лику на месте, он слегка  хватал  ртом  воздух.  По  гипотезе
Бори, это означало у него  высшую  степень  полета  игривой  фантазии.  Он
продолжил. - Круто было! Я сижу, рядом столик, и там две жабы. Я официанта
зову и ему говорю, чтоб им на  стол  "Наполеон"  дали.  Жабы  охренели  от
счастья.
     Не поняв в первую секунду жаргона, я ошарашенно представил себе белую
скатерть с  сидящими  на  ней  двумя  лягушками.  И  им,  вдруг,  подносят
"Наполеон". На хрен им? Юра продолжал:
     - Ну они туда-сюда, а я им: "Чего там, мол, языком трепать? Пошли!"
     - И пошли? - Леня ухмыльнулся.
     - И пошли! - Юра вспетушился. - А что там? Да я вообще в Риге  только
свистну, и они слетаются.
     - Ну ты, видать, - специалист, - улыбаясь внутри, но сохраняя снаружи
вполне серьезное лицо, отреагировал я.
     - Да, я - специалист, а не идиот!
     - А-а! Вот теперь-то я понял! - Боря радостно просиял, будто до  него
и вправду только дошло. - Ты, значит - специалист, а мы все - идиоты!
     - Да! - упорно вылез "генерал". - Идиоты!
     Мы дружно загоготали, Юра "полез в трубу".
     - А в этом что-то есть! - неожиданная  мысль  влетела  в  мою  пьяную
голову. - Почему бы и нет? Конечно мы  -  типичные  идиоты!  Ну  подумайте
сами! Всякий нормальный  советский  человек  сидит  себе  сейчас  в  своей
хрущевско-комунальной     квартире,     отдыхая      вечером      трудного
рабоче-постсоциалистического дня. В голове - проблемы, в кармане - фиг, на
столе - селедка. Сидит он и готовится к завтрашней  борьбе  за  строящийся
капитализм. Кто кооперативы создает, кто  рэкетирует,  у  кого  еще  более
крутые замыслы. Ну а что мы? Не боремся, не создаем... Сидим, вот,  коньяк
жрем и немецкой жрачкой закусываем, что нам немецкий дядя дарит.  У  людей
там - стремления, надежды! А у нас? Только идиот мог  согласится  на  этот
азюль сдаться и отказаться от честной и повседневной прекрасной  советской
жизни!
     - Точно! - поддержал меня Боря. - Только  идиот.  У  нас  тут  просто
целый клуб идиотов собрался.
     - Клуб, - Филипп покачал головой, - а это дело! Мы с  вами,  ребятки,
может и вправду клуб, отчего и нет! Красиво звучит.
     - Значит решено! - я торжественно поднялся. - Сегодняшний день войдет
в мировую историю, как великая дата создания первого  азюлянтского  "Клуба
идиотов". А его бессменным председателем, единогласно  мы  изберем  Нашего
уважаемого коллегу Юру! Как самого большого идиота!
     Народ дружно захлопал, а Юра надулся, как индюк.
     - Я бы еще  виски  выпил,  -  Леня  сделал  свою  обычную  загадочную
физиономию невинного дебила.
     - Ну, давайте, ребятки, я еще поставлю, но потом с получки  раскинем,
а то сами понимаете: мы - не богачи. - Филипп прав: здесь -  не  Россия  и
денег ни у кого нет, да и я тоже все выставлять не хотел.
     Борис сказал, что больше не хочет  и  быстро  ушел.  Мы,  не  имевшие
такого стойкого характера, быстро согласились.  Юра  совершил  пробежку  к
югам за очередной бутылкой.
     Ого! Новое зелье оказалось на три, а то и  на  четыре  порядка  лучше
старого. Молодец, сам  того  не  зная,  выбрал  достаточно  хорошую  вешь,
"Teachers" - одно из  лучших  виски  в  мире,  как  минимум,  по-моему.  В
очередной раз мы продолжили. Из Юриного рога, а точнее рта изобилия лилось
вперемешку дрянь словесная и отрыгивание принятой пищи,  усиливающиеся  по
мере продолжения нашей культурной программы. На очереди оказался анекдот -
единствен ное, что не утомляло.
     - Стоит очередь за мясом, долго стоит, мороз, холод, противно.  Вдруг
появляется продавец и сообщает, что сегодня мяса привезли  мало  и  потому
евреям давать не будут.  Что  тут  делать?  Евреи  повозмущались  и  ушли.
Проходит еще часа два, опять появляется  продавец  и  сообщает,  что  мяса
будет совсем мало и дадут  только  партийным.  В  очереди  возмущение,  но
большая часть повернулась и ушла. Наконец, еще  через  три  часа  продавец
сообщает, что мяса не будет вообще. Все  шумят  от  злобы,  а  один  мужик
говорит: "Вот черт! Жидам опять повезло!"
     Посмеялись над анекдотом, который был свежим при отцах коммунизма.
     - Ну у нас один еврей маляром работал, - заметил  Филипп,  -  так  он
тоже человек...
     - Ненавижу евреев, - Юра продолжил список ненавидимых им народов.
     Вот чертеня! Виски стукнуло мне в бошку...
     Моя Катя, хоть и еврейка, но ей в равной степени наплевать на евреев,
русских и их взаимную любовь или неприязнь. Я имею  достатачно  причин  не
любить и тех и тех, что и делаю попеременно. Но кого я не люблю совершенно
определенно, так это трепачей,  а  сейчас  как  раз  один  из  них  трепал
невдалеке и меня достал.
     - Юра, - виски ударило мне по мозгам  окончательно,  черт  бы  их,  и
мозги и виски драл. Я стал  на  минуту  жидо-масоном.  -  Туда-сюда  твоих
близких родственников! Негров  ты  не  любишь  -  черт  с  тобой!  Латышей
ненавидишь, по мне можешь их вместе с собой забрать туда  далеко.  Так  ты
еще и евреев не любишь! Ты такой маленький, а в  тебе  столько  говна!  Ты
себя любишь?! Или русских ты любишь?!
     - Русские - это хорошие, а остальные - дерьмо.
     - Мысль не оригинальная. Но, если ты - эталон русских, то как на тебя
посмотришь, так скорее евреев или негров полюбишь.
     - Евреи - мелочные и жадные, а русские... ну, это просто русские!
     - Знаешь, что я тебе скажу? Беда в том, что эти твои русские вместе с
этими твоими евреями, прекрасными, предают и продают своих собратьев очень
профессионально вне  зависимости  от  национальностей.  Эти  твои  русские
вместе с евреями, собравшись, и посадили меня в это говно, в котором  я  и
сижу сейчас с тобой и радости никакой не испытываю  от  этого.  Не  бывает
дерьмовой нации, бывают люди дерьмо. Что правда, так  в  некоторых  нациях
этого дерьма побольше, в некоторых поменьше. Одни нации  такими  родились,
других такими сделали. Но это их проблемы. Ты  еще  сопливый  и  жизни  не
видел. Если ты в каждом только его  нацию  видеть  будешь,  то  далеко  не
убежишь. Конечно, - я неопределенно махнул рукой, - ты прав: русские  есть
русские... Твоя  беда,  что  дурной  ты.  Не  научишся  к  другим  терпимо
относиться, так и тебе хреново будет. Ты забыл, что и у себя  в  Латвии  и
здесь, в Германии ты оказался человеком даже не второго, а пятого сорта, а
впрочем даже и не человеком, ты - просто азюлянт,  дорогой  мой,  и  любой
негр с немецким паспортом - тебе начальник.
     - Нет! Я в армии служил. Я - русский. Я Латвию  никогда  защищать  не
буду. А Россию я сейчас пойду защищать!
     - Да знаешь, может лет пять  назад  я  бы  и  пошел  ее  защищать,  а
сейчас... - махнул я рукой. - Не знаю...
     - А что ее защищать? - вылез добродушно Леня. - Что она тебе дала эта
Россия? Тебя, вон, гансы из Латвии выгоняют, а  Россия  что-то  не  берет.
Зачем мне эта Россия? Я ее защищать никогда не пойду.
     - Эх, ребятки! Житуха - вещь не простая, - покачал головой Филипп.  -
А чего Борис убежал?
     - Ха-ха! Он - жадный! - все уже знали, что и это прокомментирует Юра.
- У него нет ни копейки, или может и есть чуть-чуть, но ходит и по  улицам
окурки собирает. Нарядится в кожаный плащ, возьмет  дипломат  и  шатается,
выискивает. Потому он и на водку сбрасываться не  хочет.  Кандидат  сраных
наук! Я - и то умнее его в десять раз!
     Для нас уже не было секретом, что Юра - бесспорный авторитет во  всех
вопросах и по всем областях знаний. И на этот раз возражать не стали.
     На следующее утро, в субботу, я  совершил  по  представлениям  нашего
азюля грандиозный подвиг: почти грудью на  амбразуру.  Собственно  говоря,
всего-навсего встал очень рано, часов в шесть. Быстро перекусив чего-то из
остатков прежней роскоши, что не успели уничтожить вчера вандалы, собрался
во Франкфурт.
     На улице надежды поймать машину себя совсем  не  оправдали.  В  такое
время никому не приходило в голову утруждать  себя  поездками  по  местной
дороге. Пару раз лишь  пронеслись  мимо  лихачи  на  скорости  под  двести
километров  в  час.  Впрочем,  те  физически  не  могли  в  такой  темноте
что-нибудь заметить и, тем более, остановиться. Пришлось плюнуть, проклять
судьбу и скоростные машины и идти  себе  по  тропинке,  проложенной  вдоль
дороги до ближайшей деревни с вокзалом. Та  петляла  по  лесу  целых  пять
километров. Ничего приятного в прогулке на такое расстояние, в такую рань,
да еще в такой холод  не  было.  Деревья  стояли,  как  тени,  огромные  и
страшные, и казалось, что за ними кто-то прячется.
     Я, вообще, не отличаюсь особой отвагой, осбенно  когда  речь  идет  о
темном лесе. Но причина, поднявшая на подвиг в  такой  час  и  заставившая
идти через все эти испытания страхом и морозцем была  в  какой-то  степени
уважительной. Паспорт паспортом, но жизнь продолжается и до его выдачи.  К
сожалению, добросердечные немцы:  совершенно  без  иронии,  а  наоборот  -
искренне, они абсолютно уверены, что  создали  уже  для  азюлянта  райские
условия существования и, тому просто ничего больше не потребуется до самой
смерти. На самом  деле,  если  смотреть  не  с  ихней  кирхи,  а  с  нашей
колокольни, так положение вовсе и не такое радостное, скорее  наоборот.  В
любом случае, они  не  препятствуют  открыто  нашим  личным  попыткам  это
положение улучшить, и на том спасибо.
     Для  полного  счастья  не  хватало,  элементарных  вещей,  как  -  то
какой-нибудь электроплитки, утюга, кастрюли и еще всяких мелочей. Так вот,
рискуя здоровьем, отправился я на добывание необходимого.
     Дойдя до деревни, как ни странно, без особых приключений,  явился  на
вокзал, взял билет, и электричка даставила меня во Франкфурт. Дальше  путь
лежал на местный блошиный  рынок,  каждую  субботу  раскидывающийся  вдоль
славной речки Майн, которой, собственно и обязан  город  половиной  своего
названия. Там, по многочисленным рассказам опытных людей, и  можно  купить
все от гвоздя до ядерной боеголовки.
     Толчок расположился прямо вдоль широкого тротуара по его обе  стороны
и уходил вдаль так, что его другого конца и не видно. Это  место  приметно
для всего рассказа, потому что так или инача, но любой  азюлянт  рано  или
поздно проходит его, двигаясь по пути  к  светлому  будущему.  Одни  здесь
торгуют, другие воруют, третьи покупают: азюлянтское разделение труда.
     Столы, коробки, просто земля заменяют прилавки. Люди продающие  стоят
прямо рядом со своим товаром и  медленно  переговариваются  с  соседями  и
рассматривают краем  глаза  или  просто  нагло  в  открытую  потенциальных
покупателей. Те, кто прибыли что-то купить  или  поглазеть,  ходили  вдоль
рядов не спеша и изредка прицениваясь.
     Что продавли здесь? То, что и на всех подобного  рода  базарах:  все.
Полагаю, что даже в самом  здоровом  супермаркете  нет  такого  выбора.  В
голову невольно приходит сравнение. Как  сами  азюлянты  пытаются  всучить
себя Германии, так и здесь яркий выбор, просто море,  море  старого,  мало
кому нужного хлама, который тоже пытаются выдать за добро.
     Новых вещей, за исключением краденого или  самошитого,  не  видно,  а
всякого  старья  -  горы.  Картина  весьма  напоминает  наши   толчки   за
исключением того, что на местном побольше  общего  порядка.  А  так,  лица
продающих, как и покупающюх, даже чем-то похожи.
     Вот у маленького темного и  похожего  на  грузина  мужичка  лежит  на
брезенте,   расстеленном   на    земле,    всякая    утварь.    Здесь    и
пользованные-перепользованные грязные сковородки, кастрюля, в которой явно
варили клей,  почти  разваленный  и  наверное  не  работающий  гриль,  две
соковыжималки, а также еще куча  всякой  всячины.  За  барахлом  "грузина"
стоит стол с возвышающимся над ним навесом. Огромный, как горилла,  детина
с типично арийским лицом предлагает желающим и не желающим  разные  записи
на кассетах. Половина из них ворованы, вторая половина писана на  домашней
аппаратуре. После детины девушка лет двадцати пяти выставила целый магазин
телевизоров. Они, как не странно подключены к какой-то розетке и, что  еще
более странно, работают. С девушкой и  телевизорами  соседствует  брезент,
лежащий на земле, на этот раз без  хозяина,  но,  видимо,  под  присмотром
следующего продавца. Прямо на этом куске ткани беспорядочной кучей свалены
винты, гайки, провода, трансформаторы, детали телевизоров и радио. В  этом
сборище технологического мусора роются несколько человек, в надежде  найти
чего-то...
     Я вступил на территорию, которую уже  окрестил  в  мыслях  "дерьмовым
Клондайком", и стал медленно, вместе с потоком  людей  продвигаться  вдоль
нескончаемого ряда. Особенностью рынка было и то, что здесь тебя никто  не
только не зазывал покупать  товар.  Куда  там!  Продавцы  еще  смотрели  с
презрительным  видом  на  пришедших  сюда.   Прислоняешься   к   прилавку,
спрашиваешь  что-нибудь.  Владелец  добра  смотрит   на   тебя   небрежно,
отворачивается и цедит через зубы короткий ответ. В душе назревает желание
плюнуть в его морду.
     В  любом  случае  правила  игры  освоились  быстро.  Теперь   уже   я
прохаживался с такой же презрительно-отсутствующей миной на  лице,  иногда
направляясь к прилавку и, смотря в даль, выдавливал,  почти  не  раскрывая
губы, вопрос. Какая-нибудь наглая детина  или  не  менее  противная  тетка
отвечает в такой же манере. Игра неизвестно  во  что  и  неизвестно  зачем
продолжалась.
     Кто торговал в  этом  богом  и  людьми  облюбованном  месте?  Хватало
всяких. Половина  -  немцы,  остальную  часть  делят  между  собой  турки,
югославы, поляки. Занимают  свое  место  и  русские.  Этих  определить  не
сложно. На трех стоящих рядом коробках представлены обычные  для  русского
импорта товары: матрешки, платки, иконы, хохлома, палех и  прочие  изделия
народного творчества. Не знаю в чем причина,  но  полет  мысли  в  русской
торговой специализации далеко не распространяется.  Единственное,  правда,
удивляет - атомные бомбы и их компоненты на виду  не  выставляют,  в  виду
того что недавно двоих умельцев повязали. Но это только  слухи,  а  слухи,
они слухи и есть.
     У одних таких русских мое внимание  привлек  большой  немецко-русский
словарик,  лежавший  в  отдалении.  Я  подошел  и  как  бы   нехотя   стал
разглядывать прилавок, всем видом стараясь показать, что  мне  и  дела  до
всего этого нет, и подошел я просто так. За коробками вросли в землю двое:
мелкий мужичек лет  сорока  пяти  с  неопределенно  -  глупым  взглядом  и
здоровая, выше его на полторы головы,  крашенная  под  яркую  блондинку  с
типичным  лицом  торгового  работника  тетка.  Профессиональным   взглядом
определив таки мой неприкрытый интерес к "прилавку", они дружно  растянули
свой оскал в улыбке.
     - Bitte,  матрешка,  -  предложила  тетка,  явно  готовая  расплыться
киселем, если я и  вправду  возьму  эту  матрешку  или  поддельную  икону,
которую она оценила в две штуки, причем не рублей, а марок.
     - Bitte, словарик, - ответил я.
     Они переглянулись,  слегка  удивленно,  и  мужик  осторожно  спросил,
немножко побаиваясь оскорбить покупателя таким вопросом и  отбить  его  от
товара:
     - По-русски говорите?
     - Да. Шесть лет Геттингенского университета  плюс  год  стажировки  в
деревне Петушки, - совершенно невозмутимо пояснил я природу своих  знаний,
продолжая сверлить взглядом  словарик,  дружески  разлегшийся  у  меня  на
руках.
     Он мне явно понравился.
     - Почем? - глядя в облака, я ненавязчиво поинтересовался для  начала,
сохраняя на лице олимпийское спокойствие, чтобы они не дай Бог  не  поняли
моего настроения. Я уже решил его купить.
     - Тридцатничек, - с извиняющейся надеждой мужик назвал свою цену.
     Она мне может и подходила, но  деньги  в  кармане  не  казенные...  Я
положил книгу назад и стал медленно отодвигаться от них. Просто для форса.
Он сейчас сам, без моих усилий цену спустит.
     - Двадцать пять, - поспешно крикнул  мужичек,  как  того  от  него  и
требовалось.
     Пришлось повернуться назад и скривив лицо в одолжении сообщить:
     - Двадцать и сейчас, наличными.
     Сделка состоялась к взаимной удовлетворенности  обеих  сторон.  Через
метров сто, слегка поторговавшись для приличия, взял  электрический  утюг.
Еще через несколько человек, торговавших предметами, напоминавшими  скорее
мусор, выкопал из утвари маленькую электрическую печку и две  кастрюли  со
сковородкой. Собственно, ради них весь сыр-бор  и  затевался.  Взвесив  на
глаз вещи, мы попрепирались  с  опытным  в  продаже  поляком  исошлись  на
взаимовыгодной цене. Во всяком случае, мне  так  кажется,  а  он  может  и
думает, что меня надул. Нагрузившись продолжил свой поход.
     Вроде все задания моей  супруги  выполнены  и  теперь  хочется  найти
что-нибудь и для себя. Это что-нибудь,  за  которым  я  сюда  и  ехал,  по
большому счету, был какой-нибудь магнитофончик. А вот его-то  и  не  было,
точнее не было такого,  какого  хотелось.  Но  все  равно  потолкался  еще
чуть-чуть, потрепался с бывшими здесь завсегдатаями,  русскими  парнишками
спекулянтского плана. Они точно знали, что к  чему,  что  покупать  стоит,
потому что "у нас на толчке это пойдет", а чего и не надо. Потом  двинулся
с этого рынка во Франкфурт. В центре, рядом с вокзалом, как это и положено
в нормальном европейском городе,  в  мелких  магазинах  тоже  можно  найти
всякую всячину. Ее отличие от той, что продают на рынке,  только  то,  что
она - новая. Качество, естественно оставляет желать лучшего, но для  таких
отбросов-азюлянтов, как я, вполне хорошее. Здесь и нашелся двухкассетничик
всего за сорок марок. По-прежнему не найденным и на рынке и вокруг вокзала
был лишь немецкий паспорт.  Впрочем,  по  общим  уверениям,  это  было  бы
слишком просто и никакой романтики. Теперь удовлетворенный, я мог спокойно
двинуть в лагерь, и через полтора часа уже входил в свою комнату.


     Дома  поведал  Кате  быль  о  своих  подвигах,  расписав  в   красках
подробности. Не обошлось без приукрас, но это - обычное дело. Вскоре, явно
довольные только что съеденным обедом, к  нам  традиционно  пришли  Юра  с
Леней.
     На  сковородке,  стоявшей  на  МОЕЙ  печке,  медленно  шипя  жарилась
колбаса. Из  магнитофона,  бодря  окружающих,  несся  Роксет,  точнее  его
музыка. Посреди стола победно возвышался утюг.
     "Генерал" от неожиданности сглотнул  очередную  неудачную  остроту  и
остался на пару секунд оглушенным моими успехами.
     - Мафончик? - удивленный Ленин голос  прозвучал  вместо  приветствия,
которое среди нас - русских  азюлянтов  принято  в  качестве  ритуала.  Но
сегодня он явно здорово ошарашен, я ему прощу невежливость. - Когда это ты
успел?
     - Спите больше, вы и немецкий паспорт проспите, - резонно ответил я и
поднял при этом указательный палец.
     - Мне его и так дадут! - Юра уже пришел в себя и теперь самопожирался
завистью, которая распирала его изнутри и грозилась ненароком  удушить.  С
ним спорить никто не стал.
     Дальше опять последовало красочное описание Франкфуртских похождений,
но на этот раз присочинили  во  много  раз  больше,  и  Катя  мне  в  этом
помогала. Леня, взял в руки магнитофон,  или  "тачку"  по  его  словам,  и
сидел, качая головой совершенно не в такт  музыке.  Я  в  этот  момент  не
только с физическим, но и  с  глубоким  моральным  удовлетворением  поедал
колбасу, а Юра делал вид,  что  не  происходит  ничего,  могущего  хоть  в
малейшей степени его заинтересовать. При этом он  бросал  на  меня  искоса
голодные взгляды, энергия которых давно бы испепелила нестойкого человека,
а мне все было нипочем. Вчера мы уже умудрились уничтожить половину  наших
продуктовых запасов.
     - Что жрешь? Морда треснет, - пытаясь  в  шутку,  но  от  зависти  со
злобой в голосе, Юра решил хоть что-то сказать.
     - У кого? У тебя от зависти? - парировал я полным ртом.
     Мужики раскурили на двоих последнюю сигарету и