вспомнил чего-то и уставился в мою сторону.
     - Так что там у вас с работой вышло? - он лукаво ухмыльнулся.
     Мне эта тема  была  неприятна.  Поиски  работы,  которые  мы  недавно
предприняли с Борей, завершились  полным  провалом.  Это  был  именно  тот
случай, когда тебе в течении нескольких дней практически все  подряд  дают
понять, что ты - последнее дерьмо.
     - Что работа... - я отмахнулся. - Были мы на бирже. Там нам сообщили,
что пока мы в лагере, работать категорически запрещается,  потому  что  мы
азюлянты. Если будем работать, то вплоть  до  высылки  из  страны  грозит.
Когда переведут на трансфер, в более постоянное место, то  нам  в  бумажку
влепят общее разрешение на работу. Но это еще не все.  Потом  наша  задача
эту работу найти. За этим на бирже будут шесть недель ждать и проверять не
хотят ли немцы занять ето место. Если вдруг никто  не  соизволит,  то  нам
повезло. В любом случае тетка добавила, что шанса такого нет,  потому  что
мы - самая низшая из жизненных форм на земле по имени азюлянты и  работать
не имеем права. Мы можем лишь получать свою подачку  и  ждать,  когда  нас
выгонят отсюда.
     Народ помолчал. В  моей  голове  стало  кипеть  шампанское  и  злость
продолжила изливаться.
     - К тому же это еще не все. Мы как азюлянты не имеем права отдаляться
от этого  лагеря  болеьше  чем  на  тридцать  километров,  иначе  -  будут
неприятности. А в оптимальном случае нам вообще следует сидеть по комнатам
и не дышать. Немцам проще нас содержать, чем разрешить работать.
     - А чего же вы не искали черную? - Филипп проникся сочуствием к моему
негодованию.
     - Отчего ж не искали, - злобно ответил я. - Еще  как  искали!  Только
два мужика нам дали понять, что раз мы не казахи  -  немцы  советские,  то
удел наш - идти воровать, а не на их фермах дерьмо за коровами подбирать.
     Народ замолк окончательно, пока вдруг Филипп  не  встрепенулся  и  не
начал сам о чем-то о новом.
     - Ребятки! Чего вы сюда приехали? Работать что ли?  -  в  его  пьяном
тоне прозвучало нескрываемое пренебрежение нашей глупостью.
     - Ну-у, это сложно, -  потянули  мы  ему  в  ответ.  Кто  был  еще  в
"порядке" недоуменно переглянулись друг с другом.
     - Не-ет, ребятки, это  нехорошо.  Нам  нужно  что-то  такое  сделать,
какое-нибудь дельце!
     О-о! Началось! (Моя любимая тема, потому решил ее поскорее сбить.)  Я
быстро встал и ему:
     - Это хорошо! Мысль верная! Нужно приступать немедлено,  а  то  будет
хуже! Пойдем!
     - Куда? - недоуменно посмотрел он, но привстал на всякий случай.
     - Как куда? Делать дело!
     - Не-ет, подожди! - он почесал лоб. - Как это? Его нужно обмозговать.
     - Э-э, Филипп, пока мы обмозговывать его будем, как что делать, так у
меня уже штаны мокрые будут.
     - Тьфу! Да я не о том деле...
     - А у меня оно сейчас самое насущное.
     Когда я вернулся, Филипп уеж перешел от частностей к  общей  части  и
вещал, будто агитирует пару сотен  тысяч  человек  спасти  нацию,  активно
подключившись к спекуляции.
     - Ну вы же молодые, у вас только опыта маловато, - он вещал уверенным
пьяным голосом, и казалось, что себя этим он убеждал больше всех. - Вон  -
я! В Югославию еду, везу  на  продажу,  обратно  еду  -  тоже.  Отсюда  из
Германии сам Бог велел. Отсюда машины гонять надо - золотое дно!
     - Да, - согласился  я,  -  только  с  дыркой,  которую  тебе  в  Чопе
объединенный рэкетно-таможенный отряд проделает.
     - Э-э! Тут нужно места знать.
     Мужики загорелись идеей и тут же  порешили,  что  завтра  утром,  или
максимум в понедельник начнут делать дело.  Я  предложил  выбрать  Филиппа
зиц-председателем,  а  свою   кандидатуру   двинул   в   кассиры.   Однако
организационные вопросы тоже отложили.
     Новый год медленно вступал в  свои  права,  и,  несмотря  на  великий
праздник, у нас все проходило тихо. Мои крутые партнеры по  столу  уважали
только водку. Они умудрились здесь даже накупить "Московскую" в экспортном
варианте, хоть она и  стоит  дороже  всех  других  водок.  Все  шампанское
досталось  мне.  Я  спокойно  потягивал  золотистую   жидкость.   Она   по
происхождению итальянская и  весьма  популярная.  "Asti  chinzano"  пахнет
приятно манго и в нем много сахара. Оптимально его к сладкому столу, но  в
наших экстремальных условиях, и свининой закусывается вполне хорошо.
     Я думал о людях, о себе, о своих новых знакомых, и вообще... Судьба -
это очень хитрая штука. Она каждого носит из  стороны  в  сторону,  иногда
делая такие повороты!
     Из всех  русских,  бывших  в  лагере,  только  мы  с  Катей  приехали
сознательно, чтобы остаться здесь. Остальные  попали  волей  глупости  или
случая. Компания у  нас  подобралась  пестрая:  от  рабочего  строителя  с
незаконченным средним до бывшего завлаба.
     Огромная, грязная, шумная, бросающая всем и вся вызов волна "свободы"
вышвырнула сюда самых средних, ничем не выдающихся. Выбросила  и  оставила
лежать, как мутную пену на побережье.


     На  следующий  день  Боря,   вернувшийся   накануне   ранним   утром,
рассказывал историю своих похождений по Франкфурту. Мы  уже  проспались  и
медленно опохмелялись пивом.
     Праздник там ему очень понравился. Шикарные  фейрверки  озаряли  небо
всю ночь. По всему городу стоял совершенно дикий грохот, будто преисподняя
поднялась на пару  часов  во  Франкфурт.  Люди  по-настоящему  веселились.
Выражалось это  по-разному.  Кто  носился  и  орал  неугомонно,  одетый  в
дьявольские костюмы. Кто кидался в  толпу  петардами,  разрывавшимися  под
ногами и приводившими окружающих в полное смятение. Кто просто полеживал в
сторонке, переваривая принятый алкоголь.
     Самая большая достопримечательность по  его  словам  -  это  огромный
шатер в центре города. Там собрался весь цвет  местной  публики  из  числа
бомжей, бродяг и наркоманов -  самая  заметная  часть  горожан.  Городские
власти позаботились о своих согражданах и из этой  части  общества,  и  им
выдавали бесплатный глинтвейн. Точнее  никакой  избирателиности  не  было,
просто никто из представителей  других,  менее  уважаемых  властями  слоев
общества шатер не посетил. Дорвавшись, наконец, до питья на дурняка,  Боря
провел  парочку  часов,  простояв  несколько  раз  в  очереди   за   своим
стаканчиком.
     - Что меня удивило, так это порядок. Они все выстроились очень  чинно
и следили за спокойствием сами, - рассказывал участник этого действа Боря,
явно к таким сценам не привыкший еще. - И  никогда  не  думал,  что  бомжи
способны на такое. Ни криков, ни  ругани,  очень  чинно.  Вот  что  значит
Германия! Публика, правда, еще та...
     Чтож, таков наш удел, у простых русских азюлянтов:  не  хочешь  Новый
год с негром встречать, значит бери себе в компанию наркоманов...


     Второго января настал предел.
     Не вообще предел, но предел моему терпению! Я закончил читать  третью
- последнюю книжку, из тех, что мне удалось провезти контрабандой от  жены
сюда, и больше заняться было нечем. Юра предложил абгемахт, чтобы  я  пива
поставил, но меня почти вывернуло наружу  от  одного  упоминания  о  такой
возможности. Все тело и душу тошнило  от  действительности.  Я  попробовал
было помечтать о паспорте, но тупость сковала настолько, что даже  это  не
утешило.
     Выхода оставалось два: повеситься или убраться отсюда на денек.
     Я выбрал второе  и  поехал  к  одному  своему  знакомому,  жившему  в
Германии уже месяцев семь.
     Здесь нужно пояснить сложную иерархию, на  которую  разделили  бывших
советских граждан в этой стране.
     Русские туристы, лишь совершающим быстрые набеги и  возвращающихся  с
помытой шеей  назад  немцев  не  интересуют.  А  вот  те,  кто  умудрились
зацепиться  за  эту  землю  и  врасти  в  нее  более  или  менее,   строго
классифицированны, как жуки и каждому в соответствии с рангом  выдаются  и
почести.
     Самую удобную позицию в  этих  видах  и  классах  занимали  советские
немцы, которых Германия принимала  как  полноправных  граждан,  получавших
нормальный паспорт внешний и внутренний, право избирать и быть  избранным,
большую социальную помощь. Вторая категория - это советские евреи, которым
давали иммиграционную визу, здесь они не граждане, а  лишь  имеют  вид  на
жительство, и к нему все права,  кроме  избираться  и  быть  избранным,  и
большие социальные пособия. Третья категория - это мы, азюлянты. Не  имели
мы прав, не имели мы  паспортов,  никуда  не  избирались,  лишь  небольшие
денежные подачки - наш скромный удел.
     Друг мой относился ко второй группе.
     Большая часть пути к нему  лежала  по  железной  дороге.  Томительная
обычно поездка на этот раз разнообразила существование и  казалась  дивом,
дарованным азюлянту в награду за вынесенные  муки.  Я  был  рад,  что  как
минимум, двигаюсь куда-то.
     В середине дня на поезде немцы ездят очень редко. Они, вообще, если в
поезд и садятся, то только по пути на работу и с работы. Сейчас почти  все
пассажиры - это азюлянты да пара школьников. Наш брат азюлянт обычно билет
не покупает, ибо считает это ненужной роскошью. Едущие со  мной  в  вагоне
три негра и несколько арабов высматривают вперед по  поезду,  не  идет  ли
контролер. Если увидят, то можно  успеть  выйти  на  следующей  остановке.
Попадаться они не хотят, ибо дело может дойти  до  полиции.  На  этот  раз
контролер появляется совершенно неожиданно, заметить его не успели.
     - Билеты, пожалуйста, - попросил он грозно, войдя в вагон.
     Негры развели руками и стали  что-то  лопотать  на  своем  языке.  Их
способ  проезда  называется  "азюлянт-дурак".  Человек  начинает   строить
невинную рожу, признаваться в полном незнании немецкого и других языков  и
жестами утверждать, что "ничего не понимаю, ни о каких билетах в жизни  не
слышал, вокруг царствует  коммунизм".  Контролер  им  в  ответ  высказался
по-немецки, что не хорошо, мол, и приказал сойти на следующей остановке. С
арабами история повторилась, и ко мне он подошел уже злой, с плохой  миной
на лице, видимо, собираясь послать вслед за ними. Я показал билет.  В  его
взгляде высветилось разочарование и недоумение. Он, наверное,  решил,  что
или немец взбесился и едит на поезде, или азюлянт  с  ума  сошел  и  купил
билет. Я ухмыльнулся ему в ответ.
     День оказался исключительным и железная дорога решила в  полной  мере
предоставить свою программу  развлечений  азюлянту,  пожелавшему  себе  на
голову развеятся  от  скуки  лагеря.  Очередная  дурная  история  вышла  в
справочном бюро на франкфуртском вокзале.
     Сам он очень большой, к тому же узловой.  Огромное,  массивное  табло
приглашает в рейсы во все концы Европы, причем  почти  немедленно.  Только
выбирай, куда тебя тянет! Глаза тут  же  разбежались,  сердце  непритворно
забилось в слабой груди и я чуть было не поддался завораживающему влечению
отправится в сторону Рима или  Парижа,  но  вовремя  включился  внутренний
тормоз и страна грез исчезла. Я решил довольствоватся небольшим круизом  в
соседнюю землю, а о подробностях маршрута решил разузнать в информации. Но
тут, на перекрестке международных путей  непосвященного  ждет  немедленное
разачарование.
     Выстояв совершенно стойко огромуню очередь, я  оказался  перед  очами
информатора. Это  был  толстый,  противный  с  красной  мордой,  иначе  не
назовешь, тип, который сверлил окружающий хамским взглядом, давая  понять,
что они должны ему весь мир, а он делает  большое  одолжение,  что  вообще
отвечает на чужие вопросы.
     - Извините, - обратился я на английском,  -  мне  нужно  узнать,  как
проехать в Людвигсхафен, пожалуйста.
     Сморщив губы, тот процедил:
     - Я не говорю на английском.
     Его глаза и интонация ясно выразили, что он думает об иностранцах,  и
куда бы он их всех дел, будь другие времена.
     - Но я не говорю на немецком, - вежливо развея руками я. -  Может  вы
позовете человека, говорящего на английском?
     Он сморщил физиономию, отвернул взгляд в сторону, отрицательно качнув
головой, и явно потерял ко мне всякий интерес. Но я умею возбуждать к себе
любопытство!
     Я хоть и иностранец,  но  нахамить  могу  получше  его.  Презрительно
посмотрев в аморфную морду, и ни на  секунду  не  задумываясь,  я  выпалил
длинное и сочное американское ругательство, изобразив из  себя  обиженного
янки со среднего Запада.
     Это нехорошо, я знаю.  Но  обстановка  порой  требует  нетрадиционных
решений. Он резко повернулся ко мне и  весь  покраснел  еще  больше,  став
совсем похожим на вареного рака. Пикантность ситуации заключалась  в  том,
что он "английский не знает",  и,  следовательно,  понять  сказанного  "не
может". С подобных типов сбить спесь можно лишь неординарными методами, да
и то ненадолго.
     - Людвигсхафен, - назвал я ему еще раз пункт назначения и тот, скрепя
зубами, набрал что-то на компьютере, а потом выдал мне  бумажку  со  всеми
пересадками    и    временем    отправления    поездов.     Справедливость
восторжествовала. Я победно прошествовал на нужную платформу,  он  записал
на счет иностранцев еще один невосполнимый долг.
     Без приключений добравшись до Майнца, пересел на другой поезд. Тут на
мою голову свалился новый работник железных  дорог.  Теперь  это  оказался
контролер, и появился он на сцене сразу. Я ему, для начала,  подал  билет,
тот посмотрел, пошел дальше. Через десять минут приходит  опять:  "Билет!"
Билет, так билет. Может у него памяти нет? - подал  ему  опять,  он  опять
посмотрел. Еще через десять  минут  он  снова  возвращается.  "Господи,  -
думаю, - неужели опять? Чего он в моем билете нашел? Он на меня так  хитро
посмотрел и вкрадчивым голосом,  мол,  "А  на  этот  раз  как?",  спросил:
"Билет?" Ну что ему тут скажешь? Только если в рожу плюнуть, но  положение
не позволяет. И не менее хитрым голосом я ему в ответ: "Вот он!" - и подаю
билет опять. Если дурачок в игрушки  играть  задумал,  то  тут  ничего  не
поделаешь, ему по должности можно - он немец.
     Ну, если честно признаться, то все эти события утомимли и я  с  явной
тоской вспоминал тишину и блаженную нудность лагеря.
     Короче к другу Валере я приехал злой, как собака.
     Друг мой сидел тоже в своего рода лагере. Живут здесь  все  такие  же
как и он переселенцы, домики у них ничего, но в  квартире  по  две  семьи.
Сели, выпили, поели. Он рассказывал  о  себе,  я  о  себе,  жаловались  на
Германию, вспоминали  Россию  -  короче,  занимались  обычным  делом  всех
иммигрантов. Он не работал, а учился на каких-то курсах языковых.  Ему  за
это платили около тысячи трехсот, как он говорит. По  моим  представлениям
это вполне сносная сумма за безделие.
     Каждые  пять  минут  в   комнату   забегал   кто-нибудь,   то   взять
видиокассету, то предложить выпить, то еще чего. Маленький черный еврейчик
по имени Игорь, явился к нам и поинтересовался у Валеры, что он делает. Не
дождавшись ответа показал две бутылки "Шери  бренди".  Валера  недоверчиво
посмотрел и спросил, пробовал ли он его.
     - А как же?! Проверенно: мин нет!
     Ему представили меня.
     - Ну и как на азюле?
     - Как... Мины проверяем каждый день.
     Я уже успел привыкнуть, что вся моя жизнь в Германии -  это  сплошная
цепь попоек. Изо дня в день, так или иначе, меня втягивали в компанию.  До
Германии во мне жило убеждение, что русские - это самый пропойный народ  в
мире, но здесь я понял, что это совсем не так. К  какой  бы  ты  нации  не
принадлежал, но стоит добраться до дармовых денег, как начинаешь  спускать
их на спиртное. Не имею ничего против, особенно, раз деньги  дармовые,  но
если превращать это в привычку, то ничего хорошего  не  добьешься.  Я  дал
себе слово прекратить с этой ерундой, но напоследок напиться,  причем,  не
откладывая дело в долгий ящик. Втроем взялись мы за шери, и одновременно с
этим они делились со мной опытом жизни.
     - Тут рядом с нами казахи живут, - жаловался Валера,  -  так  они  не
успеют прибыть, тут же  плакать  начинают.  Корова  у  них  там  осталась,
лошадь, пришлось знакомым продавать, жалко, мол скотину! Вот заботы тоже!
     - Да-а! - я задумчиво покачал головой. - Может  мы  там  тоже  должны
были корову завести, так, глядишь и остались бы...
     - Не-е! - шери уже схватывало его голову и она качалась  вовсе  не  в
такт словам. - Мне корова ни там ни здесь не нужна. Вообще, у меня там все
было! По правде! Вот тут и наши сядут вечерком и плачут - у них все  было!
А ни хрена у них там не было! Только придумывают теперь. Друг перед другом
выпендриваются. И плачут, что здесь нехорошо, а там  все  будто  было.  Не
поймешь их, жидов этих... А я не страдаю! Что еще надо?  Вот  ни  работать
тут не надо, ничего. Пособие капает, жить дают.
     - И не скучно тебе?
     - Скучно! Поговорить почти не с кем... - он вяло махнул рукой. -  Все
пьем да пьем! У меня библиотека багажом идет, да все никак  не  доберется,
черт бы их драл!
     - Так иди работай. Какие у тебя проблемы? Разрешения на месте.  Может
на работе не заскучаешь...
     - Заскучать не заскучаю. Но на какой мне хрен та  работа?  Я  так  за
штуку имею в месяц и ничего для нее не делаю, на курсах появлюсь только. А
работа что? Там нужно пахать и заплатят чуть больше  той  штуки,  учитывая
налоги.
     - Ну ты прав, - а что? Он прав! Так вот.
     Время медленно бежало, глаза мутнели от этого красно-кровяного  шери.
Скорбь по оставленной родине уже исчерпали по паре  раз,  так  перешли  на
полный разнобой. Со мной делились опытом, я слушал.
     - У меня есть  страховка,  -  заплетающимся  языком  рассказывал  мне
Валера,  -  что,  если  мне  адвокат  нужен  -  пожалуйста.  У  меня  есть
страховка... Тоже одна есть. Я прихожу, к примеру к Игорю домой, повернусь
и хлопну его вазу об пол, а ему денег за нее заплатят.
     - Так иди скорее поперебей все к чертовой матери! И пусть  мне  денег
дадут, - радостно предложил ему Игорь.
     - Нет, нет, нет! Я сейчас пьян: нельзя!  -  он  отрицательно  помахал
головой.
     Мы помолчали, обдумывая преимущества жизни здесь. И  вправду,  кто  в
совке за разбитую вазу платить станет? Потом Валеру осенило и он уставился
в мою сторону.
     - Павел! - его языком, как и мозгами, явно игрались  сейчас  спиртные
пары. - Вот ты, когда был хозяином  фирмы,  скажи  сейчас:  тогда  ты  был
доволен?
     - Я не знаю, Валера! Мне было об этом некогда думать.
     - А я сейчас доволен! Мне пока  ничего  не  надо!  У  меня  на  счету
пятнадцать тысяч марок лежит, я ничего не делаю - и хорошо!
     - Молодец! - я тупо на него посмотрел.
     - Вот - Леня! Ты помнишь Леню?
     Леню я помнил, немотря на выпитое шери. Он был нашим общим другом.  Я
кивнул.
     - Вот Леня имеет под тысячу марок в месяц, там в Киеве. А носится для
этого по всему Советскому Союзу, как дерьмо в  проруби,  рэкетирам  деньги
платит. Ты, кстати, рэкетировал?
     - Ага!
     - И как?
     - Хорошо.
     - Вот, посмотри на него Игорь, он  -  деловой  человек.  Был  большой
человек, а сейчас сидит здесь на азюле, в Германии.
     - Да-а, повезло, - согласился Игорь.
     - Это чем мне полезло? - поинтересовался я на всякий случай.
     - А Бог его знает! - мы чокнулись.
     - Я тебе Паша, только одно сказать  хочу.  Знаешь,  я  вот  все  сюда
рвался. Скорей, скорей... А теперь мне назад хочется, не  совсем,  а  так,
побывать, посмотреть...


     Утром следующего  дня  я  мог  с  полной  уверенностью  заявить,  что
развеятся удалось на полную катушку. Так, что больше просто уже не лезло.
     Вернувшись в лагерь, я нюхом почувствовал что-то неладное. Оно просто
висело в воздухе невидимым предупреждением, как паутина. Все, вроде,  так,
как обычно. Лагерь  живет,  в  половине  комнат  пьют  водку,  в  половине
протрезвляются. Но седьмое чувство не дает покоя.
     Загадка разрешилась в рекордные сроки. Дверь в соседний  номер,  тот,
что  обычно  пуст,  была  приоткрыта.  Она  о