сказав Марго ни слова.
   Маргарита Николаевна пыталась успокоиться, прийти  в  себя.  Ее  ждал
класс, нужно было проводить урок.  Но  дрожь  в  пальцах  не  проходила.
Сердце начало противно ныть, как всякий раз в последнее время, когда сын
заставит ее понервничать, выйти из себя. В такие минуты она  чувствовала
себя совершенно разбитой, больной и ненавидела себя за свою слабость, но
избавиться от нее не могла...
   Ситуация упорно выходила из-под  ее  контроля.  В  ее  педагогическом
арсенале было много методов воздействия на человека, но все они казались
совершенно неподходящими для сына. Он  слишком  хорошо  ее  знал,  чтобы
попасться   в   какую-нибудь   психологическую   ловушку,   клюнуть   на
педагогическую хитрость. То, что годилось для других, не помогло бы ей в
случае с Женькой. Видимо, в его воспитании она наделала такое количество
непоправимых ошибок, что изменить  что-либо  теперь  ей  просто  не  под
силу...
   - Маргарита Николаевна, вы искали  меня?  -  услышала  она  за  своей
спиной голос директора. - Что-то случилось?
   Марго повернулась к нему:
   - Простите, что оторвала вас от дел, Борис Иванович... Но я со  всеми
проблемами  уже  разобралась  сама,  -  еле  дыша  и  совершенно   убито
механически ответила Марго.
   -  Что  с  вами,  Маргарита  Николаевна?  -  встревожился   директор,
пристально глядя на нее.
   - Со мной? Ничего... Все хорошо, - попыталась она улыбнуться.
   - На вас лица  нет,  вы  такая  бледная,  Маргарита  Николаевна!  Вам
нехорошо? Что все-таки произошло?
   - Борис Иванович подошел к ней поближе и осторожно взял за руку.
   Этот трогательно-заботливый жест, внимательный, добрый взгляд едва не
заставил Марго расплакаться. Но она, как всегда,  сумела  взять  себя  в
руки, перебороть минутную слабость. Близкие слезы  могли  выдать  только
вдруг дрогнувшие губы.
   - Дорогая моя, что же случилось?! - почти с мольбой спросил директор.
Ему так хотелось разделить все неприятности с Марго, взять  на  себя  ее
боль!
   - Я ударила ребенка... - отрешенно проговорила Маргарита Николаевна.
   Это прозвучало  как  нонсенс.  Маргарита  Николаевна,  которая  почти
никогда не  повышала  на  детей  голоса,  говорит  о  том,  что  кого-то
ударила?! Борис Иванович, отказываясь в это верить, замотал головой:
   - Что вы? Какого ребенка?....
   - Своего ребенка. Своего собственного.
   - Женьку? - Борис Иванович несколько облегченно выдохнул. -  И  из-за
этого вы так расстроены? Да все дети получают иногда от своих родителей!
Как без этого? Меня отец тоже, бывало,  порол...  это  только  пошло  на
пользу.
   - Нет, вы не понимаете!... - Марго вдруг заметалась по кабинету, -  Я
дискредитировала себя этим, как мать, как  педагог...  Я  опустилась  до
рукоприкладства и подписалась  в  своей  несостоятельности!  Я  не  могу
справиться с собственным сыном! Вы ведь знаете, что  это  значит,  Борис
Иванович? Это значит, что я не имею права воспитывать чужих детей,  если
не справляюсь с  собственным!  Как  я  могу  руководить  педколлективом,
давать советы родителям, если сама беспомощна в воспитании сына?
   - Маргарита Николаевна! О чем вы говорите?! -  Борис  Иванович  вдруг
нахмурил брови, - Я не  желаю  слушать  подобные  нелепости!  Вы  просто
немного устали и поэтому поддались сиюминутному порыву...
   Послушайте меня, дорогая моя Маргарита Николаевна. Я как директор вам
скажу  следующие  слова  -  вы   замечательный   педагог,   превосходный
руководитель, вы пример для коллег и для меня! Вас тревожит, что, ударив
сына, вы отошли от собственных твердых принципов... Но кому как  не  вам
знать, что в педагогике не бывает ничего твердого и  нерушимого,  раз  и
навсегда прописанного! Ну, посмотрите-ка мне в глаза и скажите, что я не
прав!
   Маргарита Николаевна подняла голову и устремила на  своего  директора
долгий пронзительный взгляд. А тот не выдержал и  десяти  секунд.  Вдруг
его лицо  изменилось,  уголки  губ  безвольно  опустились,  крылья  носа
вздрогнули, брови смятенно сломались...
   Борис Иванович смотрел в ее прозрачные глаза и даже не пытался скрыть
ту бурю чувств, что вдруг нахлынула на него.
   - Борис Иванови-ич, - тихонько позвала Марго, заметив,  что  директор
мысленно совсем на другой планете, - Теперь моя очередь приводить вас  в
себя?..
   - Ох, простите, моя дорогая...  -  Борис  Иванович  смущенно  покачал
головой, - все это не к месту, и не ко времени, и никому не нужно...  Но
все же... все же...
   Директор, словно не зная, куда девать свои руки,  во  взволнованности
поднял их и слегка коснулся кончиками пальцев лица Марго у висков и  тут
же  отшатнулся.  Признание  в  любви  застыло  на  кончике  языка  и   в
лихорадочно блестящем взгляде, но не было произнесено в очередной раз.
   - Нужно идти, меня ждут дети... -  поспешно  сказал  Марго,  чересчур
поспешно, дабы разрядить двусмысленность ситуации.
   - Да, да, конечно... - пробормотал директор, медленно возвращаясь  на
грешную землю.
   Они вместе вышли из кабинета, директор  смотрел  на  Марго  печальным
взглядом и сокрушенно молчал. А она уже думала совсем о другом - о  том,
что нужно спасать урок, о том, вернулся ли в класс Женька, не выкинул ли
он какую-нибудь очередную глупость... сильно ли он обижен  на  нее.  Она
ускорила  шаг,  убегая  от  директора.  До  звонка  с  урока  оставалось
пятнадцать минут.

***

   В середине октября значительно  похолодало,  ночами  были  заморозки,
разукрасившие листву деревьев во все невообразимые цвета. Школьный  парк
представлял  взору   картину   кисти   художника-импрессиониста,   смело
играющего комбинациями красок.
   Лучи позднего октябрьского утреннего солнца подцветили дымное небо  и
рассыпающуюся мозаику опавшей листвы. Женька шел не торопясь в школу  по
парковой дорожке, как вдруг заметил впереди среди  торопящихся  учеников
знакомую фигурку. После почти трехнедельного перерыва в школу шла  Ксюша
Наумова.
   Шла медленно, словно на муку, на каторгу.
   Женя догнал Ксюшу и пристроился у  нее  за  спиной.  Что  -  то  было
непривычным во всем ее облике, но что именно, Женя понял  не  сразу.  Ах
да, длинная черная юбка, вместо излюбленных коротких, одеваемых в  любую
погоду. И тугая строгая коса, высоко заплетенная на затылке.  Ну  просто
монашеский вид!
   Девочка-конфеточка  с  карамельными  губками,   чего   это   ты   так
преобразилась?
   Женя неслышно подкрался и положил Ксюшке руки на плечи.
   - Привет... - зловеще прошептал он ей в ухо.
   Ксюша вздрогнула, словно от удара током и отшатнулась от  Женьки.  Но
он крепко сжал пальцами ее плечи.
   - Ты куда? Ты мне не рада? - оскалился Женька.
   - Уйди, гадина... - ненавидяще выговорила Ксюша, с  трудом  произнося
слова.
   - Не бойся, если будешь себя хорошо вести, я тебя не трону!.. Куда же
ты пропала, моя сладкая? Я так по тебе тосковал, - томно  муркал  Женька
сквозь ядовитую усмешку.
   Ксюшка ринулась, что есть силы, прочь от  Женьки,  вырвалась  из  его
цепких пальцев и побежала по сухим листьям в обратную сторону,  подальше
от школы. Женька легко догнал ее, встал на пути.
   - Уйди с дороги, скотина! - сдавленно выкрикнула Ксюша и вдруг зажала
рот рукой, почувствовав неудержимый позыв на рвоту. Согнувшись  пополам,
она присела, теряя равновесие, прямо у Женькиных ног, пытаясь справиться
с приступом мучительной тошноты. Такое происходило с ней впервые - чтобы
от отвращения к человеку ее  едва  не  выворачивало  наизнанку.  Но  она
кое-как справилась с собой, пытаясь глубоко дышать.
   - Противно, да? Муторно, мерзко? - донесся до нее  язвительный  голос
Женьки. Ксюша затравленно подняла на него глаза. - Или строишь  из  себя
непорочную цацу с неприкосновенным телом? Да все вы только и мечтаете  о
том, чтобы вас покрепче потискали и вставили! У нас в  классе  каждая  с
кем-нибудь да переспала!
   И все вполне этим довольны и счастливы. А ты что - из другого  теста,
чтобы это тебе не понравилось?
   - Ты.. ты .. изнасиловал меня, - выговорила Ксюша.
   - Да ну?? А ты разве сопротивлялась? Ты липла ко мне,  заглядывала  в
глаза, прижималась... Нет, моя сладкая, я тебя просто  грубо  трахнул...
но не насиловал! Ты хотела по-другому -  в  свой  первый  раз.  Но  твой
замечательный Егор Васильев всем вокруг дал понять,  что  первый  раз  у
тебя остался в далеком прошлом. Я бы, может, еще и  усомнился  в  словах
этого трепача, но ты так за ним бегала, что смотреть было  противно!  Не
один я, все в классе ему поверили -  не  было  оснований  для  сомнений.
Ксюша Наумова аж вся тает и млеет при одном  только  взгляде  на  своего
нового дружка. И знаешь, если честно, я и не хотел  сомневаться,  потому
что мне было уже все равно - трахает он тебя или только собирается. Ведь
ты уже отдалась ему - душой, осталось дело за такой мелочью  -  отдаться
телом.
   Женя замолк на мгновение, потом резко присел перед Ксюшей на корточки
и заговорил быстро-быстро, горячо, пересохшими губами судорожно втягивая
воздух:
   - Почему для тебя твое тело важнее души? А, Ксюша?.. Ты предала меня,
выкинула на помойку нашу дружбу, связалась с  тем,  кто  издевался  надо
мной так, что я ссал в штаны... Как  ты  могла?  У  меня  во  всей  этой
поганой школе не было человека ближе тебя, я только тебе мог доверять, я
не стеснялся реветь при тебе от страха, боли и унижения... а ты все  это
растоптала! Ты никогда не думала о том, каково было мне, когда я остался
совсем  один  -  посмешище,  ничтожество,  которое  так  легко   предает
единственный друг. И не мечтай, что тогда  мне  было  всего  лишь  также
скверно, как тебе сейчас... Не смей даже сравнивать, близко ставить!..
   Через месяц ты все забудешь и  преспокойненько  раздвинешь  ноги  для
того, чтобы тебя снова  кто-нибудь  трахнул...  Но  ни  один  нормальный
человек никогда не сможет забыть и  простить  предательства,  и  уж  тем
более желать его повторения.
   Женя замолчал, словно задохнувшись. Ксюша сидела, не шевелясь,  и  не
могла возразить ему ни слова.
   Она только попыталась нерешительно взглянуть ему в глаза.
   - Не думай,  что  это  месть,  -  снова  сказал  Женя,  поднимаясь  с
корточек, - это я поучил тебя немного... И больше тебя не трону, обещаю.
Простить - не прощу, но пожалею... в память о том, что любил тебя.
   Ксюша вдруг закрыла лицо руками, а  Женя  взял  ее  за  предплечья  и
потянул с травы.
   - Поднимайся, уже был второй звонок. Пошли в школу.
   И Ксюша послушалась, безропотно встала, смиренно зашагала  следом  за
Женей по дорожке к школе.
   Она не видела его лица. А Женька шел и яростно кусал губы.
   В  холле  у  дверей  они  натолкнулись   на   Маргариту   Николаевну,
встречавшую, как обычно, по утрам учеников и отмечавшую опоздавших.
   - Здравствуйте, - еле слышно сказала Ксюша, пряча глаза.
   - Здравствуй, Оксана, - почти ласково ответила ей  Марго  и  перевела
взгляд на Женьку. Тот по привычке усмехнулся и, проходя мимо, послал  ей
клоунский воздушный поцелуй.
   - Обратите внимание на изменения в  расписании  уроков,  -  вслед  им
сказала Марго, но, кажется, они даже не услышали.
   Женя пропустил Ксюшу в  кабинет  физики  вперед  себя.  Физик  Андрей
Владимирович замахал им руками, чтобы они быстрее садились на места,  не
заставляя его отрываться от объяснения очередного закона.
   Ксюша растерянно встала перед классом, который оживился при виде  ее,
так  долго  отсутствовавшей.  Но  растерялась  она  не  из-за  излишнего
внимания к себе, а от того, что не знала, куда ей сесть. Не с Васильевым
же, распустившем по классу о ней такие слухи! Тут Женька крепко взял  ее
за руку и буквально потащил за собой по рядам к своей последней парте. И
она, еще полчаса назад содрогавшаяся  от  одного  воспоминания  о  Жене,
покорно села на место у окна, рядом с ним,  почти  касаясь  его  плечом.
Класс  оценил  передислокацию  субъектов,  окончательно  отвлекшись   от
формул, выводимых на доске  учителем.  Всеми  это  было  расценено,  как
очередной удар по самолюбию Егора Васильева, очередная  маленькая  месть
ему со стороны Женьки.
   А сам Егор даже головы не  провернул  в  Ксюшину  сторону.  Ему  было
абсолютно безразлично, с кем сядет Ксюша. Ему вообще никто не нужен  был
сейчас в соседи. Он всегда любил  сидеть  за  партой  один,  но  к  нему
постоянно подсаживался кто-нибудь из  одноклассников  или  одноклассниц.
Они сидели рядом, сопели, отвлекали от мыслей, заглядывали через руку  в
его тетрадь, приставали с разговорами... Ксюшка была тихой соседкой,  но
без нее намного лучше. Вернулась к своему Никитину, и слава Богу.
   А тот, кстати сказать, недолго строил уязвленную гордость, быстренько
принял ее обратно, несмотря на двусмысленную репутацию, которую придумал
для нее Егор. Егора нисколько не коробило то,  что  он  выставил  Ксюшку
перед одноклассниками в подобном свете. Во-первых, она  сама  бегала  за
ним хвостом, а во-вторых, если бы он хотел, то вымысел мгновенно мог  бы
стать явью. Но он не хотел. Он ограничился только  тем,  что,  кроме  не
очень  глубоких  поцелуев,  пару  раз  потискал   ее,   помацал-пощупал,
забираясь в трусики, потеребил маленькую грудь, пробуя на  вкус  твердые
сосочки. Он не хотел ее, даже из любопытства, даже от нечего делать. Она
была ему не интересна, как и прочие-другие. Только одна женщина на свете
окрыляла его, волновала  и  возбуждала,  только  одна  была  испепеляюще
желанна.

***

   Через день на большой получасовой  обеденной  перемене  по  школьному
радио  шла  самая  популярная  программа  по  заявкам.   Ученики   через
радиостанцию  передавали  друг  другу   приветы,   слали   поздравления,
приглашали  встретиться.  Передача   была   насыщенна   объявлениями   -
серьезными и не очень. И конечно, было  много  музыки,  которую  просили
включить  в  программу  слушатели.  На  первом  этаже  в   холле   висел
специальный ящик заказов для школьного  радио,  в  который  при  желании
каждый мог опустить письмецо со своей просьбой.
   Ученики 11 "А", пообедав, не спеша выходили из столовой и  собирались
возле кабинета информатики, в ожидании, когда придет учитель  и  впустит
их  в  класс.  Девчонки  приплясывали  под   музыку,   доносившуюся   из
радиоприемника в холле, иногда принимались подпевать, как вдруг  веселый
голос ведущего десятиклассника Яна Каминского произнес:
   - Следующий привет адресован Оксане Наумовой из 11 "А". А от кого он?
От всем нам хорошо известного Егора Васильева, из того же  класса.  Егор
попросил включить в передачу песню Александра Новикова - знаете такого -
и добавить уже персонально для Оксаны, что слова этой  песни  скажут  ей
обо всем как нельзя лучше.

***

   11 "А" оживился. Взгляды вперились в сидящего на широком  подоконнике
Егора и, конечно, в Ксюшу, которая теперь даже на перемене не отрывалась
от учебников и конспектов, чтобы наверстать пропущенный материал.  Ксюша
напряженно подняла  голову,  услышав  свое  имя,  и  обвела  взглядом  в
любопытстве прислушивающихся к словам песни одноклассников. Еще бы, всем
хотелось узнать, что  такого  особенного  хочет  передать  Оксане  Егор,
неожиданно и, кажется, бесповоротно, покинутый ею.
   Хриплый голос певца бросал  в  аккорды  бесстрастные  и  злые  слова,
отчетливо выпевая каждое:

   "... А еще ночные тормоза,
   Руки нараспах как весла в лодках.
   Кто сказал - он правду ей сказал:
   Уличная красотка,
   Уличная красотка,
   Уличная...."

   Егор спрыгнул с подоконника под пытливыми взглядами одноклассников  и
замер посреди коридора, будто не зная, что ему делать.
   "Я за ней и рыскал и бродил, Колесо мое у ног ее вертелось, Я ее,  ей
Богу, не любил, Но хотелось мне, как мне ее хотелось!.."

***

   В коридоре повисла тишина, все замолкли, вслушиваясь в этот  странный
текст.

   "Путь твой от жилья и до жилья
   Спрячет ночь от глаз в своих обмотках,
   Девочка невзятая моя,
   Уличная красотка
   Уличная красотка
   Уличная..."

   Песня  кончилась,  ее  последние  ноты  заглушил  звонок  с   большой
перемены. Дверь в кабинет информатики уж давно была  открыта,  но  этого
никто не заметил. Потому что Егор решительно двинулся в  сторону  Женьки
Никитина, давящегося от смеха.
   Егор подошел к нему быстрым шагом и с ходу толкнул в грудь.
   - Чего ты добиваешься, придурок? - зло прошипел он ему в лицо,  -  Ты
достал меня уже своими тупыми  приколами!  Не  можешь  придумать  ничего
поумнее?
   - Разве что пойти попрыгать с тобой с крыши? - усмехнулся Женька.
   - Тебе не хватило одного раза? - с ненавистью прищурился Егор. -  Там
туалетов не предусмотрено!
   Снова хочешь струю в штаны пустить?
   Женька въехал Васильеву по скуле.
   - Аргументы закончились? Ты тупица, Никитин, и ничтожество. Был, есть
и таким останешься!
   Женька снова хлестнул Егора по лицу. Он провоцировал драку.  Но  Егор
драться не собирался, хотя кулаки у него  очень  чесались.  Но  он  ведь
обещал Маргарите Николаевне, и во что бы то ни стало должен  слово  свое
сдержать.
   А Женьке нужна была драка. И потому что Васильев дал обещание  Марго,
и потому что каждая новая потасовка отдаляет от него медаль. И  Васильев
все равно не стерпит  и  будет  с  ним  драться,  Женька  его  достанет,
допечет... Не сегодня, так  завтра  терпение  Васильева  лопнет.  Женька
непременно своего добьется!
   - Хватит вам! - вдруг раздался голос  Катьки  Денисовой,  -  Если  не
перестанете, я позову сейчас Марго!
   - И правда, утомили уже своим разборками, - поддержал ее Динкелакер и
неожиданно втиснулся между Егором и Женькой. - Ведете себя  как  дэцэлы.
Еще угробите друг друга!

***

   Егор развернулся и пошел в кабинет. Все это начинало выводить его  из
себя. Никитин нарывается, но если смотреть реально, неизвестно еще,  кто
кого завалит. Просто дело было в том, что эта  война  на  фиг  не  нужна
Егору. Она ему мешала идти к намеченной цели.  Он  должен  был  учиться,
получать отличные отметки, чтобы окончить школу с медалью.  Но  Никитин,
похоже,  задался  целью  ему  помешать.  Это  стало  для  него  какой-то
навязчивой идеей. Кретин Никитин и в самом деле думает, что может  Егора
одолеть?  Да  ни  черта  подобного!  Просто  Егору  сейчас  было  не  до
усугубленного своей местью Джоника . Если бы не связывающие его по рукам
и  ногам  обстоятельства,  он  уже  давно   бы   отметелил   Женьку   до
полусмерти... Он мог бы разобраться с ним и по другому - гораздо проще -
подсесть, например, вечерком к своему отцу и все  ему  выложить.  Папаша
метнется  к  директору,  поскольку  сам  входит  в  совет   попечителей.
Директор, естественно не захочет, чтобы таким образом страдала репутация
школы, и Никитина  выпрут  в  момент.  Но  Егора  останавливало  в  этой
ситуации вовсе не то, что  жаловаться  будет  западло,  а  то,  что  эта
скотина  -  сын  Маргариты  Николаевны.  Значит,  косвенно  или   прямо,
пострадает она. А этого Егор допустить не мог.
   Остается  одно  -  терпеть,  втягиваясь  в  эту  идиотскую  войнушку,
стараясь выйти из нее с наименьшими потерями, не потеряв самообладание и
достоинство.  А  Никитин  специально   использует   подленькие   методы,
действует как мелкий пакостник. Впрочем, он таковым и  является,  но  от
этого Егору не легче. Нужно вытерпеть. До июня. Осталось восемь месяцев.
***

   Оксана Наумова отстраненно глядела в окно. Шел  урок  алгебры.  Класс
сосредоточенно решал задачи и уравнения. Ксюша, много  пропустившая,  не
понимала ровным счетом ничего. Не знала, с какого конца  подступиться  к
примеру. Сначала она в отчаянии кусала ручку,  пытаясь  хоть  что-нибудь
сообразить, припоминая объяснения Маргариты  Николаевны,  но  ничего  не
выходило.  Темп  урока  был  высоким,  одна  задача  сменялась   другой,
Маргарита Николаевна не давала заскучать. Решения, только появившись  на
доске, мгновенно стирались, и Ксюша не успевала их даже переписать  себе
в тетрадь. Поэтому она, изнемогая от собственного бесс