шина без ТЮФа  ездить
не может. На очень старых машинах пройти осмотр почти невозможно, а ремонт
стоит жутко дорого. Машину проще выбросить. Но и это тоже не просто. Нужно
тащить на специальную  свалку  под  звучным  названием  "шрот"  и  платить
несколько сотен марок за перевозку и пользование свалкой.  Вот  умельцы  и
находят выход. Кто продает или отдает на  запчасти,  а  мужик  этот  решил
сделать особенно хитро и подарил азюлянту. Теперь у  него  нет  машины,  а
есть бумажка, что она продана. Нашел, короче, дурака.
     Следующие дни прошли в общем спокойно,  если  не  считать  истории  с
Юриной машиной. Ему все знакомые поочередно объясняли, что он -  дурак,  и
почему конкректно. А дурак человек  этот,  потому  что  эту  машину  нужно
регистрировать, а для этого требуется  новый  ТЮФ  и  страховка,  стоившие
денег. Юра в конце каждого разговора заявлял, что мы  -  идиоты,  а  он  -
орел, все и сам знает и во всем разбирается.  И  вот  во  вторник  история
разрешилась,  причем  так,  как  мы  и  предполагали.  Мне  даже  довелось
приложить руку ко всему этому.
     Накатавшись в очередной раз по лесу, Юра вырулил назад к лагерю.  Мне
уже несколько раз доверяли управлять ею. Попугав своих спутников до смерти
рулениями на деревья, съездами в обочины, в том числе и чуть не свалив все
авто в речку, я уже знал более или менее, куда  поворачивать  руль.  Перед
лагерем попросил у Юры покрутить еще и сделал  кругов  пять  по  площадке.
Потом поставил тачку в закуток, мы с Юрой вылезли. Леня посидел еще и тоже
решил напоследок сделать кружок. Решение оказалось почти роковым. Он завел
и  выехал  к  шоссе,  только  стал  разворачиваться,  как  вдруг  к   нему
устремились две зеленые машины  с  мигалками  и  надписями  "Polizei".  Мы
стояли  метрах  в  тридцати  и  смотрели  на  разворачивающееся   события.
Полицейские, вытащив пистолеты,  окружили  Форд  и  стали  требовать  Леню
наружу. Тот вышел. Его резко повернули и, оперев руками о капот, обискали.
Потом принялись чего-то выяснять. Поняв, что теперь наш  выход,  я  и  Юра
прогулочным шагом, не проявляя острого  желания  участвовать  в  действии,
подошли  к  группе  собравшихся.  Леню,  не  сумевшего,  видимо,   разумно
втолковать чья эта машина и что он в ней делает, уже облачали в наручники.
Мы пришли на помощь и между нами и  полицейскими  завязался  увлекательный
разговор, в итоге которого выяснили, кто владелец, как он владельцем  стал
и почему такой дурак, что им стал, и какое, собственно, отношение имеет ко
всему делу Леня. Полиция объяснила Юре то, что мы втолковывали  битые  три
дня: ездить на машине на этой по германским законам  нельзя.  Нельзя!  Это
полиция говорила, а ей не скажешь, что тебе на нее наплевать.
     Я поинтересовался, с какой стати они сюда прислали два наряда и брали
Леню, будто он - целая банда террористов. Они объяснили, что мимо проезжал
какой-то добрый человек и ему показалось  странным,  что  здесь,  рядом  с
азюлянтами,  разьезжает  машина.  По  простоте  душевной  снял  он  трубку
телефона в своей машине да и брякнул в полицию на всякий случай.
     Полиция отобрала ключи и, сообщив, что еще объявится для  продолжения
знакомства, удалилась восвояси. Наша компания  отправилась  в  лагерь  для
дальнейшего  азюлянтствования.  Юра  выгдядел  так,   будто   его   побили
собственной машиной по голове, перестал петушиться и ходил  со  слезами  в
глазах.
     - Ну, они все - идиоты, - каждые  пять  минут  констатировал  он  без
дальнейших комментариев. Они в данном случае были совершенно излишни.
     В  отличие  от  Юры,  я  от  таких  кардинальных  заявлений   пытаюсь
воздерживаться. Однако, столкнувшись с явлением в немецкой жизни  обычным,
но на себе испытав его в первый раз, я позволил себе пофилософствовать  об
этом, ожидая Катю, как обычно проводящую время у афганцев.
     Нас, граждан бывшего Советского Союза, учили  долгие  годы  подражать
образу Павлика Морозова - великого пионера - героя, отправившего отца  под
расстрел только за то, что тот хотел сберечь мешок  зерна  и  не  оставить
сына голодным. Павлик поступил не просто по зову душевному  и  из  желания
сделать папе приятное, а потому что тогда в государстве были  определенные
установки, которые мальчик и хотел  блюсти.  Вся  машина  государственного
воспитания  твердила,  что  настоящий  гражданин,   увидевший   творящееся
безобразие, должен пойти и доложить кому надо. А  что  делали  мы  в  свою
очередь? Воруют рядом - хорошо!  Значит  человек  "умеет  жить"!  Творится
безобразие, так пройдем побыстрее мимо. Чтобы нас не задело.  Единственно,
кто стучал, так или патологические случаи, или те, кто это  делал  по  той
или иной выгоде или принуждению. В народе укрепилось твердое мнение, будто
стукач - это враг народа. И  "народная  мудрость"  в  этом  есть  и  очень
глубокая: если я закрою глаза на соседа, который ворует, то и он ничего не
скажет, когда ворую я. Такое представление стало идеологией целой  страны.
И что мы, несчастные, потрепанные  азюлянты  увидели  здесь,  в  Германии?
Думали, что демократия - это такая штука, когда делай, что хочешь, хоть на
голове ходи, и всем до тебя дела нет. Ну, может в какой-нибудь Америке оно
и так... Но  здесь,  в  старой  Европе,  все  как  раз  наоборот.  Местная
демократия строится, в свою очередь, на стукачизме. Идет человек по улице,
идет прямо, не дергается, так значит все в порядке. Но вот  он  возьмет  и
встанет на голову, даже мешать никому не будет. И тут же побегут доложить.
Непорядок. Зачем человеку нужно на голове ходить? Где такой закон, чтоб на
голове ходить? Или вот ездили мы себе по дворику, никого  не  трогали,  на
шоссе не выезжали, и тем более  не  было  нам  никакого  дела  до  доброго
человека, вызвавшеко полицию, а ему показалось, что ездить по  дворику  не
положено. Вот так! А я все этот  паспорт  хочу!  А  если  они  всех  своих
стучать заставляют, у кого паспорт есть?
     С позиции бывшего советского человека, я могу сказать только то,  что
мне это непонятно. Мне просто лень было бы смотреть куда-то,  думать,  что
происходящее плохо по своей природе и содержанию, и  тем  более  утруждать
себя звонками в полицию. С позиции немцев я  понимаю,  они  поступают  так
совершенно искренне полагая, что это - их гражданский  долг,  и  если  они
сами не будут следить за порядком, то никто и не будет. Беда только в том,
что благое намерение, как всегда, умудрились  испортить.  В  этом  мы  уже
убедились позже. Сейчас можно определенно сказать,  что  азюлянту  в  этих
хитрых переплетениях не разобраться. Когда до паспортишки дотянем, то  все
и объяснят. На кого стучать, кому и сколько раз в день.


     На следующий день Борис  открыл  дело.  Он  ушел  сразу  после  обеда
куда-то, а мы сидели в тридцать третьем и посвящали себя профессиональному
занятию азюлянтов: трепали языком. Ближе  к  вечеру,  дверь  открылась  и,
тяжело ступая под тяжестью набитого рюкзака, Борис появился.  Он  светился
торжественной решимостью человека, нашедшего способ взобраться на Олимп, и
уже ощущавшего себя победителем. Даже нервный взгляд куда-то исчез.
     - Ну, чего достал, Боря?
     Он таинственно подмигнул и слегка заикающимся голосом сообщил:
     - Я вот тут решил вступить в конкуренцию.
     Он раскрыл рюкзак, и мы увидели, что тот битком набит пивом.
     - Что будет, Борис? - удивленным голосом поинтересовался я у него.
     - Во! Боря решил бизнес устроить. - Усмехаясь  сообщил  Юра,  а  Леня
добавил. - Ну все! Теперь будем тебя рэкетировать! Плати калым!
     Боря махнул рукой и принялся перекладывать бутылки в ящик. Мы за  ним
наблюдали. Справившись с задачей, он сел, достал бычок, закурил и сказал.
     - Нужно делать рекламу. Давайте, вы приводите клиентов, а я вам потом
по банке дам.
     - Не-е, Боря! Плати сначала аванс! -  запротестовал  Леня,  и  вполне
резонно по нашему мнению.
     - Конечно! Конечно! - мы поддержали.
     - Н-нет. Я могу дать сейчас в долг, а потом расчитаемся.
     Мы согласились. Пиво было выдано. Боря вытащил записную книжку. Там у
него занесены с точностью до пфеннига мелкие деньги, взятые Юрой  и  Леней
на сигареты. Он написал напротив имен "1 Б", что, видимо, означало  банку.
И собрался было и меня записать тоже. Но я подумал и  остановил  его,  дал
марку: "Потом рассчитаемся."
     Получив аванс, мы двинулись на поиск клиентов. Собравшись с  мыслями,
пришли к  выводу,  что  в  начале  полезно  проверить,  как  идет  дело  у
конкурентов. Поэтому, двинулись к Филиппу. Филипп лежал на кровати и читал
книгу. Он даже не подозревал, какие великие и страшные  события  произошли
за последние часы, и что они грозятся разрушить его бизнес.
     - Слышь, Филипп, Борода пиво решил продавать!  -  радостно  вскрикнул
Леня.
     - Да ну,  -  тот  спокойно  продолжал  лежать.  По  мнению  Лени  ему
следовало подпрыгнуть от возмущения.
     - Он тебе клиентов собьет, Филипп! - озабоченно выступил Юра.
     - Не собьет. Их много,  -  наш  друг  явно  не  хотел  постигать  всю
величину страшной угрозы.
     - А Борода хочет, чтоб мы ему клиентов искали. Он нам  по  две  банки
пива дал. - Юра выложил последний аргумент и подмигнул нам.
     - Молодец, - невозмутимый Филипп намек не поянял.
     Надо было идти ва-банк!
     - Мы тебе бы тоже могли искать, - раскрыл карты Леня.
     - Ты банку пива от меня хочешь, что  ли?  -  Филипп  простодушно  ему
улыбнулся. - Ну так  возьми.  И  так  уже  кучу  настреляли.  Что  с  вами
сделаешь...
     Мы от предложения не отказались. Филипп тоже взял банку,  все  к  ней
приложились.
     - Хорошо, - Юра уже  покраснел  от  двух  порций.  -  Ладно,  Филипп,
спасибо, мы пошли клиентов искать, если будут, мы и к тебе пошлем.
     Вышли в корридор, навстречу показалась  громада  туши  Заира.  Ему  и
выпало счастье быть нами замученным, как первому клиенту.
     - О-о, Заир! Заир, хочешь биер? - срифмовал Леня.
     Заир, похожий на глупого, но добродушного  быка,  покачал  головой  и
заявил на смеси языков, что не понимает. Мы принялись ему  втолковывать  и
он скоро понял слово "биер".
     - Биер гут! Гут биер! - взревел  он.  Мы,  решив,  что  клиент  есть,
потащили добряка к Боре.
     - Вот, Боря, Заир пива хочет! - радостно выпалили все вместе.
     - Ну гут, гут, Заир, - Боря, суетясь, достал банку и протянул ему.  -
Айн марк, - произнес он,  показав  один  палец,  а  мы  согласно  закивали
головами.
     - Ноу, - Заир потух. Он, конечно, ничего из наших объяснений не понял
и решил, что его хотят угостить.
     - Ноу марк, - он развел руками.
     Это был для нас большой облом.
     - Ладно, Боря, дай ты ему так, - начал уговаривать Юра.
     Боря упирался, но Юра сказал, что за его счет, и Заир  ушел,  победно
держа в руках банку.
     Наша рекламная компания двинулась дальше.  Афганцы  заявили,  что  не
пьют, и разговор с ними получился самый простой, потому что  они  понимали
по-русски. Югославы с нами объяснились еле-еле, но результат был  тот  же.
Огромнй рой бангладешцев засуетился, когда наша агитбригада подошла к ним.
Немецкий они не знают вообще, но по их заявлению  с  английским  у  них  в
порядке. В переговоры вступил я,  но  уже  через  минуту  понял,  что  тот
английский, который  они  знают  в  Бангладеш,  во  всем  другом  мире  не
известен. Полностью выведенный из себя, взял  банку  пива,  бывшую  у  нас
товарным образцом и, ткнув кому-то у самого носа, сказал:
     - Биер! Гут?
     - Гут! Гут! - дружно зажужжали они.
     Достав из другого кармана марку для наглядности, показал им и  сказал
для пущей убедительности:
     - Айн марк!
     Они наконец  поняли,  зажужжали  с  другой  интонацией  и  опечаленно
покачали головами. Мы плюнули.
     Пошли опять к Филиппу, слегка удрученные. Все были огорчены тем,  что
явные прибыли, уже плывшие в руки, проплыли  мимо,  а  я  просто  злой  на
бангладешцев.
     - Дай, Филипп, четыре банки, - я протянул ему деньги.
     - А чего вы? - спросил он, удивленный нашим видом.
     Ему пояснили, что все разозлены неудачей, и я по  этому  поводу  всех
угощаю, и его тоже.
     - Ладно, потом когда-нибудь, - денег он  не  взял,  а  достал  четыре
баночки, которые мы и распили, после чего все заметно повеселели.
     - А черт с ними с банками, - в  Юре  уже  притух  огонек  возбуждения
идеей обогатиться. - Я Бороде куплю пива и отдам.
     Посидели, толкнули по паре историй о своих  и  чужих  похождениях,  в
основном придуманных по ходу дела. Потом Юра завел привычную песню о  том,
что Боря - дурак, и я ретировался.


     Следующим утром, совершенно неожиданноо для нас  с  Катей,  привыкших
уже к лагерному расписанию и  встававших  под  двенадцть,  в  девять  утра
забарабанили в дверь. Я крикнул кое-что нелестное по-русски, так  как  был
убежден, что это какой-то идиот ошибся дверью. Но все же встал  открывать.
Вопреки  ожиданиям,  на  пороге  вырисовался  перепуганный  Юра,   который
сообщил, что его зовут в бюро  лагеря,  а  меня  он  просит  перевести.  Я
чертыхнулся, но пошел. Вид у меня оказался паршивый, заспанный и в  глазах
сверкали молнии.
     В бюро нас уже ждали полицейские из тех, что  имели  с  нами  деловую
беседу пару дней назад. Кристина стояла рядом с ними и вместо  приветствия
выдавила чтото насчет "Ага, попались!" Я огрызнулся, что попались они,  то
есть Юра с Леней, а если  она  будет  говорить  всякое  такое  мне,  то  я
преспокойно отправлюсь спать и переводить не буду, а они пусть сами с ними
договариваются.
     Юра трясся, да и Лене явно не по себе. Они были уверены, что  на  них
сейчас наденут наручники и повезут в тюрьму. Но разговор  пошел  в  другую
сторону. Полицейские, увидев, что мы все сонные, пару  раз  извинились  за
беспокойство.   Потом,   объяснив,   что   нужно    составить    протокол,
поинтересовались, когда нам удобно приехать в участок. Я  не  был  слишком
суров в виду всех извинений,  принесенных  ими  и  назначил  время  нашего
прибытия в  полицейский  участок.  Полицейские,  поблагодарив,  удалились.
Теперь настала очередь Кристины. Она заявила, что машина стоит на  стоянке
лагеря, а это запрещено. Потом спросила, не сумашедший ли  Юра,  что  взял
такую машину. На это мой коллега подтвердил, что он и вправду сумасшедший,
но это его сугубо личное дело, как и то, брать машину  или  нет.  Кристина
щелкнула зубами и злобно повторила, что машину нужно убрать.
     Настроение у меня не улучшилось,  скорее  наоборот.  Утро  испортили,
подняв в такую рань. Чтобы не мешать Кате, пошел в тридцать третий.
     -  Что  будем  делать  с  тачкой,  -  по  деловому,  но  с   оттенком
неуверенности спросил Юра.
     - Не знаю, что ты будешь с ней делать, - Леня  скривил  ему  рожу.  -
Тебе, дураку говорили, чтоб не брал, а ты взял, теперь расхлебывай.
     - А ты на ней не катался? - злобствовал  "генерал",  всего  несколько
минут назад почти замочивший штаны в бюро.
     - Катался, и ты катался, что я могу поделать...
     - Нужно ее убрать, - теперь Юра пел уже более конструктивынм голосом.
     - Куда? В лес или в пруду утопить?
     Это проблема. Мы ее еще часик  попытались  порешать.  Каждый  из  нас
посчитал своим долгом предложить Юре штук пять разных вариантов,  все  это
было лишь для прикола, по делу  никто  высказываться  не  пожелал,  а  Юра
страшно злился  и  всех  называл  идиотами.  Потом  подошло  время  и  все
разошлись обедать.
     Море неудовольствия, которое обуревало мою душу в  связи  с  утренним
недосыпанием, хоть частично компенсировалось обедом. Все дело в том, что в
нашем лагере еду не готовили, а  лишь  разогревали  привозимую  откуда-то.
Существовал строгий график подачи не всегда хорошо  разогретого  обеда.  В
каждый день недели выдавали строго определенный  паек,  не  такой,  как  в
другие дни, и таким образом мы могли разнообразить желудок  семью  разными
блюдами в неделю. Но, если  быть  точными,  то  получали  разное  основное
блюдо, а гарнир всегда один и тот же - рис.
     Сегодня "день куриной ножки", это "сытый" день  для  доброй  половины
азюля. В среду, когда  нашему  брату  перепадает  свиной  шницель,  арабы,
бангладешцы, пакистанцы - все,  кто  считает  себя  верным  последователем
пророка Магомета, едят только рис. Что касается меня, то мои дни,  в  свою
очередь, не очень сытые, как раз из-за этого риса. Я его не  очень  люблю,
может даже не люблю, но здесь в терминах разобраться  сложно,  ибо  я  его
просто не ем. Тем  более  без  приправ,  тем  более  каждый  день.  А  при
отсутствии другого гарнира приходится довольствоваться  усиленной  порцией
мяса, доедая за Катей и Машей. Сегодня  Бог  меня  решил  вознаградить  за
утренние муки и послал неожиданно много макарон. За это искреннее спасибо.
Настроение заметно улучшилось.


     Ближе к вечеру Катя с Машей отправились навещать афганцев. Мне ничего
не  осталось,  кроме  как  идти  в  тридцать  третий.   Там,   размеренно,
бездельничая  сидела  все  та  же  компания.  Молчали,  каждый  под  своим
предлогом. Я приссоединился к обществу и замолчал о своем.  Стук  в  дверь
прервал благодатную  тишину  и  наш,  бесспорно  глубокофилософский  полет
мысли. Пришел Петя.
     - Мужики! Филипп сказал, что у вас пиво есть. У него закончилось, так
я хочу у вас взять.
     Это прогремело, как  гром  среди  ясного  неба,  ибо  все  уже  давно
потеряли надежду. Борис, как с катапульты соскочил со своей верхней  полки
и засуетился, вытаскивая поспешно две банки.
     - П-п-пожалуйста! Сколько?
     - Да пару штук.
     Петя взял банки, протянул две марки и, поблагодарив, ретировался.  Мы
принялись бурно обсуждать события, а  Юра  даже  заявил,  что  Петя  будет
теперь нашим постоянным клиентом.
     Где-то через минут сорок в дверь опять постучали и вошел  высокий,  и
худой, как палка, негр. Он начал вести переговоры на английском и  заявил,
что  требуется  пиво,  причем  десять  банок,  так  как  он   там   что-то
негритянское празднует, а другой русскмй коллега не  продает.  Бог  знает,
почему он столь избирателен во вкусах и хочет совершить покупку  именно  у
русских. Может это связано с воспоминаниями детства, когда  в  его  стране
все товары имели ярлык "Made in the USSR", может с тех же  времен  у  него
осталось в голове, что "все советское - все отличное". Впрочем  пиво  наше
вполне, не хуже советского.  В  обмен  на  бумажку  в  десять  марок,  ему
торжественно вручили десять банок вместе с  пакетом,  куда  пиво  сложили.
Пакет сошел за бесплатный подарок фирмы.
     Итак, дело пошло. Это был грандиозный и ошеломляющий успех. Даже Боря
такому повороту событий  страшно  удивился  и  под  торжественные  взгляды
вычеркнул долги из записной, а мне выдал аж две банки пива. Я протянул ему
еще две марки и сказал, что всех угощаю. Банки выдали, правда Боря угостил
сам себя.
     Пиво пошло, хорошо подгоняемое  чуством  общей  удовлетворенности.  Я
занял остальных обычными рассуждениями  о  полезности  обладания  немецким
паспортом. Юра бил себя в грудь, утверждая, что его паспорт  уже  выписан.
Лене в  свою  очередь  на  него  по  фигу.  Боря  ухмылялся,  как  обычно.
Прескучившись и этим занятием, мозг выдал новую идею...
     - Боря, - обратился я к  нему,  -  а  ты,  случаем,  в  преферанс  не
играешь?
     - Отчего ж, - с энтузиазмом ответил он. - Давай, но нужен третий.
     За неимением более достойных кандидатов, обратились за помощью к  Юре
с Леней, находившимся под боком. Юра заявил, что играл в  преферанс  очень
много, хорошо, ни разу не проиграл,  но  с  нами  играть  не  будет.  Леня
уломался посоперничать, хоть играть  и  не  умел.  Обучение  коллеги  Лени
превратилось в маленький цирк, но, помучавшись час, мы  что-то  втолковали
ему и заявили, что быстрее всего учишься, когда играешь на деньги.  Он  по
неопытности своей и поверил. Быстро  расписали  пульку  в  двадцать,  Леня
умудрился проиграть пять