ловек в чудесный летний день лежит в кровати,  все  равно
по какой причине, само по себе невесело, а тут перед  ним  его  единственное
дитя, Фэнси, не просто лежит в  кровати,  а  еще  и  очень  бледна.  Джеффри
заметно огорчился.
     - Фэнси, девочка, вот уж не ожидал увидеть тебя в постели. Что с тобой,
детка?
     - Нездоровится, отец.
     - Отчего же?
     - Да все думаю.
     - О чем же можно столько думать?
     - Ты знаешь о чем, отец.
     -  По-твоему,  я  поступил  жестоко,  что  не  позволил  этому   твоему
голодранцу Дику на тебе жениться? Молчание.
     - Ты ведь знаешь, Фэнси, я сделал это для твоего же блага. Он  тебе  не
пара. Да ты и сама это прекрасно знаешь. - Он опять взглянул  на  лежащую  в
постели дочь. - Ну ладно, ладно, не могу же я допустить,  чтоб  зачахло  мое
единственное дитя; уж раз ты не можешь без него жить, выходи за него.
     - О нет, так я не могу: против вашей воли он мне не нужен, -  вздохнула
несчастная больная.
     - Да нет же, нет, совсем не против моей воли. Раз уж я вижу,  что  тебе
без него невмоготу, я хочу, чтоб он на тебе женился, а уж когда -  это  надо
обдумать. Вот, Фэнси, моя воля - коротко и  ясно.  Ну,  не  плачь,  девочка!
Плакать надо было раньше, а не сейчас, когда все  уж  позади.  А  завтра  уж
как-нибудь постарайся встать, проведаешь нас с мачехой, да  и  пообедаешь  с
нами.
     - И Дик... тоже?
     - Ну да, и Дик тоже, насколько мне известно, а то как же.
     - А когда, по-твоему, ты  все  обдумаешь  и  мы  сможем  пожениться?  -
проворковала Фэнси.
     - Ну, скажем, через год, на Иванов день: не так уж долго и ждать.
     Из школы Джеффри отправился к возчику. Дверь ему отворил старый Уильям.
     - Твой внук дома?
     - Нет, мистер Дэй, сейчас его нет. Хотя последнее время он больше сидит
дома.
     - С чего бы это?
     - Да все вроде как грустит о чем-то. Совсем парень  стал  не  тот.  Все
чего-то читает  да  раздумывает,  будто  собрался  в  священники,  а  больше
слоняется по дому без дела. И говорун такой был раньше, а нынче словечком не
обмолвится, все молчит. Да вы, может, зайдете в дом? Рейбин скоро придет.
     - Нет, спасибо,  сейчас  мне  некогда.  Будьте  добры,  попросите  Дика
сделать мне одолжение, - если завтра Фэнси  будет  чувствовать  себя  лучше,
пусть приходит вместе с ней к нам, в Иелбери. Не хочется мне, чтоб  она  шла
одна - со здоровьем у нее что-то не совсем хорошо.
     - Да, да, я слыхал. Скажу ему, непременно скажу.

V
     ПОСЛЕ ОДЕРЖАННОЙ ПОБЕДЫ

     Визит к Джеффри Дэю прошел превосходно, как и можно было ожидать в этот
первый день беспрепятственного течения любви, которой до  сих  пор  чинились
препятствия. Затем последовала череда столь же безмятежно  счастливых  дней.
Дик мог ухаживать за Фэнси, когда угодно, мог совсем не приходить,  если  не
хотел, - чего никогда не случалось; мог гулять с ней вдоль извилистых ручьев
и около водопадов, по осенним полям и лесам, пока роса и сумерки не загоняли
влюбленных домой. Незаметно подошел праздник урожая, в который  решено  было
обновить орган меллстокской церкви.
     Случилось, что как раз в этот день Дику пришлось уехать из Меллстока. В
понедельник в соседней деревушке Чармли умер от чахотки один молодой парень,
приятель Дика, а он давно обещал больному другу проводить  его  в  последний
путь. Когда Дик зашел во вторник в школу  сообщить  об  этом  Фэнси,  трудно
сказать, что его сильнее мучило  -  грусть  ли  оттого,  что  он  не  сможет
присутствовать при ее блистательном дебюте в роли органиста, или  досада  на
то, что в такой знаменательный день любимая будет  лишена  удовольствия  его
видеть.  Так  или  иначе,  сообщение  было  сделано.   Фэнси   приняла   его
мужественно, хотя несколько раз повторила, что очень огорчена и  что  теперь
ее выступление потеряло для нее всякий смысл.
     В воскресенье, около одиннадцати утра, Дик  отправился  выполнять  свою
печальную миссию. Похороны  должны  были  состояться  сразу  после  утренней
службы, ехать туда было неудобно, а пройти предстояло добрых четыре мили,  и
потому выйти из дому пришлось пораньше. Правда, он бы мог отправиться  и  на
полчаса позже, но в последнюю минуту ему подумалось,  что  если  он  сделает
крюк и пройдет лишнюю милю до школы,  то  ему,  быть  может,  повезет  и  он
увидит, как его любимая отправляется в церковь. Поэтому, вместо  того  чтобы
отправиться в Чармли прямиком через овечий выгон, он  пошел  по  тропинке  к
школе и очутился против дверей как раз в тот момент, когда из них  появилась
его богиня.
     Если когда-либо женщина была похожа на божество, то  именно  Фэнси  Дэй
казалась богиней в  это  воскресное  утро,  когда  нисходила  по  ступенькам
школьного  крыльца  в  голубом  облаке  нежнейших   тонов.   Со   смелостью,
неслыханной для школьной учительницы во все времена  существования  сельских
школ, - что, несомненно, в какой-то  мере  объяснялось  состоятельностью  ее
папаши, отчего она и учила ребят не ради хлеба  насущного,  -  Фэнси  надела
шляпу  с  пером,  а  волосы,  которые  всегда  скромно  подбирала  в  пучок,
распустила по плечам пышными локонами.
     Бедный Дик обомлел: он никогда  не  видел  ее  столь  головокружительно
прекрасной, разве только на вечеринке в рождественский сочельник,  когда  ее
волосам была дана такая же упоительная свобода.  Но  как  только  Дик  вновь
обрел способность соображать, его  восторженное  удивление  сменилось  менее
приятными чувствами.
     Фэнси вспыхнула - быть может, смутилась? - и невольно  откинула  локоны
назад. Она не ожидала его увидеть.
     - Что, Фэнси, ты не сразу узнала меня в трауре?
     - Здравствуй Дик, ну да, я не сразу узнала тебя в черном.
     Он снова взглянул на легкомысленные локоны и шляпу.
     - Ты никогда еще не была так прелестно одета, милая!
     - Мне  приятно  это  от  тебя  слышать,  Дик,  -  сказала  она,  лукаво
улыбнувшись. - Для женщины нет ничего важнее.  Я  и  в  самом  деле  выгляжу
неплохо?
     - Как будто ты сама не знаешь! Ты помнишь... я хочу сказать, может,  ты
забыла, что меня там сегодня не будет?
     -  Нет,  не  забыла,  Дик;  только  знаешь,  мне   захотелось   немного
принарядиться, - уж ты прости меня.
     - Конечно, дорогая, конечно, тут и прощать нечего.  Я  только  подумал,
что мы и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу говорили о том, что
в воскресенье я в церкви быть не смогу, и я очень сокрушался, и  ты,  Фэнси,
тоже сокрушалась, чуть не плакала, и говорила, что, если меня не будет, тебе
не доставит никакой радости быть в центре внимания.
     - Конечно, милый, какая уж там  радость...  Но  ведь  могу  же  я  себе
позволить маленькое удовольствие... - надулась Фэнси.
     - Без меня?
     Она смущенно посмотрела на Дика.
     - Я знаю, ты на меня сердишься. Дик, и все из-за того, что я впервые за
все время, что здесь живу, распустила в воскресенье волосы и надела шляпу  с
пером, и надо же было так случиться, что как раз в этот день тебя со мной не
будет. Да, да, признайся, так оно и есть!  А  по-твоему,  я  должна  бы  всю
неделю помнить, что тебя в церкви не будет, и  не  стараться  принарядиться?
Да, да, ты так думаешь, Дик, и это нехорошо с твоей стороны!
     - Вот уж нет, совсем нет, - искренне и просто отвечал Дпк, - я вовсе не
думал о тебе плохо. Я только подумал, что, если бы тебе пришлось уехать, мне
бы и в голову не пришло стараться кому-нибудь понравиться. Но, конечно, мы с
тобой совсем разные.
     - Да, может, и разные.
     - А что скажет священник?
     - Ну уж это мне совершенно безразлично! - ответила она гордо. -  Только
он не скажет ничего такого, что ты думаешь. Не скажет, нет, нет.
     - Наверно, у него не хватит духу.
     - Ну, Дик, скажи, что ты совсем-совсем меня  простил,  а  то  мне  пора
идти, - вдруг развеселилась Фэнси и взбежала обратно на крыльцо.  -  Пойдите
сюда, сэр, скажите, что вы меня прощаете, а потом поцелуйте, - с локонами вы
меня еще ни разу не целовали. Да, да, можно  в  губы  -  вам  ведь  этого  и
хочется?
     Дик  последовал  за  Фэнси  в  уголок  крыльца,  где  и   не   замедлил
воспользоваться полученным разрешением.
     - Вот тебе и утешение от всех горестей, - продолжала Фэнси.  -  Прощай,
не то я опоздаю. Приходи завтра, сегодня ты, должно быть, устанешь.
     Они расстались, и Фэнси отправилась в церковь. Орган стоял около алтаря
рядом с кафедрой и был отлично виден священнику  и  всем  молящимся.  Тут  и
уселась Фэнси, в первый раз на таком  видном  месте,  -  раньше  она  сидела
всегда в дальнем углу церкви.
     - Силы небесные - какой стыд! Локоны и шляпа с  пером!  -  всполошились
дочери мелкопоместных дворян, которых украшали либо локоны, но без  шляпы  с
пером, либо шляпа с пером, но без локонов.
     - В церковь надо надевать капор! - говорили почтенные матроны.
     Фэнси  заметила,  что,  читая  проповедь,  мистер  Мейболд  все   время
чувствовал ее присутствие, что он не только не  возмущен  новшествами  в  ее
туалете, но любуется ею. Однако она не понимала, что в эти минуты  он  любил
ее, как не любил прежде ни одну женщину,  что  ее  близость  доставляла  ему
какое-то неизъяснимое наслаждение и что в это утро он  гордился  ее  успехом
совсем  не  так,  как  подобает  гордиться   служителю   церкви   каким-либо
нововведением у себя в храме.
     Бывшие участники хора, смирившись сердцем, не заняли на этот раз  своих
мест на галерее (ее теперь предоставили школьникам, которые не пели в  хоре,
и их учителю), а разместились со своими женами в разных уголках церкви. Чуть
ли не впервые в жизни они не принимали участия в церковной службе  и  потому
чувствовали себя не в своей тарелке, смущались и не знали, куда девать руки.
Возчик предложил вообще не идти в этот день  в  церковь,  а  отправиться  за
орехами, но дед Уильям даже и слышать об этом не хотел.
     - Нет, - укоризненно сказал он и  процитировал  Писание:  "Хоть  это  и
постигло нас, да не отвратятся сердца  наши,  и  да  не  сойдем  мы  с  пути
праведного".
     Так и сидели они и  смотрели,  как  по  спине  их  удачливой  соперницы
струились локоны и как колыхалось перо на шляпе, когда она наклоняла голову.
После первых робких аккордов Фэнси заиграла вполне  уверенно,  и  под  конец
мелодия лилась уже легко и звучно. Но музыкантам, - может быть, справедливо,
а может быть, в силу предвзятости, - все казалось,  что  в  непритязательной
старой церкви их простые мелодии были гораздо больше к  месту,  чем  сложные
аккорды и пассажи, которые извлекала из органа Фэнси.

VI
     ИСКУШЕНИЕ

     Торжество окончилось, и Фэнси вернулась к  себе  в  школу.  Около  пяти
часов вечера пошел дождь, и, не зная, чем заняться, она, скучая,  забрела  в
класс. Она сидела и раздумывала, - не о своем ли милом Дике Дьюи? Не  совсем
так. О том, как ей  надоело  жить  одной;  как  не  хочется  возвращаться  в
Иелбери, где распоряжается  чудачка-мачеха;  что  лучше  уж  выйти  за  кого
угодно, чем ехать домой; что до свадьбы еще долгих восемь-девять месяцев.
     Окна в классе находились высоко, и Фэнси  могла  усесться  на  каменном
подоконнике, забравшись сперва на  парту.  Сумерки  сгущались:  набросив  на
плечи легкую шаль и надев капор, Фэнси устроилась на подоконнике, как любила
делать в ненастные, унылые дни, отворила окно и стала глядеть на дождь.
     Окно выходило в поле, называвшееся  Рощицей:  отсюда  с  подоконника  в
первое время их знакомства она, бывало, поглядывала на шляпу  Дика,  который
прохаживался возле школы. Сейчас вокруг не было ни  души,  из-за  дождя  все
сидели по домам, разве что кому была особая нужда отправиться в  путь,  а  в
воскресенье это случается реже, чем в будни.
     Так сидела она и раздумывала - о своем  ли  милом  или  о  впечатлении,
которое она произвела сегодня в церкви, кто знает? Погруженная в свои  думы,
она увидела в дальнем конце Рощицы темную фигуру мужчины,  который  шел  без
зонта. Человек подходил все ближе и ближе, и наконец Фэнси  разглядела,  что
он в глубоком трауре  и  что  это  Дик.  Да,  Дик,  чье  сердце  переполняли
безрассудство и нежность, отшагал под дождем четыре мили  без  плаща  и  без
зонта, вопреки наказу любимой не приходить, потому что он устанет. Он  решил
пройти лишнюю милю, чтобы хоть десять минут побыть с Фэнси.
     - Ах, Дик, да ведь ты же насквозь промок! - воскликнула она,  когда  он
подошел к окну. - Твой сюртук блестит, словно лакированный, а шляпа  -  боже
мой! С нее так и льет!
     - Пустяки, милая! - весело отвечал Дик. - От сырости мне  еще  отродясь
вреда не бывало, хоть  и  жалко  выходной  костюм.  Да  ничего  нельзя  было
поделать - все мы отдали свои зонты женщинам. Не  знаю,  когда  получу  свой
обратно.
     - А на плече, погляди, какое-то грязное пятно.
     - Да, это лак с гроба бедняги Джека, я запачкался, когда мы ставили его
на дроги! Беда невелика - ведь это последняя услуга, которую я  ему  оказал.
Стыдно жалеть сюртук для старого друга.
     Фэнси на секунду прикрыла рот рукой. За ладошкой ее  маленькой  руки  в
эту секунду спрятался легкий зевок.
     - Я не хочу, чтобы ты стоял под дождем, Дик. И садиться тоже  не  надо.
Ступай домой и переоденься. Сию же минуту.
     - Один поцелуй в награду за то, что я тащился в такую даль, - взмолился
Дик.
     - Ну что ж, если я до тебя дотянусь.
     Дик заметно огорчился, что его не пригласили войти. Фэнси высунулась из
окна, Дик взобрался на цоколь, но все равно не смог коснуться ее губок. Если
б Фэнси очень постаралась, то сумела бы опустить голову еще  чуть  ниже,  но
тогда ее локоны намочило бы дождем.
     - Ничего, Дик, поцелуй мне руку, - сказала она, протягивая пальчики.  -
А теперь до свидания.
     - До свидания.
     Дик  медленно  побрел  прочь  и,  пока  мог  видеть  Фэнси,  все  время
оборачивался. Глядя ему вслед, она сказала себе почти  непроизвольно,  помня
об успехе, выпавшем на ее долю в то утро:
     - Дик славный, и я его очень люблю, но какой жалкий вид у человека  под
дождем, когда он без зонтика и насквозь промок!
     Дик исчез из виду, и она хотела  было  спуститься  с  подоконника,  но,
взглянув в другую сторону, увидела, что по дороге идет еще кто-то. Это  тоже
был мужчина. И тоже с головы до пят в черном; но он шел под зонтом.
     Человек подходил все ближе, но косой дождь заставил его  так  наклонить
зонт, что сверху ей не  было  видно  его  лица,  и  он  тоже  ее  не  видел.
Поравнявшись с окном, он прошел прямо под ней и, глядя на раскрытый  зонтик,
она отметила наметанным женским  глазом,  что  он  из  прекрасного  шелка  и
изящной формы, а в те времена это было редкостью. Человек  дошел  до  дверей
школы, и Фэнси сразу потеряла его из вида. Вместо того чтобы идти дальше  по
дороге, как Дик, он круто свернул к крыльцу школы.
     Фэнси спрыгнула на пол, второпях сбросила шаль и  капор,  пригладила  и
поправила волосы и, убедившись, что локоны в порядке, прислушалась.  Тишина.
Прошла почти минута - ни звука. Потом послышался легкий стук в дверь, словно
далеко в лесу стучал по дереву дятел, - она едва расслышала этот тихий стук.
Фэнси собралась с духом и распахнула дверь.
     На крыльце стоял мистер Мейболд.
     Жаркий  румянец  заливал  его  лицо,  глаза  ярко  блестели   -   таким
привлекательным она его еще не видела.
     - Добрый вечер, мисс Дэй.
     - Добрый вечер, мистер Мейболд, - отвечала Фэнси, и голова у нее  пошла
кругом. Она заметила, что не только лицо  его  пылало,  но  и  голос  звучал
как-то необычно, а рука,  когда  он  ставил  в  угол  зонтик,  дрожала,  как
осиновый лист.
     Ни один из них не сказал больше ни слова, мистер Мейболд вошел в класс,
затворил дверь и приблизился к Фэнси. Сейчас, в доме, выражение его лица уже
нельзя было разглядеть - быстро темнело.
     - Я хочу серьезно поговорить с вамп, - сказал священник. -  То,  что  я
вам скажу, возможно, будет для вас полной неожиданностью, но для меня -  это
самое главное в жизни. Не знаю, как для вас, мисс Дэй.
     Никакого ответа.
     - Фэнси, я прошу вас стать моей женой.
     Услышав слова священника, Фэнси содрогнулась, как человек,  который  от
нечего делать надумал бросить вниз по горному склону  снежный  ком  и  вдруг
увидел, что его  забава  вызвала  обвал.  И  в  наступившей  мертвой  тишине
отчетливо слышалось дыхание мужчины и женщины, но  оно  было  разным  -  он,
объяснившись, стал постепенно дышать ровнее и спокойнее, ее же дыханье стало
частым и прерывистым, она почти задыхалась.
     - Я не могу, мистер Мейболд, не могу! Не просите  меня!  -  воскликнула
она.
     -  Не  торопитесь  с  ответом!  -  умолял  он.  -  И  выслушайте  меня,
пожалуйста. С моей стороны это  не  внезапный  порыв.  Я  люблю  вас  больше
полугода. Возможно, именно поэтому я и стал интересоваться школьными делами.
Вы лучше поймете меня и, может быть, даже станете больше меня уважать,  если
я честно признаюсь вам, что все эти месяцы я боролся с собой - я думал,  что
мне не следует любить вас. Но я решил прекратить эту борьбу! Я проверил свое
чувство; ни одну женщину не смогу я  полюбить  более  искренне!  Я  очарован
вами, я ценю таланты,  облагородившие  вашу  натуру,  -  и  этого  для  меня
достаточно, более чем достаточно! Ничего другого и не требуется  от  хозяйки
скромного приюта священника - а  таким  и  будет  мой  дом,  где  бы  он  ни
находился. Ах, Фэнси, я наблюдал за вами, сурово порицал вас,  строго  судил
свои собственные чувства и все же нашел их разумными,  -  женщина,  подобная
вам, может вызвать чувства в любом мужчине, и потому в моем  желании  видеть
вас своей женой нет ничего необдуманного, никаких  скрытых  и  неблаговидных
мотивов. Фэнси, согласны вы быть моей женой?
     Молчание.
     - Не отказывайте мне, не говорите, "нет", - молил он.  -  Вы  поступите
опрометчиво - я хочу сказать, жестоко! Разумеется, жить мы будем  не  здесь.
Один мой друг из Йоркшира давно предлагает мне обменяться с ним приходом, но
я до сих пор отказывался - из-за своей матушки. Теперь мы переедем туда.  Вы
станете развивать свое музыкальное дарование; у вас будет фортепьяно,  какое
вы пожелаете; Фэнси, у вас будет все, чего вам захочется: собственный выезд,
цветы, птицы, приятное общество; мы с вами отправимся на  несколько  месяцев
путешествовать, и после этого вы не ударите в грязь лицом в любом  обществе!
Вы согласны быть моей женой, Фэнси?
     Снова наступило молчание, только дождь барабанил по стеклам, и  наконец
Фэнси произнесла слабым, разбитым голосом:
     - Да, согласна.
     - Благослови вас бог, любимая!  -  Он  шагнул  вперед  и  хотел  обнять
девушку. Она поспешно отпрянула.
     - Нет, нет, только не сейчас! - взволнованно прошептала  она.  -  Много
чего... но соблазн слишком велик, и я не в силах устоять; сейчас я  не  могу
вам сказать, но сказать я должна! Нет, нет, не подходите ко мне, прошу  вас!
Мне надо подумать. Я еще сама не знаю как следует, что я  вам  обещала,  мне
надо привыкнуть. - Она села за парту и, закрыв лицо руками,  разрыдалась.  -
Ах, оставьте меня, оставьте! - всхлипывала Фэнси. - Уходите же! Уходите!
     - Но расстраивайтесь, дорогая, не надо! -  Священнику  стоило  немалого
труда сдержаться и не  подойти  к  ней.  -  Как-нибудь  потом,  в  свободную
минутку, вы расскажете мне, что вас так огорчает. Я счастлив, - я на седьмом
небе от счастья! - потому что вы дали мне слово.
     - А теперь уходите и оставьте меня одну!
     - Но... как  же  я  могу  уйти?  Вы  в  таком  состоянии.  Пока  вы  не
успокоитесь...
     - Если так, - сказала Фэнсн и, сделав над собой усилие, встала, - я уже
успокоилась.
     Священник скрепя сердце направился к двери.
     - До свидания! - нежно прошептал он. - Я зайду завтра, в это же время.

VII
     ПОСЛЕ РАЗДУМИЙ

     На другое утро священник встал  чуть  свет.  Первым  делом  он  написал
длинное дипломатичное письмо своему йоркширскому другу.