ода...
     Доктор Фейган вздохнул.
     --  Чего, к несчастью, никак не скажешь про наших преподавателей. Между
нами, Пеннифезер, -- мне придется избавиться от Граймса, и чем  скорей,  тем
лучше.  Граймс, увы, самый настоящий плебей,  а  дети такие вещи великолепно
чувствуют. Зато ваш  предшественник был наидостойнейший молодой человек. Мне
так  не  хотелось  его терять. Но он завел привычку по  ночам разъезжать  на
мотоциклете, а это не давало спать моим  дочерям. К тому же он брал взаймы у
школьников, и,  надо  сказать, помногу; родители  стали  жаловаться.  Я  был
вынужден его  уволить.  К величайшему сожалению.  В нем  тоже  чувствовалась
порода.
     Доктор Фейган поднялся, ухарски надел шляпу и стал натягивать перчатки.
     -- До  скорой встречи,  любезнейший Пеннифезер. Мне  кажется,  что мы с
вами сработаемся. Вы уж мне поверьте. Я в людях разбираюсь.
     -- До свидания, сэр, -- сказал Поль.
     -- Пять  процентов  от  девяноста фунтов -- это  четыре фунта и  десять
шиллингов,  -- радостно  сообщил  мистер Леви. -- Хотите  -- платите сейчас,
хотите -- когда получите первое жалованье. Учтите -- тем,  кто платит сразу,
полагается  скидка  в  пятнадцать процентов. Тогда  с  вас три  фунта  шесть
шиллингов и шесть пенсов.
     -- Заплачу потом, -- сказал Поль.
     -- Как вам будет угодно, -- сказал мистер Леви.  --  Был рад  оказаться
вам полезным.

        "Глава 2"

        "ЗАМОК ЛЛАНАБА"
     Замок Лланаба выглядит по-разному в  зависимости  от  того, как к  нему
подъезжать --  со стороны  Бангора  или  от идущей вдоль  побережья железной
дороги. С тыла это ничем не примечательный загородный особняк -- много окон,
терраса,  бесчисленные теплицы среди деревьев, ветхие кухоньки  и сарайчики.
Но  с фасада --  а фасадом Лланаба выходит на  шоссе, ведущее со станции, --
это грозная  средневековая крепость.  Вы едете добрую милю  вдоль крепостной
стены с бойницами и  наконец оказываетесь у ворот. Ворота увенчаны башенкой,
украшены разнообразными геральдическими зверями и снабжены  вполне исправной
решеткой, которая может подниматься и опускаться. К замку  --  внушительному
олицетворению феодальной неприступности -- ведет широкая аллея.
     Это  удивительное  несоответствие  объясняется  очень  просто. Когда  в
шестидесятые годы прошлого столетия  в стране разразился  хлопковый  кризис,
особняк   Лланаба   принадлежал  оборотистому   фабриканту-текстильщику   из
Ланкашира.  Супруга  фабриканта  очень  расстраивалась,  видя,  как  рабочие
голодают,  и  однажды  вместе  с  дочерьми  устроила  в  пользу  нуждающихся
благотворительный базар, без особого, впрочем,  успеха. Муж-предприниматель,
в  свое  время  начитавшийся либеральных  экономистов,  был  убежден, что от
благотворительности только  вред и  если  платишь деньги,  то  надо получать
что-то взамен. Просвещенный сторонник частного интереса  сделал по-своему: в
парке возникло поселение  фабричных  рабочих, которым было поручено обносить
территорию  усадьбы  крепостным валом  и облицовывать дом плитами гранита из
местных  каменоломен.   Когда  война  в  Америке  кончилась,  рабочие  снова
вернулись на фабрику, а особняк Лланаба превратился в замок  Лланаба, причем
перестройка обошлась владельцам очень дешево.
     Поль,  севший  на станции  в крошечное закрытое такси, ничего этого  не
увидел. На аллее, ведущей к замку, было уже довольно темно, а внутри и вовсе
царил мрак.
     -- Моя фамилия Пеннифезер, --  отрекомендовался он дворецкому. -- Я ваш
новый преподаватель.
     -- Меня предупредили, -- отвечал дворецкий. -- Следуйте за мной.
     И  они  пустились  в путь  по темным,  пропахшим  всеми отвратительными
запахами школы коридорам и наконец остановились перед дверью, из-под которой
выбивался яркий свет.
     --  Это учительская.  Прошу!  --  сказал дворецкий и  тотчас  растаял в
темноте.
     Поль  огляделся.  Учительская помещалась в какой-то  каморке. Даже  он,
привыкший к тесным помещениям, был удивлен.
     "Сколько  же  здесь  преподавателей?" --  задал  себе  вопрос  Поль  и,
стараясь  не  поддаваться подкатывающему  отчаянию, насчитал  на полке возле
камина  шестнадцать  трубок.  'На  крючке  за дверью висели  две учительские
мантии.  В  углу  валялись  клюшки  для  гольфа,  тросточка,  зонтик  и  две
мелкокалиберные винтовки. Над каминной  полкой  была  обитая зеленым  сукном
доска  объявлений, а  на  ней  какие-то бумажки.  На  столе  стояла  пишущая
машинка. В книжном шкафу лежали истрепанные учебники и новые тетрадки. Кроме
того, взгляд Поля  отметил: велосипедный насос, два кресла, стул, полбутылки
лечебного кагора, боксерскую перчатку, шляпу-котелок, вчерашний номер "Дейли
ньюс" и пачку ершиков для трубок.
     В унынии Поль опустился на стул.
     Вскоре в  дверь постучали,  и  в  комнату  вошел  мальчик. Он ойкнул  и
уставился на Поля.
     -- Привет! -- сказал Поль.
     -- Я думал, здесь капитан Граймс, -- объяснил мальчик.
     -- Понятно, -- отозвался Поль.
     Мальчик изучал Поля с бесстрастным любопытством.
     -- Вы что, нас учить будете? -- спросил он.
     --  Да,  -- сказал  Поль.  -- Моя  фамилия  Пеннифезер.  Ребенок так  и
прыснул.
     -- Вот умора, -- сказал он и был таков.
     Через некоторое время дверь снова отворилась, и в учительскую заглянуло
еще двое. Ученики постояли, похихикали, а потом пропали.
     В  течение  получаса  в  учительскую  под  самыми   разными  предлогами
заглядывали дети и смотрели на нового преподавателя.
     Потом  зазвенел звонок, и поднялась невообразимая беготня, шум и свист.
Опять  отворилась  дверь, и  вошел коротыш лет  тридцати.  Он страшно  топал
протезом. У него были коротко подстриженные рыжие усы и намечалась лысина.
     -- Привет! -- сказал он Полю.
     -- Привет! -- сказал ему Поль.
     --  Я -- капитан  Граймс, --  сказал он Полю и  "иди-ка сюда, голубчик"
кому-то еще.
     Вошел новый ученик.
     --  Ты  почему не прекратил свистеть, когда я сделал тебе замечание? --
спросил капитан Граймс.
     -- Все свистели, -- сказал мальчик.
     -- При чем тут все? -- спросил капитан Граймс.
     -- А вот при том, -- сказал мальчик.
     -- Ступай и напиши сто строк, а в следующий раз я угощу,  тебя вот этой
штукой, -- сказал Граймс и помахал тростью.
     -- Очень испугался, -- сказал мальчик и вышел.
     -- Вот вам наша дисциплина, -- вздохнул Граймс и тоже вышел.
     "Это  еще вопрос, понравится ли мне преподавать", --  отметил про  себя
Поль.
     Вскоре опять в  комнату кто-то вошел; вошедший  был  постарше  капитана
Граймса.
     -- Здравствуйте, -- сказал он Полю.
     -- Здравствуйте, -- сказал ему Поль.
     -- Моя фамилия Прендергаст, -- отрекомендовался вошедший.  -- Кагору не
желаете?
     -- Благодарю вас, с удовольствием.
     -- Правда, здесь только один стакан.
     -- В таком случае не стоит беспокоиться.
     -- Но вы можете принести еще один стакан из ванной.
     -- Я не знаю, где ванная.
     -- Ну хорошо, тогда отложим  до  лучших времен. Насколько я понимаю, вы
наш новый коллега?
     -- Да.
     -- Вам здесь быстро надоест. Вы уж мне поверьте. Я здесь работаю десять
лет. А Граймс -- первый семестр. Ему уже надоело. Граймса видели?
     -- Кажется, видел.
     -- Граймс не джентльмен. Курите?
     -- Курю.
     -- Трубку?
     -- Трубку.
     --  Это все  мои  трубки.  Покажу их вам  после  обеда,  вы мне  только
напомните.
     В этот  момент показался дворецкий и  сообщил,  что мистера Пеннифезера
желает видеть доктор Фейган.
     Докторские  апартаменты отличались дворцовым великолепием.  Их владелец
стоял  спиной  к  мраморному  камину в  стиле рококо. На докторе Фейгане был
бархатный смокинг.
     -- Ну как, устраиваетесь? -- осведомился он.
     -- Да, -- ответил Поль.
     Перед камином  со стеклянной бонбоньеркой  на  коленях сидела  крикливо
одетая женщина не первой молодости.
     --  Это,  -- в  голосе доктора Фейгана  послышалась  неприязнь, --  моя
старшая дочь.
     --  Здравствуйте,  здравствуйте,  --  сказала  мисс  Фейган.  --   Рада
познакомиться. Знаете, что я всегда говорю молодым учителям, когда они к нам
приходят? Смотрите  в оба, говорю я им, а то  отец в два счета сядет вам  на
шею. Наш папочка -- сущий варвар, потому как он у нас ученый, а ученые,  они
все  варвары. Скажи,  ты  ведь  варвар? --  вдруг напустилась  на отца  мисс
Фейган.
     -- Должен заметить, моя  радость, что  объективный  подход,  который  я
выработал в себе, приносит свои плоды. А вот, -- добавил он, -- и моя вторая
дочь.
     Бесшумно -- только чуть  слышно  позвякивали  ключи --  вошла еще  одна
женщина. Она была  моложе сестры,  но, в  отличие  от  нее,  выглядела очень
деловитой.
     --  Мыло,  надеюсь,  захватили?  -- спросила она, поздоровавшись. --  Я
просила отца напомнить про  мыло,  но он вечно забывает. На мыло, гуталин  и
стирку учителям полагается два  с половиной шиллинга в  неделю -- и ни пенса
больше. Чай пьете без сахара?
     -- Вообще-то с сахаром...
     --  Хорошо,  я так  и  записываю --  буду выкладывать вам по Два куска.
Только смотрите, чтобы дети их не таскали.
     --  До конца семестра  будете классным наставником  в пятом классе,  --
сказал  доктор  Фейган.  --  Пятиклассники  у  нас   просто  очаровательные.
Клаттербак, правда, требует особого внимания -- очень тонкая  натура.  Кроме
того, вы будете вести уроки труда, гимнастики и занятия стрельбой.  Да, чуть
было не забыл, вы ведь, кажется, и музыку преподаете?
     -- Боюсь, что нет.
     -- Досадно, весьма досадно.  Мистер Леви уверял меня в противоположном.
Я ведь уже договорился,  что дважды в неделю вы будете давать уроки органной
музыки Бест-Четвинду. Вы  уж постарайтесь... Вот  и звонок на обед.  Не смею
вас больше задерживать. Да, еще одна деталь. Ради  бога -- ни слова  детям о
том, почему вы оставили Оксфорд. Мы, педагоги, должны уметь лавировать между
правдой  и вымыслом. Вот видите,  я сказал  нечто, что, может быть, даст вам
пищу для размышлений. Всего наилучшего.
     -- Ку-ку! -- сказала старшая мисс Фейган.

        "Глава 3"

        "КАПИТАН ГРАЙМС"
     Столовую  Поль отыскал  без особого труда. Он  смело двинулся  на запах
кухни  и  голоса -- и вскоре очутился  в просторном, обшитом  панелями зале,
который показался ему  даже привлекательным.  За четырьмя  длинными  столами
сидело  пятьдесят или  шестьдесят учеников  от  десяти до  шестнадцати  лет.
Младшие были в форме Итона1, старшие в смокингах.
     Поля усадили во  главе одного из  столов.  При  его появлении  мальчики
слева  и справа почтительно встали и не садились, пока не сел  он. Среди них
был и изобличенный капитаном Граймсом свистун. Полю он сразу же понравился.
     -- Моя фамилия Бест-Четвинд, -- отрекомендовался свистун.
     -- Ясно. Это, значит, тебя я должен учить музыке?
     -- Меня. Орган у нас в  деревенской церкви. Потеха... А вы что, здорово
играете?
     Поль счел, что в данной ситуации откровенность вовсе не обязательна, и,
решив -- согласно заветам  доктора  Фейгана --  лавировать  между правдой  и
вымыслом, сказал:
     -- Как никто на свете.
     -- А вы не заливаете?
     -- С какой стати? В свое время я давал уроки декану Скон-колледжа.
     -- Со мной придется потруднее, -- хмыкнул озорник. --  Знаете, почему я
играю на  органе? Чтобы на гимнастику не ходить. Слушайте,  да  у вас же нет
салфетки. Филбрик! --  закричал он  дворецкому. -- Вы почему не дали мистеру
Пеннифезеру салфетки?
     -- Забыл, -- признался тот. -- А теперь уже  все -- мисс  Фейган унесла
ключи.
     -- Глупости,  -- ничуть  не смутился  Бест-Четвинд.  --  Сию же  минуту
ступайте и  принесите салфетку. Вообщето  он  ничего, -- шепнул он  Полю, --
главное -- не давать ему спуску.
     Вскоре явился Филбрик с салфеткой.
     -- Ты смышлен не по летам, -- заметил Поль.
     -- Капитан  Граймс думает по-другому. Он говорит, что я самая настоящая
дубина. Это здорово,  что  вы  не похожи  на  капитана  Граймса.  Вульгарный
субъект этот Граймс, скажете -- нет?
     -- Ты не должен рассуждать при мне о преподавателях в таком тоне.
     --  Но все наши так думают. Кроме того,  Граймс носит  кальсоны. Как-то
раз  он  послал меня принести ему шляпу,  и  я заглянул в его список  белья,
отданного в стирку. Надо же -- в кальсонах ходит.
     На другом конце столовой что-то стряслось.
     -- Клаттербака, похоже, опять стошнило, -- пояснил Бест-Четвинд. -- Его
всегда тошнит от баранины.
     Мальчик, сидевший справа от Поля, впервые за все это время подал голос.
     -- А мистер Прендергаст носит парик,  -- доложил он, страшно смутился и
захихикал.
     -- Это  Бриггс,  --  сказал Бест-Четвинд. --  Но мы  зовем его Брюкс. В
честь папашиного магазина.
     -- И неостроумно, -- отозвался Бриггс.

       Школьная форма учащихся Итона и ряда других привилегированных частных
школ состоит  из  короткой  черной  куртки,  черного  жилета, брюк  в  узкую
полоску, белой рубашки и крахмального воротничка.
     Вопреки всем опасениям Поля первое знакомство оказалось удачным и найти
общий язык с детьми было не так уж и сложно.
     Через  некоторое  время  все   встали,  и  в  нарастающем  гаме  мистер
Прендергаст принялся читать молитву. Вдруг  кто-то гаркнул: "Пренди!" -- под
самым ухом у Поля.
     --  ...Per  Christum Dominum  Nostrum. Amen.1,  --  закончил
мистер Прендергаст. -- Бест-Четвинд, это ты крикнул?
     -- Я, сэр? Да что вы, сэр!
     -- Пеннифезер, это Бест-Четвинд крикнул или нет?
     --  Нет,  --   сказал  Поль,  и  Бест-Четвинд  посмотрел  на   него   с
благодарностью, потому  что крикнул, разумеется, он. У выхода Поля подхватил
под руку капитан Граймс.
     -- Паскудно кормят, старина, верно я говорю? -- сказал он.
     -- Неважно, -- согласился Поль.
     -- Сегодня  у  нас  дежурит  Пренди. Лично  я  --  в пивную.  Не хочешь
составить компанию?
     -- С удовольствием, -- сказал Поль.
     -- Против Пренди я ничего не имею, -- продолжал Граймс. -- Но его никто
не слушается. Правда, он носит  парик. А ежели у тебя парик, какая тут может
быть  дисциплина. У меня вот, к примеру, протез, но это совсем другое  дело.
Дети такие вещи уважают. Думают, что я ногу на войне потерял. На самом деле,
что, разумеется, строго между нами, я  угодил под трамвай в Стоке-на-Тренте,
будучи  в  сильном  подпитии. Но  зачем, спрашивается,  трезвонить  об  этом
прискорбном  случае  на  всех углах,  верно  я  говорю? Но  ты мне  внушаешь
доверие, сам не знаю почему. Думаю, мы с тобой сойдемся.
     -- Надеюсь, -- ответил Поль.
     --  В последнее время мне очень не хватало товарища, -- говорил Граймс.
-- До  тебя  тут работал неплохой  парень,  задавался малость, правда. Гонял
себе на мотоцикле. Директорские девицы его невзлюбили. С мисс Фейган ты  уже
познакомился?
     -- Их ведь, кажется, две?
     -- И обе стервы, -- молвил Граймс и добавил мрачно: -- Я ведь женюсь на
Флосси.
     -- Не может быть. Это на которой же?
     -- На старшей. Мальчишки зовут  их Флосси и Динги. Старику  мы пока что
не объявились. Зачем  спешить: вдруг опять в  лужу сяду. Тогда-то  и выложим
козыри. Лужи мне все одно не миновать. А вот и наша пивная. Уютное местечко.
Пиво  здешнее делает  Клаттербаков папаша. И неплохо, подлец, делает. Будьте
добры, миссис Роберте, нам две кружечки.
     В  дальнем углу они приметили Филбрика, который что-то с жаром объяснял
по-валлийски какому-то немолодому и малоприятному на вид субъекту.
     -- Его только тут не хватало, нахала этакого, -- сказал Граймс.
     Миссис   Роберте  принесла  кружки.  Граймс  хлебнул  пива  и  блаженно
вздохнул.
     -- Два  года учительствую, но еще ни разу до конца семестра дотянуть не
удавалось,  может,  хоть  теперь  повезет?  --  задумчиво проговорил  он. --
Поразительное дело: месяц-другой все идет как по маслу, а  потом бац! -- и я
в луже. По всему видать, не для того явился на божий свет, чтоб детей учить,
--  продолжал  он, глядя в пространство. --  Если что  меня губит,  так  это
темперамент. Страстный я больно.
     -- А легко потом бывает подыскать работу? -- поинтересовался Поль.
     -- Поначалу не очень, но на все есть свои приемы. Опять-таки не следует
забывать, что учился я  не где-нибудь,  а  в привилегированной  школе. А это
кое-что  да значит. В  нашем благословенном  английском  обществе  ведь  как
заведено: ежели ты в хорошей частной  школе обучался, с голоду тебе помереть
не дадут ни за  что. Бывает, сперва  помучаешься лет  пять --  ну и что, все
равно возраст такой, что  все  в это  время мучаются, но потом зато  система
вывезет.
     А я  так и вообще легко отделался.  Первый раз меня вытурили, когда мне
только-только  шестнадцать стукнуло.  Но мой воспитатель сам в хорошей школе
обучался.  Знал человек,  что к  чему. "Слушай меня  внимательно, Граймс, --
сказал он, -- наломал ты дров, и оставить я тебя не  могу -- я должен блюсти
дисциплину.  Но мне не хотелось бы поступать  жестоко,  начни-ка ты, братец,
все сначала". В общем, сел он и написал рекомендательное письмо моим будущим
хозяевам.  Не письмо, а поэма! Я тебе как-нибудь его покажу. Если б ты знал,
сколько  раз оно  меня  выручало.  Вот что значит  аристократическое учебное
заведение. Провинился -- накажут, но уж зато и пропасть не дадут.
     Я  даже  хотел пожертвовать  гинею  в  фонд помощи ветеранам  войны.  Я
чувствовал, что прямо-таки обязан это сделать. Ей-богу, жаль, что так  и  не
собрался.
     В общем, устроился  я  на  работу.  У моего дядюшки в Эдмонтоне фабрика
была, щетки делали. Все шло лучше не  придумаешь. Но  тут  война началась, и
стало мне не до щеток. Ты небось не воевал,  молодой еще был? Да-а, доложу я
тебе, вот было времечко -- красота да и только. За всю войну, поверишь ли, и
дня трезвым не был!  А потом бац! -- сел в лужу,  и на сей раз основательно.
Во  Франции дело было. Они мне и заявили: "Будь мужчиной, Граймс!  Не позорь
полк трибуналом. Даем тебе револьвер. И полчаса времени. А что делать -- сам
знаешь. Не поминай  лихом,  дружище!"  Говорят они,  а  сами только  что  не
рыдают.

     1 Во имя Иисуса господа нашего. Аминь (лат.).

     Сижу  я,  значит,  и  на  револьвер  гляжу. Несколько раз  его к  виску
подносил -- и опускал. А в голове одно: "Те, кто в хороших школах обучались,
так  не кончают!" И тянулись эти  самые полчаса  целую вечность. Но,  на мое
счастье, стоял  там  графинчик  с  виски.  Они тоже  к нему,  надо полагать,
приложились, а то с чего бы им, сам посуди, так  растрогаться? Короче, когда
они вернулись, графинчик был пуст, а я смотрю на них -- и не могу удержаться
от смеха  -- на нервной  почве, не иначе! Знаю, что не прав, но ты бы видел,
как они удивились, когда оказалось, что я жив-здоров, да вдобавок пьян.
     "Мерзавец!" --  говорит наш полковник, а меня еще пуще смех  разбирает.
Одним словом, меня -- под замок, а дело мое -- в трибунал. Врать не стану --
на  следующий день  мне уже не до  смеха было. Судить  меня приехал майор из
другого батальона. Заходит он ко мне, а я смотрю на него и понимаю, что мы с
ним вместе учились.
     "Кого  я вижу! -- кричит майор с порога. -- Старина Граймс! Почему  под
трибуналом? Выкладывай, что стряслось?" Я  рассказываю.  "Да-а, -- загрустил
майор,  -- плохо твое дело. Но расстрелять человека из Харроу? -- об этом не
может  быть  и речи. Не  горюй  -- что-нибудь  придумаем".  На  другой  день
отправили меня в  Ирландию,  сосватали мне там какую-то липовую работенку по
почтовому ведомству. Там я и просидел до конца войны. Где-где, а в  Ирландии
в лужу не сядешь, даже если очень постараешься. Я тебя совсем заговорил, да?
     -- Нисколько, -- отвечал Поль. -- Все это очень интересно.
     -- Бывал я и в других  передрягах, но по сравнению  с той они  казались
детскими  игрушками. Всегда находился человек, который говорил: "Разве можно
доводить  до  такого  состояния  того,  кто   обучал