на.
   Самсон мотнул головой. Впрочем, его вид подтверждал слова Черепанова:
вывалянный  в  снегу,  встрепанный,  потерявший  шапку,  со   слипшимися
белокурыми кудрями, прикрытыми клетчатым шарфом, с  дрожащими  руками  и
губами, отводящий бессмысленный взор, - юноша явно был не в себе.
   - Милостивый государь!  -  вытянулся  Черепанов.  -  Умоляю!  Спасите
золотое перо российской журналистики! Не дайте юноше погибнуть!
   - Что же я могу? - городовой передернул плечами. - Я вас не держу. За
полезные сведения благодарю, да там не мой участок.
   - Мы вам признательны, но у нас на счету каждая минута! Распорядитесь
доставить больного  в  медицинской  карете  по  известному  мне  адресу!
Обязуюсь его сопровождать!
   - Это, пожалуй, возможно. - Городовой осторожно заглянул в карету.  -
Ваше благородие, тут пострадавшие.
   Из кареты вылез мужчина в круглой каракулевой шапке, в черной  шинели
чиновничьего типа с каракулевым воротником, с серебряными  пуговицами  и
маленьким эмалированным  крестиком  в  петлице.  Вид  форменных  шинелей
действовал на Самсона умиротворяюще. Он не боялся даже кучера кареты,  в
шапке пирожком и поддевке с высокой талией.
   Доктор, узнав,  что  имеет  дело  с  журналистами,  вызвался  довезти
пострадавшего до места назначения.
   Всю  дорогу  Черепанов  твердил  врачу,  осмотревшему  и  опросившему
Самсона, что юноша в шоке,  его  надо  доставить  к  тетушке  -  госпоже
Лиркиной.
   Самсон не противоречил, понимая, что друг его лжет во благо.  Стажера
переполняла благодарность к коллеге, хотя никакого заговора  макаровских
извозчиков и не обнаружилось, а пьяный кучер был  найденовским.  Он  был
счастлив, что едет в безопасной медицинской  карете,  что  рядом  с  ним
заботливый доктор, рассказывает о своих героических  подвигах...  Сейчас
карета возвращалась с вызова, где доктору пришлось  освобождать  детские
головы, застрявшие в перекладинах никелированной кровати. Добро бы  один
ребенок попал  в  переделку,  а  то  только  освободили  малыша,  как  и
старшенький вздумал повторить его подвиг. Доктор  категорически  уверял,
что в  подобных  случаях  следовало  бы  обращаться  к  пожарным,  а  не
эксплуатировать  медиков...  Наконец  карета  остановилась,  и   Самсон,
бережно  поддерживаемый  Фалалеем  Черепановым,  ступил  на  обледенелую
твердь тротуара.
   Аптека  госпожи  Лиркиной  была  уже  закрыта  для  посетителей,   но
Черепанов не смутился. Пока  Самсон  бессмысленно  пялился  на  витрину,
уставленную грушевидными, подсвеченными сзади сосудами с красной  водой,
своим жутким, таинственным видом походившими  на  реторты  средневековых
алхимиков, пока он изучал подсвеченную золотистую  табличку  с  надписью
"Аптека   Pharmacie",   Фалалей   поблагодарил   эскулапа,   сунув   ему
зелененькую, и дождался, когда карета тронется с места.  Затем,  ухватив
Самсона за рукав, шагнул к дверям, украшенным  двуглавым  гербом,  и  со
злостью нажал на кнопку звонка.
   Через минуту-другую за дверьми послышались легкие шаги.
   - Римма Леонидовна, откройте, не бойтесь. Нам нужна срочная помощь.
   После паузы, заполненной  скрежетом  замка  и  отодвигаемой  щеколды,
дверь приоткрылась. В образовавшейся щели  показалась  стройная  молодая
женщина в цветастой шали,  накинутой  на  темное  домашнее  платье.  Она
поднесла к глазам руку козырьком и всмотрелась  в  поздних  посетителей.
Только  после  этого  откинула  дверную  цепочку  и,   впустив   гостей,
осведомилась строго:
   - Чем могу служить, господа?
   Самсон непроизвольно отшатнулся от Фалалея и выпрямился: перед  такой
красавицей ему не хотелось выглядеть инвалидом, а  если  она  и  вправду
сестра злобного музыкального обозревателя Лиркина,  можно  навеки  стать
редакционным посмешищем.
   - Дорогая Римма Леонидовна, - Черепанов  расплылся  в  улыбке,  -  мы
боимся инфлюэнцы, полгорода подкосила, проклятая. Готовы выпить по литру
спасительных лекарств, тем более приготовленных вашими нежными ручками.
   Аптекарша немного успокоилась. В ее практике случалось, что в поздний
час в аптеку заглядывали  и  хулиганы.  Потому  за  шалью,  которую  она
придерживала у  пояса,  прятался  на  всякий  случай  браунинг.  Хозяйка
перевела волоокий взор на Самсона - от него  веяло  свежестью,  морозом,
юностью.
   -  Прошу  вас,  присядьте,  -  мелодично  отозвалась   она,   заметив
возрастающее восхищение в мужских глазах, и указала свободной  рукой  на
мягкие кресла и шестигранный столик на витой ножке  в  углу  освещенного
электрическим светом холла. - Я сейчас вернусь.
   Она  удалилась  скользящей  походкой,  плавно   покачивая   стройными
бедрами, и журналисты рухнули в кресла,  вытянув  ноги,  натруженные  за
день.
   - А ты ей понравился, - шепнул Фалалей. - Где мои девятнадцать лет?
   - Недаром Константин Петрович ее с  Суламифью  сравнивал,  -  так  же
шепотом отозвался стажер, настроение которого заметно улучшилось.
   -  Интересно,  наведывается  ли  к  ней  мудрый  Соломон?  -  Фалалей
покосился на дверь. - Хочешь, расскажу анекдот? Идет  судебный  процесс.
Судятся еврей с армянином. А журналиста в зал не впустили.  Стоит  он  у
дверей и мается - кто выиграет тяжбу? Из зала заседаний  выходит  судья,
журналист у него спрашивает: "Ну как? Что решил суд? " А судья отвечает:
"Как что? Дали пятнадцать лет прокурору!" Ха-ха-ха...
   Римма Леонидовна вплыла в холл с фарфоровой вазой в одной  руке  и  с
вечерней газетой в другой.
   -  Милостивые  господа!  -  Прекрасная  аптекарша  раскрыла  вишневые
медоточивые уста, оттененные сверху черным пушком.  -  Мне  нужно  время
приготовить лекарства. Чтобы не скучать, почитайте газету.  И  начинайте
профилактику инфлюэнцы. В этих плодах содержатся  живительные  вещества,
лучшее средство от простуды.
   Она поставила вазу на стол прямо перед  Самсоном.  Он,  подобравшись,
сидел прямо и  растерянно  глядел  на  хозяйку.  В  углублении  вазы,  в
белоснежной ее впадине лежали очищенные апельсины...
   - Мой брат тоже пишет в одно издание. - Римма  Леонидовна  стрельнула
увлажнившимися глазами  на  Самсона,  видимо,  довольная  растерянностью
юноши. Она привыкла  к  восхищению  мужчин,  но  такие  красивые,  такие
породистые, такие преисполненные жизненной мощи и энергии встречались на
ее пути нечасто. - Но оно не для мужчин, слишком слащавое.
   Шаль на плечах новоявленной Суламифи  уже  отсутствовала,  и  мужчины
смогли оценить красоту ее телесных форм, умело  подчеркнутую  портнихой.
Римма Леонидовна удалилась в свои колдовские апартаменты, и за ее спиной
Фалалей хитро подмигнул стажеру.
   - Ишь ты, знаток прессы выискался, - зашипел фельетонист, когда  шаги
Риммы затихли, - как бы она запела, если б узнала, что и мы во  "Флирте"
подвизаемся! Бери апельсинчик!
   - Ни за что! - ужаснулся Самсон. - А вдруг она нас  узнала?  А  вдруг
она специально начинила их иголками?
   - Чего это ты, брат, взбесился? - Фалалей пожал  плечами  и  протянул
руку к золотистому шару, источающему соблазнительный  аромат.  -  Нельзя
быть таким впечатлительным! Забудь!
   - Меня-то она не знает, - зашипел Самсон, выхватывая  из  руки  друга
апельсин,  -  а  вас-то,  может,  ей   братец   на   улицах   показывал!
Остерегитесь!
   - Да ну тебя, запугал совсем, - Фалалей обиделся.  -  Впрочем,  давай
ради приличия хотя бы по одному возьмем. Я тоже в карман засуну, а потом
исследую... Самое главное, - продолжал он, шурша газетными страницами, -
про замороженную Эльзу еще ничего не написано. В полицейской хронике две
строки: найдено мертвое тело мещанки Е. М. на Куликовом поле. И все.
   - А при чем здесь хроника?
   - Как при чем? Ты забыл, что ли? Или действительно  сотрясение  мозга
схлопотал? Мы же собираем  материал  для  твоей  журнальной  публикации!
Затем  сюда  и  приехали!  А  Римма  может  знать   об   Эльзе   кое-что
пикантненькое.
   - И как же вы это выясните?
   Увидев Римму, юный провинциал уже не испытывал уверенности в том, что
найденная  на  Куликовом  поле  Е.  М.  не  его   тайная   жена!   Такая
обворожительная  женщина,  как  Эльза  Куприянская,  несомненно,  водила
знакомство  с  подобными  Римме  женщинами  -   эффектными,   отважными,
современными.
   - Что-то неладно на извозном дворе Макарова. -  Фалалей,  не  ответив
Самсону, оторвался от газеты. - Здесь написано,  что  вчера  Макаров  до
полусмерти избил жену. Ревнует, что ли?
   -  Современные  мужья  совсем  потеряли  человечий  облик.  -   Римма
Леонидовна с пузырьками на  серебряном  подносике  бесшумно  возникла  в
дверях. - Макаров избил беременную жену, и она выкинула.
   - Действительно?  -  Черепанов  бросился  навстречу  Римме,  галантно
освобождая ее от подноса. -  А  я  думал,  от  плода  другими  способами
избавляются.
   - Да, народ дикий, -  заметила  мягко  Римма.  -  Грамотные  люди,  и
мужчины, и женщины, чтобы решить эту проблему, обращаются за порошками в
аптеку.
   -  Я  в  курсе,  -  Фалалей  приятно  улыбнулся,  ставя  подносик   с
лекарствами на стол, - моя подружка мадемуазель Медяшина рассказывала. И
вашу аптеку хвалила.
   - Вот как? - Римма Леонидовна подняла  смоляные  дуги  бровей.  -  Вы
знакомый Эльзы? Теперь понятно. А я все  думаю:  откуда  мне  ваше  лицо
знакомо? И откуда вы знаете мое имя? Как она?
   - Увы, мадемуазель, Эльза дала мне отставку, - Фалалей  понурился,  -
но я не смирился, признаюсь вам. Не могу  отказаться  от  своей  судьбы.
Хочу выследить плутовку и вступить в поединок с соперником.
   Римма Леонидовна оглядела Эльзиного псевдолюбовника с ног до головы.
   - Должна вас огорчить, сударь. Насколько мне  известно,  Эльза  нашла
себе состоятельного покровителя. Советую вам отступить мирным путем. Тем
более что вы сами виноваты: почему под венец не звали?
   Прекрасная аптекарша  перевела  волоокий  взор  на  Самсона.  Молодой
человек, вскочивший при ее появлении, откровенно любовался ею:  по  лицу
его блуждала таинственная улыбка. Однако госпожа  Лиркина  не  правильно
оценила внутреннее состояние гостя - Самсон в этот момент воображал себе
простолюдинку  в  шиншилловой  шубке,  торгующую  пирожками.  Он  гадал:
привезла Е. М. шубку из Казани или ее подарил ей покровитель?
   -  Благодарю  вас  за  живительные  апельсины,  -  вымолвил  он  и  с
удивлением услышал в своем голосе нечто, что услышала и  Римма:  матовые
щеки ее порозовели.
   - Надеюсь, вы сохраните здравье в целости и  сохранности,  -  пропела
она.  -  Впрочем,  при  необходимости  заходите  в  любое  время  суток.
Познакомлю вас с братцем. Он добрейшей души человек, а как  готовит!  Он
знаток музыкальной жизни, ни одного концерта не пропускает.
   - А я? - Черепанов игриво обиделся.
   - А вы приходите после того, как сводите Эльзу  под  венец!  -  Римма
следила, как мужчины распихивали по карманам пузырьки с  привязанными  к
ним сигнатюрками.
   - А, я так и думал! - вскричал Фалалей. - Вы меня обманули!  Никакого
поклонника у моей плутовки нет! Миф!
   - Напрасно надеетесь, - возразила Римма  Леонидовна,  доставая  из-за
обшлага манжеты ключ  от  входных  дверей,  закрепленный  на  тесемке  у
запястья.
   - Тогда назовите фамилию! - капризно попросил Фалалей.
   - Вы же убьете его или ее!
   - Нет, Богом клянусь при свидетеле! Если человек достойный, способный
составить счастье моей Эльзы, я отступлю смиренно и покорно!
   - Клянетесь?
   - Клянусь! Так кто же он?
   - Граф Темняев.
 
Глава 9 
 
   Как и всякий девятнадцатилетний юноша, Самсон Шалопаев был  подвержен
внезапным переменам душевного состояния, и для него в порядке вещей было
испытывать  взаимоисключающие  желания.  Решение  принималось  благодаря
случайным факторам.
   Выйдя из аптеки госпожи Лиркиной  в  полном  изнурении  сознания,  он
мечтал скорее добраться до свой софы в буфетной "Флирта". Однако  дороги
к редакции он не знал, да и сомневался, сможет ли спокойно проехаться на
извозчике один. Ясное дело, шустрый Черепанов не намерен  являться  пред
светлые очи Данилы и Ольги Май.
   - Ну вы и мастер фантазировать, - с легкой досадой обратился Самсон к
коллеге, - не ожидал от вас такой прыти.  Как  только  не  запутались  в
своих выдумках. Правда, я и сам  поверил,  что  вы  ухажер  замороженной
Эльзы. Вы так достоверно все изобразили.
   - Это, мой друг, ерунда. Вернее, часть  нашей  профессии,  -  Фалалей
отмахнулся. - Не соврешь, не  узнаешь  нужного.  А  для  нас  главное  -
результат. Что, напрасно мы по твоей милости версты на сапоги наматывали
весь день?
   - И что мы узнали? -  не  унимался  Самсон.  -  Что  покойница  имела
содержателя? А какая нам разница? И так понятно из беседы с Пряхиным. Не
буду же я в эту историю графа Темняева впутывать.
   - Ты-то не будешь, ясно, - согласился Фалалей, - тебе ни к чему. Тебе
и так материала хватает. А вот я... Ты не понимаешь,  у  меня  положение
сложное. О чем писать? О ком? Думал, к Макаровым завтра с утра податься:
вдруг избитая жена - изменница? А сейчас полагаю, надо о графе  вынюхать
что-нибудь.  Он  птица  покрупнее.  А  если  в  супружеской   неверности
изобличить - какая бомба для журнала!
   - А я слышал, что граф  Темняев  за  границей,  -  осторожно  сообщил
Самсон, вспомнив слова Эдмунда в купе поезда.
   - Нет,  это  младший  Темняев,  его  графом  зовут,  хотя  он  только
наследник титула, еще не вступил. А старший,  настоящий,  в  Петербурге.
Старичок сенатор женат  уж  лет  сорок,  жена,  старушка  его,  из  рода
Воротынских, древнейшего, едва ли не царского...
   - Он вас и на порог не пустит, - предположил стажер.
   - А я и не пойду к нему. Я кое-что получше придумал.
   - И когда вы только успеваете придумывать?
   - Всегда, брат! Учись, пока я жив.
   Самсон промолчал.
   - Я не понял, ты идешь со  мной  или  отправляешься  под  крылышко  к
Ольге? - Фалалей проявлял признаки нетерпения и даже, расстегнув пальто,
вынул из жилетного карманчика часы,  пытаясь  разглядеть  на  циферблате
положение стрелок. - А то ведь я проголодался чертовски.
   - А далеко?
   -  Нет,  совсем  близко.   Только   надо   поторапливаться.   Сегодня
понедельник - значит у баронессы Карабич  мистический  ужин.  Собираются
члены теософского капитула.
   - А я... меня же никто не знает, - стушевался  Самсон.  -  А  вы  как
потом доберетесь до дома?
   - За меня не волнуйся, я извозчиков не боюсь. А если подфартит,  и  в
автомобиле доеду на Петербургскую. Ну что, идешь?  Тебе  надо  побыстрее
узнать город и людей. Не век же под моим контролем бегать.
   Самсон обреченно  устремился  следом  за  своим  беспокойным  другом.
Несмотря на близящуюся ночь, столичные улицы  поражали  Самсона  обилием
света и движения. Электрические  фонари  бросали  лиловатые  отсветы  на
очищенные  от  снега  тротуары  и  мостовые,   на   заиндевевшие   стены
шестиэтажных громадин, на ограды притаившихся между каменными  монстрами
уютных особнячков. Каждый дом, каждая комната в домах жили своей  особой
жизнью: за зашторенными окнами угадывались хрустальные люстры, матовые и
шелковые абажуры, керосиновые лампы, а  иногда  смутные  тени  мужчин  и
женщин.  На  перекрестках  горели  костры,  разложенные  на  специальных
железных  решетках,  и  к  охранявшему  живительный   огонь   городовому
стягивались и  простолюдины,  и  подмерзшая  публика  рангом  повыше,  и
бездомные  собаки.  По  мостовой  мчались  экипажи,   сани,   кареты   с
разноцветными фонариками  у  козел,  вперед  вырывались,  обгоняя  всех,
убранные  коврами  роскошные   сани,   запряженные   тройкой.   Самсона,
покинутого мужа, не оставляла мысль, что за любым окном, в любом экипаже
могла находиться и Эльза, если она еще жива.
   Самсон старался держаться подальше от края тротуара, жался  к  домам,
но и на тротуаре его подстерегали опасности. Не раз  из  подворотен  или
из-за фонаря выныривали  призрачные  фигуры  причудливо  одетых  дам:  в
ротондах, шубках, шляпках с  вуалями,  в  полушалках.  Призраки  тут  же
обретали плоть, хватали Самсона за руку, тянули за  собой.  Если  бы  не
бдительность Фалалея, юный провинциал наверняка сгинул бы в каком-нибудь
вертепе. Фалалей шутя отбивался  от  ночных  красавиц,  ловко  лавировал
среди шумных, нетрезвых ватаг и уверенно влек своего подопечного к цели.
   Симпатичный особнячок, отделенный от мира каменным забором с широкими
чугунными воротами, открылся их взорам неожиданно. Возле парадных дверей
томились в ожидании экипажи. В свете газовых  фонарей  необычной  формы,
водруженных  на  витые   чугунные   столбы   обочь   широкого   крыльца,
поблескивали лакированные крылья автомобиля.
   Видимо,  Фалалей  бывал   здесь   неоднократно,   поскольку   никаких
препятствий  к  продвижению  журналистам  не  встретилось.   Швейцар   в
ливрейной шинели до пят, обшитой  галунами,  в  фуражке  с  лакированным
козырьком встретил их  без  подобострастия,  но  весьма  почтительно.  В
теплом вестибюле с беломраморными стенами, с  огромным  бордовым  ковром
посредине  пола,  выложенного  мраморными  плитками,  к  ним   подскочил
мажордом в темно-синем фраке с золотыми ливрейными пуговицами. Он  отдал
распоряжение лакею, и тот с поклонами принял верхнюю одежду новых гостей
и унес в гардеробную.
   Вестибюль был хорошо освещен. С середины кессонированного потолка  на
тяжелой бронзовой цепи свисал розовый плафон, около стенного  зеркала  в
резной дубовой раме стояли канделябры - выточенные  из  красного  дерева
фигурки мальчика  и  девочки  в  легких  туниках  с  факелами  в  руках.
Повертевшись перед огромным зеркалом  и  поправив  по  мере  возможности
прически, молодые люди были препровождены в столовую.
   Там уже находилось дюжины полторы гостей. К удивлению Самсона,  никто
их не приветствовал, и, заняв свободные места, журналисты  приступили  к
трапезе. Самсон присматривался к дорогой, несомненно,  изготовленной  по
специальному заказу посуде - ободки  тарелок,  черенки  вилок  и  ножей,
стенки фужеров и рюмок испещряла непонятная замысловатая символика, -  и
косился на сотрапезников.  Участники  ужина  предавались  тихой  беседе.
Собрались здесь в основном дамы бальзаковского возраста и  благообразные
старички, но между ними затесались двое молодых людей нервического  вида
и три юные барышни, тонкошеие и большеглазые.
   Самсон впервые в своей жизни попал в столь блистательные апартаменты:
затянутые алым штофом стены столовой служили фоном для гигантских картин
в фигурных, золоченых рамах; в простенках,  окруженные  лепниной,  сияли
зеркала, и в них многократно  умножались  огни  бронзовых  стенных  бра.
Таинственные отсветы попадали на  внушительные  живописные  полотна,  на
потолочный плафон; везде изображалась одна и та же сцена из Евангелия  -
снятие Иисуса с креста. Нельзя сказать,  чтобы  этот  сюжет  благотворно
действовал на аппетит юного журналиста, хотя сидевшие за столом были  не
столь впечатлительны.
   - Фалалей Аверьяныч, - послышалось сзади, и над  плечом  фельетониста
склонился седой мажордом, - госпожа баронесса просят  вас  пожаловать  в
библиотеку.
   - Иду, голубчик, бегу со всех ног, - закивал, спешно прожевывая кусок
жаркого, Фалалей. - Скажи госпоже, что сегодня я привел ей  кандидата  в
капитул.
   Самсон поперхнулся, схватил бокал с вином, запил застрявший  в  горле
кусок и прошептал свирепо:
   - Я на такие глупости согласия не давал! Во что вы  меня  втягиваете?
Зачем мне вступать в какой-то капитул?
   - Да не трусь ты, ей-богу, - Фалалей тихо засмеялся, - тебе же  лучше
будет. Готовь три рубля, вступительный взнос. Да и вообще: не  захочешь,
ходить не будешь, никто тебя не заставит. А интересно! Давай!
   Самсон повиновался и встал из-за  стола,  поймав  на  себе  несколько
туманных скользящих взглядов.
   Уверенно  и  спокойно  Фалалей  повел  Самсона  по  длинной  анфиладе
полуосвещенных комнат. Затем повернул  направо,  в  сумеречный  узенький
коридор, заканчивавшийся белой дверью с резным вензелем  на  с