виконт решил править сам,
а выездных лошадей продал, чтобы не тратиться на корм.
   Но кому-то надо было держать лошадей, когда господа выйдут из  экипа-
жа, и потому он произвел в выездные лакеи подпаска Мариуса.
   Наконец, чтобы иметь лошадей, он ввел в  арендный  договор  Куяров  и
Мартенов особую статью, согласно которой оба фермера обязаны были давать
по лошади один раз в месяц в указанный им день, за что они освобождались
от поставки птицы. И вот однажды Куяры привели большую  рыжую  клячу,  а
Мартены - белую лохматую лошаденку, обеих  запрягли  вместе,  и  Мариус,
утонувший в старой ливрее дяди Симона, подкатил с этим  выездом  к  гос-
подскому крыльцу.
   Жюльен почистился, приосанился и отчасти вернул себе прежнюю  щеголе-
ватость; но все же длинная борода придавала ему вульгарный вид.
   Он осмотрел лошадей, карету, мальчишку-лакея и счел  их  удовлетвори-
тельными, так как для него важен был только новый герб.
   Баронесса вышла из своей спальни под руку с мужем, с  трудом  взобра-
лась в экипаж и уселась, опершись на подушки. Появилась и Жанна.  Сперва
она посмеялась несуразной паре лошадей; по ее словам, белая была внучкой
рыжей; но затем она увидела Мариуса, у которого все лицо ушло под  шляпу
с кокардой и только нос задерживал ее, руки исчезли  в  недрах  рукавов,
ноги скрывались в фалдах ливреи, как в юбке, а снизу неожиданно выгляды-
вали огромные башмаки; она увидала,  как  он  закидывает  голову,  чтобы
смотреть, как он поднимает ноги, чтобы ступать, словно идет вброд  через
речку, как он тычется вслепую, исполняя приказания, весь  утонув,  поте-
рявшись в складках обширных одежд, - увидев все это, она  залилась  неу-
держимым, нескончаемым смехом.
   Барон обернулся, оглядел растерянного  мальчугана,  сам  расхохотался
вслед за Жанной и стал звать жену, с трудом выговаривая слова:
   - По... ос... мо... три на Ма-ма-ма-риуса: вот потеха!  Господи,  вот
потеха-то!
   Тут и баронесса выглянула в окно и, увидев Мариуса, так затряслась от
хохота, что вся карета запрыгала, словно на ухабах. Но  Жюльен  спросил,
побледнев:
   - Да чего вы так смеетесь? Вы, кажется" сошли с ума!
   Жанна изнемогала, задыхалась, не могла совладать с собой и,  наконец,
опустилась на ступени подъезда; барон - вслед за нею, а доносившиеся  из
кареты судорожное сопенье и непрерывное кудахтанье доказывали, что баро-
несса совсем захлебывается от смеха. Вдруг затрепыхалась и ливрея Мариу-
са. Он, по-видимому, сообразил, в чем тут дело, и тоже захохотал во  всю
мочь под прикрытием своего цилиндра.
   Тут рассвирепевший Жюльен бросился на него и влепил ему такую пощечи-
ну, что гигантская шляпа свалилась с головы мальчика и отлетела  на  лу-
жайку; после этого он повернулся к тестю и прохрипел, заикаясь от  ярос-
ти:
   - Казалось бы, вам-то уж смеяться нечего. Ведь докатились мы да  это-
го, потому что вы растратили свое состояние и промотали свое добро.  Кто
виноват, что вы разорены?
   Все веселье замерло и прекратилось в один миг. Никто не  проронил  ни
слова. Жанна была близка к слезам, она бесшумно примостилась возле мате-
ри. Барон молча, растерянно сел напротив обеих женщин, а Жюльен располо-
жился на козлах, после того как втащил туда всхлипывающего мальчугана, у
которого вспухла щека.
   Путь был печален и казался долгим. В карете молчали.  Все  трое  были
подавлены и смущены и не хотели признаться друг другу в том, что  трево-
жило их сердца. Они чувствовали? что не могли бы говорить о постороннем,
настолько они были поглощены одной мучительной мыслью, и потому  предпо-
читали уныло молчать, лишь бы не касаться этой тягостной темы.
   Лошади неровной рысцой везли карету, минуя  дворы  ферм.  Иногда  она
вспугивала черных кур, которые удирали во всю прыть и ныряли  под  изго-
родь, иногда за нею с яростным лаем гналась овчарка, а потом поворачива-
ла домой, но все еще оглядывалась, ощетинившись, и лаяла вслед экипажу.
   Иногда навстречу попадался длинноногий парень в измазанных грязью де-
ревянных башмаках. Он лениво шагал, засунув руки в карманы синей  блузы,
раздутой на спине ветром, сторонился, чтобы пропустить карету, и неуклю-
же стягивал картуз, обнажая голову с плоскими косицами слипшихся волос.
   А в промежутках между фермами снова тянулась равнина с другими ферма-
ми, разбросанными вдали.
   Наконец экипаж въехал в широкую еловую аллею, идущую от самой дороги.
На глубоких, наполненных грязью рытвинах карета накренялась, и  маменька
вскрикивала. В конце аллеи виднелись белые запертые ворота; Мариус побе-
жал отворять их, и, обогнув по закругленной дороге огромную лужайку, ка-
рета подъехала к большому высокому и хмурому зданию с закрытыми  ставня-
ми.
   Неожиданно распахнулась средняя дверь, и старый, немощный слуга в по-
лосатой, красной с черным, фуфайке, наполовину закрытой  широким  фарту-
ком, мелкими шажками, бочком спустился с  крыльца.  Он  спросил  фамилию
гостей, провел их в большую залу и с трудом поднял всегда спущенные  жа-
люзи.
   Мебель была в чехлах, часы и  канделябры  обернуты  белой  кисеей,  а
затхлый, застоявшийся, холодный и  сырой  воздух,  казалось,  пропитывал
грустью легкие, сердце и все поры.
   Гости уселись и стали ждать. Шаги в  коридоре,  над  головой,  свиде-
тельствовали о непривычной суете. Застигнутые  врасплох  хозяева  спешно
одевались. Ждать пришлось долго.  Несколько  раз  слышался  колокольчик.
Кто-то шнырял по лестнице вверх и вниз.
   Баронесса продрогла от пронизывающего  холода  и  все  время  чихала.
Жюльен шагал взад и вперед. Жанна уныло сидела  возле  матери.  А  барон
стоял, потупив голову и прислонясь к каминной доске.
   Наконец одна из высоких дверей распахнулась, и  показались  виконт  и
виконтесса де Бризвиль. Оба они были  низенькие,  сухонькие,  вертлявые,
неопределенного возраста, церемонные и неловкие. Жена, в шелковом с раз-
водами платье и маленьком старушечьем чепчике с бантами, говорила  быст-
ро, визгливым голосом.
   Муж, затянутый в парадный сюртук, отвешивал поклоны, сгибая колени. И
нос его, и глаза, и выступающие зубы,  и  словно  навощенные  волосы,  и
праздничный наряд - все блестело, как блестят  предметы,  которые  очень
берегут.
   После первых приветствий и добрососедских любезностей никто не  знал,
что сказать дальше. Тогда еще раз без всякой надобности обе стороны  вы-
разили удовольствие и надежду на продолжение столь приятного знакомства.
Истая находка такие встречи, когда круглый год живешь в деревне.
   А от ледяного воздуха в этой зале стыли кости, хрипли голоса.  Теперь
баронесса и чихала и кашляла. Барон поспешил подать  сигнал  к  отъезду.
Бризвили запротестовали: "Что вы? Так скоро? Посидите еще". Но Жанна уже
встала, хотя Жюльен, находивший визит слишком коротким, делал ей знаки.
   Хозяева хотели позвонить слуге и приказать, чтобы подали  карету,  но
звонок не действовал. Хозяин побежал сам и вернулся  с  сообщением,  что
лошадей поставили на конюшню.
   Пришлось ждать. Каждый придумывал, что бы еще сказать.  Поговорили  о
дождливой погоде. Жанна, невольно содрогаясь от тоски, спросила, что  же
делают хозяева целый год вдвоем, одни. Но Бризвилей удивил такой вопрос;
они были постоянно заняты, вели обширную переписку со своей знатной род-
ней, рассеянной по всей Франции, проводили дни в самых мелочных  заняти-
ях, держались друг с другом церемонно, как с чужими, и торжественно  бе-
седовали о ничтожнейших делах.
   И под высоким почерневшим потолком  большой,  нежилой,  закутанной  в
чехлы залы оба, муж и жена, такие щупленькие, чистенькие, учтивые, каза-
лись Жанне мумиями аристократизма.
   Наконец карета, влекомая двумя непарными одрами, проехала под окнами.
Но теперь исчез Мариус. Считая себя свободным до вечера,  он,  вероятно,
Пошел прогуляться по окрестностям.
   Разъяренный Жюльен попросил, чтобы мальчика отправили пешком, и после
многократных взаимных приветствий гости поехали домой в Тополя.
   Едва очутившись в карете, Жанна и отец, несмотря на гнетущее воспоми-
нание о грубости Жюльена, снова начали смеяться и передразнивать  манеры
и выражения Бризвилей. Барон подражал мужу, Жанна  изображала  жену,  но
баронесса, задетая в своих дворянских традициях, заметила:
   - Вы напрасно смеетесь над ними, это весьма почтенные люди, и,  кроме
того, Бризвиль одна из самых родовитых фамилий.
   Оба умолкли, чтобы не раздражать маменьку, но  время  от  времени  не
могли удержаться, переглядывались и принимались за прежнее. Барон  цере-
монно кланялся и изрекал важным тоном:
   - В вашем поместье Тополя, должно быть, весьма холодно, сударыня, при
постоянном ветре с моря?
   Жанна напускала на себя чопорный вид и отвечала, жеманясь и вертя го-
ловой, как утка в воде:
   - Что вы, сударь, у меня очень много дела круглый год.  Затем  у  нас
столько родни и такая обширная переписка с ней. А господин  де  Бризвиль
все возлагает на меня. Сам он занимается научными изысканиями с  аббатом
Пеллем. Они совместно пишут историю церкви в Нормандии.
   Баронесса улыбалась благодушно и досадливо, повторяя при этом:
   - Нехорошо насмехаться над людьми нашего круга.
   Но вдруг карета остановилась. Жюльен кричал и звал кого то,  обернув-
шись назад .Жанна и барон высунулись в окошко и увидели странное сущест-
во, которое как будто катилось по направлению к ним. Это Марине со  всех
ног догонял карету, путаясь в развевающихся фалдах ливреи, ничего не ви-
дя под цилиндром, который все время съезжал ему на глаза, размахивая ру-
ками, как крыльями мельницы, без оглядки шлепая по всем лужам и спотыка-
ясь обо все камни, какие только попадались на дороге, подскакивая, подп-
рыгивая, по уши в грязи.
   Не успел он добежать, как Жюльен нагнулся, ухватил его за ворот, при-
тянул к себе и, бросив вожжи, принялся колотить кулаками по  шляпе,  как
по барабану, и нахлобучил ее до самых плеч мальчика Мальчуган ревел  под
шляпой, пытался вырваться, спрыгнуть с козел, но хозяин держал его одной
рукой, а другой продолжал бить
   Жанна в ужасе вскрикнула:
   - Папа! Папа!
   Баронесса, вне себя от возмущения, сжала руку мужа.
   - Остановите, остановите же его, Жак!
   Барон стремительно опустил переднее стекло, схватил зятя за  рукав  и
крикнул ему прерывающимся от гнева голосом:
   - Перестанете вы бить ребенка?
   Жюльен в изумлении обернулся.
   - Да разве вы не видели, во что он превратил ливрею?
   Но барон просунул голову между ними обоими и произнес
   - Велика важность! Нельзя быть таким зверем.
   Жюльен вспылил:
   - Пожалуйста, оставьте меня в покое, это вас не касается
   И он опять занес руку, но тесть поймал ее на лету и опустил  с  такой
силой, что она стукнулась о козлы, при этом он закричал так гневно: "Ес-
ли вы не перестанете, я выйду и усмирю вас!" - что виконт сразу  притих,
не ответил ни слова, пожал плечами и хлестнул лошадей,  которые  тронули
крупной рысью.
   Обе женщины сидели не шевелясь, мертвенно-бледные, и только явственно
слышались тяжелые удары сердца баронессы.
   За обедом Жюльен держал себя как ни в чем не  бывало,  даже  любезнее
обычного Жанна, отец, мадам Аделаида в  своем"  несокрушимом  доброжела-
тельстве не помнили зла и теперь радовались  его  приветливости,  охотно
поддавались веселью с тем отрадным чувством, какое испытывают  выздорав-
ливающие, а когда Жанна снова заговорила о Бризвилях, ее  муж  подхватил
шутку, но тут же торопливо добавил
   - А все-таки они настоящие аристократы
   Больше визитов не делали, всем было страшно затронуть проблему Мариу-
са Решено было только разослать соседям карточки на Новый год, а для по-
сещений дождаться первых теплых дней весны.
   Наступило рождество В Тополях к обеду были приглашены кюре  и  мэр  с
женой Их позвали также на Новый год Это были единственные развлечения  в
однообразной веренице дней
   Отец и маменька должны были уехать девятого января. Жанна просила  их
побыть еще, но Жюльен не поддержал ее, и барон,  видя  все  возрастающую
холодность зятя, выписал из Руана почтовую карету.
   Накануне отъезда, когда все уже было уложено, а погода стояла ясная и
морозная, Жанна с отцом решили прогуляться в Ипор, где они  не  были  ни
разу после ее возвращения с Корсики
   Они пересекли лес, по которому она в день свадьбы бродила рука об ру-
ку с тем, чьей спутницей стала навсегда, лес, где  она  изведала  первую
ласку, ощутила первый трепет, предвестие той чувственной любви,  которую
ей суждено было познать лишь в дикой долине Ота, возле ручья, когда  они
утоляли жажду и вместе с водой пили поцелуи
   Не стало больше ни листвы, ни буйных  трав  -  ничего,  кроме  шороха
сучьев да того сухого шелеста, какой слышится зимой в оголенных рощах
   Они вошли в деревню Пустынные, безмолвные улицы все так же были  про-
питаны запахом моря, водорослей и рыбы По-прежнему сушились  развешанные
у дверей или разложенные на гальке большие бурые  сети  Холодное,  серое
море с неизменной бурливой пеной начало отступать,  обнажая  зеленоватые
уступы у подножия скалистого кряжа близ Фекана, а лежащие на боку  вдоль
всего берега большие лодки напоминали огромных дохлых рыб. Смеркалось, и
рыбаки в шерстяных шарфах вокруг шеи, в высоких сапогах сходились кучка-
ми к берегу, в одной руке держа флягу с водкой, в другой  -  корабельный
фонарь. Долго топтались они вокруг поваленных на бок  баркасов:  с  нор-
мандской медлительностью укладывали в судно сети, снасти, караваи хлеба,
горшок с маслом, стакан и бутылку со спиртным. После этого они толкали в
море поднятый баркас, и он с грохотом катился по гальке, прорезал  пену,
взлетал на волну, покачивался несколько мгновений, расправляя свои  тем-
ные крылья, и скрывался во мгле вместе с огоньком на верхушке мачты.
   А рослые матросские жены, тяжелый костяк  которых  выступал  под  ре-
денькой тканью одежды, дожидались отплытия последнего рыбака и лишь тог-
да возвращались в спящую деревню,  тревожа  своими  крикливыми  голосами
глубокий сон темных улиц.
   Барон и Жанна стояли не шевелясь и следили, как исчезают во мраке эти
люди, которые каждую ночь уходили в море,  навстречу  смерти,  чтобы  не
умереть с голоду, и все же были бедны настолько, что никогда не ели  мя-
са.
   Барон, потрясенный зрелищем океана, прошептал:
   - Как это страшно - и как прекрасно! Как величаво это море, где  реет
сумрак и стольким жизням грозит гибель! Не правда ли, Жаннета?
   - Средиземное море гораздо лучше, - ответила она с холодной улыбкой.
   Но отец возмутился:
   - Средиземное море! Елей, сироп, подсиненная водица в лохани.  Да  ты
посмотри на это - какое оно страшное, какие на нем пенистые волны! И по-
думай о тех, кто вышел в это море и уж совсем скрылся из виду.
   Жанна со вздохом согласилась: "Да, пожалуй". Но  слетевшие  у  нее  с
языка слова: "Средиземное море" - кольнули ее в сердце, возвратили мысли
к тем далеким краям, где были погребены ее мечты.
   Вместо того чтобы вернуться лесом, отец и дочь вышли на дорогу  и  не
спеша взобрались по крутому берегу. Они почти  не  говорили,  угнетенные
близкой разлукой.
   Временами, когда они проходили мимо какой-нибудь  фермы,  им  в  лицо
ударял то аромат размятых яблок, благовоние свежего сидра, которым в эту
пору напитан воздух всей Нормандии, то густой запах хлева, тот  славный,
теплый дух, которым тянет от коровьего навоза.
   Освещенное окошко в глубине двора указывало на жилье.
   И Жанне казалось, что душа ее выходит за свои пределы,  охватывает  и
постигает незримое, а при виде огоньков, разбросанных среди  полей,  она
вдруг особенно остро ощутила одиночество всех  живых  созданий,  которых
все разъединяет, все разлучает, все отрывает от того, что было бы им до-
рого.
   И тоном покорности она произнесла:
   - Невеселая штука - жизнь.
   Барон вздохнул:
   - Что поделаешь, дочурка, мы над ней не властны.
   На следующий день отец с маменькой уехали, а Жанна и Жюльен  остались
одни.


   VII

   В обиход молодых супругов сразу же  вошли  карты  Каждый  день  после
завтрака Жюльен, покуривая трубку и выпивая не спеша рюмок шесть или во-
семь коньяку, играл с женою несколько партий в безик.  После  этого  она
поднималась к себе в спальню, садилась у окна и под стук дождя,  бараба-
нившего в стекла, под вой ветра, сотрясавшего их, упорно вышивала  волан
к нижней юбке. Порою, утомившись, она поднимала взгляд и смотрела  вдаль
на темное море с барашками пены. Потом, после  минутного  беспредметного
созерцания, снова бралась за рукоделье.
   Впрочем, больше ей и нечего было делать, так как Жюльен,  чтобы  пол-
ностью удовлетворить свое властолюбие и свои наклонности скопидома,  сам
управлял всем хозяйством. Он обнаруживал жесточайшую скаредность, никог-
да не давал чаевых, до крайности урезал расходы по столу. С самого свое-
го приезда в Тополя Жанна заказывала себе к утру у булочника нормандский
хлебец, - Жюльен упразднил и этот расход и ограничил ее гренками.
   Она ничего не говорила во избежание объяснений, споров  и  ссор,  но,
как от булавочного укола, страдала от каждого нового проявления мужниной
скупости. Ей, воспитанной в семье, где деньги ни во  что  не  ставились,
это казалось недостойным, отвратительным. Сколько раз слышала она от ма-
меньки: "Да деньги для того и существуют, чтобы их  тратить".  А  теперь
Жюльен твердил ей "Неужто ты никогда не отучишься  сорить  деньгами?"  И
всякий раз, как ему удавалось выгадать несколько грошей на жалованье или
на счете, он заявлял с улыбкой, пряча деньги в карман:  "По  капельке  -
море, по зернышку - ворох! "
   Но бывали дни, когда Жанна снова принималась мечтать. Работа отклады-
валась, руки ее опускались, взор заволакивался, и она вновь, как в деви-
ческие годы, сочиняла увлекательный роман, мысленно переживала  чудесные
приключения И вдруг голос Жюльена, отдававшего приказания  дяде  Симону,
выводил ее из мечтательной дремы; она бралась снова за свое  кропотливое
рукоделье, говоря себе "С этим покончено!" И на пальцы, вкалывающие  иг-
лу, падала слеза.
   Розали, прежде такая веселая, такая певунья, переменилась тоже Округ-
лые щеки ее утратили румяный глянец, ввалились и временами  бывали  зем-
листого цвета.
   Жанна часто спрашивала ее:
   - Уж не больна ли ты, голубушка?
   И горничная неизменно отвечала:
   - Нет, сударыня.
   При этом она слегка краснела и спешила ускользнуть.
   Она уже не бегала, как прежде, а с трудом волочила ноги и даже перес-
тала наряжаться,  ничего  не  покупала  у  разносчиков,  которые  тщетно
прельщали ее атласными лентами, корсетами и разной парфюмерией.
   В большом доме ощущалась гулкая пустота, он  стоял  мрачный,  весь  в
длинных грязных подтеках от дождей.
   К концу января начался снегопад. Издалека было видно,  как  с  севера
над хмурым морем проплывали  тяжелые  тучи,  и  вдруг  посыпались  белые
хлопья. В одну ночь занесло всю равнину, и наутро деревья  стояли,  оку-
танные ледяным кружевом.
   Жюльен, обутый в высокие сапоги, неряшливо одетый, проводил все время
в конце" рощи, во рву, выходящем  на  ланду,  и  подстерегал  перелетных
птиц, время от времени выстрел прерывал застывшую тишину по лей, и  стаи
вспугнутых черных ворон, кружа, взлетали с высоких деревьев
   Жанна, изнывая от скуки, спускалась иногда на крыльцо Шум жизни доно-
сился до нее откуда-то издалека, отдаваясь эхом в сонном безмолвии мерт-
венной и мрачной ледяной пелены
   Немного погодя она слышала уже один лишь гул далеких волн да  неясный
непрерывный шорох не пере стававшей падать ледяной пыли.
   И снежный покров все рос и рос, все падали и падали густые  и  легкие
хлопья.
   В одно такое серенькое  утро  Жанна  сидела,  не  двигаясь,  в  своей
спальне у камина и грела ноги, а Розали, менявшаяся с каждым днем,  мед-
ленно убирала постель Внезапно Жанна услышала за своей спиной  болезнен-
ный вздох. Не оборачиваясь, она спросила:
   - Что с тобой?
   - Ничего, сударыня, - как обычно, ответила горничная.
   Но голос