торый сейчас вибрировал. Слышите? Он вибрировал, все чище и
чище, мягче  и  мягче,  двумя  своими  жужжащими  ветвями.  Еще  медленней
замирающий звук.
   Пэт уплатил за бутылку с тугою пробкою  для  клиента  -  и  вот  поверх
подноса, бокала, тугопробкой бутылки, лысый и тугоухий,  вот  он  вступил,
тихонько, вместе с мисс Дус:
   - _Уж меркнут звезды_...
   Безгласно из глубины пела песнь, выпевая:
   - ..._утро брезжит_.
   Стайка крылатых  нот,  из-под  чутких  выпорхнув  пальцев,  прощебетала
звонкий  ответ.  Хрустальные  радостные  ноты,  сливаясь  в  гармонические
аккорды, призывали голос,  который  воспел  бы  томление  росистого  утра,
юности, прощанья с любовью, воспел бы утро жизни и утро любви.
   - _И жемчуг рос_...
   Губы Ленехана над стойкой вывели тихий зовущий свист.
   - Но взгляните же, - сказал он, - о, роза Кастилии.
   Звякнув, коляска замерла у обочины.
   Поднявшись,  свою  книгу  она  закрыла,  роза  Кастилии.  Страдающая  и
одинокая, в задумчивости она поднялась.
   - Она сама пала или ее подтолкнули? - спросил он.
   Свысока она бросила:
   - Кто ни о чем не спрашивает, тому не солгут.
   Как леди, настоящая леди.
   Буяна Бойлана модные рыжие штиблеты ступали, поскрипывая, по полу бара.
Да, золото взблизи, бронза поодаль. Ленехан услышал, узнал, приветствовал:
   - Грядет герой-покоритель.
   Между коляской и окном, крадучись, пробирался Блум, непокоренный герой.
Заметить может. Сидел на этом  сиденье:  теплое.  Черный  кот,  крадучись,
пробирался, правя на портфель Ричи Гулдинга, приветно поднятый в воздухе.
   - _И мы с тобой_...
   - Я знал, что ты тут, - сказал Буян Бойлан.
   В честь блондинки мисс Кеннеди он коснулся полей  набекрень  скошенного
канотье. Она подарила  ему  улыбку.  Однако  сестрица  бронза  улыбкою  ее
превзошла, пригладив и оправив ради него свои еще более роскошные  волосы,
и бюст, и розу.
   Бойлан заказал зелья.
   - Чего твоя душа жаждет? Горького пива? Стаканчик горького, пожалуйста,
и терновый джин - для меня. Еще нет телеграммы?
   Нет еще. В четыре она. Все говорят четыре.
   Красные уши и кадык Каули в дверях полицейского управлении. Избежать. А
Гулдинг - это удача. Чего ему надо в Ормонде? Коляска ждет. Надо ждать.
   Привет. Куда направляетесь? Перекусить? И я как  раз  тоже.  Сюда  вот.
Как, в Ормонд? Лучшее, что есть в Дублине. В самом деле? В ресторан. И там
- тихо. Смотри, а тебя чтоб не видели.  Что  же,  пожалуй,  и  я  с  вами.
Вперед. Ричи шел первым. Блум следовал за  портфелем.  Трапеза,  достойная
принца.
   Мисс Дус потянулась достать графин, атласная ручка  вытянута  изо  всех
сил, блузка на груди вот-вот лопнет, так высоко.
   - О! О! - крякал Ленехан при каждом ее новом усилии. - О!
   Однако успешно она овладела добычей и с торжеством ее опустила вниз.
   - Отчего вы не подрастете, мисс? - спросил Буян Бойлан.
   Бронзоволосая, наливая из графина тягучий сладкий напиток для его  уст,
глядя  на  тягучую  струйку  (цветок  у  него  в  петлице,  от  кого  это,
интересно?), сладким голосом протянула:
   - Мал золотник, да дорог.
   О себе то есть. Налила аккуратно сладкотягучего терна.
   - Ваше здоровье, - сказал Буян.
   Он бросил на стойку крупную монету. Монета звякнула.
   - Постойте-постойте, - сказал Ленехан, - я тоже...
   - За ваше, - присоединился он, поднимая вспененный эль.
   - Корона выиграет, это как пить дать, - заверил он.
   - Я тоже малость рискнул, - сказал Бойлан и, подмигнув, выпил. - Не  за
себя, правда. Одному другу взбрело.
   Ленехан потягивал пиво и ухмылялся, то на пиво поглядывая, то на  губки
мисс Дус, полуоткрытые, тихонько мурлыкающие песнь морей,  которую  прежде
они выводили звонко. Адолорес. Восточные моря.
   Часы зашипели. Мисс Кеннеди  прошла  мимо  них  (но  от  кого  же  этот
цветок), унося поднос с чашками. Кукушка закуковала.
   Мисс Дус взяла монету со стойки,  резко  крутнула  ручку  кассы.  Касса
дзинькнула.  Кукушка  прокуковала.  Прекрасная  египтянка,  соблазнительно
изгибаясь, позвякивая монетами в  ящике,  напевая,  отсчитывала  сдачу.  С
надеждой смотри на закат. Пробили. Для меня.
   - Это сколько пробило? - спросил Буян Бойлан. - Четыре?
   Часа.
   Ленехан, маленькими глазками пожирая ее, напевающую, и напевающий бюст,
потянул Бойлана за рукав.
   - Давайте-ка послушаем бой часов, - предложил он.
   Фирменный портфель Гулдинга, Коллиса и Уорда  вел  за  собой  заблумшую
душу,  Блума,  между  бездушных  столиков.  Неуверенный,  с   возбужденной
уверенностью, под выжидательным взглядом лысого  Пэта,  выбрал  он  столик
поближе к двери. Будь поближе. В четыре. Он что, забыл? Или тут  хитрость?
Не прийти, раздразнить аппетит. Я бы не смог так. Но  выжди,  выжди.  Пэт,
наблюдая, выжидал.
   Искрящаяся  бронзы  лазурь  окинула  небесно-голубые  глаза  и  галстук
Голубойлана.
   - Ну, давайте, - настаивал Ленехан. - Как раз нет никого. А он ни  разу
не слышал.
   - ..._уже и солнце высоко_.
   Высокий и чистый звук поднимался ввысь.
   Бронза-Дус, посекретничав с розой, ставши чуть розовой, пытливый кинула
взгляд на цветок, на глаза Буяна.
   - Просим, просим.
   Он упрашивал ее сквозь повторявшиеся признания:
   - _С тобой расстаться не могу_...
   - Как-нибудь потом, - пообещала скромница Дус.
   - Нет-нет, сейчас! - не отставал Ленехан. - Sonnez la cloche!  [Звоните
в колокольчик! (франц.)] Пожалуйста! Ведь нет никого.
   Она огляделась. Быстрый взгляд. Мисс Кен не  услышит.  Быстрый  наклон.
Два загоревшихся лица ловили каждое движение.
   Неуверенные аккорды сбились с мелодии, снова ее нащупали, снова  теряли
и снова ловили, спотыкаясь. Затерявшийся аккорд.
   - Ну же! Действуйте! Sonnez!
   Нагнувшись, она  вздернула  подол  юбки  выше  колена.  Помедлила.  Еще
помучила их, нагнувшись, выжидая, поглядывая лукаво.
   - Sonnez!
   Хлоп! Внезапно она оттянула, отпустила и тугая подвязка  звонкохлопнула
по зовущему похлопать тепложенскому тугому бедру.
   - La cloche! - радостно вскричал Ленехан. - Сама научилась! Это вам  не
опилки.
   Она надменно усмехлыбнулась (рыдаю! эти мужчины...),  но,  скользнув  к
свету, улыбнулась Бойлану ласково.
   - Вы просто воплощение вульгарности, - сказала она, скользя.
   Бойлан все смотрел на нее. Кубок свой поднеся к полным губам, осушил он
крохотный кубок, втянул последние синеватые капли, густые  и  полновесные.
Зачарованно взгляд его провожал головку, в пространстве бара скользившую к
зеркалам, в  золоченой  арке  которых  мерцали  бокалы  эля,  рейнского  и
бургонского и рогатая раковина. Там,  в  зеркалах  отраженная,  бронза  ее
слилась с бронзой еще более солнечной.
   Да, бронза совсем вблизи.
   - ..._Мой милый друг, прощай_!
   - Все, ухожу, - нетерпеливо проговорил Бойлан.
   Кубок свой резко отодвинул, взял сдачу.
   - Погоди малость, - забеспокоился Ленехан, допивая поспешно. - Мне надо
тебе сказать. Том Рочфорд...
   - Да иди к богу в рай, - бросил Буян уже на ходу.
   Ленехан срочно опрокинул остатки.
   - Зачесалось у тебя, что ли? - недоумевал он. - Погоди, я иду.
   Он пустился за быстрыми поскрипываньями башмаков, но у порога  проворно
осадил, приветствуя две фигуры, грузную и щуплую.
   - Мое почтение, мистер Доллард!
   -  Что-что?  Почтение!  Почтение!  -  рассеянно  откликнулся  бас  Бена
Долларда, на миг оторвавшись от горестей отца Каули. - Ничего  он  вам  не
сделает, Боб. Олф Берген поговорит с долговязым. На сей раз мы этому  Иуде
Искариоту вставим перо.
   Через салон проследовал мистер  Дедал,  вздыхая  и  потрагивая  пальцем
веко.
   - Хо-хо, ей-ей, - вывел тирольскую руладу Бен Доллард. - Саймон,  а  вы
бы спели нам что-нибудь. Мы слышали тут звуки рояля.
   Лысый Пэт, озабоченный официант, ожидал,  пока  закажут  напитки.  Так,
Ричи - виски. А Блуму? Подумать надо. Не гонять его  лишний  раз.  Небось,
мозоли. Четыре. Так жарко в черном. Конечно, и нервы тут. Преломляет  (или
как там?) тепло. Надо подумать. Сидр. Да, бутылку сидра.
   - С какой стати? - возразил мистер Дедал. - Это я просто так бренчал.
   - Ничего-ничего, давайте, - не отставал Бен Доллард. - Сгиньте, заботы.
Идемте, Боб.
   Рысцой  он  двинулся,  Доллард,  в  необъятных  штанах,   впереди   них
(держите-ка мне вот этого  в:  ну-ну,  давайте)  в  салон.  Он  плюхнулся,
Доллард, на табурет. Плюхнулись узловатые  лапы  на  клавиши.  И  замерли,
плюхнувшись.
   Лысый  Пэт   встретил   в   дверях   златовласку,   которая   бесчайною
возвращалась. Озабоченный, он желал виски и  сидр.  Бронзоволосая  у  окна
сидела, бронза поодаль.
   Звякнув, резво взяла с места коляска.
   Блум услыхал звяканье, слабый звук. Уезжает. Слабый и судорожный  вздох
обратил он к немым голубеющим цветам. Звякнуло. Уехал. Звякнув. Слушай.
   - Любовь и войну, Бен, - сказал мистер Дедал. -  Как  в  добрые  старые
времена.
   Отважная мисс Дус, оставленная всеми взорами, отвела свой от занавески,
не выдержав сокрушающего блеска лучей.  Уехал.  Задумчивая  (кто  знает?),
сокрушенная (сокрушающие  лучи),  она  опустила  штору,  дернув  за  шнур.
Облекла задумчиво (почему он так быстро уехал, когда  я?)  свою  бронзу  и
бар, где стоял лысый  подле  златовласой  сестрицы,  неизящное  сочетание,
сочетание неизящное, антиизящное, в тихую прохладную  смутную  зеленоватую
колышащуюся глубокую сень, eau de Nil.
   - В тот вечер бедняга Гудвин аккомпанировал, - вспомнил и отец Каули. -
Только они с роялем не совсем сходились во мнениях.
   Не совсем.
   - И устроили бурный спор, - дополнил мистер Дедал. - Ему тогда сам черт
был не брат. На старичка порой находило в легком подпитии.
   - Мать честная, а  я-то,  помните?  -  вступил  и  Бен  дылда  Доллард,
оборачиваясь от многострадальных клавишей. - У меня еще  как  на  грех  не
было свадебного наряда.
   Все трое расхохотались. Он был рад, да наряд. Расхохоталось  все  трио.
Свадебного наряда не было.
   - Но тут, нам на счастье, подвернулся дружище Блум, - продолжил  мистер
Дедал. - А, кстати, где моя трубка?
   За трубкой за затерявшимся аккордом зашаркал он  назад  к  стойке.  Пэт
лысый принес напитки Ричи и Польди. И отец Каули засмеялся опять.
   - Это ведь я тогда спас положение, Бен.
   - Не спорю, - признал Бен Доллард. -  Я  как  сейчас  помню  эти  узкие
брючки. Вас осенила блестящая мысль, Боб.
   Отец Каули покраснел до самых мочек ушей, розовых и блестящих. Он. Спас
поло. Эти брю. Блесмыс.
   - Я знал, что он на мели, - сказал он. - Жена его по субботам играла на
пианино в кофейне за какие-то жалкие гроши, и кто-то  мне  подсказал,  что
она  этим  тоже  занимается.  Вы  помните?  Мы  их  разыскивали  по   всей
Холлс-стрит, пока нам приказчик у Кео не дал адрес. Помните?
   Бен вспоминал, и на широком лице его возникало изумленное выражение.
   - Мать честная, чего у нее там  не  было,  какие-то  роскошные  оперные
плащи.
   Трубку зажав, назад зашаркал мистер Дедал.
   - В стиле Меррион-сквер.  Мать  честная,  бальные  платья,  платья  для
приемов. И он никак не хотел взять деньги.  Каково?  Кучи  каких-то,  черт
дери, треуголок, болеро, панталон. Каково?
   - Вот-вот, - закивал мистер Дедал. - У миссис Мэрион Блум  можно  снять
платье любого рода.
   Позвякивала по набережным коляска. Буян развалился на тугих шинах.
   Печенка с беконом. Почки и говядина в тесте. Хорошо, сэр. Хорошо, Пэт.
   Миссис Мэрион метим псу хвост. Запах горелого Поль де Кока. Симпатичное
имя у.
   - А как ее девичья фамилия? Пикантная девица была. Мэрион...
   - Твиди.
   - Да-да. А жива она?
   - Еще как.
   - Она ведь была дочерью...
   - Дочерью полка.
   - В самую точку, ей-ей. Я помню этого старого тамбурмажора.
   Мистер  Дедал  чиркнул,  высек,  разжег,  выдохнул  душистый   клуб   в
заключенье.
   - Ирландка ли? Ей-ей, не могу сказать. А вы не знаете, Саймон?
   За клубом еще клуб, душистый, крепкий, густой, потрескивая.
   - Щечный мускул... Что?.. Малость заржавел... Ну как же, она конечно...
О, Молль, ирландочка моя.
   Выпустил пахучий залп, пышный клуб.
   - С Гибралтарских скал... прямиком.
   Они томились в тени океанских глубин, золото у пивного  насоса,  бронза
возле бутылок мараскина, обе в задумчивости, Майна Кеннеди,  Лисмор-Террас
4, Драмкондра, с Адолорес, красою, Долорес, безмолвной.
   Пэт подал заказ на  незакрытых  тарелках.  Леопольд  принялся  нарезать
печенку на ломтики. Как уже было сказано, он с удовольствием ел внутренние
органы, пупки с орехами,  жареные  наважьи  молоки,  между  тем  как  Ричи
Гулдинг,  Коллис,  Уорд  ел  говядину  и  почки,  то  говядину  то  почки,
запеченные кусочки ел он ел Блум они ели.
   Блум с Гулдингом, молчанием обрученные, ели. Трапезы принцев.
   По Бэйчлорз-уок [Аллея холостяков (англ.)] позвякивала коляска на тугих
шинах, катил в ней вольный холостяк Буян Бойлан - по солнцу, по жаре,  под
щелканье хлыста над гладким крупом кобылки - на теплом сиденье  развалясь,
дерзкого пыла и нетерпения полн. Зачесалось. У тебя? Зачесалось.  У  тебя?
Заче-заче-салось.
   Перекрывая все голоса, перегромыхивая гремящие аккорды, ринулся  в  бой
бас Долларда:
   - _Когда любовь в душе горит_...
   Раскаты Бендушебенджамина докатились до сотрясаемых  содрогнувшихся  от
любви стекол крыши.
   - Война! Война! - вскричал отец Каули. - Вот это воин!
   - Что правда, то правда, - захохотал Бен Воин. - Я как  раз  думал  про
вашего домохозяина. До победного конца.
   Он смолк. Огромною бородой и огромною головой покачал он по поводу  его
огромного промаха.
   - Старина,  вы  бы  ей  наверняка  разорвали  барабанную  перепонку,  -
проговорил мистер Дедал сквозь аромат дыма, - этаким-то вашим органом.
   Зайдясь  смехом,  бородатым  и  богатырским,  Доллард  сотрясался   над
клавишами. Наверняка разорвал бы.
   - Не говоря уж о другой перепонке, - добавил отец  Каули.  -  Вполсилы,
Бен.  Amoroso  ma  non  troppo  [с  нежностью,  но  не  слишком   (итал)].
Позвольте-ка мне.
   Мисс Кеннеди принесла двум джентльменам по  кружке  холодного  портера.
Обронила два слова. Да, согласился первый  джентльмен,  погодка  отменная.
Они  потягивали  свой  портер.  А  не  знает  ли  она,  куда   направлялся
вице-король? Слышали сталь копыт, звон копыт,  звон.  Нет,  она  не  могла
сказать. Но ведь об этом должно  быть  в  газете.  О,  ей  не  стоит  себя
утруждать.  Ничего  трудного.  Развернув  "Индепендент",  она   замелькала
страницами, разыскивая, вице-король, корона, не королевская, колыхалась  в
такт, вице-ко. Это слишком хлопотно, сказал  первый  джентльмен.  Нет-нет,
нисколько. А как он при этом посмотрел.  Вице-король.  За  бронзой  золото
слышали стали звон.

   - ...в душе горит,
   Других забот уж нет.

   В печеночной подливке Блум разминал мятый  картофель.  Любовь  и  войну
кто-то там. Коронный номер Бена Долларда.  Прибежал  к  нам  в  тот  вечер
просить фрачную пару для концерта. Брюки  узки,  в  обтяжку  как  барабан.
Боров-музыкант. Молли обхохоталась потом,  когда  он  ушел.  Бросилась  на
кровать поперек, дрыгает ногами, стонет от смеха. Ты видел,  у  него  весь
прибор на выставку. Ох, дева Мария, я не выдержу! Вот  дамам-то  в  первом
ряду! Ох, никогда так не хохотала! А что, на этом у него и  держится  весь
бас-бормотон. Не сравнишь с евнухом. Кто же это там играет. Отличное туше.
Должно быть, Каули. Музыкален. Любую ноту назовет сразу. А  с  дыханием  у
бедняги худо. Перестал.
   Мисс Дус, чарующая Лидия Дус, мило кивнула входящему Джорджу  Лидуэллу,
весьма обходительному джентльмену, стряпчему. Добрый день.  Она  протянула
свою влажную ручку, ручку леди, его твердому пожатию. Да,  вернулась  уже.
За старую канитель.
   - А ваши друзья уже там, мистер Лидуэлл.
   Джордж Лидуэлл ее обходительно пообхаживал, подержал лидоручку.
   Блум поедал печ, как уже было сказано. По крайней мере, тут  чисто.  Не
то, что у Бертона. Тот малый с его месивом из хрящей. А тут никого,  я  да
Гулдинг. Чистые столики, цветы, салфетки  митрами.  Пэт  туда-сюда  снует,
лысый Пэт. Ничего не скажешь. Лучшее, что есть в Дуб.
   Снова звуки рояля. Явно Каули. Садится за рояль, как сливается  с  ним,
полное взаимопонимание. Тоскливые точильщики скребут скрипки, скосив глаза
на конец смычка, пилят несчастную виолончель, пока у тебя зубы не заболят.
Ее тоненькое похрапыванье. В тот вечер, когда мы в ложе. Тромбон под  нами
сопел как морж, а в антракте один трубач развинтил и давай выбивать слюни.
У дирижера брюки мешком, ногами на месте возит-возит. Правильно, что их  в
яму прячут.
   Позвякивая коляска везет-везет.
   Вот разве арфа. Красиво. Мягкий золотой свет. Девушка  играла  на  ней.
Словно корма изящной. Хорошо этот соус подходит к.  Золотой  ладьи.  Эрин.
Арфа дивная однажды или дважды. Прохладные руки. Бен Хоут  [холм  на  мысу
Хоут; бен - холм, гора (шотл.)], рододендроны. Все  мы  арфы  [игра  слов:
по-английски Harp -  арфа;  ирландец  (арфа  -  символ  Ирландии  в  гербе
английских королей)]. Я. Он. Старый. Молодой.
   - Нет-нет, старина, я не могу,  -  застенчиво  и  смиренно  отнекивался
мистер Дедал.
   Энергично.
   - Да валяйте же,  гром  и  молния!  -  громыхнул  Бен  Доллард.  -  Как
получится, так и получится.
   - "M'appari", Саймон, - попросил отец Каули.
   Он сделал несколько шагов к краю  сцены,  простер  свои  длинные  руки,
принял скорбно-торжественное выражение.  Хрипловато  кадык  его  прохрипел
негромко. И негромко запел  он  запыленному  морскому  пейзажу  "Последнее
прощанье". Мыс, корабль, парус над волнами. Прощание.  Прекрасная  девушка
на мысу, ветер треплет ее платочек, ветер овевает ее.
   Каули пел:

   - M'appari tutt'amor:
   Il mio sguardo l'incontr...
   [Любовь мне явилась:
   Мой взгляд ее встретил... (итал.)]

   Она не слышала Каули, махала платочком тому, кто уплыл, своему  милому,
ветру, любви, летящему парусу, вернись.
   - Да валяйте же, Саймон.
   - Эх, минули мои золотые деньки, Бен... Ну, да ладно...
   Мистер Дедал положил  свою  трубку  покоиться  рядом  с  камертоном  и,
усевшись, тронул послушные клавиши.
   - Нет-нет, Саймон, - живо обернулся отец Каули.  -  Пожалуйста,  верную
тональность. Тут до-бемоль.
   Послушные клавиши взяли  выше,  заговорили,  засомневались,  сознались,
сбились.
   Отец Каули шагнул в глубь сцены.
   -  Давайте-ка,  Саймон,  я  буду  аккомпанировать,  -  сказал   он.   -
Поднимайтесь.
   Мимо ананасных леденцов Грэма Лемона, мимо  слона  на  вывеске  Элвери,
дребезжа, бежала коляска. Говядина, почки, печень,  пюре  -  за  трапезой,
достойною принцев, сидели принцы Блум и Гулдинг. Принцы за  трапезой,  они
поднимали бокалы, попивали виски и сидр.
   Прекраснейшая в мире ария для тенора,  сказал  Ричи;  из  "Сомнамбулы".
Некогда он ее слышал в исполнении Джо Мааса. Ах,  этот  Макгаккин!  Да.  В
своей манере. Под мальчика из церковного хора. Этакий  мальчик  от  мессы.
Месс-мальчик Маас. Лирический тенор, если угодно. Никогда этого не забуду.
Никогда.
   С  чутким  сочувствием  Блум  над  беспеченочным  беконом  увидал,  как
напряглись осунувшиеся черты. Поясница у него. И глаза  блестят,  все  как
при  воспалении  почек.  Следующий  номер  программы.  Повеселился,   пора
расплачиваться. Пилюли, толченый хлеб, цена за  коробочку  -  гинея.  Хоть
чуть отсрочить. Мурлычет "Долой к покойникам".  Подходяще.  И  ест  почки,
нежнейшее - нежнейшей. Только не много ему проку от них. Лучшее, что  есть
в. Типично для него. Виски. Насчет напитков разборчив. Стакан  с  изъяном,
новый стакан воды. Спички  прикарманит  со  стойки,  экономия.  И  тут  же
соверен промотает на ерунду. А  когда  надо,  у  него  ни  гроша.  Однажды
подшофе платить отказался за проезд. Интересный народ.
   Никогда Ричи не забудет тот вечер.  Сколько  жив  будет  -  никогда.  В
старом "Ройял", в райке с коротышкой Пиком. А когда первая нота.
   Тут сделали паузу уста Ричи.
   Сейчас наплетет вранья. О чем угодно насочиняет. И  верит  сам  в  свои
бредни