фуртом.
Моя морда скисала с каждой минутой, но закислиться не успела.
     - Леня! - крикнул сзади чей-то голос с акцентом и  мы,  повернувшись,
увидели толстого болгарина Ивана, сидевшего  вместе  с  нами  в  лагере  и
ушедшего на трансфер с Леней.
     Я почувствовал спасение и на  сердце  резко  потеплело.  Иван  быстро
показал нам нужный рейс, мы погрузились  и,  протрясшись  добрых  четверть
часа, оказались, наконец в нужном месте. За спасение от  морозной  ночи  я
пообещал лично поставить Ивану.
     Новый, еще  не  до  конца  отделанный  снаружи  дом,  внутри  блестел
красотой только что построенного  здания.  Люди  живут  здесь  только  три
недели, и еще сохранился запах краски и лака,  не  забитых  пока  бытовыми
ароматами и зловониями. Шикарные комнаты с хорошей  обстановкой,  кухня  с
кучей печек и приспособлений, общая комната отдыха, подсобки - все  удобно
и продуманно. Мне здесь страшно нравилось и на правах гостя я  предоставил
Лене возможность показать чудеса своего кулинарного искусства и отправился
принять ванну - первую за несколько месяцев.
     Купание доставило истинное удовольствие. Ничего,  кроме  душа  я  уже
давно не видел, да и то, когда с ним встречался, то спешил поскорее оттуда
убраться. Набрав полную ванну, я погрузился в воду и стал просто  балдеть.
Как иногда мало надо человеку! Такое уже не в первой  подмечают  люди,  но
пока никто не сказал как именно мало надо. В любом случае, сегодня я знаю,
что это малое может вполне начинаться с ванны.
     Теплая вода сморила и наступила полудрема, сквозь которую  мне  легко
думалось. Нужно попасть однажды в экстремальные условия,  чтобы  заметить,
как порой не ценишь то, что имеешь. Ну и впрямь, когда я так у  себя  дома
балдел от ванны? Залезешь быстро, быстро  вылезешь,  потому  что  некогда.
Порой и не замечаешь, что в ванне был - в голове  мысли  про  всякую  чушь
вроде работы. А тут? Вот сколько времени лежу, все про нее думаю. Во  всем
доме пахнет семейной  жизнью,  пищей,  не  разогретой  на  скорую  руку  в
столовой, а приготовленной, чуть-чуть  может  подгоревшей,  но  своей,  не
высыпанной из концентрата. Даже туалет пахнет  не  сортиром,  а  туалетом,
туда после нашего, лагерного можно  ходить,  как  на  курорт,  дышать.  Не
понимаю я Лени. Что он у нас сидит  безвылазно?  Что  еще  человеку  надо?
Тишина, уют, комфорт... Даже ванна тебе тут, почти собственная...
     Мои дремотные мысли прервал  Леня,  принесший  весть,  что  пора  мне
получить свою часть обещанного им довольствия, в  смысле  ужина.  Может  в
честь нашего с Леней приезда, а  может  и  по  другим  серьезным  причинам
явились хозяева дома. Они привезли еды, ящик пива...
     - Для знакомства с нашими постояльцами, -  пояснил  глава  семейства,
страшно рыжий с большим добродушным лицом дядька.
     Кроме него прибыла еще жена и два сына, тоже рыжих увальня,  толстые,
как бочки, но характером явно пошедшие в отца.  Противореча  моим  мрачным
представлениям о типичном немецком характере, люди оказались  на  редкость
приветливые.
     Коллеги-азюлянты, собравшиеся на  званный  Леней  и  хозяевами  ужин,
представляли разные регионы нашей планеты. Здесь и русские и болгары, один
араб, турок, семья югославов. Всех объединяет полное незнание немецкого  и
английского. Немцы, в свою очередь, никакого, кроме этих не знают.  Глупый
Леня умудрился ляпнуть, что я могу переводить, и мой  ужин  превратился  в
призрачные надежды, канувшие в пыль. Но, я на нем, на Лене, еще отыграюсь.
В  завязавшемся  разговоре,  немцы  и   азюлянты   задавали   друг   другу
традиционные вопросы, и чтобы переводить, не нужно выслушивать ответы, ибо
они такие же традиционные, как и вопросы. Когда круг интересов поиссяк,  я
смог таки насытиться  и  тоже  и  откинувшись  на  спинку  стула  принялся
задавать хозяевам вопросы  посложнее.  Порция  алкоголя,  нужно  отметить,
ослабила тормоза, но можно о том не жалеть.
     - Вот, скажи честно, - я пристал к  похожему  на  порядочного  борова
сыну хозяйки. - Но только честно! Что вы думаете обо всем этом  деле,  что
Германия принимает такую тучу иммигрантов и их содержит.
     Он неопределенно взглянул в  пустую  тарелку,  но  я  так  просто  не
отстал.
     - Вот наша страна, к  примеру.  У  нас  есть  белые  и  много  черных
народов, живущих на окраине. Так белые этих окраинных не любят, знаешь.  И
мы это не скрываем. Когда они приезжают, то комфорт им никто не создает. А
вы азюлянтам и то и то...
     - У нас так не принято говорить, но если честно, то... -  он  скривил
на лице гримасу, красочно выразившую его мысли об иммиграции в Германию.
     - Хороший человек! Я уважаю, когда говорят  правду!  Знаешь,  будь  я
немцем, то стал бы первым борцом за права  немцев  и  никого  бы  сюда  не
пускал.
     - Но ты же - азюлянт?!! - непонимающе уставился парень на меня.
     "Эх ты, Федя, - думалось мне, - что  ты,  как  и  все  вы  понимаете!
Человек, по-вашему только двух категорий бывает: или немец,  или  азюлянт.
Других нет. Если ты не немец, то просто азюлянт."
     - Очень просто, - проскрипел я ему в ответ. - Дерьмо они  порядочное,
эти азюлянты. Причем все!
     Недоуменный взгляд проводил меня в толчок.
     Может и обидятся на меня мои коллеги, но хоть разок-то можно и правду
про нас всех сказать.


     Следующим утром в поезде по пути домой,  наши  лица  выглядели  столь
ужасно, что попутчики со страхом на нас заглядывались. Посматривая на себя
изнутри и, особенно, на Леню снаружи, я с  ними  соглашался.  Единственный
способ  привести  себя  в  порядок  -  отпиваться  пивом,  заблаговременно
приобретенным в магазине прямо рядом со станцией.  Голову,  кроме  инерции
поезда,  раскачивала  еще  и  боль,  смешанная  со  злобой  на  весь   род
человеческий, и в особенности на  немцев  и  азюлянтов,  заставивших  меня
вчера упиться.
     - Вот ты! - я ткнул в Леню пальцем, - какой у  тебя  в  жизни  смысл?
Если он у тебя вообще есть...
     Он глупо на меня посмотрел и улыбнулся:
     - Вот, пива попить.
     Я хмуро махнул рукой и глотнул из бутылки.
     - Я серьезно спрашиваю.
     - Ну я не знаю... - он поискал глазами по  стеклу,  -  "гольф",  вот,
хочу, бабки...
     - А потом?
     - А потом домой поеду.
     - Ну и там что?
     - А там будем пить дома, будет весело, на дискач пойду.
     - А деньги кончатся?
     - Ну так я сначала заработаю...
     - Ну хорошо, а когда кончатся?
     - Работать пойду.
     - Кем?
     - А я не знаю... Все равно. Где денег много платят.
     - Ну а кроме "Гольфа" и дискача?
     - Дом хочу.
     - А кроме дома?
     - Так что еще надо?
     - Вот я тебя про то и спрашиваю.
     - Ну я не знаю... Женюсь!
     - А тебя интересует что-нибудь, может?
     - "Гольф", - он глупо улыбнулся.
     - Ну ясно. За "Гольф"! - я открыл ему новое пиво и себя не забыл.
     По пути посетили мы Франкфурт,  где  Леня  уничтожил  остатки  своего
пособия, прикупив себе джинсы и еще одежды.
     - А как ты Владику отдавать будешь?
     - Да ну его!.. Что ему отдавать, он же нас угощал. - Леня  скривился.
- И, вообще, дурак он дураком, что мне с ним общаться.
     Потом он подумал и добавил:
     - Ты ему не говори, что я деньги получил, я скажу,  что  в  следующем
месяце...
     Я знаю точно, почему Владик перестал вдруг быть  его  лучшим  другом:
деньги у него кончились. Пропили все.


     К вечеру мое настроение не улучшилось,  лишь  испоганилось  вконец  и
пришлось взять еще два ящика пива, чтобы не впасть в депрессию.  Теперь  я
выбрал объектом своего исследования Юру и принялся донимать его.
     - Скажи, чего ты хочешь?
     - Бабу хочу! Я бы ей сейчас показал! Я в армии двадцать  раз  мог!  Я
бы... Вот я бы!...
     - Ну ладно! А после бабы?
     - Спать после бабы. А после опять бабу.
     - Отвалится.
     - Да я двадцать раз могу!...
     - Да не он отвалится, а  язык  отвалится  трепать.  Я  тебя  серьезно
спрашиваю. Как ты свою жизнь видишь?
     - А что тут видеть? Я здесь женюсь, и так ясно. Я  в  журнал  напишу,
потом выберу себе телку получше, чтоб крутая и с паспортом...
     - Да ты уж лучше женщину. Какой у коровы паспорт-то?
     - Дурак! Что ты понимаешь? Я, как  куда  прийду,  так  жабы  начинают
пачками липнуть...
     - Вот человек! Да я же тебе говорю: бери простых баб. Что  ты  все  с
извращениями? Ты что - зоофил?
     - Дурак!
     Опять по пиву с колбасой, но пытать я его все-таки продолжил.
     - Ну, так чего ты от жизни главного хочешь?
     - Ну женюсь, или бабок заработаю, возьму себе  "Калибру"  и  телик  с
видиком. Я, вообще, буду круто жить!
     - Да... - я тяжело вздохнул. Это, конечно, - аргумент  твердый.  Если
человек будет жить круто, то зачем его и пытать,  что  да  как.  Знает  он
себе, что будет круто жить, и все тут!
     - Ну а ты может хочешь чего-нибудь? - я делал  последние  попытки.  -
Конкретно так. Сильным миллиардером, к примеру. Знаешь:  у  себя  на  яхте
насрал в кровать и смотришь, как убирают. А? Круто? Так хочешь?
     - Какой в этом кайф?
     - Ну а чего тогда? Хочешь, чтоб тебя на работе уважали, дали ударника
капиталистического труда?
     - Нет. Я бы собрал библиотеку фантастики и читал.
     - А как прочтешь?
     - Бабу, и двадцать раз.
     Мы чокнулись бутылками.


     - Вот скажи мне, Боря, - утро  следующего  дня  я  ознаменовал  новым
ящиком пива и продолжил следствие, - ты чего хочешь?
     - Вот дал! - он дернулся всем телом и засмеялся. -  Я  столько  всего
хочу!
     - Ну, актуальное, для начала, - сунул ему открытую уже бутылку.
     - О-о! Актуальное - это трансфер и подальше от Юры.
     - Понимаю твою рациональность в этом вопросе: всякого добра  нужно  в
меру, но в более серьезном смысле?
     - Да я же уже тебе говорил. Бабок хочу. Я, понимаешь,  таких  как  ты
широких планов не имею. Я хочу подзаработать чуть-чуть. Хочу здесь  машину
взять, может барахла какого и домой.  Мне  там  состоятельным  гражданином
хочется быть, понимаешь? Здесь я им не стану - возраст не  тот,  а  там...
Мне квартиру выкупить нужно, ну и всякое там такое к  тому  прилагающееся.
На месячное пособие, как у Лени, там год жить можно.
     - Так ты денег подкопишь и...  -  я  жестом  показал  направление  на
дверь.
     - Да! Вон здесь на шпермюле столько добра выкидывают. Половину я могу
у нас просто на рынке загнать.
     Я понимающе кивнул.
     - Ну а как с наукой?
     - А это посмотрим. Когда деньги есть, можно хоть  наукой  баловаться,
сам понимаешь.
     - И ты будешь доволен?
     - Да. Мне ничего больше не надо. Я не крутой, как  Юра.  -  Промочили
пивом горло в очередной раз. - А чего ты собственно пристал? Сам-то ты что
от жизни хочешь?
     Я поднял взглял с бутылки на своего собоеседника. Сложно сказать, что
он увидел в моих глазах. Сам я в них ничего не видел.
     - Не знаю я, дядя. Потому и спрашиваю. Вот тебе я вопрос уже третьему
задаю. Знаешь, каждый из вас имеет более или менее четкий ответ. Я не буду
распространяться насчет полета мысли...
     - Интересно, что Юра сказал... -  может  чуть  обиженно  он  на  меня
посмотрел.
     - Могу тебя разочаровать: ничего нового. У них все просто. Они только
языком трепят, жизни не видели и хотят всего, как  нормальные  дети  в  их
возрасте. С тобой тоже понятно. Ты - человек поживший,  с  опытом,  твердо
знаешь, чего хочешь, и это не с проста. А сам я...  Знаешь,  я  говна  уже
успел повидать. В шестнадцать лет я знал, что от протирания дыр на заднице
в школе и в институте без хороших лап и  прочей  ерунды  толку  не  будет.
Крутым не станешь. А я уж сильно хотел.
     - Ну и?
     - Ну и что. Я понюхал, как пахнут университетские аудитории и плюнул.
     - А крутым стал?
     - Да, - я усмехнулся, - не то чтобы уж, но...
     - Я так и думал, - он загадочно улыбнулся.
     - Это не тема обсуждения  с  Юрой,  пожалуйста.  Так  вот,  там  тоже
оказалось  что-то  не  так.  У  меня  мозги  хотят  творчества,   но   все
творчество...  одно  дерьмо  там.  Чего  сейчас  хочется  -   вот   вопрос
современности.
     - Но чего-то крутого!
     - Определенно! Не понятно, лишь, что это такое.


     Следующее утро ласкало окресности яркими золотыми лучами,  непривычно
жгучими.  Когда  я  ленивой  походкой  двигался  по  коридору  и  созерцал
наступление весны  на  опостылевшие  холода,  то  ни  одной  клеточкой  не
предполагал,  что  в  жизни  нашей  компании   оно   станет   решающим   и
судьбоносным.
     Сразу после обеда провидение кольнуло в потаенную  часть  мозга  и  я
отправился совершить традиционное посещение лагерного бюро. Раз в  неделю,
в четверг, в мои обязанности входило являться туда и задавать один  и  тот
же вопрос:
     - Руссишь трансфер? - что  означало,  не  дали  ли  кому  из  русских
трансфер.
     На этот традиционный вопрос всегда  давали  традиционный  ответ,  что
нету и что я им уже надоел с этим, приходит не стоит. В ответ  я  кивал  и
все равно приходил на следующей неделе. В  последнее  время  к  начальству
являлся лишь  в  силу  привычки,  ибо  надежды  стали  покидать,  да  и  к
монотонности лагеря уже привыкли. Однако, сегодня я не  зря  не  поленился
спуститься сюда. В обход всей очереди ко мне  проявили  интерес.  Один  из
турков протиснулся через толпу негров и заявил с  ухмылкой:  -  Русские  -
трансфер! Все!
     Кто не сидел в лагере,  подобном  нашему,  вряд  ли  может  понять  и
оценить радость, обуревающую организм от пяток до кончиков волос, когда он
слышит волшебное слово "трансфер". Все! Конец  нудоте  лагерных  порядков!
Конец недостатку денег, а вместе с ним  и  опостылевшему  рациону  местной
столовой. Кончилась безработица, потому что на трансфере ты  -  человек  с
полными правами работать и зарабатывать. И самое главное  -  конец  тупому
изнуряющему ожиданию. (Так мы думали, теша  себя  надеждами  о  хорошем  в
местах, где нас еще нет.)
     Как выстреленный из пушки, прямо  из  бюро  я  пронесся  по  лестнице
наверх, потом через коридор. Навстречу попадались  знакомые  и  незнакомые
югославы, арабы, еще черти-кто. Каждого я хлопал по плечу и гордо заявлял:
     - Трансфер!
     - О, коллега! Гут! - говорили мне в ответ, поздравляли, завидовали.
     Прямо перед своими глазами я  увидел  дверь  33-го,  еще  державшуюся
непонятно каким чудом после Юриных упражнений. Но сейчас она уже  не  была
мне препятствием.  Со  всей  дури  влупил  я  по  ней,  будучи  в  экстазе
долгожданного  счастья.  Эффект,  произведенный  одним   ударом   оказался
фатальным для всего этого сооружения.
     Выдержав все предыдущие измывательства, дверь не смогла перенести это
и разлетелась на большие и мелкие куски,  посыпавшиеся  вовнутрь  на  моих
коллег. Боря, лежавший в своем верхнем ряду, от испуга подскочил и  вжался
в  угол.  Юра,  дремавший  послеобеденным  сном  резко  поднял  голову   и
инстинктивно защитился от опасности. Леня, сидевший в  углу  за  столом  и
потягивавший заблаговременно взятое у меня пиво, от неожиданности свалился
со стула, опрокинул на себя стол и полностью уничтожил банку, вылив ее  на
себя.
     - Ты что - идиот!!! - злобно завопил Юра.
     - Это ты - идиот!!! - кричу ему. - Вы здесь так все дела проспите!  -
и потом, набрав в легкие побольше воздуха, заорал так, что вряд ли в нашем
здании остался кто-то, кто не слышал. - РУССИШ ТРАНСФЕР! РУССИШ ТРАНСФЕР!
     Реакция моих уважаемых соазюльников оказалась еще более ошеломляющей,
чем на неожиданно разлетевшуюся дверь. Они повскакивали на  пол  со  своих
мест. Возбужденные лица пылали счастьем, даже  у  Лени,  который  трансфер
давно получил. В диком экстазе все закружилось в едином водовороте.
     - РУССИШ ТРАНСФЕР! РУССИШ ТРАНСФЕР! - крики неслись на весь дом.
     Юра схватил у Лени остатки бутылки с пивом и, глотнув,  вылил  добрую
часть на Борю. Тот схватил одну из своих продажных банок и, предварительно
взболтав ее, вскрыл так, что поток хлынул на Юру.  Все  бесились  в  дикой
радости события.
     Боря опять взялся за свои банки, и раздал всем. Я побежал  к  Кате  и
сообщил ей весть. Катя радовалась  вообще  больше  всех,  в  надежде,  что
теперь она вырвалась из этого круга сумасшествия и попоек.
     - В деревню! -  воскликнул  Леня,  пришедший  во  главе  все  той  же
компании.
     - В деревню! - поддержали мы. - Руссишь Трансфер!
     Через три часа в лагерь вступила процессия со мной во главе. В каждой
руке у меня болталось по ящику пива. Пропуск торчал в  зубах,  но  другого
способа не нашлось.
     - Трансфер! - процедил я как можно веселей привратнику.
     Тот ухмыльнулся. Ему подарили три бутылки.
     Вместе со мной прибыли Леня с  Юрой  и  Боря,  обычно  не  посещавший
магазинов, но по такому случаю поступившийся принципами. Мне казалось, что
уже весь лагерь знал о нашем трансфере, ибо все,  попадавшиеся  навстречу,
дружно  приветствовали  и  поздравляли.  Нас,   как   старожилов   лагеря,
заслуженно уважали.
     Торжества по случаю устроили пышные. Хмель восторга на сегодня затмил
все другие чувства и единственной мыслью было упиться  до  потери  пульса,
как это и положено у настоящего русского человека по большому и, особенно,
небольшому поводу. На время забыли распри даже непримиримые враги: Боря  и
Юра. Я перестал терзать себя нудными мыслями.
     Праздник шел попеременно то то у нас, то в 33-м, то  сразу  и  там  и
там. Приходили знакомые, спешившие урвать свой кусок  чужого  праздничного
пирога. Мы носились пьяные между комнатами и просто по лагерю.
     - Трансфер! Руссишь тра-а-а-ансфер!
     И только некоторые новички в лагере,  прибывшие  позавчера,  испугано
спешили убраться с дороги, не понимая причину буйного восторга...
     Еще одно событие, достойное упоминания, произошло во время  последних
попоек. Юра после долгой подготовки уговорил Владика, что  его  "Форд",  -
Владику весьма незаменимая вещь, и тот уболтал его взять. Написали бумагу,
машину по пьяни отогнали в соседнюю деревню, а Юра на следующий день пошел
в бюро и показал договор о продаже. Была, мол,  машина,  а  теперь  она  у
Владика. Если кому интересно: ищите Владика.


     Гульба длилась три дня  и  никому,  кроме  нас,  ничего  веселого  не
принесла. Юра колотил двери, которые  находил,  Боря  решил  как-то  пойти
проветриться в аэропорт, но прямо во дворе свалился на заледенелой почве и
от дальнейших попыток отказался,  Леня  попеременно  то  глупо  рыдал,  то
хохотал так же глупо. Моя комната превратилвсь в склад пустой  посуды,  но
никто и не думал ее убирать. Наконец, когда уже все было выпито и съедено,
наступило тяжелое утро похмелья. Каждый, естественно, заявлял, что он  пил
в последний раз (до другого раза).
     Первым стал портить себе настроение Боря. Он прибыл с утра ко  мне  с
официальным визитом нагреть чайник. Катя еще спала, не в состоянии  отойти
от празднеств.
     Мой друг выглядел, как и положено выглядеть  с  похмелья,  но  в  его
глазах просматривалась тоска, но не от того, что нечего больше пить, а  по
другой причине.
     - Нужно не идти на трансфер. Я хочу "стоп трансфер". Давай со мной! А
то мне скучно одному оставаться.
     Я ошарашенно на него посмотрел, не понимая  к  чему  он,  собственно,
клонит.
     - Ты что, сдурел? Три дня за трансфер пили,  а  как  протрезвел,  так
передумал?
     - Да ты видел, где это?
     - Видел: километров шестьдесят от Франкфурта.
     - Ну так? Как в город ездить?
     - Зачем?
     - Хоть б-бычки собирать, - он вызывающе посмотел на меня, будто  я  -
причина его бычкового дефицита. - Какая там работа?
     - А во Франкфурте по тебе прямо работа стонет! -  я  глотнул  тройной
кофе. В голове начинало чуть светлеть,  и  тиски,  сковывающие  оба  виска
потихоньку отпустили.
     - И еще Юра тоже...
     - А! - я засмеялся. - Вот, чего ты стонешь: тут такие надежды были, а
товарища Крабчикова с тобой отправляют. Это, к