ей улыбнуться, а
она скорчила в ответ непередаваемую гримасу. Филипп принес фирменное блюдо
- суп на рыбной консерве. Мая с девочкой с удовольствием, во вском  случае
с его выражением, суп уничтожили.
     В процессе еды я взял слово и описал геополитическую ситуацию у нас в
азюле, правда не приводя графиков и диаграмм. Живым свидетельством  служил
Филипп, качавший головой в  такт  моим  словам  и  периодически  сгущавший
краски. Мая, в свою очередь,  рассказала  свою  историю.  Она  -  коренная
жительница  города  Тбилиси,  закончила   университет   по   специальности
программирование. Шесть лет назад,  когда  ей  было  двадцать,  она  вышла
замуж, что сейчас считает роковым  поступком,  погубившем  ее  жизнь.  Эта
мысль не оригинальна и я слышу ее разные вариации на протяжении  всех  лет
своего супружества. После того, как родилась Мимико, она успешно развелась
с мужем. Но тот продолжает ее любить. Сам муж год назад уехал в Германию и
уговорил ее приехать тоже. Мая умудрилась хитрым способом  неизвестно  где
купить визу в Германию и прилететь во Франкфурт.  Здесь  дядя  пограничник
объяснил, что виза эта - не настоящая, и вьехать в страну  она  не  может.
Бедной девушке не осталось ничего  другого,  как  просить  азюль  прямо  в
аэропорту. Ее продержали там целых три дня, устроили интервью и в  Гамбург
не пустили, а привезли прямо сюда.
     - Ну ты не огорчайся, - отечески, по доброму успокоил  ее  Филипп,  -
чего-чего, а мужа мы тебе здесь найдем, какого хочешь. Вон тебе на  выбор,
- он показал в мою сторону, а я по долгу вежливости в его.
     - Ха-ха, - она рассмеялась. - Мне не муж нужен, а  немецкий  паспорт.
Без мужа жить можно, я проверяла.
     - Э-э, не-ет, Маечка, - Филипп покачал головой. -  Мужчина  без  жены
или женщина без мужа - это не человек, это лишь полчеловека. Я тоже был  в
разводе, знаю.
     Эстафету трепа перехватил Филипп, а я смог поживится теплым еще супом
в награду за тяжелую работу.
     Через час стало ясно, что с  меня  на  сегодня  довольно  и  пошел  к
осетинам, поинтересоваться судьбой несчастного сироты Гаррика. У  тех  уже
сидело все общество, в том числе и Юра с Леней. Гаррик, которого  ввели  в
"узкий круг ограниченных людей" незадолго  до  моего  появления,  сидел  в
центре и сотрясал воздух подробностями своей биографии. Рассказ о  папе  и
маме, разлученных волей судьбы вызвал общий  вздох,  треп  можно  спокойно
продолжать дальше, не боясь разоблачений, что он и сделал.
     - Я в Киеве каждый день, - по-кавказски подчеркивая  слова,  медленно
вещал он, - кушал две палки сырокопченой колбасы.  У  меня  там  было  три
жены, я всех содержал. Каждая жила в очень  хорошей  квартире,  что  я  ей
купил. В Германию я ехал с десятью  тысячами  марок,  но  пограничник  все
забрал.
     За что я люблю представителей кавказских национальностей, так это  за
то, что "кавказэц ныкогда нэ врет!", а просто увеличивает  от  рассказа  к
рассказу количество колбас, жен и денег.
     - Гаррик, - спросил я его, - а зачем ты три квартиры держал? Взял  бы
одну трехкомнатную и поселил бы в ней всех своих жен. Так и тебе удобно  и
им хорошо.
     - Нет, армянин так не поступает!
     - А ты - армянин или азербайджанец?
     - Азербайджанец так тоже не делает.
     - Зато теперь твоим женушкам беда. Кто их  кормить  будет?  -  покачл
головой Юра. Он тоже к кавказцем особого доверия не питал и, в отличие  от
остальной компании, галиматье не поверил, как и я.
     Молоденькие  трещетки-осетинки,  принимавшие  весь  наш  разговор  за
чистую монету, искренне пожалели его жен.
     - Ах, бедные девочки, как они теперь там.
     - Ничего! Я им много денег оставил! - успокоил их Гаррик. - Я  вообще
справедливость люблю. Я рэкетиром был, но денег мы брали только с воров  и
других рэкетиров. В Германии тоже порядочные люди. Я в Швальбахе  сидел  в
этом зале, так там, понимаешь, один нэгр, обезьяна такая, залез на стол  и
встал на него ботинками. Люди там кушают, а он встал  ботинками!  Я  очень
разозлился, взял его обеими руками и шваркнул об пол.
     Я представил  себе  Гаррика,  как  куль  ваты  поднимающего  негра  и
кидающего бедного африканца об пол.  Да!  Такого  Швальбах  раньше  врядли
видел.
     - И что немцы?
     - А что? Они разобрались и сказали, что я правильно сделал.  Потом  я
иду, там два коричневых таких, навэрное индиец, третьему что-то  нехорошее
делают...
     Конец истории я дослушивать не стал. Голова ломилась  от  чуши,  и  я
пошел  смотреть  телевизор.  Там  чуши  говорили  еще   больше,   но   это
компенсировалось тем, что все было на непонятном языке.


     Через пару дней Боря  собрался  в  аэропорт,  в  надежде  передать  с
кем-нибудь  письмо  жене,  и  Юра  увязался  вместе  с  ним.  Они  успешно
преодолели всю дорогу туда и стали  выискивать  отлетающих  в  Киев.  Дело
оказалось нелегким, но разрешимым. Поиски  увенчались  плюгавым  мужичком,
несомненно считающим себя типичным самостийным украинцем. Его  минут  пять
уговаривали взять письмо,  Боря  давал  пачку  карбованцев,  оставшихся  с
лучших времен из Полтавы. При этом мой  коллега  пытался  втолковать,  что
задача гражданина - только бросить  письмо  в  почтовый  ящик  в  киевском
аэропорту. Мужичек видел во всем деле подвох и, видимо, подозревал в  Боре
агента ЦРУ, замаскировавшегося под потрепанного азюлянта.  Ему  достали  и
показали письмо, сам конверт, но окончательно его убедили лишь две  марки,
которые Боря, скрепя сердце, в конце концов ему дал.
     Дальше Борин путь пролегал во Франкфурт, а Юра пошел обратно.  Дорога
назад вела вдоль шоссе, но на середине поворачивала в лес. Юра свернул  и,
предвкушая скорое возвращение, шагал вперед бодрым шагом. Ходу  оставалось
еще около часа. Через пару сотен метров неожиданное препятствие  заставило
его остановиться. Перед ним,  метрах  в  двадцати,  лежало  прямо  посреди
дороги что-то похожее на большой серый валун. Юре  показалось  это  весьма
странным, потому что по дороге туда его вроде как и  не  было.  Он  подоше
ближе, и его глаза стали медленно вылезать из орбит.  У  валуна  оказались
глаза! И не  только  глаза,  а  еще  и  целая  морда.  Причем  морда  была
совершенно  определенно  кабанья.  Встреча  с  кабаном   в   лесу   сулила
незабываемые, но не совсем приятные впечатления. Юра решил не рисковать  и
двинул в обход через кусты, продираясь через ветки и  пристально  наблюдая
за этим большим сородичем нашей свинины. Сегодня день оказался не  его,  а
может просто не рожден он в год кабана, чуда не  произошло  и  не  заметив
что-то Юра споткнулся и почти упал. Это новое что-то выскочило у  него  из
под ног другим кабаном и ринулось куда-то в  сторону.  В  тот  же  момент,
потревоженные  шумом,  изо  всех   окрестных   кустов   стали   неожиданно
разбегаться еще с  пару  дасятков  объектов  охотничьего  вожделения.  Они
неслись неизвестно куда, но, по Юриному мнению, конечной целью был он сам,
и потому, не долго раздумывая взял мальчик ноги в руки и побежал в сторону
лагеря. Через пятнадцать минут он уже переступил  порог  своей  комнаты  и
рухнул на кровать. Где-то через полчаса Леня, Владик и я,  потратив  много
усилий, выжали из него первое слово,  а  за  ним  и  весь  рассказ  о  его
приключениях. Нам-то смешно было до упаду, а ему совсем и не до смеха.
     Через пару часов вернулся Боря. В руках он нес еще живого,  правда  с
перебитым хребтом,  настоящего,  здорового,  как  кабан,  зайца.  Животное
неблагоразумно перебегало автотрассу, и  попало  под  колеса  какой-нибудь
машины. Потом Филипп его жарил, а мы  посмеивались  над  Юрой,  что,  мол,
прежде чем идти охотиться на кабана, нужно потренироваться на зайцах,  как
Боря. Я посоветовал Боре, не бросавшему привычку посещать аэропорт,  брать
с собой в попутчики пару кабанов, чтобы дорога казалась  веселей  и  время
шло быстрей: Юра же умудрился часовую дорогу за пятнадцать минут пройти.
     По версии Бори, Юра, когда охотился на кабана, или кабан охотился  на
Юру, пострадал, как обычно, стрелочник, а им на этот  раз  оказался  заяц.
Ему и сломали хребет. Короче, потом мы пили за  здоровье  кабана,  Бори  и
Юры, и закусывали зайцем.


     Жизнь продолжалась. В следующие дни Катя и я часто бывали  у  Маи.  С
ней мне было куда интересней, чем с поднадоевшими Юрой и Леней. Я  страшно
устал от всех этих "машин", "дел" и прочей чепухи вылетавшей их  уст  моих
молодых коллег без перерыва. Параллельно с этим  удалось  и  увиливать  от
попоек, а также от совершенно бесполезной траты денег:  Юра  с  Леней  так
обнаглели, что уже считали моей прямой обязанностью их угощать. Наша новая
подруга  оказалась  интересной  собеседницей.  Она  хорошо  разбиралась  в
литературе, читала стихи, но, что касается последнего, то для моего тупого
ума стихи не предназначены.
     Мои коллеги, сначала тоже подвязывавшиеся в дружбу к Мае, быстро этой
затеи отказались. Она также не хотела обсуждать  достоинства  автомобилей,
не говорили о планах "крутых"  дел.  Я  в  тайне  радовался.  Кроме  всего
прочего Мая оказалась игроком в префереанс и теперь  можно  было  серьезно
поигрывать, заманив Борю.


     Однажды,  отправляясь  за  куском  жареной  курицы,  я   не   мог   и
предположить, что в жизни нашей общины произойдут резкие  перемены.  Общей
компанией с Маей, Юрой, Леней мы вошли в столовую,  где  нас  и  остановил
Наиф.
     - Двое русских идут на трансфер. Филипп и ты, - он ткнул в Леню.
     Трансфер - это центральное событие в жизни  всякого  азюлянта.  После
трех-четырех месяцев пребывания в лагере, счастливчика направляют в  более
приспособленное для жизни место, где ему предстоит провести  свои  два-три
года жизни в Германии. Там уже никто не  кормит  а  выдают  около  пятисот
марок на жизнь в месяц. А такие деньги для выходца из Бангладеш или Союза,
по сравнению с лагерными восмьюдесятими - уже целое состояние. Там  же  на
этом трансфере и разрешают  работать,  то  есть  азюлянт  имеет,  наконец,
возможность получить все то, ради чего он в Германию едет. Мы все живем  в
лагере ожиданием трансфера, где можно получить более человеческие условия,
где можно чувствовать себя не  заключенным  азюлянтского  лагеря,  а  хоть
получеловеком, потому что человеком все равно не дадут. Для меня трансфер,
как и для  других  -  способ  вырваться  из  болота  тоски.  Филипп  ходил
довольный, он здесь уже давно. На дворе - поздний февраль, уже пора  после
четырех месяцев сидения и на новую квартиру. За все это время он работал у
своего подрядчика недели три, не больше, и много не заработал, потому  ему
и не терпелось скорее нормально подработать. Леня был совершенно ошарашен.
Он все думал, что пойдет на трансфер не раньше Бори или Юры, а то и вместе
с ними. Мы с Катей, Юра и, даже, Боря имели сильно удрученный  вид.  И  не
только потому, что наши, какие-никакие друзья, к которым мы уже  привыкли,
уезжали, а и потому, что мы чувствовали себя обойденными.  Филипп  ехал  в
Виесбаден - столицу нашей земли, а Леню отправили в сельский район  далеко
за Фульду, километрах в ста двадцати отсюда. Оба должны уезжать через  два
дня, и мы начали серьезно готовиться к проводам.
     Самой стойкой традицией азюля  всегда  остаются  проводы  собрата  на
трансфер.  По  этому  поводу  веселились  на  полную  катушку  не   только
закоренелые выпивохи, типа нас, но и те, кто обычно вел в  лагере  трезвый
образ жизни. Угощали знакомых и незнакомых. Филипп и  Леня  не  собирались
отставать от других. У первого деньги водились,  а  вот  для  второго  они
всегда оставались проблемой. Добрый немец, вручивший подарок на Рождество,
приезжал еще раз, привозил еду, выдавал и наличными. А Леню пообещал взять
к себе в ресторан, но не понятно в качестве кого,  ибо  представить  моего
коллегу хоть на какой-то серьезной работе никто не мог. Теперь Лене ничего
не оставалось, как позвонить ему опять  и  сообщить  приятную  новость,  а
вместе с ней и не менее приятное  известие:  нужно  пару  сотен  марок.  Я
составил соответствующий текст, с соблюдением всех правил приличия,  но  и
наших интересов не ущемляя. Леня выговорил с трудом  записанные  слова  по
телефону, но даже такое для него уже подвиг. Мужик приехал, деньги привез.
     Вечером следующего дня стол уставили на  полученные  деньги.  Я  взял
покупку и сервировку на себя, и, оставив Лене  на  кока-колу  и  сигареты,
вполне прилично потратил дядькин подарочек. Дядьку самого  мы  все  дружно
считали дураком, но так как деньги давал он,  то  пару  раз  пили  за  его
здоровье и желали, чтобы он не умнел.
     Званы на ужин были все наши, в том числе Мая. Осетинскую компанию  по
общему мнению позвать и можно было бы, но водки мало. Вечер прошел, как  и
положено удачно. Все, кому надо было - напились.
     Под конец, как все уже разошлись, пьяный Леня пристал ко мне.
     - Дай мне будильник, а то я завтра не проснусь.
     - Леня, - увещевал я его, - час ночи, ты пьяный, завтра  ты  никакого
будильника не услышишь...
     Он подумал, кивнул головой и отстал. Я  разделся,  лег  спать  и  уже
первые дремы посетили меня, как раздался стук в дверь. Стучали кулаком.  Я
чертыхнулся, но вылез из кровати и открыл. Там стоял Леня.
     -  Слушай,  -  заплетая  язык  за  зубы,  пробухтел  он,  находясь  в
полувменяемом состоянии. - Я забыл у тебя будильник попросить...
     - Леня, ты, что - дурак?!! Я же тебе говорил, что ты не проснешься. Я
тебя разбужу.
     - Да, ну ладно, - промямлил он и убрался.
     Он ушел, я опять прилег, попытался задремать, но минут через десять в
коридоре затопали и в дверь опять забарабанили. Я  плюнул,  встал,  открыл
дверь, сказал нехорошее. Там стоял Леня, а  неподалеку  Боря  и  Юра.  Все
хорошенько облиты пивом: видать бегали сейчас и обливались, как дети.
     - Ты извини, я лучше возьму будильник.
     Я дал ему этот будильник и хлопнул дверью. "Иди ты с ним  куда..."  -
подумал я про себя и, уже в третий раз лег. Но сон  теперь  не  шел.  Даже
повороты с бока на бок не помогали. Прошло еще полчаса и в коридоре  опять
послышались знакомые шаги, а потом и стук  в  дверь.  Я  открыл.  У  двери
стоял, естественно, Леня. Я ему сказал много  нехорошего.  Долго  говорил.
Потом спросил, чего он хочет.
     - Я хочу будильник у тебя взять, - улыбаясь, но  совершенно  серьезно
заявил он.
     Я опять долго и плохо  говорил.  При  этом  вспоминал  и  его  и  его
родственников, говорил все это совсем не в шутку: какие могут быть шутки в
третьем часу ночи? Наконец устав, сказал ему, что будильник уже отдал  ему
полчаса назад.  Неподдельно  удивленная  физиономия,  появившаяся  у  Лени
убедила меня, что в своей просьбе он  был  полностью  искренен.  Я  закрыл
дверь.
     Через пятнадцать минут в дверь стучали. Силы мои уже были на  исходе,
и потому я его просто послал не поднимаясь с постели.
     - Нет, Паша! Беда! Беда! - кричал он испуганным голосом.
     - Значит иди туда подальше с бедой вместе.
     - Нет, вставай, с Юрой беда!
     - Значит иди туда вместе с бедой и Юрой.
     Но он не шел и колотил в дверь. Ладно, я оделся и вышел.
     - Ну?
     - Юра дежурному немцу то ли по морде дал, то ли что. Я не знаю...
     - Так что ты хочешь, чтобы я пошел добавил?
     - Надо его спасать! Идем к немцу!
     Мы пошли для начала в 33-ий. Юра лежал в  пьяном  беспамятстве  и  от
него ничего нельзя было добиться. Боря сказал, что тот пришел, прыгнул  на
постель и заснул. А потом пришел дежурный и сказал Боре,  что  Юра  что-то
сделал, долго жестикулировал, но Боря  ничего  не  понял.  Немец  в  итоге
плюнул, забрал Юрин документ и ушел.
     - Теперь Крабчикова выгонят! -  кричал  Леня.  -  Я  пойду  с  немцем
говорить!
     - Сиди уже! У тебя завтра трансфер, тебе надо морально готовиться!
     - Он уже приготовился, - влез с комментарием Боря.
     - Ну и что? - упирался, как баран Леня. -  Я  лучше  на  трансфер  не
пойду, но Крабчикова спасу!
     - Ну иди, спасай! - я махнул рукой в сторону двери.
     - Ха! Так я немецкий не знаю!
     - Тогда помолчи!
     Я собрал сонно-пьяные мысли в кучу и, кряхтя, пошел к дежурному. Леня
с Борей поплелись за мной.
     Дежурный оказался явно не в лучшем настроении. Сегодня поспать ему не
удалось:  в  азюле  праздновали  аж  три  трансфера,   лагерь   гудел.   Я
извиняющимся голосом сообщил ему, что Юра -  это  посто  дурак  и  еще  из
ползунков не вылез. Попросил его, чтобы он не  очень  обижался,  на  таких
мол, обижаться бесполезно.  Потом  я  поинтересовался,  что  же  конкретно
произошло.
     Дежурный  удовлетворил  мое  любопытство  и   пояснил,   что   ничего
примечательного там и не было, наш молодой коллега,  решил  порезвиться  с
огнетушителем и, сняв его со стенки, носился по  корридору.  Сам  дежурный
это дело заметил и предложил тому прекратить. Юра  огнетушитель  бросил  и
побежал вниз по лестнице наутек. Но силенок не хватило даже  до  последней
ступеньки добраться, поэтому он просто в изнеможении сел и  стал  плакать,
оглушая округу рыданием. Сам мужик оказался не  вредный  и  лично  никакий
претензий не имел. Никакой "беды" не было, а документ просто вернул назад.
     Я уже считал, что программа сегодняшнего дня наконец-то исчерпана, но
тут заметил, что куда-то пропал Леня. "Боже, - подумал я, - два  маленьких
ребенка: выпьют по банке пива и, что один с ума сходит,  что  другой."  Из
соседнего подъезда выскочило несколько человек и, о Боже, с ними Леня!  Он
несся с совершенно дикими глазами и кричал:
     - Человек умер! Человек умер!
     Я его остановил и попытался выяснить кто умер  и  зачем.  Он  говорил
несвязно, сбиваясь, я ничего понять не мог, в конце концов он меня куда-то
потащил. Боря двинул за нами.
     В большой комнате, где стояло кроватей минимум  человек  на  двадцать
пять, собралась в кружок толпа пакистанцев, а посреди круга лежал человек,
видно относящийся к этой веселой компании. С ним было явно не в порядке, и
я отметил, что хоть на сей раз Ленины слова оказались правдой  в  какой-то
степени. Изо рта текла пена, он страшно вращал глазами, крутил  головой  и
дергал  конечностями.  Выяснив,  что  скорую  помощь   уже   вызывают,   я
почувствовал, как во мне взыграло  мое  медицинское  прошлое  и  в  голове
сформировалось  решение  поиграться  в  первую  помощь   в   экстремальных
условиях. Крикнув в толпу, стоявшую, как стадо вокруг, что  я  -  медбрат,
попросил Леню  их  вывести  всех  проветриться.  Дальше  открыли  окна,  я
расстегнул ему рубашку  и  придал  голове  положение,  при  котором  шансы
захлебнуться в собственной слюне были минимальным.  Надеясь,  что  у  меня
просто не хватит квалификации, чтобы его окончательно  угробить,  проделал
над ним пару процедур, вроде исследования пульса и массажа висков. За этим
занятием и застала меня бригада скорой, которая,  в  отличие  от  знакомых
всем нам, приехала и вправду скоро.
     Вошедшие три медбрата в оранжевых костюмах поинтересовались,  что  я,
собственно, здесь делаю. Мне хотелось ответить что-нибудь поизошренней, но
не хватило словарного запаса. Поэтому, я коротко предположил, что совершаю
перед сном прогулку. Мужики не поверили, решили, что я пытался ему помочь,
потом, безразлично посмотрев  на  лежащего,  решили  тоже  его  поспасать.
Принесли кардиограф,  поставили  капельницу,  померяли  давление,  вкололи
валиум. Подождав после укола минут несколько,  но  не  дождавшись  ничего,
послали еще за одной скорой. Та приехала минут  через  десять,  но  уже  с
врачом. Деловой походкой он проследовал к месту событий и выслушал доклад.
Потом внимательно посмотрел на корчившегося в судорогах, несмотря  на  все
усилия фельдшеров пакистанца, сделал вид, будто сцена его и  вправду  живо
занимает. Потом предложил влить еще лекарства, что и  сделали.  Подождали.
Нужного эффекта не было, пакистанец помирать не хотел, но и выздоравливать
тоже.
     - В госпиталь! - махнул