ор, верно ли,  что  вы,  простите за  любопытство,
отказались от всякого вознаграждения за свой труд?
     -- Нет, --  ответил профессор,  --  это  неверно. "Мнение архитектора о
городе  будущего", --  сочинял тем временем журналист. --  "Будут  ли машины
жить в домах?", "Головокружительные прогнозы профессора".
     Профессор  Силен  проследил, как репортер  свернул  за угол, после чего
достал из кармана печенье и начал жевать.
     -- В доме должна быть лестница, -- мрачно произнес он. -- Отчего им  не
сидится  на  месте? Вверх-вниз, взад-вперед, туда-сюда! Отчего они  не могут
сидеть и работать?  Разве фрезерному станку нужна лестница?  Разве  мартышки
нанимают  квартиры?  Человек  --  незрелое,  вредоносное,  отжившее  начало.
Находясь на весьма низкой ступени эволюции,  он нахально  пыжится и болбочет
всякую чушь. Как омерзительны, как безгранично скучны мысли и дерзания этого
побочного  продукта  жизни!  Хлипкое,   никуда  не  годное  тело!  Неточный,
разболтанный механизм души! С  одной стороны  --  гармонические инстинкты  и
сбалансированное   поведение   животного,   с    другой    --    несгибаемая
целенаправленность машины, а между ними -- человек, равно чуждый и б ы т и ю
Природы, и д е й с т в и ю Машины, одно жалкое с т а н о в л е н и е.
     Спустя  два  часа  мастер,  работавший  на  бетономешалке,   явился   к
профессору за советом. Силен  сидел там, где его оставил репортер, и смотрел
в одну точку. Рука, в которой уже не было печенья, то поднималась ко рту, то
опускалась. Челюсти монотонно двигались вхолостую. В остальном профессор был
неподвижен.

        "Глава 2"

        "ИНТЕРМЕДИЯ В БЕЛГРЕВИИ"
     Артур  Поттс  уже  был  наслышан  о Королевском  Четверге и  профессоре
Силене.
     Приехав в Лондон, Поль сразу позвонил старому  приятелю, и договорились
отобедать  и  ресторане  "Куинс"  на   Слоун-сквер.  Полю  казалось   вполне
естественным  вновь сесть вдвоем за  столик, которым они, бывало,  обсуждали
важнейшие  мировые проблемы  -- от бюджета и византийских мозаик до контроля
над  рождаемостью.  Впервые  после прискорбной боллинджеровской истории Поль
почувствовал   себя   беззаботно.   Лланаба  со  всеми  ее   претензиями  на
средневековье  и  нелепыми аборигенами  канула  в небытие  и  забылась,  как
кошмарное сновидение. Перед ним  были -- свежий хлеб, красный сладкий перец,
белое бургундское и задумчивые  глаза  Артура Поттса, а  над  головой  висел
черный котелок,  только  что купленный  на  Сент-Джеймс.  В  тот вечер тень,
мелькавшая   в   нашем  рассказе  под   именем  Поль  Пеннифезер,  на  время
материализовалась  и  обрела  прочную   оболочку  умного,   интеллигентного,
воспитанного  молодого человека,  который проголосует  на  выборах с должной
осмотрительностью  и  благоразумием, который  основательнее других  судит  о
балете  и  литературной критике,  который способен, не краснея и  со сносным
произношением, заказать  обед по французской  карте, которому с легкой душой
можно   доверить  на  вокзале  чужие  чемоданы  и  который,  надо  полагать,
решительно и достойно поведет себя в любых мыслимых обстоятельствах. Таков и
был Поль  Пеннифезер в  безмятежные годы,  предшествовавшие  нашей  истории.
Собственно говоря, вся эта книга -- повесть о таинственном исчезновении Поля
Пеннифезера,  так  что  читателю  не  стоить  пенять,  если  тень  по  имени
Пеннифезер  так  и не выполнит  той значительной роли, которая первоначально
отводилась нашему герою.
     --  В Мюнхене  я  видел  кое-какие работы  Отто Силена, --  рассказывал
Поттс.  --  Любопытное  явление.  Он  был  сперва  в   Москве,  потом  --  в
"Баухаузе"1  в  Дессау. Ему  сейчас  не больше двадцати пяти лет.
Недавно   в  газете  я  видел  фото  Королевского  Четверга.   Необыкновенно
интересно! Считают, что это первое поистине грандиозное сооружение со времен
Французской революции. Силен -- это вам не Корбюзье!
     --  Пора понять, -- заметил  Поль,  --  что  Корбюзье  --  чистой  воды
утилитарист манчестерской школы. Девятнадцатый век! Потому,  кстати сказать,
с ним так и носятся...
     Потом  Поль  поведал Поттсу  о  гибели  Граймса  и о Сомнениях  мистера
Прендергаста,  а Поттс,  в свою очередь, рассказал Полю о том,  что  получил
чрезвычайно увлекательную работу под эгидой  Лиги наций, а  посему решил  не
сдавать  выпускных экзаменов, а также о  том, какую обскурантистскую позицию
занял по этому вопросу отец Поттса.
     На один вечер Поль превратился  в  живого человека,  но проснувшись  на
следующее утро, он потерял свою телесную оболочку где-то между Слоун-сквер и
Онслоу-сквер.  Он встретил Бест-Четвинда, и  утренним поездом они  поехали в
Королевский Четверг: там необыкновенные приключения Поля начались заново. По
мнению  автора,  второе  исчезновение  Поля  необходимо,  потому  что,  как,
вероятно, уже  догадался  читатель, из  Поля Пеннифезера  никогда  не выйдет
настоящего  героя,  а  значит, единственная причина,  по  которой  он  может
вызвать интерес,  --  это череда удивительных  событий,  свидетелем  которых
явилась его тень.

        "Глава 3"

     PERVIGILIUM VENERIS2
     -- Охота мне  посмотреть на наш новый дом!  -- сказал  Бест-Четвинд  по
дороге со станции. -- Мама писала, что мы просто ахнем.
     Ограда и сторожка у ворот были оставлены без изменений; супруга сторожа
-- в белом фартуке, как Ноева жена, -- встретила их реверансом у поворота на
главную  аллею.  Мягкое апрельское солнце пробивалось сквозь  распускающиеся
кроны каштанов, а за ними светились зеленые пятна газона и мерцал пруд. "Вот
она, наша английская весна...  -- думал  Поль. -- Весна и дремлющая прелесть
древней английской  земли..." Воистину, думал он, старые каштаны, освещенные
утренним солнцем,  символизируют  нечто вечное  и светлое  в этом  спятившем
мире. Будут ли они все так же стоять, когда пройдут смятение и хаос? Да, нет
сомнения:   пока  он  катил  в  лимузине  Марго  Бест-Четвинд,  дух  Уильяма
Морриса3 нашептывал  ему что-то  о поре  сева  и сбора плодов,  о
величественной  череде времен  года,  о гармонии  богатства  и  бедности,  о
достоинстве, чести и традициях. Но вот машина сделала поворот, и цепочка его
мыслей распалась: Поль наконец увидел дом.
     -- Вот это да!  -- присвистнул Бест-Четвинд. -- На этот  раз  маме есть
чем похвалиться.
     Авто остановилось. Поль и Бест-Четвинд  вылезли, размяли затекшие  ноги
--  и вот по  коридорам с бутылочно-зелеными  стеклянными полами их ведут  в
столовую, где за эбонитовым столом сидит и завтракает миссис Бест-Четвинд.
     -- Милые вы мои! -- воскликнула она и протянула им руки. -- Как я рада!
Наконец-то я пойду спать!
     Она  была  в сто  раз  красивее жарких видений,  бередивших душу  Поля.
Потрясенный, он смотрел на нее во все глаза.
     --  Как  дела, мой  мальчик? -- между тем спрашивала она. -- Знаешь, ты
стал похож на хорошенького жеребенка. Как по-твоему, Отто?
     До этого Поль не  замечал в комнате никого, кроме миссис  Бест-Четвинд.
Теперь он увидел, что рядом с ней сидит русоволосый молодой человек  в очках
с толстыми стеклами, за которыми,  как рыбки в  аквариуме, поворачиваются из
стороны  в сторону глаза. Глаза эти  медленно  выплыли  из дремоты,  радужно
сверкнули на солнце и уставились на юного Бест-Четвинда.
     -- Голова велика, -- сказал профессор Силен. --  Руки коротки. Но  кожа
-- довольно красивая.
     --  Может,  сделать  мистеру   Пеннифезеру   коктейль?   --   предложил
Бест-Четвинд.
     -- Сделай, Питер,  сделай, лапочка... Он очень мило сбивает коктейли...
Ох, ну и неделя! Сперва переезд, потом соседи, с которыми пришлось таскаться
по всему дому.  Репортеры... Проект Отто  хемпширцам не понравился -- верно,
Отто? Что тебе сказала леди Вагонсборо?
       1  "Б  а  у х  а  у з"  --  высшая  школа строительства  и
художественного конструирования в Германии, существовавшая до 1933 г.
     2 Стража Венеры (лат.).
     3 У  и л  ь я м  М  о р  р  и с  (1834--1896) --  английский
писатель  и художник. В  своих произведениях  возрождал идеалы средневековой
жизни.
     -- Это дама, похожая на Бонапарта?
     -- Да, дорогой.
     -- Она  сказала, что  мне  особенно удалась  канализация,  но трубы,  к
сожалению,  спрятаны под  землей.  На  это  я спросил  ее,  не угодно ли  ей
воспользоваться моей канализацией, потому что иначе я воспользуюсь ею сам, и
ушел. Но если говорить серьезно, она права. Канализация -- единственное, чем
хорош этот дом. Вот закончат мозаику, и я уеду.
     -- Ну как? -- спросил Питер Бест-Четвинд, отставив в сторону миксер. --
Должно быть очень вкусно. Это любимый коктейль Чоки.
     --  Я ненавижу и презираю каждую половицу этого дома, -- с достоинством
продолжал  профессор Силен. --  Из  всего, что я создал, он вызывает  во мне
самое непреодолимое отвращение.
     Тяжко вздохнув, он встал из-за стола и удалился, унося с собой вилку.
     --  Отто --  гений,  --  пояснила миссис Бест-Четвинд. --  Будь  с  ним
поласковей, Питер. Завтра сюда  заявится целая орда. К тому  же, милый  мой,
этот Контроверс опять навязался на субботу и  воскресенье.  Хочешь, чтобы он
стал твоим папой, дорогой?
     -- Еще чего! -- ответил  Питер. -- Если тебе приспичило выходить замуж,
найди себе кого-нибудь помоложе да потише.
     -- Питер,  ты ангел.  Так я и поступлю.  А теперь пойду  спать.  Я  так
хотела повидать вас обоих! Покажи мистеру Пеннифезеру его комнату, Питер.
     Алюминиевая  дверца  лифта  захлопнулась, и Поль спустился  с небес  на
землю.
     -- Довольно странная просьба: я здесь сам первый день, -- пожал плечами
Питер. -- Ладно, давайте-ка перекусим.
     В следующий раз Поль увидел миссис Бест-Четвинд через трое суток.
     -- Правда она самая замечательная женщина в мире? -- сказал Поль.
     -- Замечательная? В каком смысле?
     Поль  и профессор  Силен вышли  после  обеда  на террасу. Незаконченная
мозаика была прикрыта  досками и  брезентом. В  лунном свете  сияли  высокие
колонны темного стекла.  Под сверкающей алюминиевой балюстрадой  простирался
парк -- безграничный и молчаливый.
     -- Она красива и свободна. Как бы существо другой породы, верно?
     --  Нет, --  не  спеша ответил  профессор.  -- Не  верно. Сравните ее с
другими женщинами ее возраста, и вы увидите, что детали, которые отличают ее
от других, неизмеримо менее значительны, чем общее сходство.  Два миллиметра
тут, три миллиметра там -- такие  колебания  неизбежны при принятом  у людей
механизме воспроизводства. А вот во  всем, что касается основных  функций --
пищеварения, например, -- она вполне отвечает норме.
     -- Ну, это можно сказать о ком угодно!
     --  Да,  можно.  Но   как   раз  отклонения  Марго  от  нормы  особенно
отвратительны! Они мало что значат, но действуют на нервы, как визг пилы. Не
будь их, я бы на ней женился.
     -- А она бы за вас пошла?
     -- Разумеется. Ведь, как я уже говорил, все  ее основные функции близки
к  норме.  Кроме того,  она дважды просилась за  меня замуж. В первый  раз я
ответил, что подумаю, во второй  -- отказался. И правильно поступил.  Она бы
меня связывала. К тому же она стареет и лет через десять начнет барахлить.
     Профессор Силен  взглянул  на часы --  платиновый  диск  от Картье, дар
миссис Бест-Четвинд.
     --  Без четверти десять, -- сообщил он. -- Пора в постель. -- Он бросил
недокуренную сигару  вниз,  и она очертила в воздухе дымящуюся параболу.  --
Что вы принимаете, чтобы заснуть?
     -- Я превосходно сплю,  -- ответил Поль.  -- Только в  поезде засыпаю с
трудом.
     -- Рад за вас. Марго  пьет  веронал. А  я  не  сплю уже больше  года, и
поэтому  всегда  рано ложусь.  Если  не спишь,  длительный  отдых совершенно
необходим.
     Ночью Поль -- заложив  закладкой "Золотую ветвь"1 и выключив
свет -- думал  о  молодом  человеке,  покоящемся в темной  комнате, лежащем,
вытянув ноги, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Ночь напролет шевелятся
его мозги, собирают новые и новые мысли, распределяют их,  как  мед в сотах,
по  ячейкам и галереям. И воздух  вокруг  застаивается и делается затхлым, а
мозги все шевелятся во тьме с той же монотонностью.
     Марго Бест-Четвинд хочет выйти замуж  за Отто Силена... Где-то в другом
крыле  этого фантастического дома  ее  нежное  прохладное  тело застыло  под
тонкой простыней  в наркотическом  забытьи.  А за оградой парка спят  тысячи
других --  и среди  них  Артур Поттс, мистер Прендергаст и начальник станции
Лланаба...  Вскоре Поль  уснул. Внизу  Питер  Бест-Четвинд  выпил  стаканчик
бренди  с содовой и  перевернул страницу  Хевлока  Эллиса2 -- его
самой любимой книжки, если, конечно, не считать "Ветра в ивах"3.

     1 "З о л о  т а я  в е  т в ь" --  исследование  английского
ученого  Джеймса  Фрезера  (1854--1941), посвященное первобытной  мифологии,
религии и социальной организации.
     2  X е  в л о  к Э л л и с  (1859--1939) -- английский врач,
ученый, писатель, автор известных книг по сексологии.
     3  "В  е т  е р  в и  в а х" --  популярная  детская  сказка
английского писателя Кеннета Грэма (1859--1932).
     Взвилась  алюминиевая штора -- солнце засияло сквозь кварцевые  стекла,
наполняя комнату благодатным светом. В Королевском Четверге занимался  новый
день.
     Из  окна  ванной  Поль  смотрел   на  террасу.   Дерюгу  сняли,  открыв
незаконченный мозаичный пол, серебряный с алым. Профессор  Силен, справляясь
с чертежом, руководил работой двух мастеров.
     Прибывали все новые гости, но миссис Бест-Четвинд не  выходила из своей
комнаты, предоставив Питеру принимать их, по возможности любезно. Поль так и
не запомнил,  кого как  зовут: он даже не мог  понять, сколько их понаехало.
Гостей,  скорее  всего,  было человек восемь-девять, но  они были одеты  как
близнецы и все говорили на один  лад.  Вдобавок, к столу они выходили весьма
неаккуратно, так что, может, их было больше, а может, и меньше.
     Первыми  прибыли  сэр  Майлс  Мошеннинг  и  Дэвид   Леннокс,  фотограф.
Похохатывая, они  вылезли из  электромобиля  новейшей марки и  устремились к
зеркалу в передней.
     Через  минуту  уже громыхал  патефон. Майлс и  Дэвид  плясали, а  Питер
сбивал коктейли. Началось веселье. В течение всего дня приезжали новые гости
-- пробираясь бочком или с криком врываясь в дом, кому как понравится.
     Памела  Попем,  дама с  тяжелым подбородком и ухватками  укротительницы
львов, вздела  на нос очки, огляделась, выпила три коктейля, дважды сказала:
"О боже!" -- обхамила двух-трех знакомых и отправилась спать.
     -- Когда  приедет  Оливия, передай  ей, что я  здесь,  --  буркнула она
Питеру.
     После обеда прокатились с ветерком и посетили деревенскую  танцульку. В
половине  третьего  ночи  угомонились.  В  половине  четвертого  прибыл лорд
Какаду, слегка  навеселе и  во  фраке.  Он  сообщил, что "еле унес  ноги" из
Лондона, с празднования двадцать первого дня рождения Аластера Трампингтона.
     -- Сначала  мы ехали вместе, -- добавил он, -- но Аластер, должно быть,
выпал по дороге.
     Вся  -- или  почти вся  --  компания  вышла  в пижамах поприветствовать
лорда.  Какаду прошелся  по  комнате, веселый и  похожий  на птичку, покивал
длинным белым носом и каждому отпустил по нахальной шуточке своим крикливым,
изнеженным голосом. К четырем в доме снова все стихло.
     Вероятно,  лишь одному  гостю  --  сэру  Хамфри  Контроверсу,  министру
перевозок --  было как-то не по себе. Он приехал утром в огромном лимузине с
двумя  крошечными чемоданчиками. С самого  начала он внес диссонанс, обратив
внимание веселой компании на отсутствие хозяйки.
     -- Где Марго? Я ее что-то не видел.
     -- Она, кажется, неважно себя  чувствует, -- ответил кто-то из  гостей.
-- Или, может, заблудилась в этих коридорах... Спросите у Питера.
     Поль наткнулся на Контроверса,  когда тот отдыхал после завтрака в саду
и  дымил сигарой,  сложив большие красные руки на  груди и надвинув на глаза
мягкую шляпу. На его багровой физиономии  были написаны возмущение и скорбь.
Он поразил Поля противоестественным сходством с карикатурами на  Контроверса
в вечерних газетах.
     -- Привет, юноша! -- окликнул Контроверс Поля. -- А где остальные?
     --  Кажется, Питер повел их на экскурсию по  дому.  Изнутри Королевский
Четверг   устроен  куда   сложнее,  чем  может  показаться  снаружи.  Хотите
присоединиться?
     -- Нет уж, увольте. Я приехал отдохнуть.  А эта молодежь меня утомляет.
Хватит  с меня парламента.  -- Поль  из  вежливости  хихикнул.  -- Чертовски
тяжелые дебаты. Интересуетесь политикой?
     -- Пожалуй, нет, -- ответил Поль.
     -- Молодчина! Я сам не пойму, чего ради влез в эту кашу. Жизнь собачья,
а денег -- ни гроша. Останься я просто адвокатом, был бы я теперь богачом...
Покой! Покой и деньги! -- продолжал он. -- Только после сорока начинаешь это
ценить. А ведь после сорока -- еще жить да жить! Сильная мысль, а? Намотайте
это себе на ус, юноша, и навсегда избавитесь от чудовищных ошибок. Если бы в
двадцать лет все понимали,  что начинаешь  жить только после сорока... Кухня
миссис  Бест-Четвинд, парк  миссис Бест-Четвинд... -- мечтательно проговорил
сэр Хамфри.  -- Но самое желанное здесь -- это сама очаровательная хозяюшка.
Давно с ней знакомы?
     -- Месяца два, -- ответил Поль.
     -- Бесподобная женщина! -- сказал сэр Хамфри.  Он глубоко затянулся. Из
дома неслись приглушенные звуки патефона.
     -- И на кой черт  ей этот дом? -- спросил он.  -- Она попала под дурное
влияние --  ей это на  пользу не пойдет. Дьявольски двусмысленное положение:
богатая женщина, а  не замужем. Сплетням буквально нет конца. Марго  следует
найти мужа, человека, который упрочил бы ее положение, человека с положением
в обществе!
     Без всякой связи с предыдущим, он принялся рассказывать о себе.
     --  "Меть высоко",  --  говорил  сэр Хамфри.  -- Вот девиз,  которого я
придерживаюсь всю жизнь. Может, ты и  не получишь того, чего добиваешься, но
что-то тебе да перепадет. Будешь метить низко -- получишь шиш. Все равно как
если швыряешь камнем  в  кошку. Когда  я был мальчуганом, у нас во дворе это
было любимым  развлечением. Вы, юноша, в этом возрасте играли  в  крикет, но
суть от этого  не меняется. Целишься  прямо  -- промажешь. Возьми  повыше --
тогда  попадешь.  Это известно любому  мальчишке. А  сейчас  я  расскажу вам
историю моей жизни.
     "Отчего это, --  с  тоской думал Поль, --  все  мои  случайные знакомые
прибегают именно к  автобиографическому  жанру?"  Наконец он  решил, что все
дело в  его  располагающей внешности.  Между тем  сэр Хамфри  повествовал  о
детстве и юности -- о семье из девяти человек, ютившейся в двух каморках, об
отце-алкоголике, о матери, страдавшей припадками, о сестре, панельной девке,
об одном  брате, уголовнике, и о другом брате, глухонемом. Он повествовал  о
стипендиях и технических училищах,  об удачах и провалах, об университетской
карьере, сопровождавшейся блистательными успехами и небывалыми лишениями.
     -- Я служил корректором  в "Холливелл пресс", -- распинался сэр Хамфри.
--  А  потом  изучил  стенографию  и  печатал  в местных газетах  проповеди,
читавшиеся в университетской церкви...
     Пока он говорил,  подстриженные  тисы как  будто  посерели  и покрылись
трущобной  копотью,  а  отдаленный  голос  патефона   все  больше  напоминал
развеселую шарманку, поющую во дворе.
     -- В Сконе я учился со стоящими парнями... -- Тут сэр Хамфри фамильярно
помянул несколько  высокопоставленных особ. -- Но никому из них не  довелось
пройти мой жизненный путь...
     Поль, по  обыкновению,  терпеливо слушал. Речь сэра Хамфри текла плавно
-- он попросту  повторял содержание собственной статьи, продиктованной вчера
вечером для воскресной  газеты. Он рассказывал Полю о  своих первых судебных
речах, о вошедших в историю парламентских выборах  -- избирательной кампании
либералов  в 1906  году,  и  о напряженных днях,  предшествовав