рка в котомке да глоток  воды  из  колодца,  и  тогда,
Господи,  сердце  повелело  бы  мне,  приняв  их,  пасть   на   колена   и
возблагодарить вышние силы за все счастие, дарованное  Подателем  благ.  С
этими словами он поднес бокал свой  к  губам  и  с  видимым  удовольствием
сделал добрый глоток, затем, поправивши свою куафюру, полез  за  пазуху  к
себе и показал медальон на шелковой ленточке,  хранивший  заветный  образ,
который лелеял он с той самой минуты, как ее ручка сделала на нем надпись.
И с бесконечною нежностью устремив взгляд на  ее  черты,  воскликнул,  Ах,
мсье, если бы видели вы ее, как довелось это мне в тот  волнующий  миг,  в
этой нарядной блузке, в новенькой шляпке не без кокетства (подарок  ей  ко
дню ангела, она мило призналась мне), и, ко всему еще, в столь безыскусном
беспорядке, в порыве самозабвенной нежности, я вам клянусь, мсье,  даже  и
вас великодушная натура ваша побудила бы безраздельно сдаться  на  милость
такого врага - или оставить навсегда поле битвы. Ручаюсь  вам,  никогда  в
жизни я не бывал так растроган. Хвала Тебе, Боже, Источнику и Творцу  дней
моих! Трикрат будет счастлив тот, кому  столь  чудесное  создание  подарит
свою взаимность. Нежный вздох придал еще более красноречия его  словам  и,
спрятав медальон обратно к себе на грудь, он вытер глаза и снова вздохнул.
О Всемогущий Сеятель благ всем тварям Твоим, сколь  велико  и  безгранично
сие сладчайшее Твое иго, что может держать в  оковах  свободного  и  раба,
деревенского простака и столичного щеголя, юношу в пору буйных страстей  и
умудренного годами  супруга.  Но,  право,  сэр,  я  отклоняюсь  от  своего
предмета. Сколь неверны и хрупки подлунные наши радости! Проклятие! Отчего
не угодно было Всевышнему, чтобы предчувствие шепнуло бы мне  взять  плащ?
готов рыдать, думая об этом. Ведь тогда, хоть разверзнись хляби  небесные,
это нам не принесло бы никакого вреда. Однако черт с ним совсем,  вскричал
он, чувствительно хлопнув себя ладонью по лбу, утро вечера мудренее, и мне
известен один marchand de capotes [торговец плащами (или презервативами  -
жаргонное  значение  французского  capote);  в   дальнейшем   тексте   эта
двусмысленность дополняется другой: английское слово umbrella  (зонтик)  в
жаргонном значении - пессарий], мсье Пойнц, у  которого  я  за  ливр  могу
купить самый удобный  плащ  по  французской  моде,  какой  только  защищал
когда-нибудь  даму  от  сырости.  Те-те-те!  прервал  его  Le  Fecondateur
[Оплодотворитель  (франц.)],  друг  мой  мсье   Мур,   сей   знаменитейший
путешественник (мы  только  что  приняли  полбутылочки  avec  lui  [с  ним
(франц.)] в кругу избранных  острословов  этого  города),  достоверно  мне
сообщал, что на мысе Горн, ventre biche [козье брюхо (франц.)],  бывает  и
такой дождь, который промочит насквозь любой самый плотный плащ. От этаких
неистовых ливней, как он говорил мне, sans blague [не шутя  (франц.)],  не
один несчастный скоропостижно отправился в лучший мир. Тьфу!  Целый  ливр!
вскричал тут мсье Линч. Да эти неуклюжие изделия не  стоят  и  одного  су.
Один-единственный зонтик, пускай не больше опенка, лучше целой их  дюжины.
Ни одна умная женщина не захочет подобных средств.  Моя  милая  Китти  мне
сегодня сама сказала, что она скорей согласилась бы на потоп, чем на  муки
голода в таком  ковчеге  спасения,  потому  что,  как  напомнила  она  мне
(прелестно покраснев и шепча мне  на  ушко,  хотя  подслушивать  нас  было
некому, кроме порхавших бабочек), госпожа Природа,  с  соизволения  Божия,
внушила нам, и уже успело это войти в пословицу, что il y  a  deux  choses
[имеются две вещи  (франц.)]  для  коих  невинность  первозданного  нашего
наряда, при иных обстоятельствах нарушающая  приличия,  оказывается  самым
уместным и даже единственно подходящим одеянием. Первая  из  них,  сказала
она (и тут очаровательный мой философ, пока я подсаживал его  в  тильбюри,
слегка лизнул мне ушную  раковину  язычком,  чтобы  получше  привлечь  мое
внимание),  первая  это  ванна...  Но  в  этот   самый   миг   дребезжание
колокольчика в  прихожей  прервало  его  рассказ,  суливший  столь  славно
обогатить сокровищницу наших познаний.
   Итак,  посреди  всеобщего  праздного  веселья,  царившего  в  собрании,
внезапно прозвенел колокольчик, и пока все гадали, какая бы причина была к
тому, вошла мисс Каллан и, тихо сказав  несколько  слов  молодому  мистеру
Диксону, вновь удалилась с низким поклоном.  Даже  и  краткое  присутствие
среди разгульной компании этой женщины, украшенной всеми дарами скромности
и  столь  же  прекрасной,  сколь   благонравной,   весьма   укротило   сих
необузданных нечестивцев, однако сразу с ее уходом все срамословия хлынули
без препон наружу. Убей меня  бог  кувалдой,  взревел  Костелло,  плюгавый
малый в сильном подпитии. Вот это телочка, чтоб я сдох! Божусь,  она  тебе
шепнула насчет свиданки. Скажешь, не так, ты, кобель! Да ты хоть умеешь  с
ними? В бога душу. Еще получше тебя, сказал Линч. Они-то  уж  у  Скорбящей
понимают в постельном обращении.  Ейбопра,  там  этот  доктор  О'Гагл,  он
только и знает, что щекотать сестричек под подбородочком. Пусть  мне  души
своей не спасти, мне все это Китти рассказывала, она сама там сиделкой уже
семь месяцев. Ах, доктор, госпомил, доктор, воскликнул тут юнец в лимонном
жилете, изображая жеманные ужимки и непристойно паясничая всем телом,  ах,
как вы меня раздразниваете! Пропади все на свете! Боже милостивый,  я  вся
дрожу как овечка.  Да  вы  опасней,  чем  сам  милейший  Отец  Поцелуйчик,
ей-богу! Подавиться мне этой кружкой, снова взревел Костелло, если она  не
ждет прибавления. Я знаю дамочку, на которую стоит только  мне  поглядеть,
как она тут же с начинкой. Однако здесь молодой хирург поднялся со  своего
места и попросил у собравшихся извинения за то, что вынужден их  покинуть,
поскольку требуется его присутствие в  палате,  как  о  том  сообщила  ему
сестра. Милосердному провидению угодно было, чтобы,  наконец,  завершились
страдания той дамы, которая была enceinte [беременная (франц.)],  перенося
это с такой  примерною  твердостью,  и  она  произвела  на  свет  крепкого
мальчугана. Я бы желал, молвил он, чтобы достало терпения моего  для  тех,
кто, не имея решимости давать жизнь и  не  имея  учености  давать  знания,
поносит благородную профессию, которая, исключая  лишь  воздание  почестей
Божеству, является  величайшей  силою,  приносящей  счастие  на  земле.  Я
заверяю вас, что, будь в том  нужда,  я  без  труда  представил  бы  облак
свидетелей ее достойного и благородного служения, коему должно вызывать не
развязные хулы, но гордость и ликование в людских сердцах. Я  не  могу  их
сбросить со счетов. Как?  Чернить  подобного  человека,  любезнейшую  мисс
Каллан,  красу  своего  пола  и  диво  для  нашего,  и  это  еще  в  самую
значительную минуту, какая выпадает на долю слабого смертного создания? Да
сгинет самая мысль об этом! Я содрогаюсь, когда я  думаю  о  будущем  того
племени, где посеяны столь недобрые семена, где даже в храмине Хорна давно
позабыли чтить мать и деву так, как то подобает. Произнеся  эту  отповедь,
он прощально приветствовал остающихся и скрылся в  дверях.  Гул  одобрения
раздался со всех сторон. Иные  предлагали  изгнать  низкого  пропойцу  без
дальних слов, и это намерение могло бы исполниться, так что тот получил бы
полное воздаяние по заслугам, если бы сам не поспешил на попятный,  уверяя
их с ужаснейшею божбою (проклятия у него никогда не сходили  с  уст),  что
лучшего сына, чем он, вовеки не появлялось у  святой  и  истинной  церкви.
Сдохнуть мне на месте, возопил он, да честной Фрэнк Костелло, который  тут
перед вами, да он завсегда имел чувства а пуще всего был научен  чти  отца
твоего и матерь твою она у меня умела  стряпать  пудинг  с  вареньем  язык
проглотишь всегда ее вспоминаю плачу.
   Но вернемся  к  мистеру  Блуму,  который  при  своем  появлении  уловил
кое-какие непристойные шутки, однако стерпел, решившись  смотреть  на  них
как на плоды возраста, в коем, как это многие полагают, человек не  ведает
жалости. Совершенная правда, что молодые лоботрясы  изощрялись  в  шальных
проделках  словно  большие  дети;  слова,  что  слышались  в   их   шумных
беспорядочных спорах, были невразумительны и  зачастую  малопристойны;  их
грубость и оскорбительные mots [словечки (франц.)] отталкивали от себя его
разум; и уж тем паче не  были  они  строги  в  соблюденьи  приличий,  хотя
неистощимые запасы их молодой животной энергии скорей  привлекали  к  ним.
Однако слова мистера Костелло звучали для него  нежеланным  наречием,  ибо
ему был тошен этот богомерзкий субъект, он  казался  ему  неким  корноухим
отродьем, уродливо  сгорбленным,  неведомо  от  кого  рожденным  и  в  мир
явившимся, как горбуны,  уже  зубатым  и  ногами  вперед,  чему  придавали
вероятие следы от щипцов хирурга на его черепе, и наводил он его на  мысль
о  том  недостающем  звене  в  цепочке  творений,   которого   так   искал
изобретательный ум покойного мистера Дарвина. Он уж перевалил за  половину
сроков, отпускаемых нам судьбою, перенеся бессчетные  превратности  бытия;
и,  принадлежа  к  племени  осторожному,  а  также  имея  редкостный   дар
предвиденья, давно уже наказал своему сердцу не поддаваться порывам гнева,
а, утишая их незамедлительно и искусно, хранить у себя в груди то покойное
всеприятие, которое низкие люди поносят, скорые на суд  презирают,  и  все
находят  терпимым  -  но  не  больше  того.  За  теми,  кто  изощряется  в
острословии за счет хрупкой натуры  женщин  (наклонность,  ему  глубочайше
чуждая), он не признал бы ни честного имени, ни  благородного  воспитания;
противу же тех, кто,  потеряв  всякую  меру,  больше  уже  ничего  не  мог
потерять, у него оставалось острое оружие - опытность, способная принудить
их дерзость к бесславной и беспорядочной ретираде. Это не  возбраняло  ему
сочувствия к пылкой  юности,  которая,  невзирая  на  шамканье  дряхлых  и
нареканья суровых, извечно стремится (как то выражают целомудренные образы
Священного Писателя) вкусить от запретного плода; однако никогда он не мог
бы дойти до такого пренебрежения человечностью в отношении  к  благородной
даме, исполняющей возложенный на нее долг. Итак, заключим: хоть  сообщенье
сестры поддерживало в нем надежды на  скорый  исход,  но,  при  всем  том,
нельзя не признать, велико было его облегчение, когда он узнал, что  после
столь тяжких испытаний благие  предсказанья  сбылись,  и  через  то  вновь
явлены были всем щедроты и милосердие Верховного Существа.
   Свои раздумия, сообразные событию, решился он поведать соседу, изъяснив
тому, что, касательно его понятий на сей предмет,  его  мнение  (которого,
пожалуй, ему бы не стоило выражать) таково, что  лишь  имеющий  сердце  из
льда и  весь  духа  состав  бесчувственным  не  возрадуется  при  вести  о
завершеньи ее родов, поскольку достались ей жестокие испытания без  всякой
ее вины. Нарядно одетый юноша ему отвечал, что вина за те испытания на  ее
супруге или, по крайности, должна она быть на нем,  если  только  дама  не
являет собою новую матрону эфесскую. Должен сказать вам, молвил тут мистер
Кроттерс, постучав по столу, дабы звучно подкрепить свое сообщение, что ее
старый  Аллилуй  опять   приходил   сегодня,   совсем   уже   пожилой,   с
бакенбардишками,  и  гнусавит  в  нос,  прошу  одно  словечко,   как   там
Вильгельмина, жизнь моя, это он ее  так  назвал.  Я  ему  наказал  быть  в
готовности, мол, событие вот-вот грянет. Ну и притча, я вам прямо скажу. Я
только могу дивиться, какая потенция у этого старикана, если он  из  своей
половины сумел вытрясти еще одного. Все принялись восхвалять  его,  каждый
во что горазд, и только нарядный юноша, как  прежде,  стоял  на  том,  что
это-де некто, а не ее законный супруг, отличился в деле, лицо духовное или
факельщик (весьма добродетельный) или бродячий  торговец  разным  товаром,
потребным домовитой хозяйке. Сколь  изумительна,  рассуждал  гость  сам  с
собою, сколь несравненна их  способность  к  метемпсихозу,  коль  скоро  и
чадовосприимный покой и трупорассекновительный театр ныне обращены у них в
академии безнравственного  легкомыслия  -  и  при  всем  том,  уже  одного
вхождения в ученую корпорацию будет довольно,  чтобы  эти  слуги  праздных
забав  во  мгновение  ока  преобразились  в  примерных   служителей   того
искусства,  которое  столь  многие   славные   мужи   полагают   из   всех
достойнейшим. Однако, прибавил он вслед за тем, может статься, это дает им
случай не сдерживать томящих чувств, кои гнетут их в обычной жизни, ибо не
раз наблюдал я подтвержденья тому, что рыбак с рыбаком веселятся рядком.
   Но по какому праву, позвольте нам  вопросить  благородного  лорда,  его
покровителя, этот чужеземец, лишь  милостью  доброго  государя  получивший
гражданские права, возводит себя в верховные судьи внутренних  наших  дел?
Где та  благодарность,  какую  предписывает  ему  уже  простая  лояльность
подданного?  Во  время  недавней  войны,  когда  врагу   порой   удавалось
приобрести перевес своими гранатами, разве этот предатель  своего  племени
не пользовался всякий раз случаем, чтобы обратить оружие  против  империи,
где его до времени терпят, сам между тем дрожа  за  судьбу  своих  четырех
процентов? Или он позабыл об этом,  как  предпочитает  забывать  обо  всех
получаемых им благах? Или, привыкнув водить за нос  других,  он  одурачил,
наконец, самого себя, коль скоро, если слухи  не  лгут,  он  сам  сделался
единственным орудием своего наслаждения? Бесспорный грех против скромности
- вторгаться в спальню почтенной дамы, дочери  отважного  майора,  или  же
допускать хотя бы тень сомнения в ее добродетели, однако, уж если  он  сам
привлекает к тому наше внимание (чего поистине ему бы лучше остерегаться),
- что же, будь по сему. Несчастная женщина, ей слишком  упорно  и  слишком
долго отказывали в ее законных прерогативах, чтобы она могла относиться  к
его упрекам иначе нежели с презреньем отчаявшихся. Это он-то  осмеливается
их бросать, этот блюститель нравов, истый пеликан в своей добродетели, он,
не посовестившийся, забыв о природных узах, искать незаконных сношений  со
служанкой, взятою из самых низов общества! Да ведь если бы эта красотка не
обрела в своей швабре своего ангела-хранителя, ей досталась  бы  столь  же
горькая участь, как египтянке Агари!  А  что  до  пастбищ,  то  здесь  его
сварливое упрямство давно снискало дурную славу, так  что  один  скотовод,
возмутившись, дал ему суровую отповедь в отборных буколических выражениях,
чему мистер Кафф был свидетелем. Не  слишком  ему  пристало  проповедовать
такое писание. Разве нет у него поблизости поля, что лежит невспаханным  и
ждет плуга? Порочная привычка поры созревания есть срам в зрелом возрасте,
но, увы, делается второю натурой. Уж если желает он расточать свой бальзам
из Галаада в рецептах и апофегмах сомнительного вкуса, дабы возвращать  на
стези здоровья желторотых распутников, то подобало бы  его  делам  быть  в
лучшем согласии с ученьями, коим он ныне привержен. Супружеское его сердце
таит  секреты,  которые  благопристойность  откажется  выносить  на  свет.
Развратные предложенья какой-нибудь увядшей красотки способны утешить  его
за супругу, отринутую и павшую; однако в обличье новоиспеченного  целителя
зол и  поборника  добронравия  являет  он  собой  в  лучшем  случае  некое
экзотическое древо, что, уходя корнями в землю родного  Востока,  росло  и
цвело и  источало  изобильный  бальзам,  но,  будучи  пересажено  в  более
умеренный климат, утеряло былую крепость корней своих, а вещество, из него
истекающее, загнило и скисло и утратило силу.
   С великою осмотрительностью, достойной придворных нравов  Блистательной
Порты, новость  была  доверена  второй  санитаркою  младшему  из  дежурных
представителей  врачебного  корпуса,  и  тот,  в  свою  очередь,  известил
депутацию о появлении на свет наследника. Когда же он удалился на  женскую
половину,  дабы  присутствовать  на  торжественной   церемонии   отделения
последа, с участием  государственного  секретаря  по  внутренним  делам  и
членов тайного совета, усталым молчаньем выражавших единодушное одобрение,
депутаты, наскучив своим долгим и чинным бдением и уповая,  что  радостное
событие  освобождает  их  от  гнета  приличий,  благо   это   освобождение
облегчалось одновременным отсутствием и камеристки  и  должностного  лица,
без промедления пустились в пререканье языков. Тщетно раздавался там голос
господина  Комиссионера  Блума,  призывая  их  к  мягкости,  сдержанности,
спокойствию. Минута была слишком благоприятна для упражнений  в  том  роде
речей,  который  единственно  лишь  и  связывал  меж  собой   эти   весьма
несходственные натуры. Безжалостный скальпель  их  не  миновал  ни  единой
подробности предмета: врожденная антипатия единоутробных братьев, кесарево
сечение,  роды  после  кончины  отца  или,  реже,  после  кончины  матери,
братоубийственное дело Чайлдса, что прославилось благодаря страстной  речи
господина  Адвоката  Буша,  обеспечившей  оправдание  невиновного,   права
первородства и получения пособий при рождении двойни или тройни,  выкидыши
и детоубийства, умышленные либо тайные, лишенные сердца  foetus  in  foetu
[рождающийся зародыш (лат.)], апросопия от закупорки  вен,  агнатия  неких
китайцев  без  подбородка  (случай,   сообщенный   господином   Кандидатом
Маллиганом) вследствие несовершенного сращения  челюстных  выступов  вдоль
медиальной линии, в каковом случае (по его выражению) одно ухо слышит, что
другое говорит, преимущества обезболивания родов  посредством  снотворных,
удлинение времени  схваток  в  последней  стадии  беременности  вследствие
давления  на  вену,  преждевременное  отхождение  вод   (наблюдавшееся   в
настоящем случае), грозящее сепсисом  матки,  искусственное  осеменение  с
помощью  шприца,  загибание  матки  с  наступлением  менопаузы,   проблема
продолжения рода в тех случаях, когда женщина  зачала  при  изнасиловании,
мучительный   вид   родов,    называемый    бранденбуржцами    Sturzgeburt
[стремительные  роды  (нем.)],  известные   примеры   рождений   монстров,
двусеменных и многоблизнецовых рождений, случающихся, когда  зачатие  было
кровосмесительным или в период менструации, -  словом,  все  разновидности
человеческого рождения, каковые классифицирует Аристотель в своем шедевре,
снабженном  хромолитографическими  иллюстрациями.   Глубочайшие   проблемы
акушерской науки и судебной медицины подвергнуты были  разбору  с  тем  же
вниманием, что и простонародные поверья, касающиеся беременности,  как  то
запрет беременной перелезать через плетень, чтобы при таковом движении  не
задушился младенец пуповиной, или же указание ей, если возгорится пылко  и
тщетно желанием, то пусть  прижмет  руку  к  тому  своему  месту,  каковое
древним  обычаем  назначено  для  телесных  наказаний.  Такие   аномальные
отклонения, как заячья губа, родимые пятна,  винные  пятна,  многопалость,
синюха, ангиома, кем-то из  собравшихся  были  помянуты  как  очевидное  и
естественное  гипотетическое   объяснение   случающихся   порою   рождений
свиноголовых (тут не была  забыта  мадам  Гриссел  Стивенс)  или  покрытых
собачьей шерстью младенцев. Гипотеза же плазмической памяти,  привлеченная
посланцем Каледонии и достойная метафизических традиций представляемой  им
страны, усматривала в подобных случаях остановку  эмбрионального  развития
на какой-либо из предчеловеческих стадий. Чужестранный  депутат,  отвергая
обе эти теории, отстаивал с жаром почти убедительным теорию о совокуплении
женщин с самцами животных, ручаясь за истинность басен, подобных легенде о
Минотавре, которую изящный гений латинского поэта поведал нам на страницах
его  "Метаморфоз".  Слова  его  произвели  впечатление   немедленное,   но
эфемерное. Оно исчезло столь же быстро, сколь и явилось, под  воздействием