рассуждала  уже  современная
Чехову критика.
     Не отрицал его и создатель повести.
     В письме Д.В.Григоровичу от 5 февраля 1888 года он признавался:
     "Я знаю, Гоголь на том свете на меня рассердится. В нашей литературе он
степной царь.  Я залез в его  владения с  добрыми намерениями, но  наерундил
немало" [П.2; 190].
     Как  видим,  Чехов  в  своем письме имел  ввиду прежде  всего "степные"
пейзажи, "подразумевая,  по-видимому",-  как  пишет  автор  примечаний,- "II
главу ".
     Примерно в том же духе понимали ситуацию и чеховские современники.
     Между тем, дело обстоит куда сложнее.
     Обратимся   непосредственно   к   предмету   нашего   исследования,   к
сравнительным оборотам, порождающим гипотетические ситуации.
     У Гоголя их встречаем уже в "Вечерах на хуторе близ Диканьки", и уже на
первой странице повести "Сорочинская ярмарка", открывающей сборник: "Все как
будто  умерло;  вверху  только,  в  небесной  глубине,  дрожит жаворонок,  и
серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка
крик  чайки или звонкий голос  перепела отдается в степи. Лениво и бездумно,
будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы ".
        "С.89"
     В "Сорочинской ярмарке" ситуативных оборотов - с избытком:
     "-  Вишь, как ругается! - сказал парубок,  вытаращив на  нее глаза, как
будто  озадаченный  таким сильным залпом неожиданных приветствий,- и язык  у
нее, у столетней ведьмы, не заболит выговорить эти слова".
     Приведем еще ряд примеров.
     "Окно брякнуло  с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная
рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: ".
     На  той же странице: "Кум с разинутым ртом превратился в камень;  глаза
его  выпучились,  как будто  хотели выстрелить; разверстые  пальцы  остались
неподвижными  на  воздухе.    А  Черевик,  как  будто  облитый  горячим
кипятком, схвативши на  голову горшок вместо шапки, бросился к дверям и  как
полоумный бежал по улицам, не видя земли под  собою;  одна усталость  только
заставила его уменьшить немного скорость бега".
     В  других  повестях  сборника  таких   ярких,  выразительных   оборотов
становится все меньше, что не совсем соответствует ожиданиям. В явно бытовой
"Сорочинской ярмарке" гипотетических ситуаций оказывается куда больше, чем -
в  фантастических,  полных  тайн  и  колдовства.  Гоголь  словно  постарался
уравновесить   их,   сделать   бытовую   повесть  не  менее  яркой,  богатой
неожиданностями, не уступающей в этом отношении фантастическим историям.
     Ситуативных  оборотов в других повестях сборника становится все меньше,
зато появляются гипотетические ситуации, которые создаются иными средствами,
например,  конструкциями  с сослагательным наклонением, как  в  "Ночи  перед
рождеством":
     "Если  бы  в  это  время  проезжал  сорочинский  заседатель  на  тройке
обывательских  лошадей, в шапке с барашковым околышком,  сделанной по манеру
уланскому,  в  синем  тулупе,  подбитом  черными   смушками,   с  дьявольски
сплетенною плетью, которой имеет он  обыкновение подгонять своего ямщика, то
он  бы,  верно, приметил ее, потому что от сорочинского  заседателя  ни одна
ведьма на свете не ускользнет.  Но сорочинский  заседатель не проезжал,
да и какое ему дело до чужих, у него своя волость".
     Эта   гипотетическая   ситуация   в   итоге   как  бы  отменена   самим
повествователем.
     Но  через  шесть строк появляется другая: "Близорукий, хотя бы надел на
нос вместо очков колеса  с комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что
это такое".
     И тут же -  еще  одна: ":  ноги  были так тонки, что если бы такие имел
яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке".
        "С.90"
     Еще меньше ситуативных оборотов, порождающих гипотетические ситуации, в
сборнике "Миргород".
     Петербургские   повести  свидетельствуют  о  возвращении   гоголевского
интереса  к данным  формам,  что  особенно отчетливо  проявилось в  "Невском
проспекте" и "Шинели".
     Если  в  "Невском  проспекте"  функции  ситуативных  оборотов  довольно
просты, локальны,  носят по  преимуществу служебный характер,  то в "Шинели"
такие  обороты  наполняются  концептуально  значимым  содержанием:  "Ребенка
окрестили,  причем  он  заплакал  и  сделал  такую  гримасу,  как  будто  бы
предчувствовал, что будет  титулярный  советник". Еще  пример:  "Сторожа  не
только  не вставали с мест,  когда он  проходил, но даже не глядели на него,
как будто бы через приемную пролетела простая муха".
     В  повести  "Шинель"  нередко   ключевые  суждения,  очень  важные  для
идеологического плана произведения, облекаются в форму ситуативного оборота:
"В  нем  слышалось что-то такое  преклоняющее на  жалость,  что один молодой
человек, недавно определившийся, который,  по примеру других,  позволил было
себе посмеяться  над ним,  вдруг остановился, как будто пронзенный, и с  тех
пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде".
     Вот Акакий Акакиевич начал готовиться к шитью новой шинели: "С этих пор
как будто  самое существование его сделалось как-то полнее, как  будто бы он
женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он
был  не один, а какая-то приятная подруга жизни  согласилась с ним проходить
вместе жизненную дорогу,- и подруга эта была не кто другая, как та же шинель
на  толстой вате,  на  крепкой подкладке  без  износу". Настал  день,  когда
Башмачкин надел обновку: "Этот  весь день  был для  Акакия Акакиевича  точно
самый большой торжественный праздник".
     Есть случаи,  когда Гоголь, вопреки норме,  даже удваивает  ситуативный
союз: "Он вступил на  площадь  не без какой-то  невольной  боязни, точно как
будто сердце его предчувствовало что-то недоброе".
     Сообщение  о  посмертных похождениях  бедного  чиновника,  конечно  же,
связанное с  идеологическим планом повести, также сопровождается ситуативным
оборотом:
     "Но кто бы мог вообразить, что здесь  еще не все об Акакии  Акакиевиче,
что суждено ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в
награду за не примеченную никем жизнь".
     В  описании  городка Б. из  повести "Коляска" находим  пример,  который
вполне можно соотнести с чеховскими принципами использования данных кон-
        "С.91"
     струкций:  "Когда,  бывало,  проезжаешь  его,  взглянешь  на  низенькие
мазаные  домики,  которые  смотрят  на  улицу  до невероятности кисло, то  :
невозможно выразить, что делается тогда на сердце: тоска такая, как будто бы
или проигрался, или отпустил  некстати какую-нибудь глупость,- одним словом:
нехорошо".
     В  "Мертвых  душах"  подобные  ситуативные  обороты  на  фоне  довольно
объемистого текста - просто  единичны,  а их художественные функции носят, в
основном,  частный  характер: ":  он наконец  присоединился  к  толстым, где
встретил почти все знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями
и несколько подмигивавшим левым глазом так,  как  будто бы говорил: >". Еще  пример: "Он
почувствовал,  что глаза его  липнули, как  будто бы  их  кто-нибудь вымазал
медом".
     Но и такие обороты довольно редки в  поэме, хотя  иногда и  соседствуют
друг с другом:
     "Слова  хозяйки  были прерваны  странным  шипением,  так что гость было
испугался; шум походил на  то, как  бы  вся комната  наполнилась змеями; но,
взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота
бить.  За  шипеньем тотчас же  последовало хрипенье,  и  наконец, понатужась
всеми силами,  они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил  палкой
по разбитому горшку, после чего  маятник пошел опять покойно щелкать направо
и налево".
     Есть и более обиходные, "служебные" варианты:
     "Но Чичиков  прикинулся, как будто и не слышал,  о чем  речь, и сказал,
как бы вдруг припомнив:
     - А! чтоб не позабыть: у меня к тебе просьба".
     В  целом  ситуативные  обороты   в  "Мертвых  душах"   не   наполняются
концептуально  значимым  содержанием,  хотя  есть  и  исключение:  "Он  стал
чувствовать   себя   неловко,  неладно:   точь-в-точь  как  будто  прекрасно
вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную,  вонючую лужу; словом, нехорошо,
совсем нехорошо!"
     Проявившись  особенно  ярко в "Сорочинской ярмарке",  интерес Гоголя  к
ситуативным оборотам заметно шел на убыль.
     Менялась  его   концепция  действительности.  На  смену   романтическим
представлениям о многообразных возможностях жизни, порождающим широкое  поле
ассоциаций и предположений, приходит иное: "Скучно на этом свете, господа!"
     Ситуативные  обороты  у  Гоголя  после  "Шинели"  -  лишь одно  из ряда
изобразительно-выразительных средств, используемых не чаще, а то и реже, чем
другие. Вместе  с  тем  в "Мертвых  душах" появляются знаменитые развернутые
сравнения, уже не раз привлекавшие внимание исследователей как нечто весьма
        "С.92"
     характерное,  гоголевское.  Развернутые  сравнения,   превращающиеся  в
маленькие  вставные  повествования  со своими героями, со  своими сюжетами и
своей проблематикой, довольно далекими от ведущей сюжетной линии.
     Появляется  также  "Повесть о капитане Копейкине", оказывающаяся своего
рода  развернутой  гипотетической  ситуацией,  хоть и "отмененной" сразу  же
после изложения.
     В известном смысле гипотетической  ситуацией  должен  быть стать второй
том "Мертвых душ", также "отмененный" автором.
     Еще более гипотетичным представляется замысел третьего тома:
     Совершенно  очевидно,  что  отношение  Гоголя  и  Чехова к  ситуативным
оборотам было неодинаково.
     У Гоголя интерес  к ним довольно скоро угас, что поставило  ситуативные
обороты  в  один  ряд с  другими  использовавшимися  им  тропами. Тогда  как
чеховское внимание к ситуативному обороту возрастало год от года, постепенно
превращая   этот   троп   в   важнейшее   средство   решения   разнообразных
художественных задач.
     Последнее особенно ярко, наглядно проявилось в повести "Степь".
     Ясно, что если мы  будем искать какие-то соответствия  на  уровне чисто
внешних сопоставлений, то, как представляется, потерпим неудачу.
     Отношение  Гоголя  и  Чехова   к  сравнительному  обороту,   способному
создавать гипотетическую ситуацию, скорее демонстрирует  их различие, нежели
сходство.
     А между тем, сходство есть.
     Но сходство - не лежащее на поверхности.
     В.В.Федоров отмечает, что в гоголевских развернутых сравнениях зачастую
"сравниваемый и сравнивающий предметы меняются местами и функциями".
     Это   свободное   отношение   к,   казалось  бы,   незыблемым   законам
аристотелевской "Риторики",  конечно же, нужно  писателю не само  по себе, а
как   необходимое  условие   создания   его   собственного,   неповторимого,
гоголевского художественного мира.
     Два  элемента сравнения  представляют  две разных действительности. И в
"известный   момент  развития  сравнения   обе   действительности   как   бы
совмещаются, совмещая предметы так, что один почти полностью заслоняет собой
другой, но, однако, этот другой  пробивается сквозь  первый и  так или иначе
обозначает свое присутствие".
     Вследствие этого в произведении создается ощущение двойственности мира,
чрезвычайно важное для  Гоголя, считавшего, что русская жизнь отклонилась от
своей  нормы,  не   равна,  не  адекватна  себе  самой.  И  что  за  внешней
"кажимостью" гениальному художнику дано разглядеть  и - показать мерцающую в
каж-
        "С.93"
     дом явлении суть, тем самым, через  сознание читателей, вернуть русскую
жизнь в ее нормальное, сущностное русло.
     Он даже намеревался во  втором и третьих томах "Мертвых душ"  начертать
истинный  путь  и показать  самое  Истину,  совместить печальную  российскую
действительность,  нашедшую   своеобразное  отражение  в  первом   томе,   с
действительностью высшего порядка - с тем, чтобы Истина вошла в мир.
     Ситуативный оборот с  предположительными связками  "как  бы", "словно",
"точно", "как будто",  "казалось" не отвечал генеральному замыслу, поскольку
учительное слово должно быть вполне определенным.
     Быть может, поэтому  ситуативных сравнений в "Мертвых душах" не  так уж
много, они по  большей мере выполняют  служебные  функции и  никак не  могут
заслонить эпических.
     Вероятно, этим объясняется постепенное вымывание данных  конструкций из
гоголевских текстов.
     Во всяком случае в "Мертвых душах" никаких важных высказываний Гоголь в
такую форму не облекает.


     Думается, что Чехов, читая произведения  Гоголя, воспринял прежде всего
идею  двойственности   мира,  которая   оказалась   близка  его  собственным
воззрениям.
     И  почувствовал важность  сравнения  как  ведущего  средства реализации
данной идеи в произведении.
     Пожалуй, это главное, чем обогатил Чехова его великий предшественник.
     Все  прочие  совпадения  и  сходства  отчасти  -   следствие  названной
основополагающей общности,  отчасти - отражение типологической близости двух
творческих индивидуальностей.
     Некое родство  взглядов двух писателей  на  мир  и художественное слово
обнаруживается в их текстах достаточно часто. Вот характерный пример:
     "Кобыла  называлась  Аграфена Ивановна;  крепкая  и  дикая,  как  южная
красавица, она грянула копытами в деревянное крыльцо и вдруг остановилась".
     Многие читатели, наделенные чувством стиля и по случайности не читавшие
гоголевскую повесть  "Коляска",  думается,  могли  бы  предположить  в  этом
отрывке авторство Чехова. И не без "оснований".
     Особенно много точек схождения в области сравнений.
     Очень по-чеховски звучит эта фраза: "Голова у Ивана Ивановича похожа на
редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх".
     Вполне органичным  для Чехова  было бы такое  наблюдение:  "...  за два
рубля   в  сутки  проезжающие  получают  покойную  комнату   с   тараканами,
выглядывающими, как чернослив, изо всех углов ". И описание бревенчатой
мостовой из "Мертвых душ"  без особых "неудовольствий" с обеих сторон  могло
бы вписаться
        "С.94"
     в чеховский текст: "Эти бревна, как фортепианные клавиши, подымались то
вверх, то вниз ".
     Следует, однако,  подчеркнуть, что сравнения у Гоголя - и оригинальные,
и общеязыковые (сквозили, как решето; ясное  как день; черный, как  уголь, и
т. д.)  -  используются экономно, они  подчеркнуто  штучны. Чехов же  сделал
сравнения своим ведущим тропом и применял довольно широко.


     Есть  смысл,  хотя  бы  - бегло,  затронуть  состояние  данного вопроса
применительно и к некоторым другим  чеховским предшественникам. Прежде всего
нас  будут,  конечно  же,  интересовать  ситуативные обороты  с "как будто",
"словно", "точно", "как бы" и вводным "казалось".
     Подобные  обороты крайне редко  встречаются в прозе А.С.Пушкина. Причем
предпочтение  он  отдавал  конструкциям  с вводным  "казалось", что особенно
заметно  в "Капитанской  дочке"  и что,  видимо, связано с общим стремлением
Пушкина 30-х годов по возможности избегать категоричности.
     Не характерны ситуативные обороты и для прозы М.Ю.Лермонтова.
     Гораздо   шире   такие    конструкции   представлены   в   стихотворных
произведениях обоих писателей.
     Думается,  достаточно будет привести  широко  известные  хрестоматийные
строчки:

     И он, как будто околдован,
     Как будто к мрамору прикован,
     Сойти не может!
     ("Медный всадник")

     А он, мятежный, просит бури,
     Как будто в бурях есть покой!
     ("Парус")

     Но все же было бы преувеличением сказать, что ситуативные обороты имели
определяющее значение для поэтики  Пушкина и Лермонтова. В их художественных
системах  это  всего лишь  одно  из изобразительно-выразительных средств, не
наделенное какими-то преимуществами в ряду других.
     Ф.М.Достоевский в первые годы творчества  (1846  - 1847)  крайне  редко
использует какие-либо сравнения.
     С 1848 года сравнений становится чуть больше,  хотя они  и не играют  в
произведениях писателя значительной роли.
     Всплеск  интереса  к оборотам с  союзами "как будто", "как бы", "точно"
обнаруживается в "Преступлении и наказании". Но эти обороты выполняют здесь,
в  основном,  локальные  функции  и с общим  планом  произведения,  пожалуй,
связаны  лишь  тем,  что  придают  тексту  некоторую  "неуверенность"  тона,
ускользаю-
        "С.95"
     щую  текучесть оценок  и суждений, что,  однако, достигается не  только
данными формами.
     Ощущение интригующей неопределенности, своего рода "проблемности" слова
повествователя создается  и  прерывистой интонацией, изломанным синтаксисом,
некоторыми шероховатостями стиля, погрешностями против грамматической логики
и, наконец, этими гадательными "как-нибудь",  "какая-нибудь", "как-то" и  т.
д.
     Такое письмо не  только отражает состояние героя,  мира, но и  помогает
писателю поддерживать читательский интерес, даже к "проходным" эпизодам.
     Каких-либо  иных задач традиционные  сравнения и ситуативные  обороты в
произведениях Достоевского, на наш взгляд, не решают.
     В  романе  "Идиот"  их  становится  значительно  меньше,  в  "Бесах"  и
"Подростке" -  еще  меньше, что,  в целом  связано,  как  представляется,  с
усилением "авторской воли" в художественном мире Достоевского.
     Несколько  чаще   сравнительные   конструкции  встречаются  в  "Братьях
Карамазовых",  в  котором  слово  повествователя  вновь отчасти  наполняется
ощущением проблемности оценок и суждений.
     Похожую  эволюцию   претерпели  сравнительные  обороты   в   творчестве
И.А.Гончарова.
     В  его   произведениях  обороты  с   союзным  сочетанием   "как  будто"
преобладают  над  другими  формами  и концентрируются  в  особо патетических
моментах: отъезд Адуева-младшего из родительского дома, душевные переживания
при восприятии музыки и т. д. ("Обыкновенная история").
     В  целом  для  Гончарова   сравнительные  обороты  не  являлись  чем-то
самоценным,  выполняли довольно традиционные, локальные функции.  С годами в
произведениях писателя их становилось все меньше.
     Еще менее органичны сравнительные конструкции для стиля Н.С.Лескова. От
текста к тексту  количество таких конструкций,  и без  того редких в  первых
произведениях писателя, убывало.
     Не    характерны    ситуативные    обороты    и    для     произведений
М.Е.Салтыкова-Щедрина. Даже в его сказках таких форм очень мало.
     И.С.Тургенев,  напротив,  пережил  период  довольно сильного  увлечения
сравнениями. Особенно  ярко это проявилось в "Записках охотника", в  которых
иногда  можно  насчитать  по  три-четыре  сравнительных  оборота   на  одной
странице.  Порой несколько  таких  конструкций  оказываются в  рамках  одной
фразы. Сравнения с союзом "как" обычно короткие, состоят из двух-трех  слов.
Зато ситуативные обороты с союзами "словно", "точно",  "как бы", "как будто"
и  вводным  словом  "казалось" нередко  превращаются  в развернутые.  Есть и
общеязыковые сравнения, но преобладают авторские.
     Несмотря на изобилие сравнений, они не привлекают особого читательского
внимания, поскольку в  основном выполняют традиционные, локальные  функции и
становятся как бы приметой  художественной  "обработанности" текста,  знаком
его литературности.
     В то же  время, по крайней  мере - применительно к "Запискам охотника",
эти формы отражают состояние рассказчика, знакомящегося с народной жизнью,
        "С.96"
     не  очень  ему известной,  и потому прибегающего  к  предположительным,
неуверенным интонациям, пытающегося не слишком  известное и не слишком, быть
может, понятное пояснить сравнениями с известным.
     В дальнейшем художественная проза Тургенева постепенно освобождается от
засилия  сравнительных   оборотов.   Уже  в  повести  "Муму"  их  становится
значительно меньше.  Но  в то же время они еще  в  заметной  мере определяют
стилистику  речи  повествователя.   Посте