приложу, наверное, потому, что мне самой совершенно нечем заняться. В гардеробной я случайно взглянула в зеркало. Господи, ну зачем я себя обманываю! Вид у меня - как у старшеклассницы, которая собирается на первое свидание.
     Я с ужасом смотрела на свое отражение. С ужасом и... волнением. Как же мне надоело быть старушкой Фрэнки, добропорядочной дуэньей двадцати семи лет! Как собаку назовете, так она и... Нет уж, спасибо!
     А сегодня я разволновалась не из-за нынешнего Майка Аарона, типа с дурным характером и дурными манерами, нет, я просто представила себя четырнадцатилетней девчонкой, которая все отдала бы за прогулку с Майком по Парижу. Часто ли людям представляется возможность осуществить детскую мечту? Ну же, Фрэнки, тебе просто необходимо передохнуть!
     Я быстро просмотрела свой гардероб и остановилась на черном свитере и черных обтягивающих брюках. Получилось довольно сурово. И, кажется, я смотрелась чересчур тонкой, если, конечно, это возможно. Надо уравновесить все прической. Хорошо, что вчера я вымыла голову!
     И я вытащила черепаховые шпильки, которыми были заколоты волосы. Может, Джастин права, и я зря не пользуюсь преимуществами, данными мне самой природой. Наверное, даже сама Марта Грэм одобрила бы сейчас мой вид. Она умела использовать свои волосы в танцах! Верблюжье пальто на красной подкладке нараспашку, красный шарф, мои любимые черные сапоги на низком каблуке - и я готова! Результат потрясающий, но во всем наряде нет ничего специального, нарочитого. Еще минут десять я красила глаза - и я уже похожа на опасную искусительницу, хотя, кажется, я только и сделала, что оделась подобающим для прогулки образом.
     Выйдя из лифта, я, незаметно покачивая бедрами (это мог бы понять только опытный учитель танцев), направилась к Майку. Он меня не узнал.
     - Ну что, идем? - спросила я.
     - Фрэнки?
     - Извини, что я задержалась. Звонила Габриэль, и мне пришлось лгать напропалую.
     - Фрэнки!
     Я взглянула на него весело и чуть свысока, словно он был моим младшим братишкой.
     - Ты что-то забыл?
     - А? - Он никак не мог оправиться от потрясения.
     Все-таки мужчины такие примитивные создания!
     - Я спросила, не забыл ли ты чего-нибудь, - терпеливо повторила я, натягивая перчатки и тщательно разглаживая каждый палец, совсем как Марлен Дитрих.
     - Нет, нет, я - ничего. - Мы вышли из отеля, и у меня появилось сильное подозрение (а в таких вещах я редко ошибаюсь), что от ярлыка "дуэнья" я избавилась раз и навсегда. Даже если собаку назвали не правильно, раз в год у нее бывает ее день, а сегодняшний день - точно мой!
     - Куда отправимся? - спросил Майк, когда мы оказались на улице.
     - Давай спустимся по рю Бийяр к реке, - предложила я. - Так мы сократим путь и пройдемся вдоль Сены.
     - Ты неплохо знаешь Париж.
     - Я часто бывала здесь со своим первым мужем, - нагло солгала я, идя как можно быстрее, хотя это и трудно, когда в голове у тебя звучит вальс.
     - С первым мужем? - переспросил он с любопытством. - Я его знаю?
     - Слим Келли.
     - Спортивный журналист? - В голосе его слышалось уважение.
     Интересно, ну почему мужчины реагируют так, что все их мыслительные процессы так легко просчитать? Моим мужем мог быть Тед Коппель, но это не вызвало бы такого фурора, как имя Слима, живой легенды журналистики, о чем он сам никогда не уставал мне напоминать.
     - Угу.
     - Слим Келли был твоим первым мужем, а кто же второй?
     - Я с ним еще не встретилась. Но, поскольку я развелась только год назад, надежда на эту встречу у меня еще осталась.
     - А как насчет третьего?
     - Время покажет, - бросила я через плечо, направляясь к площади Согласия.
     - Господи, Фрэнки, нам обязательно так мчаться? - жалобно спросил Майк.
     - Ты сказал, что задыхаешься в отеле, и я решила, что тебе надо поскорее проветриться.
     - Я не говорил, что хочу со скоростью света мчаться мимо самого прекрасного в мире вида.
     - Можешь говорить что угодно, - ответила я, замедляя темп. - Боюсь, ты просто немного не в форме.
     Он на меня уставился, вернее, попытался уставиться, но моя грива вкупе с моей очаровательной ухмылочкой (говорила ли я, что зубы у меня почти такие же замечательные, как и ноги?) просто парализовала его взгляд.
     - Не дразни меня, - только и сказал он.
     И мы пошли дальше вверх по реке. А за ней открывался потрясающий вид города с торчащим вверх фитилем Эйфелевой башни. Голубое бесконечное небо сияло над элегантными старинными зданиями, каждое из которых было своего неповторимого серого оттенка. У меня было то беспечное настроение, с которым я обычно брожу по Кони-Айленду, только здесь вместо белоснежного песка и океана были чудеса архитектуры. Ну что ж, главное - не надо выбирать, что мне нравится больше.
     - Ты еще не проголодалась? - спросил Майк.
     Я остановилась и посмотрела по сторонам. Через улицу - птичий рынок, прямо перед нами - Иль де ла Сите и башни Нотр-Дам. Значит, мы каким-то образом умудрились проскочить Лувр, что так же невозможно, как не заметить Пентагон.
     - Наверное. Пока ты не спросил, я об этом не думала. Смешно, но в Париже я думаю о еде в последнюю очередь.
     - Это я заметил. Если и дальше так пойдет, ты станешь такой же тощей, как наши девочки.
     - Разве это плохо?
     - Я тебе все объясню, когда мы прекратим эту сумасшедшую гонку. На другой стороне улицы есть место, где можно поесть, туда-то мы и пойдем.
     - Как скажешь, Супер... парень.
     - Поосторожней!
     - Ты обидчивый, да?
     - Нет, просто голодный.
     Мы устроились на застекленной террасе ресторанчика под названием "Бистроке", и я стала рассматривать меню.
     - Боюсь, здесь не подают сандвичей, - заметила я.
     - Это была фигура речи.
     - Как и "пышные формы", да? - поинтересовалась я, изучая меню.
     - Так я и знал! Ты поэтому все время задираешься? Ну, признайся, ты не можешь простить мне этих "пышных форм". Фрэнки, это был комплимент!
     - В наших краях это оскорбление, мазила.
     - Пышные формы - это то, за что приятно подержаться, обо что можно согреться морозной ночью, это сексуально, это возбуждает. Понимаешь, возбуждает!
     - Прекрати орать.
     - Разве я только что не сказал тебе, чтобы ты не тощала? - Он навалился на стол. - И я именно это имел в виду! Я был женат на манекенщице. Никто не умел носить тряпки так, как она, но, господи, к ней нельзя было даже прислониться, одни локти и больше ничего! Ляжки у нее были как две острые сабли, об задницу можно было набить синяков, в ее груди нельзя было зарыться.
     - Так зачем же ты на ней женился?
     - Если бы я только знал! В постели она напоминала железного кузнечика. Я был тогда зеленым юнцом, и