а,  встречая союзничков, и тут-то они  с помощью асса  разведки Дауна
надевают  чалму  на Сталина,  пыльный мешок  на  Молотова,  вяжут  остальных
разбойников прямо  за круглым столом  конференции  и -  все!  Чехты  маршалу
СталинуСажают его с членами политбюро в "Дуглас",  и тает самолетик в тумане
голубом... Тихий океан. Авария на борту... Внизу, дорогой Коля, акулы... Так
вражеская разведка пыталась закрыть последнюю страницу истории нашей партии.
Но не тут-то было! ..
     В скверный  сюжет попали  шевровые сапожки.  Все  им стало ясно  и,  не
оказывая сопротивления, поплелись они в сопровождении кирзы в "Додж".
     - Вы  проиграли,  Даун! - говорят  им  вслед штиблеты. -  Ваша  попытка
торпедировать измерение кровяного давления товарища Сталина сорвана!
     - Скоро и вам придется "водить", - вяло огрызнулись сапожки. - Молчать,
сукин сын Альбиона, -  заорала вторая пара штиблет. "Додж" вжикнул и слинял,
а в желудке моем происходит что-то такое, словно  сидит в желудке моем белка
и вертится  от тоски, как и  колесе. Все, Фан  Фаныч!  Ослабнешь  ты  скоро,
растаешь  Снегурочкой  в  царском  подземельи,  врежешь  дуба,   протухнешь,
загужуются в  тебе трупные  черви,и провоняешь ты смердыней весь Ливадийский
дворец...
     Тут,  Коля,  позабыл  я  о  голодухе,  ибо  с интересом  задумался  над
следующей  проблемой: откуда берутся трупные черви? Действительно, откуда? Я
что-то ничего не читал про это дело ни в "Знании Силе",  ни в "Фигаро", ни в
"Правде", ни  в "Нью-Йорк  Таймс". Даже  в стенгазете Московского крематория
"Прометеевец",  где  я  заинтересовался  рубрикой  и наши рацпредложения"  и
"Читатель спрашивает", как в рот воды  набрали. Хотя  там же я  вычитал, что
"понизив напряжение электросети  всего на  20 вольт, можно  на сэкономленную
энергию сжечь  за  квартал  добавочно 43,4 народо-трупов. А ежели  увеличить
силу тока на 5 ампер, то и трупозагружаемость вырастет за смену на 11%. Еще,
Коля,  я  там  начитался  дурацких  ответов на  дурацкие  вопросы. Например,
уходивший на  фронт  инженер  М-й спрашивал  можно  ли оставить доверенность
своей жене на получение обратно из дорогого праха бриллиантов после кремации
тещи, которые она пригрозила, проглотив последние, унести с собой в могилу."
Ответ  был  короткий:  "За кремированные  драгоценности, найденные в дорогих
прахах, администрация  не отвечает." Вот  так. Члену партии с 1896 г.  Р-ву,
интересовавшемуся, разрешат  ли партийным товарищам по-энгельсовски развеять
его пепел над Кремлем, посоветовали обратиться с такой просьбой в Моссовет.
     Очень много,  Коля,  было людей, желающих  узнать,  "что  можно сжечь с
собой?" Администрация разъяснила так: "последними сопутвующими предметами  н
е м о г у т быть: изделия из металлов, пластмасс, стекла, кожи и пр. твердых
сплавов, враги, близкий родственники, а  также сведения,  содержащие военную
или  государственную тайны."  Кремируемым  ни  в коем  случае не разрешалось
прятать  в  карманы жировки, повестки, авизовки, спички, махорку, обматывать
электроизоляционной   лентой   головы   и  пропитывать   одежду   керосином.
Категорически  запрещалось  кремироваться  в пальто, шубах,  тулупах, унтах,
валенках и телогрейках. В общем,  Коля, как  я понял,  человеко-трупу  можно
сжечь с  собой цветок да носовой платок.  А поскольку  администрация считала
своих  кремированных,  я   зто  уже  почувствовал,  жуткими  прохиндеями   и
шкодниками, то приводился устрашающий душу пример:
     Полковник  царской армии  Елагин.  Род. 18.У.1855 г.  Сконч. 11.1Х.1943
года. Завещание признано недейцтвит.  Дважды привозился для кремации. Дважды
в его галифе администрация обнаруживала ручные гранаты образца 1912 года. За
систематич.  нарушение  правил  Елагину в кремации  отказано.  Захоронен  на
Ново-Девичьем кладбище. Приказ N1405".
     Ты представляешь,  как  обмозговывал  варианты и как  хохотал, помирая,
полковник  Елагин? Тяжкий миг въезда  его тела в  печь...  Родные и близкие,
выполнив завещание, уже успели слинять... Включают  товарищи крематоры  плюс
электрификацию...  Горячо... Жжет  сука!  И вдруг  -  шарах... Ужасная  печь
трескается, труба падает, слепые скрипачи разбегаются,  куда глаза глядят, и
вздрагивает благородное надгробье писателя Гоголя на тихом кладбище Донского
монастыря. Вот  - картинка!  Угадал,  как  ты видишь, его превосходительство
второй  вариант:  предсмертный  шмон,  найденные  гранаты,  чудесная  улыбка
советского  бюрократа,  отказ  в  кремации,  и  милое тело  в  родимом гробу
опускают на собственных полковничьих полотенчиках в божью землю, в земельку.
А  душа   человеческая,  спокойная  за  тело  полковничье,  летит  по  своим
дальнейшим неотложным делам в иные края Вселенной...
     А ну-ка  выпьем, Коля,  за  полковника  царской армии Елагина,  за  его
великолепный  тактический ход,  за  его,  елки-палки,  выигранный  у  самого
страшного из неприятелей,  у самой  смерти  последний бой и еще за то, чтобы
наши с тобой завещания были выполнены близкими так же  точно, как  завещание
полковника. Будь здоров!
     Но  вернемся все ж таки  к  трупным червям.  Итак: откуда  они берутся?
Основных  гипотез  у меня,  с  голодухи  опять же,  было  три. Первая: черви
мимикрируют внутри нас то ли с  клетками в самом закутке организма, то  ли с
белыми или красными кровяными тельцами, в общем, кем-то они там, суки такие,
прикидываются,  а  потом,  когда мы  врезаем дубаря, выходят  из-за  угла  и
показывают,  так сказать,  свое  истинное  лицо.  Разоблачить  вовремя такие
фармазонские клетки, тельца и прочие ферменты - вот наша задача. Разоблачить
и уничтожить.  И  в  одном пункте я полностью  согласен с  программой  нашей
партии: мы должны, я бы даже сказал, обязаны брать пример с Ленина во  всем.
Он  нетленен, значит,  и мы тоже. А то, на хрена, извини,  городить  всю эту
мировую  чехарду, Россию  перелицовывать  и так  далее? Какой смысл быть  не
такими же, как  Ленин,  гореть и гнить?  Вторая гипотеза:  черви до поры  до
времени пребывают вне нас.  Они истинно невидимы, я имею в виду, Коля, твоих
и моих личных, собственных  червячишек, и никакие контакты, разве что только
через  абстрактную мысль, с ним и невозможны . Ибо, слава Творцу нашему,  не
дано  Душе  человеческой  представить  при  жизни  некоторые  образы  смерти
покидаемого  ею  бедного  тела.  Если  эта  моя  гипотеза  верна,  то просто
необходимо, думаю,  совсем  уже  охуевая от голода,  устроить  эксперимент -
провокацию с  целью  изучения механики  появления червей после выдачи  телом
скорбного сигнала о приближающейся катастрофе. И засечь при этом сам сигнал!
Ловят  же  в  конце  концов  физики  фотоны из  созвездия  Лебедя  и сигналы
врезавших  дуба  галактик.  Так неужели  же мы будем ебаться  миллионы  лет,
прости,  Коля за резкость,  с теми  тварями, что  внутрях  или  рядом с нами
только  и ждут  возможности обглодать  нас до  косточек?  Очевидно, все-таки
будем. Будем. До конца света. До общего воскресения.
     И  третья гипотеза. Как известно, микробов в нас до хера и даже больше.
Так вот  не превращается ли  какой-нибудь безобиднейший вроде  бы при  жизни
микробик, сучка эдакая  скрытная,  или же вирус,  колонна наша  пятая, стоит
тебе  испустить дух, в червяка?  А? Или  взять  и  приятные и  омерзительные
человеческие запахи. Возможно,  это один из них трансформируется  с  помощью
низких  частот  и  остаточных  магнитных  колебаний  трупа  в  сонм существ,
пожирающих наши, отслужившие свое, тела? Запах же не просто так - аромат или
вонь. Запах наверняка, как и свет, состоит из мельчайших частиц, а покойник,
это общеизвестно, сначала начинает пахнуть...
     Лежу я  себе, думаю,  а  жрать,  однако,  охота, но  светить Фан Фанычу
ничего не светит.  Тут кирза всякая, яловые да шевровые со штатскими ботинки
забегали, загоношились вдруг, притырились в кустах и за клумбами, и  услышал
я шаги самого. Их  с  другими не спутаешь. Направился  к  плетеному креслу в
пяти-шести  метрах  от  меня.  Шагает,  змей,  явно  заискивая  перед  своей
свободолюбивой и дерзкой правой ногой. Трухает  самый  мудрый и великий, как
бы она чего-нибудь не брякнула, тварюга, в такое чудесное  утро. Февраль,  а
все вокруг зелено, внизу море шумит, и очень, в общем, тепло. Сел  в кресло.
Ногу на ногу  не кладет.  Озабочен. Не желает  ущемлять ни ту, ни другую. Но
левая,  любимица,  почуяла  изменение  к  ней  отношения  и  закапризничала,
заизгилялась, завертела  мыском штиблетины. Сталин  как  ебнет  ее  рукой по
коленке,  она   и   присмирела   вмиг.   Вытянулась.   Подходит   Молотов  в
светло-крысиных мидо вых брючках.
     - Все в сборе, Иосиф. Можно начинать консилиум.
     - Я не вижу артиста Алейников. Где этот интеллигент?
     - Алейников  категорически  отказался  лететь,  пока  не опохмелится  с
Борисом Андреевым. Самолет  уже был готов,  профессора взяты и ... Алейников
остался в Москве. Я, говорит, большая жизнь и всех вас теперь...
     - Какой отчаянно  смелый человек! - говорит Сталин. - С такими людьми я
бы  уже  давно  был в  Берлине,  а,  может  быть, и  в Париже...  Приказываю
приступить к  дальнейшей работе над  фильмом  "Большая жизнь".  Готовиться к
суровой  критике  второй  серии  этого  произведения.  Эй,  горе-гиппократы,
подойдите  поближе!  Окружили Сталина  светила  - лепилы.  Задают вопросы по
сердцу, горлу, жопе, печенке и обоим  полушариям мозга.  Выслушал  Сталин  и
коротко ответил: - Нога, - он  вздохнул при этом вполне  по-человечески. При
поднял слегка  правую ногу,  а  она вдруг ехидно и весело замурлыкала: "Если
завтра война,  если  завтра  в  поход.  Если черная  сила  нагрянет. " - Что
чувствуете в ноге?
     - Боль локализована?
     - Она холодеет?
     - Дрожит? Дергается? Немеет?
     -  При  ходьбе  ломит суставы?  -  спросили  шлепанцы, фетровые ботики,
разные  ботинки,  валенки, бурки и прочая обувь. Сталин  монотонно отвечы на
каждый  вопрос:  "Беспокоит... беспокоит... беспокоит". А нога евоная совсем
по нахаловке распелась: "Чужой земли мы не  хотим ни пяди, но и своей вершка
не отдадим..." Шлепанцы не выдержали и жестко говорят:
     - Для меня вы, товарищ  Сталин,  всего  навсего пациент. Я должен знать
точно, на что вы жалуетесь. Что у вас все-таки с ногой?
     - Она - сволочь, сволочь, сволочь! - взвизгнула левая нога, не выдержав
унижения.
     - Беспокоит. Приступайте к лечению, - ответил Сталин,
     - Шприц! - сказали шлепанцы,  и  нога, Коля, вмиг прекратила  долдонить
песенки совкомпозиторов.
     - Отставить шприц. Больше не беспокоит, - с облегчением сказал Сталин и
спросил с юморком. - Если ее ампутировать, то не будет вообще беспокоить?
     - О хирургическом вмешательстве говорить еще рано, - резко оборвали его
шлепанцы.
     - Если она,  однако, начнет  беспокоить  меня на конференции,  - Сталин
погладил  коленку правой ноги,  - попрошу Бурденко  оторвать  вам  все  ваши
головы! Нейрохирург он неплохой.
     Левая нога было попробовала забраться на правую, но та ее скинула.
     - Сдайте, пожалуйста, товарищ Сталин, на анализ мочу и кал, - попросили
бурки. Они больше всех боялись вождя.
     -  Этим делом у  меня занимается хозянство инженер-майора  Аганалова, -
сказал  Сталин. Кто-то  что-то  доложил  Молотову, тот Сталину.  Всю  обувь,
которая рядом была,  как ветром  сдуло.  Сталин  встал  и  неспеша  двинулся
кому-то навстречу, а рядом с  его креслом поставили еще два. Вот пропал он с
моих глаз. Где-то затрекали по-английски, кинооператор с треногой и огромной
задницей   заслонил  от   меня   все  видимое   пространство,  и  я,  рискуя
зашухариться, зашипел: - Встань левей, кретин важнейшего из искусств!
     Мгновенно  отошел  и  даже  не  оглянулся.  Ног  и  брюк  генеральских,
дипломатических и  заграничных столпилось около  кресел  множество.  Наконец
показались  сталинские  штиблеты, коричневые здоровяки-полуботинки, а  между
Сталиным и - это я сходу просек -  Черчиллем ехала коляска из белого металла
на  велосипедных шинах  В  коляске Рузвельт сидел.  Ноги пледом  шотландским
укрыты. Коляску толкал переводчик.
     -  Я бы с  удовольствием,  господин  Рузвельт,  прокатил  вас  по  этим
дорожкам сам, - сказал Сталин, - но боюсь, что ваша так называемая свободная
пресса  превратит безобидную  прогулку  в символ того, как Россия неизвестно
куда  толкает  Америку.   Ха-ха-ха!  Рузвельт  и  Черчилль  тоже  хихикнули.
Рузвельта  на  руках перенесли  в  кресло. Сталин  и  Черчилль  сели слева и
справа. У Сталина настроение мировое, Крым хвалит, про царя Николая и  какие
он  бардаки  здесь  закатывал  несет  околесицу  и  советует  глубже  дышать
хвойно-морским воздухом своим высоким гостям. А Черчилль, как старый морской
волк, ворчит,  что, дескать, зюйд-вест  доносит  до него запах дерьма, и что
такой зловонной вонищи  он  не нюхивал аж  с  самого 1918  года.  Он  просит
президента   и   маршала,   пожалуйста   принюхаться  к  его   всего-навсего
предположению. Рузвельт мягко и вежливо сказал, что у него  аллергический от
эфироносных растений насморк. Сталин  же  неожиданно согласился с Черчиллем,
что, действительно, несет дерьмом, как на допросах  Каменева и Зиновьева, но
только, говорит, это не  так называемый зюйд-вест, а откуда-то сверху. Зовет
начальника караула. Подбегает. Каблук об каблук - стук.
     - Товарищ  маршал! Начальник  караула генерал-майор Колобков  явился по
вашему приказанию!
     - Кто у вас смердит вон на том дереве? - спросил Сталин.
     - Ефрейтор Симвалиев, товарищ маршал.
     - Снимите его с поста и подведите с подветренной стороны.
     -  Есть! -  Генерал подбежал  к кедру. -  Ефрейтор  Симвалиев, покинуть
пост!
     - Есть покинуть пост!
     - Двигаться осторожней и против ветра!
     - Есть, против ветра!
     Вижу,  повис Симвалиев на суку, спрыгнуть  хочет, а  галифе его местами
набухли оттого, что  он в них навалил, нахавамшись по кремлевской  усиленной
норме.  Да, думаю, время срать, товарищ Сталин, а  мы с вами  еще  не жрали.
Тебе  все же, Симвалиев, легче.  -  Вы поразительно хорошо знаете солдатскую
службу, - говорит Рузвельт Сталину.
     -  Я желаю,  чтобы и ваши, с позволения сказать,  часовые  не  покидали
своих  постов ни  при  каких обстоятельствах, -  отвечает Сталин. Ты воевал,
Симвалиев?
     - Так точно. Трижды ранен в живот.
     - Молодец. Генерал Антонов, разжалуйте Колобкова и посадите на кедровый
сук.  Пусть  хлебнет  солдатской жизни. Тыловой  кот.  Симвалиева  наградить
медалью  "За  отвагу",  произвести  в  офицеры   и  после  победы  назначить
секретарем Союза  Писателей. Там такие люди  нужны. Пусть создает романы  на
темы международной жизни. Ра-зой-дись, а то ветер переменился.
     Черчилль засмеялся. Все слиняли.
     - У  меня неожиданно  появилось так  называемое хорошее  настроение,  -
говорит Сталин. - А как у вас, господин президент?
     - Я чувствую  себя  отлично. Я думаю,  что наша  встреча будет удачной.
Трудности, скажу без дипломатических обиняков, я предвижу лишь в разговоре о
Польше,  а  вопросы  об  ООН,  репарациях,  освобожденной  Европе,  о  ваших
исстрадавшихся по родине  военнопленных и  так далее  не  представляются мне
сложными.  О неразрешимости их  я  и  мои советники  предпочитаем не  думать
вообще.
     -  Согласен, - говорит  Сталин,  а правая его  нога с большой симпатией
покнокивает то  на Рузвельта, то на Черчилля. Левая же забралась под кресло,
как обоссанная кошка.
     - Ах, польский вопрос... Польский вопрос! - говорит Черчилль. Не хотите
ли, маршап, сигару? Гаванна.
     - Благодарю. Я в некоторых вопросах консерватор.
     -  Ха-ха-ха!  -  загрохотал Черчилль. -  Я  представил  сейчас  картину
послевоенного мира, если бы  маршал, испытав ужасы экстремизма Гитлера, стал
вдруг консерватором и в области политической  морали... если бы Россия вышла
из   горнила   войны  великой  и   демократической  державой.  Золотой   век
международных отношений  в  сей миг не  кажется  мне,  господа,  утопией. Не
хватит ли враждовать вообще?
     - Я понял мысль премьер-министра, - говорит Рузвельт,  - Америка готова
быть  союзником  России  во времена  Мира. Союзником  в  деле восстановления
Европы и ликвидации разрухи. Поистине общей целью Великих держав должны быть
мир и благоденствие народов нашей многострадальной планеты.  Что вы скажете,
господин Сталин? Сталин, конечно, задумался, а правая нога,  истосковавшись,
видать,  по  порядочному  обществу, прижалась на миг сиротливо и  ласково  к
левой ноге  Рузвельта.  Левая же  сталинская, случайно  якобы, наступила  на
правый  здоровячок  - ботинок Черчилля.  Черчилль  тоже  на нее  наступил  и
говорит:
     - Это, господин Сталин для того, чтобы не ссориться.
     - Сталин! Кацо! Послушай!  -  вдруг, охренев, как я понял, от  радужных
перспектив, воскликнула правая  нога вождя,  вскочив  на  левую.  - Дело они
говорят, дело! Хватит мудохаться  с этим вонючим марксизмом-ленинизмом! Тебе
же  седьмой десяток пошел, корифей хуев! Сколько можно  жить в  туфте, среди
говноедов и ублюдков вроде плоскорожей камбалы Молотова, амбала Кагановича и
хитрого  Маленкова?  Разгони  ты  их  дубовым  дрыном!   Дай   Берии  приказ
разоблачить лже-теорию базисов и надстроек...  Верни землю крестьянам, сними
удавку с горлянки экономики,  поживи остаток дней  как человек, распиздяй. И
мир ты посмотришь  и погуляешь от пуза,  и стоять у тебя опять будет,  как в
гражданскую  войну,  и отпустят тебе все церкви мира кровавые твои грехи,  и
слава твоя воссияет не туфтовая, а истинная и небывалая. Сделай, Сосо, прошу
тебя, поворот на 180 !  Сделай! У  тебя и друзья преданные появятся, и слезы
благодарности из глаз людских потекут! Сделай поворот! Ты же умеешь!
     -  А  что, если действительно представить себе  невозможное,  - говорит
вождь, - представить  Сталина, реформируаащего марксистско-ленинское учение,
возвращающего  НЭП и, наконец,  допускающего существование Бессмертия Духа и
так называемого Демиурга?
     - Ну, почему, Соса,  невозможное? Почему?  - страстно спросила нога,  -
Представь! Представь!
     - Я  лично  представил себе  это, несмотря на  бедность  воображения, -
сказал Черчилль. - Дух захватывает,как от армянского коньяка! - Ошеломляющая
перспектива! -  согласился Рузвельт. Сталин тоже, очевидно,  представил себе
всю эту картинку.
     -  А  главы  Великих  держав  по  очереди   исполняли   бы  обязанности
Генеральных  Пастырей Народов Мира, -  мечтательно  сказал он  после  долгой
паузы. - ГЭПЭЭНЭМ... ГЭПЭЭНЭМ... Сокращенно.
     - Ты  знаешь, Сосо, как приятно  побыть субъективным идеалистом хотя бы
недельку на Женевском озере! - воскликнула правая нога. - Позагорать, поесть
шашлык  с  Чарли  Чаплиным,  поцеловагь  шоколадный  сосок  Ингрид  Бергман,
лимонный сосок Марлен Дитрих. Жеть с Карузо "Сулико"...
     Тут  к  Сталину, дорогой  мой  Коля, внимательно и тоскливо  сдушавшему
выступление своей  либеральной конечности, подходит Молотов, отводит вождя в
сторонку и что-то шепчет на ухо, а Стадии изредка прерывает его наушничество
вопросами:  "Сознался  сам?"  "Связи  установлены?"  "В  его  планы  входило
физическое уничтожением' - Господа! - обратился он, наконец, к союзничкам. -
Мир будет сохранен и упрочен, когда народы возьмут дело мира  в свои руки  и
будут  отстаивать его до конца.  Вы,  империалисты, хотели  бы убаюкать нас,
коммунистов,  разговорами о  золотом веке международных  отношений,  а  сами
наводняете Советский Союз своей агентурой. Вот и сегодня, господин Черчилль,
наши органы обезвредили вашего шпиона Дауна, окопавшегося в непосредственной
близости  от  меня.  Ай-ай-ай!  Мы  приносим  свои  извинения  "Интеллидженс
сервис."  - Поверьте,  маршал... - начал было оправдываться Черчилль, но тут
правая нога снова задолдонила:
     -  Сталин  жопа и дурак! Скоро сдохнешь  и умрешь! Расстреляй Вячеслава
Михалыча! Где же ты моя Сулико-о-о?
     Сталин зас