у нее был надорванный, еле слышный
   Жанна стала уже думать о другом, как вдруг заметила, что девушки сов-
сем не слышно. Она позвала:
   - Розали!
   Никто не шевельнулся. Решив, что Розали незаметно вышла  из  комнаты,
Жанна крикнула громче:
   - Розали!
   И уже протянула руку к звонку, как вдруг услышала тяжкий стон  совсем
возле себя и вскочила в испуге
   Служанка, бледная как мертвец, с блуждающим взглядом, сидела на полу,
вытянув ноги и опершись на спинку кровати.
   Жанна бросилась к ней:
   - Что с тобой, что с тобой?
   Та не ответила ни слова, не сделала ни малейшего движения,  безумными
глазами смотрела она на свою хозяйку и тяжело дышала,  как  от  жестокой
боли. Потом вдруг напряглась всем телом и повалилась навзничь, стискивая
зубы, чтобы подавить вопль страдания.
   И тут у нее под платьем, облепившим раздвинутые ноги, что-то  зашеве-
лилось. Сейчас же оттуда послышался странный  шум,  какое-то  бульканье,
как бывает, когда кто-нибудь захлебывается и задыхается;  вслед  за  тем
раздалось протяжное мяуканье, тоненький,  но  уже  страдальческий  плач,
первая жалоба ребенка, входящего в жизнь.
   Жанна сразу все поняла и в полном  смятении  бросилась  на  лестницу,
крича:
   - Жюльен, Жюльен!
   - Что тебе? - спросил он снизу.
   - Там... там... Розали... - еле выговорила она.
   Жюльен мигом взбежал по лестнице, перепрыгивая через  две  ступеньки,
ворвался в спальню, резким движением поднял  юбку  девушки  и  обнаружил
омерзительный комок мяса; сморщенный, скулящий и весь липкий, он корчил-
ся и копошился между обнаженных ног матери.
   Жюльен выпрямился со злым  видом  и  вытолкнул  растерянную  жену  за
дверь:
   - Это тебя не касается. Ступай и пришли мне Людивину и дядю Симона.
   Дрожа всем телом, Жанна спустилась на  кухню,  потом,  не  смея  вер-
нуться, вошла в гостиную, где не топили с отъезда родителей, и  стала  с
трепетом ждать вестей.
   Вскоре она увидела, как из дому выбежал слуга. Спустя пять  минут  он
возвратился с вдовой Дантю, местной повитухой.
   Сейчас же на лестнице послышались шаги и суета, как будто несли ране-
ного; и Жюльен пришел сказать Жанне, что она может вернуться к себе.
   Она снова села у камина, дрожа так, словно  оказалась  свидетельницей
катастрофы.
   - Ну, как Розали? - спросила она.
   Жюльен озабоченно и беспокойно шагал по комнате: казалось, его  душит
злоба, он чем-то сильно раздражен. Сперва он не ответил, но немного  по-
годя остановился перед женой:
   - Как ты предполагаешь поступить с этой девкой?
   Она с недоумением посмотрела на мужа.
   - Как это? Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.
   Он сразу вспыхнул и заорал:
   - Да не можем же мы держать в доме ублюдка.
   Это озадачило Жанну, но после долгого раздумья она предложила:
   - А как ты думаешь, мой друг, нельзя ли отдать его на воспитание?
   Он не дал ей договорить.
   - А платить кто будет? Ты, что ли?
   Она снова стала искать выхода, наконец сказала:
   - Отец должен позаботиться о ребенке. А если он  женится  на  Розали,
все будет улажено.
   Жюльен совсем вышел из себя и яростно рявкнул:
   - Отец!.. Отец! А ты знаешь его... отца-то? Не знаешь?  Ну,  так  как
же?
   Жанна возразила возбужденно:
   - Но не бросит же он девушку в таком  положении.  Тогда,  значит,  он
подлец! Мы узнаем его имя, пойдем к нему и потребуем объяснений.
   Жюльен успокоился и снова зашагал по комнате.
   - Дорогая моя, она не хочет назвать его имя. Неужели мне она не гово-
рит, а тебе скажет?.. Ну, а если он не пожелает жениться?  Мы  не  можем
держать под своей крышей девушку-мать с ее отродьем. Понимаешь ты это?
   Жанна упрямо твердила:
   - Значит, он негодяй! Но мы его отыщем, и он будет иметь дело с нами.
   Жюльен густо покраснел и снова повысил голос:
   - Хорошо... А пока что?
   Она не знала, что решить, и спросила его:
   - Ну, а ты что предлагаешь?
   Он с готовностью высказал свое мнение:
   - Я бы поступил просто. Дал бы ей немного денег и  отправил  ко  всем
чертям вместе с ее младенцем.
   Но молодая женщина возмутилась и запротестовала:
   - Никогда. Эта девушка - моя молочная сестра. Мы вместе выросли.  Она
согрешила, очень жаль, но ничего не поделаешь. Я ее за это  не  вышвырну
на улицу, и, если иначе нельзя, я буду воспитывать ее ребенка.
   Тут Жюльен совсем разъярился:
   - Хорошую же мы себе создадим репутацию! Это при нашем имени  и  свя-
зях! Все будут говорить, что мы поощряем порок и держим у себя  потаску-
шек. Порядочные люди не переступят нашего порога. Что тебе в голову при-
ходит? Ты не в своем уме!
   Она продолжала невозмутимо:
   - Я не позволю выгнать Розали. Если ты не  желаешь  ее  держать,  моя
мать возьмет ее к себе. В конце концов мы допытаемся, кто отец ребенка.
   Взбешенный Жюльен вышел из комнаты, хлопнув дверью, и крикнул:
   - Какие дурацкие фантазии бывают у женщин!
   Под вечер Жанна пошла к родильнице. Предоставленная  попечению  вдовы
Дантю, она лежала в постели неподвижно, с широко  открытыми  глазами,  а
сиделка укачивала на руках новорожденного.
   Едва Розали увидела свою барыню, она заплакала и спрятала голову  под
одеяло, вся сотрясаясь от исступленных рыданий. Жанна хотела ее  поцело-
вать, но она противилась, закрывала лицо.
   Тут вмешалась сиделка, силой отвела от ее лица одеяло, и она  покори-
лась, продолжая плакать, но уже тихонько.
   Скудный огонь горел в камине, в каморке было холодно; ребенок плакал.
Жанна не осмелилась заговорить о нем, чтобы не вызвать новых  слез.  Она
только держала руку горничной и машинально повторяла:
   - Все обойдется, все обойдется.
   Бедная девушка украдкой поглядывала на сиделку и вздрагивала от писка
малыша; последние отголоски душившего ее горя вырывались порой  судорож-
ным всхлипыванием, а сдерживаемые слезы, как вода,  клокотали  у  нее  в
горле.
   Жанна поцеловала ее еще раз и чуть слышно прошептала ей на ухо:
   - Не беспокойся, голубушка, мы о нем позаботимся.
   Тут начался новый приступ плача, и Жанна поспешила уйти.
   Каждый день она приходила снова, и каждый день  при  виде  ее  Розали
разражалась слезами.
   Ребенка отдали на воспитание по соседству.
   Жюльен между тем еле говорил с женой, словно затаил против нее  лютую
злобу, после того как она отказалась уволить горничную. Однажды он  вер-
нулся к этому вопросу, но Жанна вынула из кармана письмо, в котором  ба-
ронесса просила, чтобы девушку немедленно прислали к ней" если ее не бу-
дут держать в Тополях. Жюльен в ярости заорал:
   - Мать у тебя такая же сумасшедшая, как и ты!
   Но больше не настаивал. Через две недели родильница могла уже  встать
и вернуться к своим обязанностям.
   Как-то утром Жанна усадила ее, взяла за  руки  и  сказала,  испытующе
глядя на нее:
   - Ну, голубушка, расскажи мне все.
   Розали задрожала всем телом и пролепетала:
   - Что, сударыня?
   - От кого у тебя ребенок?
   Тут горничная снова отчаянно зарыдала и в полном  смятении  старалась
высвободить руки, чтобы закрыть ими лицо.
   Но Жанна целовала и утешала ее, как она ни противилась.
   - Ну, случилось несчастье. Что поделаешь, голубушка. Ты  не  устояла;
не ты первая. Если отец ребенка женится на тебе, никто слова не  скажет,
и мы возьмем его в услужение вместе с тобой.
   Розали стонала, как под пыткой, и время от времени силилась вырваться
и убежать.
   Жанна продолжала:
   - Я понимаю, что тебе стыдно, но ведь ты видишь, я не сержусь и гово-
рю с тобой ласково. А имя этого человека я спрашиваю для твоего же  бла-
га. Раз ты так убиваешься, значит, он бросил тебя, я не  хочу  допустить
это. Ты понимаешь, Жюльен пойдет к нему, и мы заставим его  жениться.  А
если вы будете оба жить у нас, мы уж не позволим ему обижать тебя.
   Тут Розали рванулась так резко, что выдернула свои руки из рук  бары-
ни, и, как безумная, бросилась прочь.
   За обедом Жанна сказала Жюльену:
   - Я уговаривала Розали сказать мне имя ее соблазнителя. У меня ничего
не вышло. Попытайся теперь ты, ведь должны же мы заставить этого негодяя
жениться на ней.
   Жюльен сразу же вспылил:
   - Ну, знаешь ли, мне уже надоела эта история. Ты  решила  оставить  у
себя эту девку - дело твое, но меня, пожалуйста, не трогай.
   После родов Розали он стал как-то особенно раздражителен. Он взял се-
бе за правило кричать, разговаривая с женой, как будто всегда был сердит
на нее. Она же, наоборот, старалась избегать всяких стычек, говорила ти-
хо, мягким, примирительным тоном и нередко плакала по  ночам  у  себя  в
постели.
   Несмотря на постоянное раздражение, ее муж вернулся снова к  любовным
привычкам, оставленным после приезда в Тополя, и редко пропускал три но-
чи подряд, чтобы не переступить порога супружеской спальни.
   Розали скоро поправилась совсем и стала  меньше  грустить,  хотя  все
время казалась испуганной, словно дрожала перед какой-то неведомой опас-
ностью.
   Жанна еще два раза пыталась выспросить ее, и оба раза она убегала.
   Жюльен неожиданно стал приветливее; и молодая  женщина,  цепляясь  за
какие-то смутные надежды, повеселела, хотя и чувствовала  иногда  непри-
вычное недомогание, о котором не говорила ни слова. Оттепели все не  бы-
ло, и целых пять недель небо, светлое  днем,  как  голубой  хрусталь,  а
ночью, точно инеем, запорошенное звездами по всему своему суровому ледя-
ному простору, расстилалось над гладкой, застывшей,  сверкающей  пеленой
снегов.
   Фермы, отгороженные от мира прямоугольниками дворов и завесами  высо-
ких деревьев, опушенных снегом, как будто уснули в своей  белой  одежде.
Ни люди, ни животные не выглядывали наружу; только трубы домишек обнару-
живали скрытую в них жизнь тоненькими  столбиками  дыма,  поднимавшегося
прямо вверх в морозном воздухе.
   Равнина, кустарники и деревья вдоль изгородей - все, казалось,  умер-
ло, все было убито холодом. Время от времени слышно  было,  как  трещали
вязы, словно их деревянные кости ломались под корой; большая ветка отры-
валась порою и падала, потому что лютый мороз леденил соки и рвал волок-
на дерева.
   Жанна не могла дождаться, чтобы снова повеяло теплом, так как  припи-
сывала холодной погоде все неопределенные недомогания, мучившие ее.
   Иногда она не могла ничего есть, всякая пища была ей противна; иногда
у нее начинало бешено стучать сердце; иногда самые легкие кушанья  вызы-
вали у нее несварение желудка, а напряженно натянутые нервы держали ее в
постоянном нестерпимом возбуждении.
   Однажды вечером термометр опустился еще ниже; Жюльен встал из-за сто-
ла, поеживаясь (в столовой никогда не топили как следует, потому что  он
экономил на дровах), и, потирая руки, шепнул:
   - Хорошо будет спать вдвоем нынче ночью, правда, кошечка?
   Он смеялся своим прежним благодушным смехом, и Жанна бросилась ему на
шею; но в этот вечер ей было до того не по себе, так все у  нее  болело,
нервы были так необычайно взвинчены, что она тихонько  попросила,  целуя
мужа в губы, оставить ее спать одну. В нескольких словах она  рассказала
ему о своем недомогании.
   - Прошу тебя, дорогой мой, мне, право же, очень нездоровится. Завтра,
наверно, будет лучше.
   Он не настаивал.
   - Как хочешь, дорогая. Если ты больна, надо лечиться.
   И разговор перешел на другие темы.
   Она легла рано. Жюльен, против обыкновения, велел  затопить  камин  в
своей комнате. Когда ему доложили, что "горит хорошо", он поцеловал жену
в лоб и ушел.
   Холод, казалось, пронизывал насквозь весь дом; промерзшие стены  тре-
щали, как будто пожимались от озноба, и Жанна вся дрожала в постели.
   Два раза она вставала,  подбрасывала  в  огонь  поленья  и  доставала
платья, юбки, старую одежду, чтобы навалить все это  на  себя.  Но  сог-
реться она не могла; ноги ее коченели, а от икр и до самых бедер их стя-
гивали судороги, от которых она ворочалась с боку на бок  и  металась  в
сильнейшем возбуждении.
   В конце концов у нее стали стучать зубы; руки дрожали; грудь  стесни-
ло; сердце билось медленными глухими ударами и минутами совсем замирало;
она задыхалась, ей недоставало воздуха.
   Безумный страх овладел ее душой, а нестерпимый холод  прохватывал  до
мозга костей. Ничего подобного она еще не испытывала, ей  казалось,  что
жизнь покидает ее, что она сейчас испустит дух.
   Она подумала: "Я умру... Я умираю... "
   В ужасе она вскочила с постели, позвонила Розали, подождала, позвони-
ла еще, подождала снова, дрожа и коченея.
   Горничная не являлась. Должно быть,  она  спала  тем  первым  крепким
сном, который ничем не перебьешь, и Жанна, не помня себя, бросилась  бо-
сиком по лестнице.
   Она поднялась неслышно, ощупью отыскала дверь, отворила ее,  позвала:
"Розали!" - пошла вперед, наткнулась на кровать, пошарила по ней  руками
и убедилась, что она пуста. Пуста и холодна, как будто никто и не ложил-
ся в нее.
   С удивлением она подумала: "Что это? Опять гуляет где-то! Даже по та-
кой погоде".
   Но в эту минуту сердце у нее вдруг бурно заколотилось, дыхание перех-
ватило, и она, собрав последние силы, бросилась обратно, будить Жюльена.
   Она вбежала к нему стремительно, движимая уверенностью, что она  сей-
час умрет, и потребностью взглянуть на него прежде, чем потеряет  созна-
ние.
   При свете тлеющих углей она увидела на подушке рядом с  головой  мужа
голову Розали.
   От ее крика оба вскочили. Мгновение она стояла неподвижно, ошеломлен-
ная таким открытием. Потом кинулась к себе в комнату, но испуганный  го-
лос Жюльена позвал ее: "Жанна!" - и ей  стало  безумно  страшно  увидеть
его, услышать его голос, выслушивать лживые  объяснения,  встретиться  с
ним взглядом. Она снова метнулась на лестницу и бросилась вниз.
   Она бежала теперь в темноте, рискуя скатиться по каменным  ступенькам
и разбиться насмерть. Ее гнало безудержное  желание  спрятаться,  ничего
больше не знать, никого больше не видеть.
   Очутившись внизу, она опустилась на ступеньку, босая, в одной  рубаш-
ке, и сидела там как потерянная.
   Жюльен вскочил с постели и торопливо одевался. Она слышала его движе-
ния, шаги. Она поднялась, чтобы убежать от него. Вот он тоже  спускается
по лестнице и кричит: "Жанна, послушай же! "
   Нет, она не хотела слушать его, не хотела, чтоб он хоть пальцем  кос-
нулся ее; и она ринулась в столовую, как будто спасаясь от  убийцы.  Она
искала выхода, убежища, темного угла, возможности укрыться от него.  Она
забилась под стол. Но он уже появился на пороге со свечой в  руке,  про-
должая кричать: "Жанна!" - и она  снова,  как  заяц,  пустилась  наутек,
шмыгнула в кухню, два раза обежала ее, точно животное, которое травят; а
когда он и тут нагнал ее, она внезапно распахнула наружную дверь и  бро-
силась в сад.
   Ее голые ноги временами по колени погружались в снег, и это леденящее
прикосновение придавало ей силы отчаяния. Она не испытывала холода, хотя
и была в одной рубашке; она вообще уже ничего не ощущала, настолько боль
души притупила чувствительность тела, и она бежала, вся белая, как  пок-
рытая снегом земля.
   Она пробежала большую аллею, пересекла рощу" перепрыгнула ров и  уст-
ремилась прямо по ланде.
   Луны не было, звезды искрились огненными зернами на  черни  неба,  но
равнина стояла светлая в своей тусклой белизне, в мертвенном оцепенении,
в беспредельном безмолвии.
   Жанна шла быстро, не переводя дыхания, не сознавая ничего, не задумы-
ваясь ни над чем. И вдруг она очутилась на краю обрыва. Она  разом  инс-
тинктивно остановилась и села в снег, опустошенная, без мысли, без воли.
   Из темной ямы перед ней, с невидимого и немого моря тянуло  солонова-
тым запахом водорослей в час отлива.
   Долго сидела она так, в бесчувствии духовном и телесном, но вдруг на-
чала отчаянно дрожать, как парус под ветром. Ноги, руки, пальцы  неудер-
жимо трепетали, сотрясались частой дрожью, и сознание в один миг  верну-
лось к ней, ясное, беспощадное.
   И видения прошлого замелькали перед ее глазами: прогулка с ним в бар-
касе дяди Ластика, их разговор, зарождение любви, крестины лодки;  потом
она заглянула еще дальше назад - вплоть до ночи своего приезда в Тополя,
ночи, проведенной в мечтах. А теперь, боже ты мой, теперь! Жизнь ее раз-
бита, счастье кончено, надежд больше нет, и  ей  представилось  страшное
будущее, полное мучений, измен и горя. Лучше умереть и  сразу  покончить
со всем.
   Издалека донесся голос:
   - Сюда, сюда, вот ее следы; скорее сюда!
   Это Жюльен разыскивал ее.
   О нет, она не хочет его видеть. В пропасти, прямо под нею, она  улав-
ливала теперь слабый шорох, еле слышный плеск моря о скалы.
   Она вскочила и вся вытянулась для прыжка. Отчаявшись в жизни и проща-
ясь с ней, она простонала последнее  слово  умирающих,  последнее  слово
юношей-солдат, смертельно раненных в бою: "Мама! "
   И сразу мысль о маменьке мелькнула у нее; она представила себе  мате-
ринские рыдания; представила себе отца на коленях перед ее изуродованным
трупом и в одно мгновение пережила всю боль их отчаяния.
   Тогда она бессильно повалилась на снег и уже не пыталась бежать, ког-
да Жюльен и дядя Симон в сопровождении Мариуса с фонарем схватили ее  за
руки и оттащили назад, потому что она была у самого края обрыва.
   Они делали с ней все, что хотели, она не могла  даже  пошевельнуться.
Она чувствовала, как ее несли, как уложили в постель, а потом  растирали
горячими полотенцами; дальше память оставила ее, сознание исчезло.
   Потом ее стал мучить кошмар; но был ли это кошмар? Она лежит у себя в
спальне. На дворе день, но она не может встать. Почему? Она сама не зна-
ет! Тут ей слышится шорох на полу, кто-то шуршит и  скребется,  и  вдруг
мышка, серенькая мышка пробегает по ее одеялу. Вслед за  первой  вторая,
потом третья влезает ей на грудь, часто и быстро перебирая лапками. Жан-
не не было страшно, ей только хотелось поймать зверька, она вытянула ру-
ку, но не могла схватить его.
   А тут другие мыши, десятками, сотнями, тысячами полезли со всех  сто-
рон, карабкались по колонкам кровати, бегали по обоям, покрыли всю  пос-
тель. Наконец они  заползли  под  одеяло;  Жанна  чувствовала,  как  они
скользили по ее коже, щекотали ей ноги, бегали вверх и вниз по всему те-
лу. Она видела, как они пробирались по кровати от ног к  ней  на  грудь;
она отбивалась, стараясь схватить их, но ловила только воздух.
   Она раздражалась, хотела бежать, кричала, но ей казалось, что  ее  не
пускают, что ее держат и не дают ей пошевелиться  чьи-то  сильные  руки;
чьи это были руки - она не видела.
   Она не имела представления о времени. Должно быть, это длилось долго,
очень долго.
   Потом настало пробуждение, томное, немощное и все же  блаженное.  Она
была очень, очень слаба. Она открыла глаза и не удивилась, увидев у себя
в комнате маменьку и рядом с ней какого-то незнакомого толстяка. Сколько
было ей лет? Она не знала и этого, считала себя совсем  маленькой  и  не
помнила ничего, решительно ничего.
   Толстяк сказал:
   - Смотрите, сознание возвращается.
   И маменька заплакала.
   А толстяк сказал еще:
   - Ну, что вы, успокойтесь, баронесса, теперь я могу поручиться за ис-
ход. Только не заговаривайте с ней ни о чем; слышите, ни  о  чем.  Пусть
она поспит.
   И Жанне казалось, что она еще долго-долго пробыла в забытьи, впадая в
глубокий сон всякий раз, как старалась собраться с мыслями; да она  осо-
бенно и не старалась припоминать; должно быть, она  смутно  боялась  той
действительности, которая могла возникнуть в ее памяти.
   Но вот однажды она проснулась и возле своей постели увидела  Жюльена,
одного; и сразу все вспомнилось ей, как будто взвился занавес, за  кото-
рым скрывалось прошлое.
   Острая боль полоснула ее по сердцу, и она снова сделала  попытку  бе-
жать. Она откинула одеяло, соскочила на пол, но ноги не  держали  ее,  и
она упала.
   Жюльен бросился к ней, и она дико завыла от ужаса, что он  дотронется
до нее. Она извивалась, каталась по полу. Дверь распахнулась.  Прибежали
тетя Лизон с вдовой Дантю, в