уверовал в чудесное спасение
божественной силой. Нет, я не говорю о Боге, висящем на картинке настенке,
я говорю о подлинном христианском Боге, родившем нашу  мораль  две  тысячи
лет назад и принесшим  в  наши  сердца  доброту.  Это  он  призвал  любить
ближнего своего.  Магомет  тоже  создал  великую  религию,  но  она  стала
жестокой, она не видит Бога, кроме аллаха, и всех, кто с этим не согласен,
призывает убивать.
     - Вы во многом правы, Андрей, но вспомните, что история  христианства
и его распространения тоже писана кровью.
     - Конечно! - разволновался он. - Конечно! Вы понимаете, до нашей  эры
человечество жило в возрасте детства. Все было очень просто: черное-белое,
теплое-холодное. Люди убивали людей,  не  задумываясь,  люди  умирали,  не
задумываясь. Иисус повернул мир,  привнеся  в  сердце  человека  сомнение.
Сомнение - это причина сесть и задуматься. Сомнение  толкает  человека  на
поиск истины. Иисус привел людей в  новый  возраст  -  молодость,  -  сила
убеждения гремела в его голосе. - Да, история веры в Христа писана кровью,
но кровь эта пролита для того, чтобы мы  -  ристиане  пришли  к  пониманию
заповедей Иисуса. Сегодня христиане ищут мира,  а  последователи  Магомета
совсем  не  изменились.  А  ведь  прошло  полторы  тысячи  лет,  а  это  -
достаточное время, чтобы повзрослеть.
     Я смотрел на него и чувствовал  огромную  притягательную  силу  этого
человека. Он как бы весь светился изнутри.
     - Сегодня мы с вами живем в великое время, - продолжал  Андрей.  -  С
рождения Христа прошло две тысячи лет.  Семя,  брошенное  тогда,  принесло
свои плоды. Теперь  человечество  готовится  перейти  в  новый  возраст  -
зрелость. Быть может мы живем в годы нового  Христа,  и  он  принесет  нам
нечто абсолютно новое. Человек учится познавать мир глубже и глубже и ищет
свое место в нем. Человек должен любить людей,  лишь  животные  борятся  с
себе подобными. Человек отличается от них тем, что  помогает  друг  другу,
только тогда он - человек, а не вид Гомо  Сапиенс.  Помогать  друг  другу,
любить добро - вот тот путь, по которому должен идти каждый.  Я  не  боюсь
божьего суда. Здесь, в этой жизни, до него не близко. Но  я  боюсь  пройдя
жизнь, в старости спросить себя: "Что есть истина?", - и не иметь ответа.
     - Любить ближнего, понимать другого... Да, я согласен. Я  люблю  свою
семью, родителей, друзей. Но как быть с врагами?  Их  любить  сложно,  как
минимум на взаимность рассчитывать не приходится.
     - Врагами  не  рождаются,  ими  становытся.  Воевать  -  это  великое
искусство. Но гораздо более великое искусство остановить войну. У вас есть
своя гордость и вы считаете, что боретесь за  правое  дело,  но  ваш  враг
считает так же. Остановитесь, задумайтесь! Так ли уж неправ ваш противник?
В любой войне нужны, как минимум,  две  стороны.  Остановитесь,  и  вашему
вчерашнему ненавистнику завтра будет не с кем воевать.  Подайте  ему  руку
дружбы первым и поверьте: ее пожмут. Ведь ваш враг - тоже  человек,  такой
же, как и вы. Конечно, - продолжил он. - Бывает по разному. Бывают  такие,
которые творят зло ради зла. Они  могут  убивать  людей  физически,  могут
убивать их морально. Таких надо уничтожать, без  жалости,  -  он  взглянул
опять куда-то вдаль и неожиданно произнес. - Вы знаете, у  меня  жена  там
осталась, в Душанбе. Сейчас город блокирован, выпускают по несколько семей
в день. Я не знаю, выпустят ли ее? Когда?..
     Его лицо опять посерело.
     Объявили посадку на автобусы. Наш путь лежал обратно в лагеря. Андрей
крепко пожал мне руку и сказал:
     - Я вижу, что вы - очень добрый человек, но в глазах у вас усталость.
Вы тоже, наверное, много видели. Каждый  идет  своим  путем,  но  помните,
всегда есть еще один, не очень простой, но самый  верный:  протяните  руку
первым.
     Он повернулся и пошел. В его облике было что-то доброе  и  спокойное,
но еще на нем лежала печать печали...
     Автобус вез  нас  назад  к  нашему  временному  жилищу  через  пейзаж
сменяющих друг друга деревень, полей и  перелесков.  Я  молчал,  думая  об
услышанном.
     Нет, не первый раз слышал я эти идеи, они уже не новы давно. Я  думал
о том, что еще полгода назад, просто посмеялся бы над  ним.  Все,  чему  я
научился за последнее время - это лишь способы  ставить  подножку  другим.
Победил соперника, и ты - король, нет - оказался в грязи.  Нет  жалости  и
человек человеку - волк. Таковы  правила  игры.  Даже  от  тех,  кто  тебе
совершенно не нужен и не мешает, ждешь каждую минуту  подвоха.  Перестаешь
доверять всем, кроме себя. И  в  один  прекрасный  момент  понимаешь,  что
заработал себе полк врагов, а друзья становятся просто знакомыми. Наконец,
начинаешь ощущать себя в  трясине,  из  которой  вырваться  нельзя.  Нервы
работают на пределе, вокруг замечаешь лишь озлобленные лица. Под конец дня
подавляешь в себе желание найти на помойке автомат и пострелять  по  живым
мишеням. И выхода отсюда нет.
     Но сейчас мне показалось вдруг, что все  могло  пойти  и  иначе.  Что
принесла  мне  некогда  столь  желанная  жизнь?  Азарт  хождения  по  краю
пропатси? Богатую жизнь? Да, но это  не  принесло  мне  согласия  с  самим
собой. Раз за разом я задавал себе вопрос: "А что дальше?"  Жизнь  ли  это
человеческая, весь результат которой, - запись на свой счет все большего и
большего количества врагов. Может нужно было давно протянуть  им  руку,  а
может и, вообще, начать жить по-новому? Может быть... Но  что  прийдет  за
этим?


     На следующее утро, первый раз за все время,  что  мы  в  лагере,  нас
никуда не повезли. Все официальные мытарства были  закончены.  Можно  было
приступать к свободной программе и на этот раз  тянуть  нудоту  по  своему
разумению.  Теперь  не  нужно  просыпаться  в  семь  утра.  Позволив  себе
подрыхнуть, встал ближе к  полудню.  Хотя  мы  и  познакомились  с  жизнью
местного общества в какой-то  степени,  но  теперь  появилась  вынужденная
возможность рассмотреть все с утра до вечера в подробностях.
     Чувствуя себя хорошо выспавшимся,  бодрой  походкой  я  направился  в
ватерклозет   и   умыться.   Это   место   не   зря    считается    особой
достопримечательностью лагеря. Разделение на мужской  и  женский,  если  и
существовало когда-то, то до  наших  времен  воспоминания  об  этом  факте
история не донесла. Для людей с определенными комплексами поход  в  туалет
превращался втрагедию жизни. Я  благодарил  Бога,  что  он  воспитал  меня
разгильдяем и, вложив в душу кучу других недостатков, про этот забыл.
     После утренних процедур неисповедимые пути  завернули  меня  в  33-ий
номер, находившийся в непосредствевнной близости.  Постучавшись,  повернул
ручку и зашел. Мерное посапывание трех  спящих  людей  стало  единственным
приветствием. Юра, Леня и Борис спали. Леня занимал нижнюю кровать, а двое
его "сокамерников" расположились на верхнем этаже. Я нарочно с  шумом  сел
на стул.  Сверху,  резко  поднявшись,  посмотрел  расплывчато-ошарашенными
глазами  Боря.  Сообразив,  что  происходит,  он  обегченно  откинулся  на
подушку.
     - Ну надоели! - с  противоположного  верха  сонно  простонал  Юра.  -
Сколько время?
     - Вот-вот двенадцать, - укоризненно пояснил я.
     - Ну вот! Можно еще полчаса спать! - он недовольно  открыл  глаза.  -
Такая рань! Кто сейчас встает!
     - Когда еда? - поинтересовался я, игнорируя его выступление.
     - Ну, только двенадцать! - он скрипел недовольно со своего  верха.  -
Еда с полдня, но раньше полпервого там делать нечего: толпа!
     - Ладно. Я пошел вниз, очередь занимать, а вам  напоследок  мудрость:
"Лень губит человека и отдаляет от него немецкий паспорт!"
     - Чья мудрость?
     - Моя мудрость!
     В азюле, как мы называли наш лагерь, жизнь только  начиналась.  Люди,
потрепанные долгим сном, вылезали из своих нор - комнат и  двигались,  как
зомби, держа в руках подносы к столовой, находившейся на превом  этаже.  Я
прихватил свой тоже и тронулся  за  пайком.  "Столовая"  -  это,  конечно,
никакая не столовая, а просто небольшой  зал,  в  котором  находится  окно
раздачи. Здесь выдают полагающуюся порцию,  а  кушать  изволь  отправиться
домой. Выдача еды производится раз в день. В традиционное меню входит одно
горячее блюдо, по их мнению, призванное составить  наш  обед  и  насытить.
Кроме того есть еще и сухой паек, типа того,  что  мы  получили  в  первый
день. Вся эта еда может и не эталон для моих  наклонностей  к  полноценной
пище. Но, если путь к этой чертовой зеленой бумажке  должен  быть  вымощен
сухими пайками, то пусть будет так.
     Сейчас в столовой собралась большая толпа.  Всего  в  лагере  человек
двести, и в обеденное время большая часть  концентрируется  именно  здесь.
Живая масса  формировала  более  или  менее  упорядоченную  очередь.  Если
какой-нибудь  шустрый  пытался  пролезть  вперед,  его   почти   наверняка
отгоняли. Люди выглядели весело. Они  радовались  наступающему  очередному
беззаботному дню, радовались тому, что им  сейчас  дадут  еду,  радовались
просто всему. В зале стоит громкий шум тарабарщины, на которой изьясняются
присутствующие.
     Наконец, окно открылось. К нему с этой стороны продошел Наиф - турок,
работающий в администрации  лагеря.  Его  обязанности  как  администратора
заключаются  в  первую  очередь,  естественно,  в  администрировании.   Но
конкретная задача выражается в контроле за раздачей пищи, точнее, за  тем,
кто и сколько ее получит. Всем  известно,  что,  если  вдруг  какой-нибудь
шустрый   азюлянт   умудрится   ухватить    лишний    кусок    мяса,    то
обороноспособности и благосостоянию Германии будет нанесен серьезный урон.
Неупотребленные остатки пищи и  ряд  других  материальных  средств  помощи
беженцам по окончании рабочего дня смогут взять себе честные  труженики  -
местные служащие, ибо в этом случае ограбление государства  иметьместа  не
будет. Ведь работники -  немцы,  и  самих  себя,  как  известно,  ограбить
невозможно.
     Каждый же из нас -  людей  пятого  сорта,  имел  магнитную  карточку,
служившую пропуском и талоном на еду.  Наиф,  вне  зависимости  от  личных
симпатий брал эту карточку у стоящего по очереди и проверял ее подлинность
на   специальном   автомате:   предусмотрительное    правительство    учло
возможность,  что  хитрый  на  выдумку   азюлянт   придумает   способ   их
тиражирования.  После  проверки  он  кивал  головой:  "Можно!"  Счастливый
обладатель  долгожданного  обеда  получал  причитающееся   и   отправлялся
восвояси. Очередь медленно двигалась.
     Еду раздавали двое. Одна - молодая  девушка  лет  двадцати  восьми  -
типичный кухонный работник. Она не просто толстушка, а  откровенно  говоря
толстая. Лицо ее светится благодушием. Она явно очень  довольна  тем,  что
может сделать счастливыми стольких людей, оделяя их порциями рыбы с рисом.
Второй работник - высокий, седой  мужчина,  лет  пятьдесяти.  Этот  только
помогает и делает это нехотя. В его взгляде горит злоба  и  ненависть.  Он
прожил здесь, в своей стране всю жизнь и тяжело работал, но не  смог  даже
скопить себе денег на старость, так как надо было кормить семью. А  теперь
стоит и раздает еду бездельникам,  которые  ничего  не  делают,  а  только
воруют...
     Получив причитающееся рыбное филе с гарниром в виде  кучи  полусырого
отварного риса я, лавируя между  толпами  разноцветных  детей,  с  громким
криком носящимися по коридору, и пробрался мало-помалу  к  нам  на  второй
этаж.
     Еда принесла одни огорчения. Рис оказался  ко  всему  прочему  еще  и
пресным до  безобразия.  Моя  щепитильность  в  еде  усиливается  по  мере
увеличения часов безделия.  Здесь,  в  лагере,  у  меня  возникли  заочные
разногласия  с  местным  поваром.  Сейчас,   мрачно   ковыряя   вилкой   в
импровизированной тарелке, я оживлял в памяти  свои  познания  по  разделу
"Приготовление рыбного филе", чтобы поделиться ими с  поваром.  Вдруг  мои
глубокие и  несомненно  ценные  для  общества  размышления  были  прерваны
появлением двух молодых людей.
     - Ну, что делаем? - спросил Леня.
     - Скушали рыбу, теперь философствуем, - я потер живот,  урчавший  под
грузом только что принятого на переработку обеда, хоть и не очень сытного.
     - И на какой предмет?
     - В области способов приготовления жареного рыбного филе азюлянтом  в
тяжелых условиях немецкой иммиграции.
     - Лично я знаю один способ! - бодро заявил  Юра.  -  Берешь  вилку  и
кладешь ею рыбу в рот. Впрочем, способ годится и для  мяса  и  для  других
блюд, если они есть.
     - Спасибо, я пополню свою кулинарную коллекцию еще одним рецептом,  -
поблагодарил я его без особого энтузиазма.
     - Что вы собираетесь делать? - этаким безразличным  голоском  влез  в
разговор все тот же Юра. При этом  он  пытался  всеми  силами  своей  души
сделать вид, что дальше не будет никакого подвоха.
     - Снимем штаны и будем бегать, пока не надоест.
     -  Скоро  дают  деньги...  -  таинственным  голосом   сообщил   Леня,
выдерживая совершенно глупое выражение лица, которое, в силу его природных
качеств, даже не нужно строить.
     - По мне лучше  удостоверение  личности,  -  я  на  него  внимательно
посмотрел и почувствовал этот подвох.
     - Да, через недельку-полторы, - вторил ему Юра.
     - Хорошо будет, - пришлось и мне их поддержать, но для  нейтральности
сладко потянуться, вроде и далеко еще до того.
     - У нас к тебе абгемахт есть! - Леня пошел в наступление.
     - Тогда давай его сюда! - примирительно согласился я.
     - Ха-ха! Абгемахт - это слово такое. Договорились, мол.
     - Ну и о чем вы со мной договорились?
     - Значит так! - Юра изобразил физиономию начальника,  но  тут  же  ее
заменил на подобострастную. - Ты даешь взаймы пять марок на сигареты, а мы
тебе с карманных денег вернем.
     Я почесал лоб, крякнул, но деваться некуда.  Нам  с  ними  еще  рядом
толкаться долго, да и я уверен, что отдадут (если  и  не  отдадут,  то  не
велика беда).
     - Ну давай абгемахт твой.
     - Ну давай пять марок! - Юра заметно  повеселел  и  стряхнул  со  лба
капли пота облегчения.
     Я выдал монету. Леня отправился  к  югам,  потом  вернулся  с  пачкой
Мальборо.
     - Дурак! - закричал Юра страшным голосом, будто Леня  вместо  сигарет
принес ему леденцы. - Зачем брал Мальборо? В  нем  только  двадцать  штук!
Почеу не взял Гольден Американ? Там в пачке аж двадцать пять!
     - Не было его, - виновато оправдывался тот.
     - Так пошел бы к вьетнаму! Дурак! - видно, что  школу  хороших  манер
человек прошел в армии.
     - У них тоже нету.
     - Ладно! - Юра, хоть и остался недоволен, но нетерпелось  покурить  и
дебаты он отложил. - Все сигареты пополам, и деньги пополам. Но ты мне две
должен, так что тебе восемь.
     - Почему я тебе должен? - надув губы, по-детски, обиделся Леня.
     - Я для тебя у Филиппа стрелял, - Юра был безаппеляционен.
     - Ну и что?
     - А то, что должен!
     Эта история повторялась каждый день. Они постоянно считают, кто  кому
и что должен, и тому нет конца.
     - Ладно, - я встал, прискученный темой раздела моих денег. -  Покатим
в деревню! Кто покажет путь?
     Товарищи мои по несчастью, а может и  по  будущему  счастью,  тут  же
согласились ехать, за неимением лучших предложений.


     Напротив нашего лагеря светлеет  белой  стеной  небольшая  гостиница,
закрытая на зиму. Рядом с ней стоянка машин. Вокруг  томится  зимний  лес,
сбросивший с себя траву и листву. Здесь же, гремя проносящимися  в  разные
стороны машинами, пролегает  шоссе,  соединяющее  два  центральных  пункта
местного значения. Наш путь лежит в один из них. Вдоль дороги каждые  пять
метров стоят, ходят, прыгают, мерзнут от холода человек десять, таких  же,
как и мы, искателей сами не знаем чего. Все они  ловят  попутки,  выставив
большой палец наружу  из  зажатого  кулака.  Здесь  -  традиционное  место
автостопа. Пешком до деревни мало кто пойдет в такой холод. Азюлянт - тоже
человек! Воровать и водку покупать только на чужом  Мерседесе  покатит.  А
коли не поймает, так и Бог с ними, с выпивкой и кражами.
     Мимо  проносились  десятки  легковушек.  Иногда   водитель   пожалеет
стоявших  на  холоде  и  остановит,  подбросит   до   деревни.   Мы   тоже
пристроиллись к искателям удачи.
     - Прохладно! - поежился я. Стоявший  на  дворе  декабрь  напоминал  о
себе, хоть было и гораздо теплее, чем в России, а снега, вообще, не было.
     Другие тоже ежились,  но  продолжали  ждать.  Уже  несколько  человек
уехали, а группа толпившихся в стороне пакистанцев не  выдержала  и  ушла,
сдав позиции. Остались мы, еще два негра и турки. Я, Юра  и  Леня  усердно
махали руками и кулаками пред и вслед уходящим машинам, но результата  это
не приносило, те не реагировали.  Наконец,  очередной  Опель,  точнее  его
хозяин,  начал  сбавлять  скорость.  Юра  бросился,   что-то   возбужденно
показывая ему,  но  тот  деликатно  объехал  нас,  словно  не  замечая,  и
притормозил у двух негров.
     - Вот сволочи! - злобно выругался Юра  требовательным  голосом,  всем
телом показывая, что его гордость только  что  ущемлена  поганой  немецкой
машиной и ее водителем. - Они всегда неграм останавливают! Немцы,  вообще,
негров любят! - он сплюнул, давая понять, что  он  думает  о  немцах  и  о
неграх тоже. - Как можно любить негров? Они черные и  тупые,  как  бараны!
Вытаращат глаза и смотрят. Ух! Неневижу негров!
     - А мне на негров по фигу, - Леня зевнул.
     - Ну и дурак.
     - Ты, Юра, неправ, - я стал успокаивать его. Негры - они хорошие.  И,
вообще, я люблю негров, когда они в Африке, а я здесь.
     - А! Нельзя любить негров и немцев тоже! Немцы неграм  даже  паспорта
быстрее дают.
     - А тебе чего, ты что паспорт уже хочешь? (Вчера он уверял всех,  что
ему паспорт ни на кой не нужен.)
     - Да я тут подумал. Мне кажется, что нужно здесь оставаться!
     Рядом с нами резко тормознул двухдверный Гольф. Мы бросились  к  нему
раньше турок и победно улыбаясь, залезли вовнутрь.
     Среднего возраста водитель скривил взгляд и спросил почему-то весело:
     - Югославишь?
     - Ноу! Руссишь! - честно признались мы, не  задумываясь  о  возможных
последствиях.
     - Аха! Руссланд! Откуда? - это мы уже догадались.
     - Москва. Товарищи из Латвии.
     - Да! Твой друг - настоящий латыш, - заявил он, указывая на Юру. -  Я
латышей тоже люблю, и русские тоже хорошие, - английский,  на  котором  он
пытался все это воспроизводить, был столь же плох, сколь и  мой  немецкий,
потому воспринимался достаточно хорошо. - Сколько времени вы в Германии?
     - Месяц с небольшим.
     - Хорошо тут? - лукаво подзадел он нас.
     - Да, очень! Отчего ж нет. Германия - красивая страна.
     - Хотите здесь остаться?
     - Конечно хотим!
     - Хорошо! - в нем звенела почти готовность поделиться своим пасортом.
- Азюлянты - хорошо! Я люблю азюлянтов.
     - Твоими бы устами да мед пить, - добавил я по-русски.
     Он высадил нас у стоявшей при въезде в  деревне  автозаправки,  и  мы
медленно пошли по главной улице.
     - Немец сказал, что ты  -  типичный  латыш,  Юра!  -  всегда  приятно
сказать человеку что-то, что его порадует.
     - Ну и идиот!
     - Почему? Он тебе добра желал...
     - Они все, гансы -  идиоты!  -  сообщил  он.  И,  решив,  что  дальше
пояснять свои умозаключения не надо, замолчал.
     Мы искали магазин и по пути рассматривали деревню. Она  оказалась  не
малой.  Некоторые  дома  выглядели  богатыми,  что  вызвало   справедливое
восхищения у меня с Леней и зависть у Юры.
     -  Здесь  немцы  только  живут,  -  пояснил  "генерал",   оскалившись
по-волчьи на эти сверкающие благосостоянием терема. Он играл роль  ходячей
испорченной энциклопедии, которой никто не интересуется.  -  Работают  они
все во Франкфурте. Немцы все богатые и все идиоты.
     - Я согласен  быть  богатым  идиотом,  если  меня  здесь  остав