на, эскортировали своего  мощного  собрата,  деревянного
дельфина с железными плавниками. Они заплывали то с левого бока корабля,
то с правого и, иногда вместе, иногда - друг за дружкой,  словно  впере-
гонки, подскакивали на воздух и, описав большую дугу, снова ныряли в во-
ду.
   Жанна хлопала в ладоши, дрожала от восторга при каждом появлении лов-
ких пловцов. Сердце у нее прыгало, как они, в  безудержном  детском  ве-
селье.
   И вдруг они скрылись. Еще раз показались где-то далеко в открытом мо-
ре и больше не появлялись; Жанне на миг взгрустнулось  оттого,  что  они
исчезли.
   Надвигался вечер - мирный, тихий вечер, лучезарно ясный,  исполненный
блаженного покоя. Ни малейшего волнения в воздухе и на воде; великое за-
тишье моря и неба убаюкало души, и в них тоже замерло всякое волнение.
   Огромный шар солнца потихоньку опускался к  горизонту,  к  Африке,  к
незримой Африке, и жар ее раскаленной почвы уже, казалось,  был  ощутим;
однако, когда солнце скрылось совсем, даже не ветерок, а  легкое  свежее
дуновение лаской овеяло лица.
   Им не хотелось уходить в каюту, где стоял противный пароходный запах,
и они улеглись бок о бок на палубе, завернувшись в плащи.  Жюльен  сразу
же уснул, но Жанна лежала с открытыми глазами,  взбудораженная  новизной
дорожных впечатлений. Однообразный шум колес укачивал ее; над собой  она
видела несметные звезды, такие светлые, сверкающие резким, словно  влаж-
ным, блеском на ясном южном небе.
   К утру, однако же, она задремала. Ее разбудил шум, звук голосов. Мат-
росы пели, производя уборку парохода. Жанна растормошила  мужа,  который
спал как убитый, и оба они встали.
   Она с упоением впивала терпкий солоноватый утренний  туман,  пронизы-
вавший ее насквозь. Повсюду кругом море. Но нет, впереди на воде  лежало
что-то серое, неясное в свете брезжущего  утра,  какое-то  нагромождение
странных, колючих, изрезанных облаков.
   Потом оно стало явственнее; очертания обозначились резче  на  посвет-
левшем небе; возникла длинная гряда прихотливо угловатых гор -  Корсика,
окутанная легкой дымкой.
   Солнце поднялось позади нее  и  обрисовало  черными  тенями  извилины
гребней; немного погодя все вершины заалелись, но самый остров еще тонул
в тумане.
   На мостике появился капитан, приземистый старик,  обожженный,  обвет-
ренный, высушенный, выдубленный, скрюченный суровыми солеными ветрами, и
сказал Жанне голосом, охрипшим от тридцати годов командования, надсажен-
ным окриками во время штормов:
   - Чувствуете, как от нее, от мерзавки, пахнет?
   Жанна в самом деле ощущала сильный, незнакомый запах трав, диких рас-
тений.
   Капитан продолжал:
   - Это Корсика так благоухает, сударыня; у нее, как у всякой  красави-
цы, свой особый аромат. Я и через двадцать лет разлуки за  пять  морских
миль распознаю его. Я ведь оттуда. И ом, говорят, на Святой  Елене,  все
поминает про аромат отчизны. Он мне родня.
   И капитан, сняв шляпу,  приветствовал  Корсику,  приветствовал  через
океан плененного великого императора, который был ему родней.
   Жанна едва не заплакала от умиления.
   Затем моряк протянул руку к горизонту.
   - Кровавые острова, - пояснил он.
   Жюльен стоял около жены, обняв ее за талию, и оба они искали взглядом
указанную точку.
   Наконец они увидели несколько пирамидальных утесов,  а  вскоре  судно
обогнуло эти утесы, входя в обширный и тихий  залив,  окруженный  толпой
высоких гор, доросших понизу чем-то вроде мха.
   Капитан указал на эту растительность:
   - Маки!
   По мере продвижения парохода круг гор будто смыкался  за  ним,  и  он
медленно плыл среди озера такой прозрачной синевы, что порой видно  было
дно.
   И вдруг показался город, весь белый, в глубине бухты, у края волн,  у
подножия гор.
   Несколько небольших итальянских судов стояли на якоре в порту.  Четы-
ре-пять лодок шныряли вокруг "Короля Людовика" в надежде на пассажиров.
   Жюльен, собиравший чемоданы, спросил шепотом у жены:
   - Достаточно дать носильщику двадцать су?
   Всю неделю он ежеминутно задавал ей подобные вопросы, всякий раз при-
чинявшие ей страдание. Она ответила с легкой досадой:
   - Лучше дать лишнее, чем недодать.
   Он постоянно спорил с хозяевами, с лакеями в гостиницах, с  кучерами,
с продавцами любых товаров, и, когда  после  долгих  препирательств  ему
удавалось выторговать какую-нибудь мелочь, он говорил жене, потирая  ру-
ки:
   - Не люблю, чтобы меня надували.
   Она дрожала, когда подавали счет, заранее предвидя, что он будет при-
дираться к каждой цифре, стыдилась этого торга, краснела до корней волос
от презрительных взглядов, которыми лакеи провожали ее мужа, зажав в ру-
ке его скудные чаевые.
   Он поспорил и с лодочником, который перевез их на берег.
   Первое дерево, которое она увидела, была пальма.
   Они остановились в большой, но малолюдной гостинице на одном из углов
обширной площади и заказали завтрак.
   Когда они кончили десерт и Жанна поднялась, чтобы пойти побродить  по
городу, Жюльен обнял ее и нежно шепнул ей на ухо:
   - Не прилечь ли нам, кошечка?
   Она изумилась:
   - Прилечь? Да я ничуть не устала.
   Он прижал ее к себе:
   - Я стосковался по тебе за два дня. Понимаешь?
   Она вспыхнула от стыда и пролепетала:
   - Что ты! Сейчас? Что скажут здесь? Что подумают? Как  ты  потребуешь
номер посреди дня? Жюльен, умоляю тебя, не надо!
   Но он прервал ее:
   - Мне наплевать, что скажут и подумают лакеи в гостинице. Сейчас уви-
дишь, как это мало меня смущает.
   И он позвонил.
   Она замолчала, опустив глаза; она душой и телом восставала против не-
утолимых желаний супруга, подчинялась  им  покорно,  но  с  отвращением,
чувствуя себя униженной, ибо видела в этом что-то скотское" позорное,  -
словом, пакость.
   Чувственность в ней еще не проснулась, а муж вел себя так, будто  она
разделяла его пыл.
   Когда лакей явился, Жюльен попросил проводить их в отведенный им  но-
мер. Лакей, истый корсиканец" обросший бородой до самых глаз, ничего  не
понимал и уверял, что комната будет приготовлена к ночи.
   Жюльен с раздражением растолковал ему:
   - А нам нужно теперь. Мы устали с дороги и хотим отдохнуть.
   Тут лакей ухмыльнулся в бороду, а Жанне захотелось убежать.
   Когда они спустились через час, ей стыдно было проходить мимо каждого
лакея, - ей казалось, что все непременно будут шушукаться и смеяться  за
ее спиной. В душе она ставила в укор Жюльену, что ему это непонятно, что
ему недостает тонкой и чуткой стыдливости, врожденной деликатности:  она
ощущала между собой и им словно  какую-то  завесу,  преграду  и  впервые
убеждалась, что два человека не могут проникнуть  в  душу,  в  затаенные
мысли друг друга, что они идут рядом, иногда тесно обнявшись, но остают-
ся чужими друг другу и что духовное наше существо скитается одиноким всю
жизнь.
   Они прожили три дня в этом городке, скрытом в глубине голубой  бухты,
раскаленном, как горн, за окружающим его заслоном из  скал,  который  не
подпускает к нему ни малейшего ветерка.
   За это время был выработан маршрут их путешествия, и они  решили  на-
нять лошадей, чтобы не отступать перед самыми трудными  переходами.  Они
взяли двух норовистых корсиканских лошадок, поджарых, но  неутомимых,  и
однажды утром на заре тронулись в путь. Проводник ехал рядом  верхом  на
муле и вез провизию, потому что трактиров не водится в этом диком краю.
   Сперва дорога шла вдоль бухты, а потом поворачивала в неглубокую  до-
лину, ведущую к главным высотам. То и дело приходилось переезжать  почти
высохшие потоки; чуть заметный ручеек с робким шорохом еще копошился под
камнями, как притаившийся зверек.
   Невозделанный край казался совсем пустынным, склоны  доросли  высокой
травой, пожелтевшей в эту знойную пору. Изредка встречался им горец,  то
пешком, то на коренастой лошаденке, то верхом на осле, ростом не  больше
собаки. У каждого корсиканца за плечом висело заряженное ружье,  старое,
ржавое, но грозное в его руках. От терпкого запаха ароматических  расте-
ний, которыми покрыт весь остров, воздух  казался  гуще;  дорога  вилась
вверх между длинными грядами гор.
   Вершины из розового или голубоватого гранита придавали широкому ланд-
шафту сказочный вид, а леса гигантских каштанов на нижних склонах  каза-
лись зеленым кустарником по сравнению с громадами  вздыбленных  на  этом
острове складок земли
   Время от времени проводник указывал рукой на высокие кручи и произно-
сил какое-нибудь название Жанна и Жюльен смотрели и  ничего  не  видели,
потом обнаруживали наконец что-то серое, похожее на груду камней,  упав-
ших с вершины. Это была какая-нибудь гранитная деревушка,  прилепившаяся
к склону, повисшая, точно птичье гнездо, и почти незаметная на  огромной
горе
   Долгое путешествие шагом раздражало Жанну. "Поедем быстрее", - сказа-
ла она и пустила лошадь в галоп. Не слыша, чтобы муж скакал следом,  она
обернулась и безудержно захохотала, когда увидела, как он  мчится,  весь
бледный, держась за гриву лошади и странно подпрыгивая. И  красота  его,
осанка "прекрасного рыцаря" делали еще смешнее его неловкость и страх
   Дальше они поехали рысцой. Дорога тянулась теперь между двумя нескон-
чаемыми лесами, покрывшими весь склон, точно плащом.
   Это и были маки,  непроходимые  заросли  вечнозеленых  дубов,  можже-
вельника, толокнянки, мастиковых деревьев,  крушины,  вереска,  самшита,
мирта, букса, спутанные, как копна волос, сплетенные между собой вьющим-
ся ломоносом, гигантскими папоротниками, жимолостью,  каменным  розаном,
розмарином, лавандой, терновником, которыми склоны  гор  обросли,  точно
густым руном.
   Жанна и Жюльен проголодались. Проводник догнал их и привел к прелест-
ному роднику, какие в изобилии встречаются в горных местностях, к тонкой
и быстрой струйке ледяной воды, выходящей из отверстия в камне и текущей
по каштановому листу, положенному каким-то прохожим в виде желобка, что-
бы подвести миниатюрный ручеек прямо ко рту.
   У Жанны было так  радостно  на  душе,  что  ей  хотелось  кричать  от
счастья.
   Они поехали дальше и начали спуск, огибая Сагонский залив
   К вечеру они добрались до Каргеза, греческого поселения,  основанного
некогда беглецами, изгнанными из отечества. Рослые, красивые девушки,  с
узкими руками, стройными бедрами и тонким станом, исполненные  необычай-
ной грации, собрались у водоема. Жюльен крикнул им "Добрый вечер",  -  и
они ответили ему певучими голосами на мелодичном языке покинутой  отчиз-
ны.
   По приезде в Пиану пришлось просить пристанища, точно это было в  да-
лекие времена или в каком-нибудь неведомом краю. Жанна  вся  дрожала  от
удовольствия, ожидая, чтобы отворилась дверь, в которую Жюльен постучал-
ся Вот это настоящее путешествие, со всеми неожиданностями неисследован-
ных дорог!
   Они попали тоже к молодой чете Их приняли так, как, должно быть, при-
нимали патриархи посланцев божьих, и они переночевали на соломенном  тю-
фяке в старом, источенном червями доме, где по всему  насквозь  просвер-
ленному срубу шныряли древоточцы, пожиратели балок, так что он шуршал  и
кряхтел, как живой
   Выехали они на заре и вскоре остановились перед лесом, настоящим  ле-
сом из пурпурного гранита. Тут были и шпили, и колонны, и  -  башенки  -
удивительные фигуры, выточенные временем, ветром и морским туманом.
   Эти фантастические скалы высотой до трехсот метров, тонкие,  круглые,
узловатые, крючковатые, бесформенные или самой  неожиданной  причудливой
формы, напоминали деревья, растения, статуи, животных, людей, монахов  в
рясе, рогатых дьяволов, гигантских птиц, целое племя  чудовищ,  страшный
зверинец, превращенный в камень прихотью какого то сумасбродного бога.
   Жанна не могла говорить, сердце у нее  замирало,  она  схватила  руку
Жюльена, стиснула ее в страстной потребности любви перед такой  красотой
мира.
   Но вот, выбравшись из этого хаоса, они обнаружили новый залив,  опоя-
санный кровавой стеной красного гранита. И синее море отражало  багровые
утесы.
   Жанна пролепетала "Боже мой" Жюльен!" - она не находила других  слов,
у нее перехватило горло от умиленного восторга, из глаз покатились  сле-
зы. Он посмотрел на нее в изумлении и спросил.
   - Что с тобой, кошечка?
   Она вытерла щеки, улыбнулась и ответила дрожащим голосом:
   - Ничего... Это так... должно быть, нервное... сама не  знаю...  Меня
это поразило. Я так счастлива, что любой пустяк волнует мне душу.
   Ему была непонятна эта женская нервозность, взволнованность  чувстви-
тельной натуры, которую всякая малость доводит до безумия, восторг  пот-
рясает, точно катастрофа, неуловимое  впечатление  повергает  в  трепет,
сводит с ума от радости или отчаяния.
   Ее слезы казались ему смешными, он весь был поглощен трудностями  пу-
ти.
   - Лучше бы ты повнимательнее следила за лошадью, - сказал он.
   Они спустились к самому заливу почти  непроходимой  тропой,  а  потом
свернули вправо, чтобы взять подъем мрачной долины Ота.
   Дорога не сулила ничего хорошего.
   - Не лучше ли взобраться пешком? - предложил Жюльен.
   Жанна охотно согласилась, радуясь возможности пройтись и побыть с ним
наедине после недавнего потрясения.
   Проводник отправился вперед с мулом и лошадьми, а  они  стали  подни-
маться неторопливым шагом.
   Гора, расколотая от вершины до основания, расступается. Тропинка  уг-
лубляется в эту расселину. Она идет низом между двумя гигантскими скала-
ми, а по самому дну ущелья мчится полноводный поток.
   Воздух тут ледяной, гранит кажется черным, а клочок неба вверху удив-
ляет, ошеломляет своей голубизной.
   Внезапный шум испугал Жанну. Она подняла глаза - огромная птица выле-
тела из какой-то расселины: это был орел. Распростертые крылья  его  как
будто касались обеих стен ущелья, он взмыл вверх и исчез в лазури.
   Дальше трещина в горе раздваивается; тропинка круто извивается  между
двумя пропастями. Жанна легко и беззаботно бежала вперед, так что камеш-
ки сыпались у нее из-под ног, и бесстрашно наклонялась над обрывами. Муж
шагал за ней, запыхавшись, глядя в землю из страха дурноты.
   Неожиданно на них хлынул поток солнечного света; они словно выбрались
из ада. Им хотелось пить, влажный след посреди нагромождения камней при-
вел их к маленькому ручейку, отведенному козьими пастухами в  выдолблен-
ную колоду. Вся земля кругом была устлана мхом. Жанна встала на  колени,
чтобы напиться; Жюльен последовал ее примеру.
   Она никак не могла оторваться от холодной струи; тогда он обнял ее за
талию и попытался занять ее место у края деревянного желобка. Она проти-
вилась, губы их встречались, сталкивались,  отстранялись.  В  перипетиях
борьбы то один, то другой хватал узкий конец стока и,  чтобы  не  выпус-
тить, стискивал его зубами. А струйка холодной воды, переходя от  одного
к другому, дробилась, сливалась, обрызгивала лица,  шеи,  одежду,  руки.
Капельки, подобно жемчужинам, блестели у них в волосах. И вместе с водой
текли поцелуи.
   Вдруг Жанну осенила любовная фантазия. Она наполнила  рот  прозрачной
влагой и, раздув щеки, как мехи, показала Жюльену, что хочет напоить его
из уст в уста.
   С улыбкой он откинул голову, раскрыл объятия и,  не  отрываясь,  стал
пить из этого живого родника, вливавшего в него жгучее желание.
   Жанна прижималась к нему с непривычной нежностью; сердце ее  трепета-
ло, грудь вздымалась, глаза затуманились,  увлажнились.  Она  прошептала
чуть слышно: "Люблю тебя... Жюльен", - притянула его к себе и  опрокину-
лась навзничь, закрыв руками вспыхнувшее от стыда лицо.
   Он упал на нее, порывисто схватил ее  в  объятия.  Она  задыхалась  в
страстном ожидании и вдруг вскрикнула, пораженная, как громом, тем  ощу-
щением, которого жаждала.
   Долго добирались они до верхней точки подъема, так была  истомлена  и
взволнована Жанна, и только к вечеру попали в Эвизу, к  родственнику  их
проводника, Паоли Палабретти.
   Это был рослый, чуть сутулый мужчина, хмурый на вид, как часто бывают
чахоточные. Он проводил их в отведенную им комнату -  унылую  комнату  с
голыми каменными стенами, но роскошную для этого края, не знающего прик-
рас; не успел он выразить на своем корсиканском наречии  -  смеси  фран-
цузского с итальянским, - какая для него радость  оказать  им  гостепри-
имство, как его прервал звонкий голос, и  в  комнату  вбежала  маленькая
женщина, брюнетка с большими черными глазами, с жгучим румянцем и тонким
станом. С неизменной улыбкой, обнажающей зубы,  она  расцеловала  Жанну,
встряхнула руку Жюльену, все время твердя:
   - Здравствуйте, сударыня, здравствуйте, сударь! Как поживаете?
   Она помогла снять шляпы, шали, прибрала все одной рукой,  потому  что
другая была у нее на перевязи. Затем выпроводила всех, заявив мужу:
   - Пойди погуляй с ними до обеда.
   Палабретти тотчас повиновался и отправился показывать Жанне и Жюльену
деревню. Он шел между ними, еле шевеля  ногами  и  языком,  беспрестанно
кашлял, приговаривая после каждого приступа:
   - В долине-то свежо, вот грудь у меня и простыла.
   Он вывел их на запущенную тропинку. Внезапно он остановился  под  ог-
ромным каштаном и заговорил тягучим голосом:
   - На этом самом месте моего двоюродного брата,  Жана  Ринальди,  убил
Матье Лори. Глядите, я стоял вот здесь, возле Жана, а Матье как вынырнет
вдруг шагах в десяти от нас да как закричит:  "Жан,  не  смей  ходить  в
Альбертаче! Говорю тебе, Жан, не смей, а не то, верь моему слову, я тебя
убью!"
   Я схватил Жана за руку: "Не ходи, Жан, он и впрямь тебя убьет".
   А они оба одну девушку, Полину Синакупи, обхаживали.
   Ну, а Жан и закричи в ответ: "Нет, пойду. И не тебе, Матье,  помешать
мне в этом".
   Тут, не успел я схватиться за ружье, как Матье прицелился  и  выстре-
лил.
   Жан подпрыгнул, поверьте, сударь, не меньше, чем на два фута,  совсем
как ребенок прыгает через веревочку, и со всего маху рухнул на меня, так
что ружье мое отлетело вон до того большого каштана. Рот у Жана был отк-
рыт, только он не вымолвил ни слова, он уже кончился.
   Молодая чета в растерянности смотрела на невозмутимого свидетеля  та-
кого преступления. Жанна спросила:
   - А что ж убийца?
   Паоли Палабретти долго кашлял, прежде чем ответить.
   - Удрал в горы. А на другой год его убил мой брат. Знаете моего  бра-
та, Филиппа Палабретти, бандита?
   Жанна вздрогнула:
   - У вас брат - бандит?
   Глаза благодушного корсиканца сверкнули гордостью.
   - Да, сударыня, еще какой знаменитый! Шестерых Жандармов укокошил. Он
погиб вместе с Николо Морали, когда их окружили в Ниоло. Шесть дней  они
держались и уж совсем пропадали с голоду.
   И тем же философским тоном, каким говорил: "В долине-то свежо", -  он
добавил:
   - Обычаи в нашей стране такие.
   После этого они возвратились обедать, и маленькая корсиканка обошлась
с ними так, словно знала их двадцать лет.
   Но Жанну неотступно мучила тревога. Ощутит ли она  вновь  в  объятиях
Жюльена ту незнакомую раньше, бурную вспышку страсти,  которую  испытала
на мху у родника?
   Когда они остались одни в спальне, она боялась, что снова будет  бес-
чувственной под его ласками. Но вскоре убедилась, что страх ее напрасен,
и это была ее первая ночь любви.
   Наутро, когда настало время уезжать, ей не  хотелось  расставаться  с
этим убогим домиком, где, казалось, началась для нее  новая,  счастливая
пора.
   Она зазвала к себе в комнату маленькую хозяйку и стала с  горячностью
настаивать, чтобы та позволила послать ей из Парижа какой-нибудь  пустя-
чок, не в виде платы, а на память, придавая этому подарку некое  суевер-
ное значение.
   Молодая корсиканка долго отказывалась. Наконец согласилась.
   - Так и быть, - сказала она, - пришлите мне пистолет,  только  совсем
маленький.
   Жанна глаза раскрыла от удивления. А хозяйка пояснила шепотом, на уш-
ко, как поверяют сладостную, заветную тайну:
   - Мне деверя убить надо.
   Улыбаясь, она торопливо размотала перевязки на  своей  бездействующей
руке и показ