Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Басманова Елена. Крещенский апельсин -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  -
еги отсюда вон, пока цел. - Да что вы? Что случилось? - Говорю тебе, улепетывай. Там Куликовское побоище! Синеоков буйствует, громит редакцию, грозится убить госпожу Май! - Ей же надо помочь! - Да брось ты, - Мурыч с опаской оглянулся на дверь, из-за которой неслись нечленораздельные крики и жуткий грохот, - она забаррикадировалась на своей половине. А этот психопат еще нас с тобой покалечит! - А как же Данила? - Данилу не видел, скрылся хитрец. Да я ведь только за порог ступил, как все понял. Нельзя лезть в пасть разъяренному медведю! - Может, дворнику сказать или полицию вызвать? - Не умничай, дружок, - Мурыч толкнул стажера вниз по лестнице, - госпожа Май сама знает, когда полицию впутывать. Бежим, покуда целы. Ты обедал? - Нет еще. - Самсон, топчась под козырьком у парадной, все еще сомневался. - Давай в Приказчицкий клуб, - предложил Мурыч, - и недалеко, и недорого, и прилично. Это местечко давно журналистская братия облюбовала. Настроение у Самсона совсем испортилось. Мурыч еще при первой встрече произвел на него самое неблагоприятное впечатление. С виду крепкий, среднего роста, аккуратный, подтянутый да и не слишком старый - лет тридцати пяти, - он держался как-то в стороне от остальных, всегда опаздывал, ворчал, приставал к госпоже Май с придирками и упреками. Подумаешь, какой гений - выбросили две строки из его статьи! Да там ничего такого гениального и не было - Самсон специально изучил Мурычеву занудную писанину о женщинах-акушерках. Кому это интересно? И пошло, приземленно. А сколько слов непонятных! - Я смотрю, тебя здесь взяли в оборот, - заговорил Мурыч, шествуя рядом с помрачневшим Самсоном, - легкой жизнью прельщают? Вижу, голова у тебя кругом идет. Так и собираешься порхать? - Я много узнал за эти дни, - возразил вяло Самсон, - и в университет ездил. - Ты смотри, не очень-то Фалалею доверяй. Он и мать родную продаст. Копейку посулят - продаст, и анекдот расскажет. - Он город хорошо знает и знакомства полезные имеет, - защитил друга Самсон. - Эка невидаль! Город все знают! И ты узнаешь в свой черед. А насчет полезных знакомств, ошибаешься. Ему-то, может, они и полезные, а тебе вредные. Слушай старших. Я таких, как Фалалей, не одну дюжину перевидал. - Но ведь сама Ольга Леонардовна сказала... - Да брось ты, - отмахнулся Мурыч, - мне тебя просто жалко. И как ты в такой клоаке оказался? Кто тебя привел? - Мы с господином Либидом... - Так я и знал! - воскликнул Мурыч и остановился. - Вот скажи мне, как старшему брату: почему? Почему, как мухи, к тебе мошенники слетаются? Ты что, медом намазан? - Что-то мне есть не хочется, - Самсон, неприятно пораженный словами Мурыча, отвел глаза. - Я, пожалуй, вернусь в редакцию. - Ладно, ладно, не сердись. Прекращаю. Каюсь, злоязычен. Но, заметь, правдив. Убедишься сам. А сейчас потерпи немного. Может, что и полезное услышишь. Эх, если бы в мои девятнадцать встретился мне какой-нибудь Мурыч, я бы сейчас ему ноги целовал! Самсон, смирившись с неизбежной перспективой общения с Мурычем, вошел в мраморный вестибюль. Разоблачившись, они поднялись по лестнице на второй этаж и свернули в залу, легкостью и воздушностью больше всего похожую на внутренний итальянский дворик: стены в виде арок с мраморными колоннами на пьедесталах, в пролетах арок располагались огромные зеркала, между пальмами в кадках - столики под белоснежными скатертями. Мурыча встретили как хорошего знакомого, расторопный официант в белом кителе проводил их к свободному столику, поближе к камину. - А скажи мне, Самсон, - заговорил, отдав распоряжения, Мурыч, - откуда у тебя фамилия такая редкая - Шалопаев? Вот свою я знаю: Мурины - от мура, каменная стена значит. Прадед из нижегородских посадских, крепкий человек был, надежный. Вместе с Мининым в Москву ходил. У Черепанова предки в Вологде горшки лепили. Май - с Западной Украины, там много чего намешано: австрияки, поляки, хохлы. А вот откуда Шалопаев, не пойму. Самсон густо покраснел. - Первый Шалопаев дьяком в Казани служил. На него шаль находила, шалел он неожиданно, отсюда и прозвище. А как за Ермаком увязался да оставил хлебное дело и жену с детишками, то сирот при живом отце и стали звать шалопаевы дети. Так и закрепилась фамилия. Отец ей гордится, говорит, способность совершать непредсказуемые поступки чисто русская черта, свидетельство неординарного ума. - Шаль... Значит, родовая черта... Вот с этой-то шали и залетел ты во "Флирт". Родители небось от тебя такой прыти не ожидали. - Видя смущение собеседника, Мурыч поспешил снять неприятный осадок: - Имя у тебя знатное: Самсон. Если б мне родители дали такое, может, и характером я бы вышел другим. А так... Представь себе, если б тебя звали Гаврилой... Не нравится? Тот-то! А я живу, ничего! И даже за границей печатаюсь! - Правда? - удивился Самсон, смотревший на Мурыча как на инвалида, потому что полноценной жизни в литературе с именем Гаврила быть не может! Разве что у Державина, так это сто лет назад. - А Ольга Леонардовна мне не говорила. - Она и не знает. - Мурыч пригубил морковный аперитив и улыбнулся, озорная улыбка его, увиденная Самсоном впервые, поразила юношу: будто другой человек открылся. Когда официант подал Мурычу паровую стерлядку и поставил перед Самсоном антрекот величиною с тарелку, засыпанный жареной с луком картошкой, Самсон спросил: - Скрываете? - Просто не сообщаю, - пояснил Мурыч. - Зачем? Разве они оценят? Только завистью изойдут. - А о чем вы пишете? - Самсон не решался называть собеседника по имени-отчеству. - Во "Флирт" я пишу о реальной жизни. Единственный из всех. А на моем пути встречаются интереснейшие люди. Самородки. Есть и научные открытия. Неизвестные на Западе. Вот о них за границу и сообщаю, чтобы русский приоритет застолбить. - А я думал, что уже все открыто. - Самсон с радостным удивлением поднял брови, расцвел благодушной улыбкой, всем своим видом демонстрируя, что беседа с Мурычем ему приятна. - Э, дружок, все еще только начинается, попомни мое слово - такие открытия грядут, мир перевернется! Вот, например, в Харькове ввели новый метод следствия: подозреваемого подвергают гипнозу - и человек признается. Я послал сообщение о наших достижениях в берлинскую газету - напечатали. Пришлось, конечно, по-немецки написать... - Вы знаете немецкий? - Немного, - Мурыч усмехнулся, - и еще с полдюжины языков. - Вы настоящий полиглот! - восхитился Самсон. - А я... Серый, как лапоть... - У тебя еще все впереди, - ободрил юношу Мурыч. - А стихи не пиши! Самсон, сосредоточившись на прожевывании отлично прожаренной говядины, энергично замотал головой, отрицая всякую ценность своих поэтических опытов. - Молодец, - похвалил Мурыч. - И от женщин подальше держись. Рано скатишься в альковы, хлопот не оберешься. Самсон снова покраснел и, сменяя опасную тему, задал очередной вопрос: - А сейчас вы над чем работаете? - Пишу очерк о барышнях-телефонистках. Неделю технологию изучал. Теперь могу курс лекций читать по телефонному делу. А барышни туда разными путями попадают. Есть очень достойные. И красивые. Но тебя знакомить с ними не буду. - Почему? - Есть один неприятный момент. Не знаю, говорить или нет, ты так болезненно реагируешь на факты... - Просто я инфантилен еще, идеалистичен, - самокритично сознался Самсон. - Ну ты хватил, - Мурыч довольно засмеялся, - да я ничего плохого в виду не имел... Я там, пока набирался знаний по телефонному делу, кое-кого видел. - И кого же? - К одной барышне господин Либид заявился. С цветами. И чем она его прельстила, чтобы орхидеи дарить? А на другой день и Эдмунд, и дон Мигель - оба наведались... к той же барышне. Но без цветов. Странно, но Сыромясов ей больше понравился: красавчику Либиду она отказала, а ухаживания нашего толстого Элегантеса приняла, под ручку с ним с телефонной станции шла... - Она и есть ваша лучшая телефонистка? Которой больше всего свиданий назначали абоненты? - Совсем наоборот! Худшая! - Ничего не понимаю, - хмыкнул Самсон. - И что из этого следует? - Из этого, друг мой, следует, что если там появишься и ты, совсем уж станет похоже на дурной водевиль. Самсон опустил взор. Действительно, смешно получится: сотрудники "Флирта" один за другим бегают к одной и той же телефонистке. Хорошо, что Мурыч Платонова не видел. Но Мурыч, пожалуй, не знает, что Самсон в курсе слежки, организованной сотрудниками за господином Либидом. Ну ничего, завтра придет очередь Мурыча или Самсона, Фалалей его предупредит, и все прояснится. Самсон чувствовал себя даже более просвещенным, чем его собеседник. - А тебе надобно осторожность соблюдать, - доброжелательно советовал Мурыч, приступая к поданному кофе, - ты всех здешних опасностей еще не знаешь. В столице полно головорезов. Причем политических - с виду вполне приличных. Политикой интересуешься? - Нет, - Самсон виновато потупился, - времени не хватило. - Эх, - крякнул Мурыч, - хоть бы в библиотеку записался. Читать-то надо, чтобы впросак не попасть. Ты небось и Прюдона с Прудоном мешаешь, а Туган-Барановского с Марксом. Не знаю, как там у вас в Казани, а у нас бомбы в людей едва ли не каждый день бросают. И не только эсэры, а и эсдэки туда же - те еще похлеще будут. Слышал, как в прошлом году казачий конвой положили и почти полмиллиона денег из казначейства умыкнули? - Нет, не слышал, - признался Самсон. - Приличные люди, в Швейцарии обитают. Тер-Петросян, Литвинов, Ульянов... Просвещенная Швейцария террористов не выдала: дескать, не дадим плохому царскому режиму обижать робингудов. Так что держи ухо востро. Познакомишься с приличным с виду человеком - не бросайся к нему на шею, может, тайный громила, в дурное впутает. Ты искусством самообороны владеешь? - Нет, не владею, - вздохнул Самсон. - Тогда допивай свой кофе, и пойдем. - Куда? - Недалеко. Не все ж тебе как зайцу затравленному метаться по городу и бульварные истории сочинять. Самсон не стал спорить. Настроение его заметно улучшилось - обед всегда склонял его к любви и дружбе. А Мурыч при ближайшем рассмотрении оказался человеком не скучным. Мужчины встали, расплатились и вышли на улицу. Солнце уже скрылось из виду, столичный воздух приобрел пепельно-сизый цвет, сгущающийся с каждым шагом. "В здоровом теле - здоровый дух" - это была единственная фраза, которую изрек Мурыч, пока они добирались пешком до флигеля во дворе какого-то многоэтажного дома. В узких высоких окнах двухэтажной постройки горел свет. Поднявшись по чистенькой лестнице, Мурыч едва ли не втолкнул Самсона в огромный зал: по левой его стене, до самого потолка, высилась шведская стенка. Посередине стояли гимнастические снаряды - возле них несколько мужчин в спортивных трико. Человек пять, настоящие силачи, запросто поднимали над головой двухпудовые гири. Самсону все было внове. - Тебе нравится? - спросил радостно Мурыч. Самсон кивнул. Только сейчас он почувствовал, как бестолково провел последние полгода своей жизни. В Казани бегал за прекрасной Эльзой, валялся в тоске на диване, в Петербурге попал в бессмысленную суету журналистских умов. - Я сюда по средам наведываюсь, - объявил Мурыч. - Атлетизм проясняет сознание, и после занятий всегда лучше пишется. Бери на вооружение. Костюм есть? - Нет, нету. - Купи у Стешкина, в Гостином, и в следующую среду вместе пойдем. Самсон не стал противоречить, хотя не понимал, как спортивные упражнения помогут ему сотворить материал, любезный сердцу Ольги Леонардовны. - А госпожа Май не разгневается? - Простит, - Мурыч подмигнул, - тем более по средам она сама посещает салон красоты: шлифует свою неотразимость. От группы атлетов отделился крепкий рослый мужчина и не спеша двинулся к беседующим. - Самсон Васильевич, - приветливо поздоровался он, - давно не виделись. - Добрый день, господин Горбатов. - Самсон не сразу узнал супруга своей соседки по купе поезда Москва - Санкт-Петербург. - Собираетесь присоединиться к нам? - Не сегодня, хотя мне здесь нравится. - Тем лучше, - господин Горбатов пожал руку спутнику Самсона, - не будем мешать занятиям господина Мурина. А то, что Бог нас сводит в третий раз, Самсон Васильевич, знаменательно. Не соблаговолите ли вы навестить наш дом? Жена вас частенько вспоминает, да и Ксюша вами очарована. Самсон покосился на Myрыча. Тот проявлял признаки нетерпения - так ему хотелось бежать в раздевалку и переоблачаться в спортивное трико. - Я оставляю вас в хорошем обществе, дружок, - сказал Мурыч, - завтра увидимся. И он скрылся. Самсон издали любовался на гимнастов, на мускулистые тела мужчин и решил, что тоже должен держать себя в ежовых рукавицах. Наследственность у него неважная - батюшка, сколько он помнит его, всегда был рыхловатым, да и брюшка не стеснялся. - Любуетесь, друг мой? - услышал он голос переодевшегося господина Горбатова. - Спорт затягивает, по себе знаю. - Вы давно сюда ходите, Михаил Алексеевич? - поинтересовался Самсон. - Как приехал, - ответил господин Горбатов. - А Наталья Аполлоновна разделяет ваши увлечения? - спросил Самсон, скорее из вежливости. Господин Горбатов посерьезнел. - Не знаю, что так ее напугало, - ответил он, когда они выбирались из двора на улицу, - то ли злосчастный выстрел, помните? На вокзале. То ли робость и опасения выглядеть немодной. Но она дичится, сидит дома, грустит... Положение неприятное, боюсь, и опасное. Поэтому и прошу об одолжении - навестите нас. - Вы меня пугаете. У вас есть основания для тревоги? - Сугубо между нами, - господин Горбатов понизил голос, - основания есть. Я обнаружил, что она заглядывала в мой сейф. А там хранится оружие. - Может быть, из любопытства? - Может быть, - согласился господин Горбатов, - только состояние духа ее таково, что я опасаюсь: не замыслила ли она самоубийство? Глава 18 - "Выступаю за бомбу, которая даст России настоящую свободу!" Нет, вы только подумайте, Хрисанф Тихоныч, что пишут, - в приливе обличительного пафоса обратился к безмолвному письмоводителю Павел Миронович Тернов. - Мало того, что столь безответственные речи произносят с трибуны Государственной Думы, так их еще и печатают без всякого стыда. - Павел Миронович хмуро рассматривал вечерний выпуск бульварной газетки. - Это так-то депутаты законы обсуждают, - на народные деньги штаны протирают! Чего они добиваются? Им подавай свободу слова. А другим свободу безопасной жизни не хотите ли подать, господа народные избранники и заступники? Лучше бы о нормальных людях подумали... - Совершенно согласен с вами, Павел Мироныч, - пискнул письмоводитель, - булки за три копейки стали такими крошечными, хоть в микроскоп клади. - А вы не думаете, что газетчики эту клюкву сами родили? Что-то мне плохо верится, что такие наглые призывы могли звучать принародно. - Если газетку завтра прикроют, значит, выдумали, - откликнулся письмоводитель. Как ни странно, но слова старика немного умиротворили следователя, которого после эпизода на Таврической не успокоил даже длительный обед в ресторане. Вернувшись в свою следственную камеру в сквернейшем расположении духа, Тернов не знал, чем погасить свое возмущение. Безобразная сцена не шла из головы: у ног государственного деятеля валяется иностранная подданная, а он - едва ли не сапогом ее в лицо пихает! И добро бы была иностранка захудалая, но нет, известнейшая актриса! В любовнице господина Гарноусова Павел Миронович узнал блистательную американскую балерину Айседору Дункан. От скандального открытия настроение молодого следователя в конец испортилось, будто он заглянул в чужую спальню, хотя об эксцентричных поступках заезжей дивы следователь был немало наслышан и ранее, от своей подружки-актрисы. И как после концерта, в ресторане, во время вечера, устроенного в ее честь, американка скинула с себя одежды и, оставшись в короткой рубашонке, с обнаженными выше коленей ногами исполнила на столе вакхический танец. И как безуспешно пыталась соблазнить Станиславского, но встретила несколько нежных поцелуев и холодное сопротивление режиссера. В актерских кругах из уст в уста передавали отповедь, данную изумленным режиссером танцовщице и ею же разглашенную: "Я никогда не соглашусь, чтобы мой ребенок воспитывался на стороне, а иначе при моем теперешнем положении быть не может". И как хмельная, опившаяся водкой и шампанским танцовщица цеплялась в своем номере "Европейской" гостиницы за провожавших ее с очередного кутежа мужчин. Павел Миронович всегда-то подозревал, что в балетном мире, где главным инструментом искусства является тело, существуют другие, отличные от общепринятых нормы допустимого. Но Айседора превзошла всех, словно вместе с корсетом дерзко отбросила все моральные устои. Свобода тела, свобода поведения.. Странное беспокойство грызло его душу. Он досадовал на свою неожиданную оробелость: он так и не решился вернуть депутату утерянное письмо. Хотя интуитивно он понял еще у Таврического, что депутат письмо не возьмет, будет все отрицать, отречется и от красотки. - А вот и я, - с этими словами в дверях возник румяный, чрезвычайно довольный собой помощник дознавателя Лапочкин. - Почему так долго? - Павел Миронович сурово сдвинул брови, пытаясь скрыть радость от скорого возвращения помощника. - Отобедал у Палкина, у стойки, - доложил Лапочкин, проходя к столу начальника и шумно топая галошами, чтобы сбить с них налипший снег. - Так что мы имеем? Он уселся, закинул ногу на ногу и, достав папироску, постучал бумажным мундштуком по крышке коробочки с надписью "Дункан". - Докладывайте о результатах ваших поисков, - мягко проявил свою власть Тернов. - Докладываю, - не стушевался Лапочкин. - Наведывался в квартиру. Съемная. Заходил внутрь. Беседовал с камердинером. Мужик брянский, глупый. С барином прибыл в столицу. Однако на имя Асинька клюнул, хотя и клялся, что барин предосудительных знакомств не ведет. По глазам его понял, что красотка в дом захаживала. Тернов побарабанил пальцами по зеленому сукну и заметил: - Вряд ли он так неосмотрителен. Да и дамочка приметная - сама Айседора Дункан. - Вот оно что. - Лапочкин сверкнул глазками-буравчиками. - Танцовщицу бы и дворник, и швейцар приметили бы, жар-птица. А дворник из необычного помянул только, что от Гарноусова иногда по черной лестнице два подозрительных человека спускаются, воротники подняты, лица волосом заросшие. Полагаю, грим. - Свидания депутат мог и по телефону назначать, и не обязательно у себя в квартире встречаться, - скороговоркой произнес Павел Миронович. - Вот почему у камердинера глаза забегали, когда я имя "Асинька" назвал. Слышал, стервец, любовные восторги барина. - И какой вывод изо всего этого можно сделать? - Тернов проявлял нетерпение. - Выводы следующие. - Лапочкин помолчал, пожевал губами. - Первый: у депутата была любовница. Второй: он соблюдал меры предосторожности.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору