шившей к церкви. Почти все спецназовцы и люди  Мариона  -  те,
кто не погиб при взрыве, - либо звали на  помощь,  либо  ползли  навстречу
какому-то дальнему резерву, и Том Эндрюс остался один  в  лучистом  сиянии
церкви. Он перевел дыхание и оглянулся на Слаггера. Пляшущий свет играл на
перемазанном кровью лице трупа, и Том  Эндрюс  невольно  вспомнил  моменты
сладкой горести: последняя игра Лу Герига, уходящий с плачем Пит Роуз.
   _Конец эпохи_.
   Оставалось сделать только одну вещь.
   Эндрюс остановил дрожь в руках на ту  минуту,  которой  хватило,  чтобы
отыскать  в  отделении  для  перчаток  "Поляроид-600"  за  инструкцией   в
виниловой обложке  и  регистрационными  бумагами.  Он  вытащил  аппарат  и
проверил, что кассеты в нем есть. Потом вылез из машины и  наклонился  над
неподвижным телом Слаггера, тщательно стараясь не  влезть  в  липкую  лужу
крови. Трудно было держать аппарат неподвижно  -  дрожь  никак  не  хотела
стихать, тело конвульсивно вздрагивало, пальцы тряслись. Церковь за спиной
рушилась, треск и жар заставляли нервничать  неимоверно.  Эндрюс  задержал
дыхание на вдохе и постарался, как мог, взять тело в кадр.
   И сделал пару снимков.
   Закончив, он сунул фотографии в нагрудный карман и швырнул камеру через
окно на пассажирское сиденье. Потом влез в машину сам, завел ее  и  быстро
задним ходом отъехал от ожившего ада.  Свет  был  повсюду,  в  ушах  стоял
грохот товарного поезда, и Эндрюс, не теряя ни секунды, врубил передачу  и
погнал, ПОГНАЛ к чертовой матери отсюда.
   Узкая дорога вилась между кипарисами. Эндрюс первый крутой поворот взял
на скорости тридцать миль в час, чуть не потеряв управление и не влетев  в
болото.  Он  завертел  рулем,  возвращая  колеса  на  асфальт,  и  взревел
двигателем вдоль окраины города, в черноту. Но, когда церковь уже скрылась
позади, он не смог удержаться, чтобы не  кинуть  в  зеркало  заднего  вида
последний взгляд на пульсирующий свет. Огонь бушевал свирепо, широко, и не
было сомнений, что он поглотит все  в  радиусе  ста  футов,  в  том  числе
погибших спецназовцев, солдат Мариона и даже Слаггера.
   Эндрюс  будет  последним,  кто  видел  Слаггера  живым,   и   к   такой
ответственности он собирался отнестись серьезно. Он  станет  неофициальным
биографом Слаггера, да, именно  так.  Эндрюс  будет  архивистом  подполья,
хранителем традиции. Адвокат улыбнулся при этой последней мысли,  несмотря
на дрожь, на колотящееся в груди сердце, на пересохшую глотку.  И,  сделав
последний крутой поворот в тень  болотистой  равнины,  Эндрюс  кивнул  сам
себе.
   Может быть, он напишет книгу.



        "23"

   Зверь встал на дыбы и  ударил  в  небо,  рыча,  выплевывая  яркие,  как
магний, языки пламени, и даже совсем далеко, в  Джелибеле  и  Порт-Херроде
был виден этот свет. Как будто теперь церковь  горела  на  чистой  памяти,
памяти о крови и  плоти  и  свечном  воске,  вырвавшейся  из-под  контроля
памяти, и горе с любовью смешались в адском спектакле, и вскоре  фундамент
стал проседать, и грохот  падающих  бревен  был  как  симфония  орущих  на
пределе сил голосов, возвещающих Апокалипсис.
   У подножия этого ада,  возле  двери,  возникла,  как  феникс,  одинокая
фигура.
   Она  стояла  на  дрожащих  ногах,  и  единственный  образ  заполнял  ее
горячечный  мозг:  любимый  день-рожденный  подарок  давних  лет  -  набор
матрешек.  Они  лежали  в  красивой  коробке  зеленовато-голубого   шелка,
обвязанной лентой из розовых сердечек, и сами матрешки были  раскрашенными
вручную фарфоровыми фигурками - младенцами в шелковых пеленках и с  шапкой
длинных блондинистых волос. Всего их  было  шесть,  и  каждая  разнималась
посередине,  и  фигурка  поменьше  плотно  входила  внутрь.  Эти  матрешки
касались чего-то тайного, скрытого в сердце феникса. Желания  быть  частью
целого, быть защищенной.
   Покрытая потом и копотью, судорожно дрожа у  колонны,  ощущая  на  лице
дыхание печи, Мэйзи не могла выбросить  из  головы  воспоминания  об  этих
куклах. Только секунду назад она вложила _сама себя_ в тело мертвеца.  Она
привязала собственные  пальцы  к  его  мертвым  фалангам,  как  к  болвану
чревовещателя, и держала его вертикально  столько,  чтобы  успеть  навести
мушку  на  ветровое  стекло  адвоката  и  выстрелить.   Она   сама   стала
вкладывающейся куклой, и одновременно кукольником, и когда она дала упасть
огромному телу, иллюзия сработала как гипноз. Звук упавшего на пол портала
тела Мариона был похож на стук упавшей бычьей туши о цемент.
   Треск падающих бревен внутри церкви выдернул Мэйзи из транса.
   Закрыв лицо руками от искр, она сделала глубокий вдох.  Жар  был  почти
невыносим, легкие вскипали от раскаленного воздуха, и  Мэйзи  решила,  что
пора убираться к чертовой матери. Она повернулась, перепрыгнула через тело
- искры впились в каблуки - и побежала вниз через ступеньку.
   Стоянка перед церковью была пуста, но  вдали,  среди  деревьев,  мигали
огни пожарных машин, со всех сторон выли сирены патрульных, и скоро  здесь
будут кишмя кишеть полицейские. Мэйзи бросилась через стоянку,  легкие  ее
горели, ноги окаменели и ныли после напряжения в церкви,  ныли  синяки  на
спине там, где упала закрывшая их доска. Рюкзак хлопал по спине, но это ее
больше  не  волновало.  Она  была  профессионалом,  и  она  знала,   какие
инструменты и материалы нужны для подобной работы.
   Она подбежала к Джо как раз, когда он садился, стараясь стереть с  лица
грим и ворча:
   - Эта чертова штука хуже липкой бумаги для мух.
   - Я тебе говорила, что она быстро высыхает, - сказала Мэйзи,  опускаясь
на  колени  рядом  с  ним  и  осматривая  его  лицо  в  поисках  настоящих
повреждений. С юга приближался вой сирен, ревели двигатели.
   - Я малость боялся, что эта штука засохнет у меня на ладони раньше, чем
я налеплю ее на лицо.
   - Ты отлично сработал, Джо, - сказала она, проводя рукой по ключицам  в
поисках осколков стекла или реальных ран. Нашла только  следы  сажи  -  и,
разумеется, пятна крови Мариона. Слава Богу,  Мэйзи  училась  сценическому
гриму в те времена, когда  была  слишком  бедна,  чтобы  купить  настоящий
товар. И она изучала свое ремесло на самодельных средствах и  так  освоила
химию грима, что могла бы написать учебник.
   Сегодня она сумела сымпровизировать с материалами, кипевшими в  пламени
церкви. За основу она взяла  расплавленный  свечной  воск.  Смешав  его  с
опилками, придала  ему  шероховатый  вид,  какой  следует  иметь  входному
отверстию раны. Сделала из него тонкую нашлепку, привязанную  к  пакету  с
кровью Мариона, который Мэйзи сложила из оторванного  кармана  собственных
джинсов. Весь  фокус  был  -  составить  этот  план  в  последнюю  минуту,
скорчившись в  огненном  туннеле  и  глядя,  как  Джо  перестреливается  с
Марионом. Может быть, ее на эту мысль навело зрелище Мариона,  получившего
последние три пули в грудь и упавшего, как ствол дерева, рухнувшего на пол
в сполохе искр. Скорее же ее вдохновила любовь к Джо, внезапное осознание,
что ему никогда не ускользнуть от собственной жизни, что вечно будет  идти
на него охота. И его собственная смерть - единственный ответ.
   - А знаешь что, дорогой? -  неожиданно  спросила  Мэйзи,  глянув  через
плечо на огонь. Пламя расползалось по земле, занимались валежины и  старые
пни, вспыхивали снопы искр, издали мелькали на деревьях мигалки полиции. -
Надо уносить ноги.
   - Знаю, знаю. Ладно, поехали.
   Джо заставил себя подняться, и внезапная гримаса  свела  его  лицо.  Он
выдохся начисто.
   - Сюда.
   Мэйзи взяла его за руку и повела за собой.
   - А ты ведь чуть не попала, верно?
   Джо выдавил из себя улыбку, несмотря на боль в подкашивающихся ногах.
   - То есть?
   - На волосок промахнулась.
   - Я знала, что делаю.
   - Ты мне череп могла разнести.
   - Но ведь не разнесла.
   - Что ж, твоя правда, - согласился Джо и обнял ее за талию.
   Они молча спустились к болоту.
   Когда наконец темнота поглотила их и завеса кипарисов и подлеска скрыла
хаос у  церкви,  Мэйзи  почувствовала  себя  странно  преображенной.  Они,
разумеется, двигались медленно,  ноги  засасывала  грязь,  раны  тянули  к
земле, но они были свободны, _свободны_,  пара  идущих  мертвецов,  и  они
скоро выйдут на хайвей, и как-нибудь выберутся из страны, и  спасутся.  И,
осознав это, Мэйзи снова ощутила то же чувство, странное, парящее чувство,
чувство полета, и она посмотрела  на  Джо  и  увидела  его  глаза,  огонек
узнавания в них, и знала, что он  чувствует  то  же  самое.  Они  достигли
невозможного.
   Сквозь тени, сквозь непроницаемую черную ночь.
   Они смогли наконец исчезнуть.



        "ЭПИЛОГ. ОТКРЫТКИ ИЗ ДЕРЕВНИ МЕРТВЫХ"

                                            Бог немыслим, если мы невинны.
                                                          Арчибальд Маклиш

   Джо очнулся от кошмара на закате, резко стукнувшись затылком  о  стену,
зад его занемел на каменной скамье. Дневной жар еще  висел  в  воздухе,  и
запах эвкалиптов был густ, как москитная сетка. Джо был покрыт  испариной,
от которой полотняные брюки прилипли к коже.
   Чертово мексиканское лето.
   Он сидел во дворе больницы, задремывая  и  просыпаясь,  уже  почти  три
часа, ожидая рождения ребенка. Сперва сестра ему  сказала,  что  он  может
остаться с Мэйзи в родильном зале, но потом  начались  осложнения.  То  ли
ребенок слишком маленький, то ли запутался в пуповине  или  что-то  вроде.
Джо до сих пор по-испански понимал только отдельные слова, а Мэйзи была не
в том виде, чтобы переводить. Она была распростерта на койке,  и  руки  ее
привязаны, чтобы она ими не дергала. Ей явно было очень трудно, и Джо  это
убивало.
   В конце концов доктор  попросил  Джо  подождать  снаружи.  Сначала  Джо
заспорил, но вскоре понял, что толку не будет. Он мало  что  мог  сказать,
кроме "Нет, спасибо" или "Где  ванная  комната?".  А  к  тому  же  ему  не
хотелось привлекать внимание к себе или к тому  факту,  что  этого  нового
гринго, называющего себя  Джон  Варгас,  разыскивают  полдюжины  секретных
служб  северного  соседа.  И  тот  факт,  что  они  с  Мэйзи  выбрали  для
исчезновения такую отдаленную деревушку на западе Сьерра-Мадрес, нисколько
не облегчал положения.
   Джо услышал звук раздающихся во дворе шагов и поднял голову.
   Здание  больницы  представляло  собой  подкову  ноздреватого  камня   и
выщербленной выгоревшей на солнце известки в обрамлении разросшейся  юкки,
травяных  лужаек  и   веретенообразных   мескитовых   деревьев.   Больница
Санта-Розалия на краю горной деревушки, известной под названием  Вилла  де
лос  Муэртос  [Деревня  Умерших  (исп.)],  была  единственным  медицинским
учреждением на сотню  миль  вокруг.  Мэйзи  было  спокойнее  здесь,  среди
горцев, чем внизу, в более современных и более коррумпированных  городских
больницах. Когда у нее начались  схватки,  она  настояла,  чтобы  ехать  в
Санта-Розалию. Но Джо с самого момента прибытия нервничал,  как  трехногий
кот. Слишком много администраторов вокруг. Слишком много бумаг  заполнять.
Вот и сейчас к  нему  по  садовой  аллее  идет  администратор  с  чугунной
физиономией, и, судя по выражению лица старого падре,  он  вряд  ли  несет
хорошие вести.
   Джо сглотнул слюну пересохшим ртом и смотрел, как неумолимо надвигается
исполненный собственной важности священник. Высокий, сдержанный, жилистый,
с двумя клочками седых волос на голове, священник выглядел за семьдесят  и
был одет в длинную черную vestido  [здесь  -  сутана  (исп.)]  с  веревкой
вокруг пояса, концы которой болтались как маятник на каждом шагу.  Он  был
всего в пятидесяти ярдах от Джо, и его унылые серые глаза, глядящие  прямо
на Джо, были полны неизбывным горем.
   Вставая и вытирая  пот  со  лба  тыльной  стороной  руки,  Джо  пытался
представить себе все, что могло случиться. Может быть, это  ошибка.  Может
быть, священник просто хочет сообщить ему, как идет дело. Вполне возможно,
но горячечный ум лихорадочно прокручивал самое худшее. Что погиб  ребенок.
Или хуже того: Мэйзи умерла родами. И  эта  мысль  была  так  ужасна,  так
невыносима, что Джо подумал, будто сейчас упадет в обморок.
   Священник подходил все ближе.
   Джо видел, как старик перешел через грязь всего в ста футах, переступил
через куст агавы. Он прихрамывал, явно щадя левую ногу. Джо стиснул  руки,
глядя, ожидая, и вдруг, сразу,  ему  стукнула  в  голову  страшная  мысль.
Походка священника, его непроницаемое спокойствие,  неподвижное  выражение
морщинистого лица. Что, если этот старый хрыч - стрелок?  Если  идет,  как
ангел смерти, чтобы забрать Джо? Странным образом Джо надеялся, что именно
этот сценарий верен. Все что угодно, только не потерять Мэйзи.
   Священник подошел.
   Джо  овладел  собой,  расправил  плечи  и  сделал  самое  непроницаемое
выражение лица, на какое был способен. Этот старый хрыч его  не  запугает.
Сам  не  заметив,  Джо  даже  приподнял  подбородок  на  несколько  гордых
градусов. Если после всего, что  было,  судьба  настигла  его,  -  что  ж,
значит, он проклят. Сжав кулаки, он вежливо кивнул  подошедшему  к  скамье
священнику. Джо был готов увидеть, как отлетит пола рясы старика, открывая
двенадцатикалиберный обрез с взлетающим вверх в повороте стволом.
   - Сеньор?
   Джо кивнул:
   - Да, святой отец? Что там с ребенком? Что с Маргарет?
   Священник на секунду вскинул голову, сдвинув брови. В  волшебном  свете
сумерек его кожа выглядела, как сырое тесто. И от него  шел  запах  старых
книг.
   - Сеньор Кастилла? - спросил он с очень смущенным видом.
   - Простите?
   - Вы сеньор Кастилла?
   Джо почувствовал, что его нервы разлезаются, как развязанный узел.
   - Вообще-то моя фамилия Варгас, а моя жена - Маргарет Варгас.
   Священник минуту смотрел на него, потом улыбнулся.  По  зубам  его  шла
черная полоска.
   - Извините мою ошибку, сеньор. Я думал, что вы сеньор Кастилла.
   - Ничего страшного, - сказал Джо.
   - Я знаю о вашей жене, - произнес священник. -  Замечательная  девушка,
очень милая.
   Джо поблагодарил.
   - Она еще не родила, - сообщил священник, поклонился и пошел прочь.
   Джо смотрел, как падре идет обратно к дому и  исчезает  в  тени  аллеи.
Тишина снова легла на двор больницы, как занавес,  и  вскоре  были  только
сверчки, и далекий шепот вод залива, и парящие чайки, и жара,  от  которой
одежда Джо весила, казалось, сотню фунтов. Джо прошел  к  восточному  краю
двора, откуда открывался вид на Вилла де лос Муэртос,  остановился,  держа
руки в карманах, задумался. Ночь накатывалась на долину, как одеяло, и уже
чувствовался на коже бриз, холодящий вспотевшие брови.
   Один в тишине, среди угасающего света, Джо заметил, что думает о Боге и
о планах,  которые  мог  заготовить  он  для  Джо,  для  Мэйзи  и  для  их
новорожденного. Решит ли Бог отплатить?  Возьмет  ли  этот  Самый  Главный
Наверху жизнь сына Джо за жизнь тех, кто погиб от его руки? Или  даст  Джо
то единственное, чего он всегда втайне хотел,  но  никогда  не  знал,  как
получить?
   Не услышав другого ответа, кроме крика далеких чаек, Джо  повернулся  и
пошел обратно к больнице.
   * Слаггер - боксер с мощным ударом (амер.)