Прямо
хоть цветы в нее сажай.
   Аптека находилась в большом сером здании.  Когда стоишь на тротуаре и
смотришь вверх на эти восемь этажей,  кажется, что находишься в огромном
городе. На самом же деле здание это было единственным в своем роде.
   В этой аптеке,  как и в любой другой,  были вертящиеся  восьмигранные
шкафчики с маленькими ящичками. Их приводили во вращение строгие девушки
в белых крахмальных чепцах. Прямо возле окна серебряная грохочущая маши-
на "Националь" выбивала чеки.  В этой аптеке,  как видно, были лекарства
от всех болезней, персонал готов был прийти на помощь любому: унять сер-
дечную астму,  понизить кровяное давление, согреть, дать снотворное, на-
поить чаем с сушеной малиной.
   В окне аптеки он увидел,  что за его спиной стоит Лилиан.  Она была в
синем плаще и косынке из той же материи,  что и плащ.  В руках - большая
хозяйственная сумка с "молниями" и остренький зонтик.  Он  заметил,  что
лицо  у  нее сосредоточенное и немного усталое.  Лилиан не увидела его и
вошла в аптеку.  Она постояла немного возле рецептурного отдела и напра-
вилась к кассе. И тут она увидела за окном Виктора.
   Она вспыхнула и закрыла ладонью нижнюю часть лица.
   Забыла, конечно, про все свои чеки и про лекарства и выбежала на ули-
цу.
   - Виктор, вы больны? - воскликнула она. - Как вы похудели! Вам плохо?
Пойдемте же, пойдемте отсюда...
   Она взяла  его  под  руку,  прижалась плечом к его плечу и повела ку-
да-то, заглядывая ежесекундно ему в лицо, улыбаясь, смахивая слезы.
   - Почему я раньше вас не встретила, ведь город такой маленький...
   Они сидели в кафе.  Лилиан,  как светская дама,  хранила видимое спо-
койствие, слова же ее были полны горечи и тоски.
   - Виктор, вы ввергаете меня в пучину страданий... Вы не бриты, у вас,
простите, пиджак лопнул под мышкой...
   Над ними,  расставив могучие ноги, стоял скрипач. Глаза его были зак-
рыты,  мясистый подбородок лежал на скрипке. Скрипка нежно пела, увлекая
Лилиан и Виктора куда-то вдаль, вселяя в их сердца гармонию и покой.
   А вечером они танцевали. Виктор был в полном параде: черный терилено-
вый  костюм,  на  поясе висит брелок,  а запястье охватывает браслет,  и
галстук в тон. Лилиан была в белом платье.
   - Виктор,  я пропишу вас у себя,  моя площадь позволяет это  сделать.
Виктор, у меня знакомство в радиокомитете...
   Пели скрипки, дымился горячий кофе, мерно и уютно били часы...
   Рюмка ликера подействовала на Лилиан.  Она взглянула на скрипача,  на
Виктора,  на моряка, который шел мимо и, кажется, был похож на ее покой-
ного  мужа,  и,  уже не стыдясь своих многочисленных знакомых,  поднесла
платочек к глазам.
   - Ах,  эти мужчины, бродяги, фантазеры... Виктор, только не исчезайте
больше никуда. Ведь я без вас не могу...
   Вот такая  штука - силомер.  Берешь в руки деревянную кувалду,  а она
довольно тяжела,  размахиваешься и бьешь по металлической пластинке. Ку-
валда зеленого цвета, надо же! Красная скоба летит вверх по шкале, доле-
тает до самого верха - хлопок!  - и выскакивает то ли чертик, то ли гном
в полосатом колпаке и с красными большими ушами. То ли он кукарекает, то
ли просто пищит, но это тебе награда за силу, за удачный удар.
   Это в лучшем случае. А в худшем - смех вокруг и позор.
   На этом заброшенном пирсе росла трава. Она лезла сквозь трещины бето-
на,  а  булыжника в густых зарослях лопухов даже не было видно.  У пирса
борт к борту стояло несколько деревянных речных барж,  маленький поселок
речников. На баржах жили шкиперы, матерые мужички и их жены-матросы. Де-
тишки же,  которых было немало, естественно, не входили в штатное распи-
сание. Кроме того, на баржах были козы и домашняя птица - куры и петухи.
   Утром Кянукук  просыпался  от  петушиного  крика,  словно  в деревне.
Сквозь сон он улыбался, смотрел на храпящего соседа, на стол с остатками
ужина, на серый глаз иллюминатора; ощущая мерную качку, думал: "Петух на
пне,  петухи на воде". Потом переворачивался на другой бок и снова засы-
пал до поздних петухов. Спать можно было сколько угодно.
   Речники осели  здесь еще в начале навигации.  Тогда,  пользуясь тихой
погодой,  буксиры привели сюда из устья Невы караван деревянных  барж  с
углем. Потом все время метеосводки были неспокойные, залив шалил, и бар-
жи прохлаждались в порту на отстое.
   Речникам было здесь совсем неплохо. Жены-матросы ходили по магазинам,
покупали вещи и даже мебель. Коекто завел себе на пирсе маленькие огоро-
дики, выворотил булыжник, взрыхлил землю и посадил репчатый лук и редис.
   От баржи к барже тянулись доски-трапы,  от рубки к рубке - веревки  с
бельем.  Кричали дети, кудахтали куры, судачили хозяйки. Шла тихая дере-
венская жизнь.  По вечерам на баржах играли радиоприемники  и  светились
телевизоры.
   От последней баржи мостик был перекинут на настоящий морской железный
лихтер финской постройки.  Лихтер нуждался в ремонте, а пока его приспо-
собили  вроде бы под общежитие для плавсостава.  Здесь-то и жил Кянукук.
Знакомец его,  матрос,  помог устроиться на лихтер сторожем, на оклад 35
рэ.
   Была у  Кянукука койка с одеялом и бельем,  жилось привольно.  Питали
его речники:  он был им полезен - чинил приемники и телевизоры,  помогал
по хозяйству, следил за детьми. По вечерам приходили жильцы, трое моряч-
коврыбачков,  в том числе и его знакомец. Они ждали прихода в порт рыбо-
ловецкой базы "Петропавловск", чтобы зачислится в ее экипаж и вновь уйти
в седой Атлантический океан.
   Они приносили консервы "Ряпушка",  плавленные сырки, пиво, иной раз и
"чекушки". Парни были здоровые, дружные, любили поболтать о бабах, о ры-
бе,  о распроклятом океане, без которого, оказывается, жизнь им была не-
мила.
   Кянукук пел им песни:  "В Кейптаунском порту", "У юнги Биля стиснутые
зубы", "К нам в гавань заходили корабли". Удивительное дело, Кянукук да-
же  не поверил сначала в то,  что они,  моряки,  не слышали до него этих
морских песен. Он записывал им слова, каждому по экземпляру.
   Как-то знакомец его сказал:
   - Валька,  вались с нами на "Петропавловск". Очень просто артельщиком
можно оформить.
   Двое других бурно поддержали его "рацпредложение".
   С этого дня Кянукук стал ждать прихода плавбазы. Он вглядывался в бе-
лесый горизонт и ждал так,  как ждут вообще прихода  кораблей,  примерно
как Ассоль.
   Однажды метрах  в  двадцати от лихтера прошел большой катер,  на носу
которого копошился пестрый народ и была установлена кинокамера. Там были
все знакомые: режиссер Павлик, Кольчугин, второй оператор Рапирский, ад-
министратор Нема, Андрей Потанин, а на корме сидела Таня, лицо ее белело
под капюшоном.
   Кянукук спрятался  за вентиляционную трубу,  смотрел оттуда на Таню и
думал:
   "Подлая девчонка,  спуталась с Олегом.  Нет, Валя тебе этого не прос-
тит. И я бы тебе этого не простил, если бы был твоим мужем. Моряки тако-
го не прощают. Моряки знают, как поступать с такими девчонками. Эх, жен-
щины, женщины!.. "Вернулся Биль из Северной Канады"..."
   На катере шла подготовительная возня, люди махали руками, что-то кри-
чали.
   "И главное,  что обидно,  ведь никто из них и не вспомнит обо мне,  а
ведь были друзьями.  Ну,  ладно!  Надо быть крепким, надо сжать челюсти,
как сжимает их иногда Валя Марвич".
   По верху трека медленно ехал велосипедист. Велосипед его еле-еле жуж-
жал.  Медленно-медленно поднимал велосипедист колени, медленно вращались
спицы.  Он двигался, как лунатик, на легких своих кругах, но зорко смот-
рел вниз.
   И вдруг сорвался, не выдержал, бешенно замелькали загорелые колени, а
спицы слились в сплошные круги,  словно пропеллеры вентиляторов. У вело-
сипедиста оказались слабые нервы,  но он все равно выиграл заезд. Ноги у
него были сильные.
   По городу медленно ехал грузовик с откинутыми бортами и  с  траурными
полосами на них.  На грузовике стоял гроб.  В нем лежал Соломон Берович,
чистильщик сапог.  Перед грузовиком выступали пятеро  юношей  с  медными
трубами. За гробом, склонив головы, шли знакомые и родственники, и среди
них сын Соломона Беровича, военный инженер, майор, прилетевший с Дальне-
го Востока.
   Лицо Соломона Беровича было величественным, спокойным и в то же время
грозным. Трудно было представить, что в гробу лежит хилое, маленькое те-
ло.
   Кянукук встретил  эту процессию неожиданно для себя.  По детской при-
вычке он скрестил два пальца,  чтобы горе не задело, но, увидев, что ве-
зут его доброго знакомого, присоединился к процессии и проводил Соломона
Беровича в последний путь.
   Пели траурные трубы,  бухал барабан.  Майор поднимал лицо к небу, его
очки блестели.
   На площади  перед  крепостью,  где больше всего любят гулять туристы,
можно сфотографироваться.  Даешь сорок копеек и встаешь перед коричневым
ящиком  на треноге.  С объектива снимают черный колпачок - и готово,  ты
уже запечатлен.  Карточки завтра, можно оставить адрес - пришлют. А если
хорошо  получишься,  твою  карточку  в  целях  рекламы выставят на общий
стенд,  и ты окажешься в компании множества незнакомых людей, в основном
моряков.
   Художник прошел по боковой аллее.  Летел его плащ,  летели волосы,  и
только крепко была прижата к телу кожаная папка с бумагами.
   Он вышел из сквера и пошел по голой улочке,  по стертым плитам  вдоль
белой монастырской стены. Огромная сплошная стена, без единого окна; вы-
сокий художник казался маленьким под этой стеной - тонкая черная черточ-
ка.
   Кянукук оглянулся,  посмотрел, как идет художник, ему показалось, что
художник не идет,  не движется сам по себе,  а просто  каждое  мгновение
оказывается в другом месте.
   Два голубя, трепеща крыльями, повисли над его коленями. Красные лапки
их,  сморщенные и согнутые,  были неприятны. Они сели к нему на колени и
вцепились лапками в ткань брюк.
   Художник подошел  к огромной дубовой двери и толкнул ее ногой.  В ог-
ромной этой двери отворилась маленькая дверца,  художник шагнул в черно-
ту, дверца захлопнулась за ним.
   Кянукук согнал голубей, встал и вышел из сквера. Он сразу оказался на
людной торговой улице, на которой, несмотря на ветер, жизнь кипела.
   Снова померк солнечный свет. Начался дождь. На город со стороны зали-
ва быстро неслись все новые и новые тучи. Кянукук поднял воротник пиджа-
ка и побежал вниз по улице.
   Он заскочил в телефонную будку и набрал номер Лилиан.
   - Виктор,  вы причиняете мне горе, - сказала Лилиан. - Куда вы пропа-
ли? Я все время думаю о вас.
   - Лилиан, - сказал он, - мужчина должен самостоятельно идти по жизни,
смело чеканя шаг.
   - Ах, оставьте эти бредни, - нежно прошептала она, - дочь соскучилась
по вас, а я...
   - Я уезжаю, - перебил он.
   - Куда? - вырвался у нее панический крик.
   - Я уезжаю в Среднюю Азию, мы будем там искать нефть. Спасибо за все,
Лилиан.
   Он толкнул дверь закусочной,  в тамбуре отогнул воротник, расчесал на
пробор мокрые волосы и вошел в зал.  В зале было людно. Старенькая убор-
щица в синем халате бродила среди мужчин и посыпала мокрый пол опилками.
Дождь  стекал  по темным окнам,  а здесь был электрический свет,  пар из
окошка раздачи,  таинственные табло автоматов:  "Пиво",  "Соки", "Кофе",
"Бутерброды".  Здесь он встретил матроса, с которым вместе грузил цемент
на товарной станции.
   5. Сезон давно уже был на исходе,  но тут  вдруг  выдалось  несколько
жарких  ясных дней,  и последние гуляки устремились на пляжи,  на водные
станции, в леса.
   Для Тани это был прощальный день: съемки закончились, почти все разъ-
ехались,  в  городе оставалась еще только маленькая группа операторов по
комбинированным съемкам да кое-кто из администрации. И Таня завтра долж-
на была лететь в Москву.
   Солнце уже  клонилось  к закату.  Оно висело в виде красного шара над
ясным и бодрым морем, обещая на завтра ветер и еще более резвые, чем се-
годня, волны.
   Таня в купальном костюме сидела на мостках яхтклуба, свесив ноги. Она
разглядывала свои руки.  Все же загорела за лето довольно сильно. Конеч-
но,  это не южный загар.  У южного загара совсем другой оттенок, южный -
йодного цвета, здесь же загар красноватый, нестойкий, но все-таки...
   За спиной у нее раздавался стук шарика и короткие яростные  возгласы.
Эдуард и Миша сражались в пинг- понг.  Эдуард накатывал,  Миша подрезал.
Рядом с Таней сидел Кянукук, высохший, как индус. Он обхватил ноги рука-
ми,  положил подбородок на колени и мечтательно смотрел в море. Кто зна-
ет,  что он видел в этот момент, должно быть, разные романтические обра-
зы:  Фрэзи Грант, Ассоль и так далее. Верхняя губа его неприятно шевели-
лась.
   - Мечтаешь, Витя? - спросила она.
   - Лето кончается, - вздохнул он. - Жалко.
   Она повернулась и положила ему локоть на плечо.  Он вздрогнул, словно
от тока, и сжался.
   - Ты продолжаешь переписываться с Марвичем? - спросила она.
   - Да. Только что получил. Он собирается уезжать кудато в Сибирь.
   Таня посмотрела в море.  Катер уже появился из-за мыска.  Он тащил за
собой пенный бурун, а еще дальше за катером летела смуглая фигурка - это
был Олег.
   - А тебе он не сообщил об отъезде? - спросил Кянукук.
   - С какой стати? - Таня дернула плечиком.
   - Ну, как же... - пробормотал он. - Ведь вы всетаки...
   На спине его под Таниным локтем дрожали мышцы. Она сняла руку и вста-
ла.
   - Ах,  во-от как,  - протянула она.  - Ты тоже посвящен в наши тайны.
Ну, это все в прошлом.
   - Ты завтра уезжаешь? - спросил Кянукук, глядя на нее снизу.
   - Да.
   Она смотрела на катер.
   - Я тоже, наверное, скоро уеду, - сказал он.
   - Ну, что ты там еще придумал?
   - Должно быть, уйду в Атлантику, на плавбазу.
   - Бездарно, - сказала она. - Раньше у тебя лучше получалось.
   Уже был виден летящий в пене Олег,  концы его лыж, мускулы, напряжен-
ные до предела, закинутая в счастливом хохоте голова.
   Подошли Эдуард и Миша.
   - Сделал я Мишу, - похвалился Эдуард.
   - Просто я отрабатывал защиту, - отбрил Миша.
   - Прыгнули? - предложила Таня.
   И они втроем прыгнули.  Кянукук остался сидеть на мостках.  Он видел,
как они ушли в глубину и как потом пошли вверх, как колебались в воде их
тела,  как вынырнули на поверхность головы.  Всегда,  когда он видел ны-
ряльщиков, его охватывали зависть и уныние - он не умел плавать.
   - Прыгай, Кяну! - крикнул Эдуард.
   Он помотал головой.
   - Не хочется. Горло болит.
   - Да он плавать не умеет! - засмеялась Таня.
   Она схватилась  за  поручни  железной лесенки и наполовину вылезла из
воды.
   В треске мотора,  в шорохе, в свисте, в потоках воды, в брызгах нале-
тел бронзовый бог Олег. Таня подняла руку, приветствуя его.
   Мало что  изменилось  у  них с того дня.  Таня сама не понимала,  что
сдерживает ее.  Она ругала себя дурой,  мещанкой,  кляксой; так и юность
пройдет,  и нечего будет вспомнить.  Какая она актриса, она обыкновенная
курочка ряба. Тоски по Марвичу давно уже нет, убеждала она себя, все это
дело прошлое и ненужное, и она ему не нужна, уж он-то небось развлекает-
ся,  как хочет...  Она любовалась Олегом:  вот тот самый парень, который
нужен ей сейчас,  в Москве она придет с ним в ресторан ВТО,  и все будут
глядеть на них и шептаться: он юноша, герой, муж, разбойник и защитник -
то,  что надо. Но что-то останавливало ее, что-то в Олеге настораживало,
отталкивало ее,  и она,  сама того не замечая, начинала с невинным видом
язвить,  вышучивать  его.  Олег  в  такие минуты совсем выходил из себя,
страдала его честь.  Он становился жалок, когда при Мише и Эдуарде начи-
нал  разыгрывать  из себя ее властелина,  победителя.  Она не мешала ему
этого делать,  понимая,  что значит для него авторитет у этих людей. Вот
это еще очень смешило ее.
   Недавно он пришел и с небрежной улыбкой сказал:
   - Старуха, я сообразил, что именно такая женщина, как ты, нужна бело-
му человеку.
   - Что это значит?
   - Хочешь, я женюсь на тебе?
   Она вспомнила про Марвича, усмехнулась и медленно проговорила:
   - Они прожили вместе сто лет и умерли в один день.  Такая  программа,
да?
   - Ну, зачем же так? - вскричал он. - Просто поженимся, и все. Свадьба
там и прочие мероприятия. Батя купит нам однокомнатную квартиру в коопе-
ративе. Представляешь, как мы будем жить? Свобода и любовь!
   - Представляю.
   Иногда они говорили на "серьезные темы".
   - Я многого добьюсь, вот увидишь, - говорил он.
   - Кулаками? - спрашивала она.
   - Ну нет. Посмотрела бы ты мою зачетную книжку - только высшие баллы.
   - Ах ты, мой отличник!
   - Не  смейся,  мне это нужно.  Понимаешь,  батя мой - шишка на ровном
месте,  и поэтому я живу так,  как другие не могут.  Но в нашем обществе
посты не передаются по наследству, и знания свои батя не может мне заве-
щать.  Поэтому надо самому соображать, как вырваться на орбиту. Батя мне
передал кое-что - свою силу и хватку, вот что. Я ведь наблюдаю за ним.
   Ей становилось неприятно, страшно, но она гнала от себя страх.
   - Ты еще мальчик, Олег.
   - Нет!
   - Ты просто красивый мальчик.
   - Нет, нет, ты ошибаешься!
   ...Все они  вылезли на мостки и заплясали на них,  радостные от моло-
дости,  от легкости и силы. Брызги слетали с них, и Кянукук стал мокрым.
Он тоже плясал.
   Миша включил приемник, нашел какую-то музыку и сообщил, что это "бос-
са-нова".  Миша всегда был в курсе всех новинок. Он показал, как танцуют
"босса-нову",  и все сразу усвоили эти нехитрые па. Эдуард пригласил Та-
ню,  а Олег пригласил Кянукука. Две парочки отплясывали на мостках, Миша
хлопал в ладоши.
   Потом они пошли обедать. Решено было веселиться остаток дня, весь ве-
чер и всю ночь до утра, прямо до Таниного самолета.
   За обедом на открытой террасе кафе они взяли коньяку,  захмелели, ели
много и вкусно, шумно разговаривали.
   Солнце краешком  уже задело воду.  От горизонта прямо в кафе катились
красные волны.  За стеклом был виден саксофонист в темных очках.  Он за-
думчиво выводил какуюто неслышную здесь мелодию.
   Они сидели за столом, поднимали рюмки, подмигивали друг другу.
   - На  Гавайских островах любимый спорт - плаванье по волнам на доске.
Безумно сложная штука, - говорил Олег.
   - Я, помню, был на соревнованиях во Львове. Так вот, выдали нам тало-
ны на питание, а мы с Гошей Масловым... - рассказывал Эдуард.
   - Таня, у тебя в Москве много подруг? - спросил Миша.
   - Наш режиссер тиран, невозможный тип, - жаловалась Таня.
   - Конечно, доска не простая, специальной выработки, стоит тысячу дол-
ларов.
   - А Кольчугин - это просто террорист.
   - А Гошка Маслов - страшный заводила.
   - У меня есть идея в зимние каникулы снять хату под Ленинградом.
   - Главное, не упасть и стараться держаться на гребне волны.
   - Так мне все надоело, а еще павильоны, озвучивание, ужас!
   - У них там плешка возле памятника Мицкевичу.
   - К Новому году, думаю, у нас будет мотор.
   - Важно не потерять доску. Это позор для спортсмена.
   - Вчера опять звонили из Ленинграда.
   - А они, понимаешь, любительницы кофе с коньяком.
   - Вы видели новую модель "Москвича"?
   - Эта традиция идет еще от древних гавайцев.
   - Крутят тебя, как куклу, перед камерой.
   - Ну, ясное дело, он ей делает "ерша".
   - Отличная отделка. Корпус типа "фургон".
   - Как вы думаете, смог бы я проплыть на доске? - спросил Олег.
   - Гаврилова получает по высшей ставке, а я что, рыжая, что ли? - ска-
зала Таня.
   - И вдруг вваливаются те пижоны, которых и не звали, - сказал Эдуард.
   - Один малый в Москве достал "Альфа-Ромео", - сказал Миша.
   - Тише! - крикнул Олег и ударил ладонью по столу. - Я спрашиваю: смог
бы я проплыть, стоя на такой доске, или нет?
   - Что ты такое говоришь? - удивилась Таня.
   Олег закусил губу и зло посмотрел на всех.
   - Конечно,  смог бы,  Олежка. Каждому ясно, что смог бы, - сказал ему
Кянукук.
   - Действительно, это несправедливо, - сказал он Тане.
   - Скажи, пожалуйста, "Альфа-Ромео", - сказал он Мише.
   - Ну и что дальше было? - спросил он у Эдуарда.
   -