зкая,  как щель,  улица Лабораториум, и четыре башни, а
та  башня...  Таня  не видела раньше смонтированного целиком фильма и не
знала, что здесь есть это место, и, когда улица Лабораториум исчезла, ей
захотелось крикнуть:  "Остановитесь, остановитесь и больше ничего не по-
казывайте!"
   Но все это быстро промелькнуло.  Она закрыла глаза,  и,  как будто во
сне,  ей  захотелось  ринуться в эту темную расселину,  чтобы промчаться
насквозь и вылететь с другой стороны.
   Она побежала по булыжнику,  перепрыгивая через разбитые горшки,  сло-
манные  ящики,  осколки  посуды,  через нечистоты,  через дымящиеся кучи
тряпья, но в конце улицы стоял железный звон: стражник, огромный, бочко-
образный, самовароподобный, закрыл собою выход, положив суставчатую руку
на крышу башни.  Тогда она обернулась - улица мгновенно умылась  дождем,
блестел булыжник,  из ниши торчали ботинки Марвича,  в глубине теплилась
его сигарета. Был десятый час, где-то вблизи пело радио, доносились гуд-
ки из порта. Марвич вылез чумазый и смешной. Они взялись за руки и легко
побежали по улице своих юношеских химер, по блаженной памяти улицы Лабо-
раториум, на вокзал за билетами.
   В зале послышался смех, взлетели легкомысленные аплодисменты.
   - Смеются, - шепнул автор. - Смеются там, где надо.
   Таня посмотрела вдоль ряда. Вся их группа сидела с блаженными улыбка-
ми. Это уж всегда так: как бы ни собачились в ходе производства, к концу
картины вся группа убеждена в том,  что сделан шедевр.  К тому же у всех
приятные воспоминания о натурных съемках, о том городе.
   Кстати, вот ей-то и не надо было бы снова смотреть этот  фильм,  осо-
бенно сегодня. Письмо и этот фильм - слишком много для одного вечера.
   "Что делать?" - подумала она,  когда увидела в массовке, в толпе про-
хожих длинную шею и собачью голову Кянукука.
   Он очень гордился тогда - ему дали проход. Он вел под руку даму и ко-
мично вихлялся.  Вечером только и разговоров было, что о дебюте "полков-
ника" в кино.  Все советовали ему,  как перевоплощаться.  "Ты  похож  на
Бельмондо", - говорили ему, и он тут же, отвечая на такое внимание к его
особе,  разыграл сцену из гангстерского фильма. В общем, смеху было мно-
го.
   "Постоянно мы над ним смеялись,  бесконечно, утомительно. К концу это
превратилось уже в скучное издевательство.  Естественно,  считалось, что
он все снесет, не обидится, а он вот не снес. Может быть, письма Марвича
подняли в нем мятеж? Марвич над ним смеялся".
   "Витька, - писал он ему, - ты странная личность. Таким, как ты, я был
в семнадцать лет. Где тебя консервировали, мил-человек? Мне кажется, что
у тебя и девушки-то не было никогда, одни фантазии. Напиши мне обо всем,
не бойся откровенности и перестань, пожалуйста, нести такую дичь про Ли-
лиан.  Если она действительно существует, то зачем ты тогда треплешься о
ней перед всякими подонками?  Мне кажется,  что я сделал ошибку, не взяв
тебя тогда с собой.  Надо было схватить тебя за шиворот и втащить в  ва-
гон.  Впрочем, это еще поправимо. Осенью мы с Сережей отправимся в дале-
кий путь,  и если ты не балда и не окончательный шут, то поедешь с нами.
Сережа тебя сделает человеком.  Знаешь песню: "А я иду по деревянным го-
родам,  где мостовые скрипят, как половицы"? Может быть, это романтика и
не чистой воды, но на меня она действует, потому что я сам истер по этим
деревянным тротуарам не одну пару подметок.
   Теперь скажи мне,  друг,  пожалуйста,  такое: ты что, влюблен в Таню?
Только честно,  без балды.  Если это так,  то я тебе по-настоящему,  без
всякого юмора сочувствую, потому что она моя от начала и до конца и, что
бы  с  ней ни случилось,  в конечном счете она будет со мной.  Что бы ни
случилось! Да с ней и не случится ничего, ничего к ней не пристанет.
   Итак, жму лапу.  Пожалуйста, не финти и сообщи, нужны ли деньги. При-
вет Лилиан. Обнимаю. В а л е н т и н".
   Были и другие письма,  шуточные и дурашливые,  но это, наверное, было
главное и последнее. Ответить на него Кянукук уже не успел.
   Тут она вспомнила,  как неслыханно возмутила ее уже сама  мысль,  что
Кянукук влюблен.  В тот вечер он пригласил ее в ресторан. Для него, вид-
но, это был какой-то особенный вечер.
   "Эх ты, - подумала она о себе, - дрянь ты порядочная, не дала мальчи-
ку даже возможности повздыхать.  Ведь он не домогался тебя,  как иные, и
ни одного сального взгляда не бросил.  Он жаждал лишь меланхолии,  но  у
тебя уже был рыцарь,  Олег, сильная личность. Тебе уже грезилась большая
любовная биография,  "чтобы на старости лет было что вспомнить". Хорошо,
должно быть,  это утешение на старости лет.  А в самом деле,  что утешит
нас на старости лет?..
   Вот здесь я ничего играю,  сносно.  Правильно двигаюсь.  Все равно  я
стану актрисой, не такая уж я бездарь".
   Фильм, благополучно перевалив через кульминацию, благополучно катился
к концу.  Подчищались всякие неувязочки,  все  постепенно  выяснялось  и
обосновывалось,  осуществлялся  важнейший  закон искусства - все "ружья"
палили со страшной силой. В конце сквозила естественная лирическая недо-
говоренность.  Все было в порядочке, и все остались довольны: простодуш-
ная публика была растрогана,  профессионалы оценили умелую  режиссуру  и
операторскую работу,  снобам осталось много поводов для насмешек.  Заго-
релся свет, грянули аплодисменты.
   В фойе и во всех других помещениях установилось оживленное  приподня-
тое  брожение.  Пространства  для перебежек не было никакого,  и поэтому
кучки и отдельные люди двигались хаотически, сплетаясь в случайные клуб-
ки,  расходясь,  вежливо  толкаясь,  покачиваясь и словно подчиняясь ка-
кой-то неслышной музыке. Во всяком случае, это было увлекательное дело и
никто не торопился уходить.
   Таня тоже двигалась неизвестно куда,  вместе с Павликом, Кольчугиным,
Потаниным и другими,  теряя их по одному, отвечая на поцелуи и рукопожа-
тия, пока не осталась вдруг одна.
   Вокруг стояли незнакомые люди.  Они, конечно, посматривали на нее как
на героиню вечера, но обратиться не решались.
   "Как странно, - усмехнулась Таня, - никто меня не беспокоит, никто не
предлагает дружбу".
   Она вынула из сумочки сигарету и закурила.  Толпа вокруг медленно ко-
лыхалась, перемещаясь.
   - ...я не знаю, может быть, я примитив, но мне понравилось.
   - Простите,  это уже не тот уровень разговора. Что значит понравилось
или не понравилось?
   - ...слабости очевидны...
   - ...но и достоинства...
   - А кто же спорит?
   - Вы сами сказали, что...
   - ...кассовый успех...
   - ...что же плохого...
   - ...очаровательно, очень мило...
   - ...надоело про молодежь...
   - ...Калиновская очень хороша...
   - ...все мы слишком снисходительны...
   - ...жестокость такого рода...
   - ...правда характеров...
   - ...снят только верхний слой...
   - Бросьте мудрствовать лукаво!
   - В конечном счете не все ли равно?
   - Вы видели "Крик"?
   - А ты чего молчишь?
   - Буфет еще работает?
   - Старик, познакомь с Калиновской.
   - ...стряхнуть пыль с ушей!
   - ...где уж нам, дуракам, чай пить...
   - ...мелодию запомнили?
   - ...ту-ра-ру-ра... Так?
   - ...молодежь, понимаете, молодежь...
   - Я-то читал. А ты-то читал?
   - Простите, костюмчик этот не в Париже ли брали?
   - В Париже.
   - Не в "Самаритэн" ли?
   - В "Галери де Лафайет".
   - Угу, спасибо.
   - ...а мы совсем замотались, натуру пропустили, главк рвет и мечет...
   - ...я вам говорил, дорогой, слушались бы старика...
   - ...он очень талантлив, очень...
   - ...этот?
   - Этот не очень.
   - А тот?
   - Это сволочь!
   - Тише!
   - Я вам говорю, Марцинович сволочь...
   - ...пора уже о праздниках...
   - ...шьете что-нибудь?
   - Что нового?
   - Слава Богу, ничего.
   - ...я бы иначе...
   - ...вы бы, конечно...
   - ...кто это, кто это?
   - ...вы, старик, еще молоды...
   - ...молодежь, молодежь...
   - А что Боровский?
   - Боровский в Индии.
   - А Фролов?
   - В Бирме.
   - А Лунц?
   - В Неаполе.
   - Кто же будет кино снимать?
   - Кина не будет.
   - ...ха-ха-ха... остроумный черт...
   - ...иди-ка сюда, иди-ка...
   - ...дай я тебя поцелую...
   - ...видали мы таких...
   - ...друзья, товарищи, братья...
   У Тани закружилась голова.  Тут как раз ее обнаружили,  и снова нача-
лись поздравления,  поцелуи,  ее потащили кудато - естественно, в ресто-
ран.  Нужно было пить шампанское,  смеяться,  изображать счастливицу. По
дороге к ресторану ее ухватила под руку высокая критикесса в  новомодном
седом парике.
   - Уверяю вас, - энергично говорила она, - в ближайшие годы ваш талант
заблещет новыми гранями.  Мне кажется,  что вы не просто красоточка - вы
значительная личность.  Я уверена.  Печаль человеческого сердца вам дос-
тупна.  Я хотела бы о многом поговорить с вами.  Ну, что там хитрить - я
предлагаю вам дружбу. Идет?
   Пробежал сияющий Павлик, махнул рукой - сюда, друзья, сюда! Они сдви-
нули несколько столиков,  Кольчугин собрал деньги. Кто выложил трешку, а
кто и десятку.  Кольчугин надел очки и строго продиктовал официантке за-
каз.
   Сегодня все шумели,  всех охватило желание настежь  распахнуть  души,
объясниться друг другу в любви, выяснить все недоразумения и весело пить
- мы это заслужили!
   Только Тане хотелось остаться одной и уйти в переулки, где начиналось
весеннее  поскрипывание дверей и ошалелые мальчишки уже заступали на по-
луночную вахту у ворот.
   Бочком, смущаясь, подошли родители.
   - Танюша,  мы домой. Поздравляем тебя, родная, поздравляем. Тебя про-
водят?
   - Что пишет Валентин? - тихо спросила мама.
   Таня посмотрела на нее.
   - Приглашает к себе.
   - Поедешь?
   - Конечно, поеду.
   Мать побледнела и закусила губу.
   - Когда? - спросил отец.
   - Не знаю.
   Родители ушли.
   Таня старалась веселиться,  не хотелось огорчать товарищей.  Шумный и
беспорядочный пир подходил уже к полуночи,  смешались салаты и  закуски,
тосты и объятия, кое-кто стал уже уходить, когда к Тане подошел Олег.
   Люди, знакомые с ним по Прибалтике, стали шумно звать его к столу, но
он только поклонился довольно церемонно и попросил Таню отойти с ним  на
несколько минут - ему нужно поговорить с ней.
   - Пойдем,  - сказала она и быстро прошла через ресторан,  через фойе,
спустилась в гардероб и взяла свое пальто.
   Они вышли на улицу и медленно пошли к площади  Восстания.  Гигантский
высотный чертог закрывал полнеба. На фасаде его одно за другим гасли ок-
на,  образуя неясный темный пунктир. Большая полная луна, словно скатив-
шаяся с роскошного шпиля здания,  беспомощно висела поодаль. По Садовому
кольцу медленно двигался гигантский междугородный тралер.  Все  предметы
были крупны и отчетливы в эту ночь.
   - Что же ты молчишь? - спросила Таня.
   - Трудно, - проговорил Олег.
   - Как дела-то вообще? - бездушно спросила она.
   - Разве тебя это интересует? - сказал он. - Ну, защитил диплом.
   - А как твои друзья?
   - Какие друзья?
   - Как какие? Эдуард, Миша, верные друзья, соратники...
   - Не иронизируй. На что мне эти подонки? Я ведь стал старше...
   Они свернули на Садовое.  На мостовую то и дело выбегали люди, пытаю-
щиеся поймать такси.  Впереди,  обнявшись,  шла парочка, спокойно, как в
лесу,  она шествовала и пела: "На меня надвигается по реке битый лед, на
реке навигация, на реке пароход..." Девушка фальшивила.
   - "Пароход белый-беленький",  - машинально запела  Таня,  но  тут  же
оборвала песню. - Значит, стал старше, умнее, строже?
   - Вот что,  - надменно сказал Олег, - давай закончим этот треп. Я хо-
тел тебе сказать...  Тогда я унизился перед тобой там,  в  парке...  Ну,
считай, что этого не было. Я тебя выбросил из головы.
   - Вот и прекрасно, - сказала Таня. - Браво!
   - Столько девчонок вокруг,  а я унижался перед какойто дурочкой, - он
укоризненно покачал головой.
   - Да брось ты!  Ведь договорились же, что этого не было. Ничего у нас
с тобой не было.
   Она покосилась на него и вдруг заметила,  как резко и жестоко измени-
лось его лицо. Он схватил ее за руку.
   - Дурак я,  интеллигентик!  Зря я возился тогда с тобой. Сейчас бы ты
бегала за мной.
   - Сейчас милиционера позову, - тихо сказала Таня.
   - Дура! - Он отпустил ее руку. - Прощай!
   Через минуту он нагнал ее на такси. Такси ехало вдоль обочины тротуа-
ра вровень с Таниными шагами. Олег спустил стекло и высунулся.
   - Подвезти?
   - Мне здесь два шага.
   - Давай по-умному,  - сказал Олег,  - мы ведь взрослые люди...  Зачем
ругаться?
   - Может быть,  ты захочешь предложить мне дружбу? - любезно осведоми-
лась Таня и свернула в переулок.
   Такси взревело и устремилось по диагонали к осевой линии.
   Таня сразу забыла про этот разговор.  Дом ее был уже рядом, и она по-
бежала,  отстукивая  каблучками,  чуть  задыхаясь от ветра и пригибаясь;
прошла сквозь строй хихикающих мальчишек,  смело - через проходной двор,
под  долгий  свист загулявшего молодца,  мимо тенькающих слабыми ночными
звуками окон;  вышла на тихий свой московский угол,  где Валька когда-то
провел столько часов, околачиваясь возле ее подъезда.
   Дома не спали,  ждали ее.  Началось обсуждение премьеры. Отец сказал,
что фильм подкупил его своей чистотой и благородной идеей. Точно сформу-
лировать идею он не смог.  Мама сказала,  что воспитательное значение...
Затем прочла перечень телефонных звонков за день. Звонили с "Ленфильма",
приглашали приехать на пробы,  звонили с Киевской студии, звонил коррес-
пондент журнала "Панорама полночи" (Гданьск),  кроме того, звонили Толя,
Илья, Петя и Люба.
   Когда родители уже легли,  Таня тихонько вошла в их комнату и потяну-
лась к книжным стеллажам.
   - Ты чего, мышь? - пробормотал отец.
   - Книгу взять.
   - Какую?
   - Какую-нибудь. Стихи.
   - Блок справа, на третьей полке.
   С томиком Блока она вошла к себе, раскрыла и прочла:
   О весна без конца и без края,
   Без конца и без края мечта!
   Узнаю тебя, жизнь, принимаю
   И приветствую звоном щита!
   Она сбросила туфли и погасила свет.  Ночная комната сразу увеличилась
в размерах. Призраки, плоские и объемные, тихо зашелестели, начиная свою
беззлобную жизнь. Таня встала на подоконник и просунула голову в форточ-
ку, обозревая видимый отсюда мир.
   Тяжелый греческий профиль кариатиды скрывал от нее луну. Нежная грудь
кариатиды,  заляпанная голубями, серебрилась лунным светом, и серебрился
мощный живот.  Внизу светился пустой асфальт. По нему, посвистывая, про-
шел к телефонной будке гуляка, милый и бесхарактерный человек. Был виден
кусочек пруда,  дымная вода. Плыл замызганный лебедь, дергаясь и выщипы-
вая блох.  В темном окне аптеки под маленькой лампой белел колпак дежур-
ного фармацевта. Медленно проехал хлебный фургон.
   Таня захлопнула форточку и бросилась на кровать, обхватила голову ру-
ками,  смиряя гул в голове и гул во всем теле,  смиряя свою тоску и  ра-
дость, вытесняя лица и свет, и голоса, объявляя перерыв, перемирие, ант-
ракт, заснула.
   2. В апреле фильм вышел на экраны.  Большинство газет расхвалило его,
"серьезные" журналы высказались неопределенно, знатоки отзывались ирони-
чески, широким массам фильм нравился.
   Горяев, автор сценария,  вздохнул спокойнее,  зимние его дела успешно
завершились:  картина закончена,  сборник рассказов сдан в издательство,
новая повесть в молодежном журнале шла под всеми парусами. Он почувство-
вал полную освобожденность, уловил запах весны и отправился в закусочную
"Эльбрус".
   В закусочной он встретил Бессарабского,  заведующего отделом  крупной
газеты.  Бессарабский был высок, он возвышался над дымящимися горшочками
и молодыми людьми,  любителями кавказской кухни,  и махал рукой Горяеву:
иди сюда!
   Горяев подошел к нему с неохотой:  с Бессарабским надо было целовать-
ся.  Есть такие люди,  что лезут к тебе целоваться всякий  раз,  хотя  и
встречаешься с ними не меньше трех раз в неделю.
   Так и  в  этот день - Бессарабский поцеловал Горяева.  Потом все было
ничего,  после поцелуя с Бессарабским можно было  разговаривать,  как  с
нормальным человеком, и Горяев с удовольствием поведал ему о том чувстве
полной освобожденности,  которое он сейчас испытывал,  о том, как хорошо
направлять свои стопы туда, куда тебе хочется в данную секунду, и не ду-
мать об обязательствах, не суетиться, не впадать в панику.
   - А почему бы тебе не съездить в командировку от нашей газеты? - ска-
зал Бессарабский. - Общнись, старик, с народом.
   Он назвал новую стройку на большой сибирской реке и сказал, что нужен
репортаж с этой стройки,  "крепкий писательский репортаж" о земле, о лю-
дях - в общем о борьбе, как ты сам понимаешь".
   Горяев тут  же  согласился.  Зимнее сидение в Москве успело ему надо-
есть.  Он не мог долго находиться в этом городе,  хотя и начинал по нему
скучать  сразу  по  прибытии в любое другое место земного шара,  будь то
внутри страны или за границей.
   Они расстались с Бессарабским возле "Эльбруса",  договорившись встре-
титься завтра в редакции для оформления командировки.
   Горяев медленно  пошел  по  направлению к Арбату.  Он брел спокойно и
безмятежно под сильным ветром, полным весенних прихотей и надежд.
   День был пасмурный.  Качались голые ветви Тверского бульвара.  У  Ни-
китских  ворот,  среди торгующих киосков и тележек,  на этом уютном мос-
ковском перекрестке он встретил Таню Калиновскую, героиню своего фильма.
При  всех своих случайных встречах с ней он вспоминал прошлое лето в ма-
леньком прибалтийском городе, веселые и суматошные дни и неведомо почему
грустный отъезд. Кроме того, встречая Таню, он всегда надеялся на какой-
то счастливый случай, на неожиданный поворот, на романтическую встряску.
   Они пошли вместе дальше к Арбату. Горяев рассказывал Тане о своих де-
лах,  о  рецензиях  на свои книги,  об одном критике,  который вечно его
"долбает",  говорил о том, что засиделся в Москве, что послезавтра летит
в Сибирь.
   Таня гордо шествовала рядом,  лицо ее было непроницаемым, в нем чувс-
твовалось вот что: "Не трогай, не приставай, проходи-ка своей дорогой".
   - Куда ты летишь? - спросила она.
   Он усмехнулся и назвал город, и конечный пункт перелета - Березанский
металлургический комбинат.
   "Ишь ты,  интересуется,  -  подумал  он.  - Как будто это название ей
что-то говорит.  Она об этой стройке и понятия не имеет.  В самом  деле,
что знают московские девушки о крупных сибирских стройках? В лучшем слу-
чае слышали краем уха".
   Таня остановилась и почему-то уставилась в небо. Несколько секунд она
приводила в порядок свои волосы.
   - Можно я с тобой поеду? - спросила она.
   Горяев засмеялся и похлопал ее по плечу.
   - В самом деле,  - резко сказала она.  - У меня уйма времени и деньги
есть, и мне тоже, знаешь, надоело здесь.
   Через день они отправились в путь. Отправление было ночью из Внукова.
Снова эти прекрасные минуты перед посадкой в огромный самолет,  вращенье
маленьких огоньков в черном небе,  взвешиванье багажа,  шутки транзитни-
ков, коньяк внизу, в буфете, лимон и по стакану боржоми, а девушке еще и
конфетку, пожалуйста.
   - Хорошая девушка.
   - Не жалуюсь.
   - Дорогой,  продай плащ.  Понимаешь,  брату моему очень  нужен  такой
плащ.
   - Сочувствую твоему брату.
   В полутемном салоне самолета,  когда все уже перестали возиться, усе-
лись и пристегнули ремни, Таня сказала Горяеву:
   - Пожалуйста, не строй никаких иллюзий. Ты понимаешь меня?
   - Понимаю, - ответил он.
   - Ну и прекрасно.
   Она стала смотреть в окно.
   - Больно нужно, - через минуту обиженно произнес Горяев.
   Таня продолжала смотреть в окно. Как только самолет оторвался от зем-
ли, она откинула спинку кресла, прошептала: "Буду спать", - и заснула.
   "Что ее понесло со мной?  - думал Горяев,  глядя на ее спящее лицо. -
Эх,  лучше бы мне поехать в Ригу! В Риге сейчас уютно, и ребята, не сом-
неваюсь, встретили бы меня весело. Весело было бы и уютно. Что я, Сибири
не знаю, что ли?"
   У