е. Надо
вывести их из шока.
   - Может, вызвать врача? - предложила Аля из-за спины Самсона,  но  ее
рациональная мысль не встретила поддержки.
   - Я принесу валериановые капли? - громче обычного вставила Ася.  -  У
меня есть в ящике стола.
   - Несите и то и другое, - велела Ольга, определенно утомленная суетой
вокруг двух взрослых, слегка помятых мужчин, расслабленно валявшихся  на
диванах.
   Плачущий Лиркин внезапно сел.  Слезы  на  его  щеках  испарились.  Он
швырнул в Фалалея мокрое полотенце и  исподлобья  обвел  коллег  мрачным
взором.
   - Ну и как? Как, скажите на милость, жить в этой проклятой стране?  -
выкрикнул он разъяренно. - Дурак на дураке  сидит  и  дураком  погоняет.
Сборище бездарей и завистников! Я  ухожу  из  вашего  гнусного  журнала!
Ухожу! Меня везде возьмут с радостью!
   Он  вскочил  и  принялся  судорожно  оправлять  запонки  на  несвежих
манжетах.
   - Да кому вы нужны? - не выдержал Платонов. - И прекратите истерику!
   Лиркин осатанел.
   - Я? Кому нужен? Вот когда раскрывается истина... Так я  и  знал!  Вы
всегда, всегда, я чувствовал, хотели от меня избавиться! Мечтаете выжить
меня из журнала! Вам  завидно,  что  мои  обозрения  написаны  блестящим
пером, а ваши тупым и бездарным!
   - Господин Лиркин, - миролюбиво прервал его Треклесов,  -  очень  вас
прошу, не надо скопом оскорблять коллег.
   - А меня, меня, по-вашему, никто не оскорбляет?  Мне,  как  какому-то
половому,  предлагают  поднести  рюмку  водки!   А   рюмка   валерьянки?
Издевательство! Мне -  валерьянку!  Когда  все,  абсолютно  все,  кроме,
может, молокососа Самсона, знают, что у меня в доме пуды лекарств! Ведра
валерьянки!
   Данила, вернувшийся в приемную с  подносом,  на  котором  стояли  две
рюмки водки, замер на безопасном отдалении.
   - Ну и черт с тобой, - заявил равнодушно Мурыч. - Не  пей  водку,  не
пей валерьянку, подыхай от злости!
   Он ловко схватил с подноса рюмку, опрокинул в рот ее содержимое  и  с
вызывающим звоном шмякнул рюмку обратно.
   - От вашего визга, господа, - застонал почувствовавший  себя  забытым
Синеоков, - звенит в ушах. Дайте мне  водки.  Зубы  болят.  Может,  боль
утихнет... Лучше бы подумали, как я буду работать над  номером  в  таком
виде? Ведь нельзя в приличном обществе показаться!
   Данила, соблюдая меры предосторожности, обогнул Лиркина и двинулся  к
театральному рецензенту. Следом за ним, сжавшись,  чтобы  выглядеть  еще
меньше, неслышно ступала Ася с валерьянкой в склянке.
   - Вы, господин Синеоков, - распорядилась  госпожа  Май,  -  можете  в
ближайшую неделю заняться своим  лечением.  Расходы  за  счет  редакции.
Театральный материал у нас есть: напишем о  "Спящей  красавице",  мы  ее
видели.
   -  Этот  материал  вместе  с  фотографиями  займет  несколько  полос.
Обойдемся, пожалуй, и  без  Скрябина,  -  помня  о  своем  незавершенном
переводе, торопливо заявил Платонов. - И Элоизу можно добавить.
   - Значит, вы хотите, чтобы следующий номер "Флирта" вышел  без  меня,
без Синеокова? -  театральный  рецензент,  подкрепив  свои  силы  рюмкой
водки, возопил с новой силой.
   - Я все понял! - взвизгнул в его  поддержку  Лиркин.  -  Вы  все  так
специально и задумали! Хотели выбить нас из колеи! И я могу  указать  на
заказчика этого подлого и гнусного погрома!  -  Длинный  палец  с  криво
остриженным ногтем описал  дугу  и  замер,  вытянувшись  по  направлению
господина в пенсне. - Это вы, Иван Федорович, вы, господин  Платонов!  Я
всегда знал, что вы состоите в черной сотне! И вот, как вы  ни  таились,
истина открылась! Это вы натравили своих архаровцев на меня!
   - А кто на Синеокова? - подзудил Фалалей.
   - Не сбивайте меня с толку! - Лиркин набросился на фельетониста. -  И
вы не без греха! Шляетесь по  полицейским,  ручкаетесь  с  жандармами  и
городовыми... Не исключаю, что вы знали о замысле негодяя - и скрыли ото
всех!
   - Я  тоже  думаю,  что  я  невинная  жертва,  -  Синеоков  скривился,
подмигивая Даниле и указывая взглядом на рюмку.
   - Антон Викторович, - госпожа Май поморщилась, - выдайте пострадавшим
по пятьдесят рублей на лечение. Проведите как безвозмездную ссуду.
   - Будет исполнено, Ольга Леонардовна, - Треклесов вытянулся.  -  Надо
бы доставить их домой. Послать Данилу за извозчиком?
   - Что? - Лиркин надменно оглядел собравшихся. - Вам так  не  терпится
от меня избавиться, что даже на общий сбор не  хотите  оставить?  Вы  же
видите, я жив и здоров! И с головой у меня все в порядке!
   - Вы нам надоели, господин Лиркин. -  Аля  повернулась  и  с  досадой
выскочила из приемной.
   - Да кто она такая? - взвился Лиркин. - Я ей надоел! Пусть убирается!
А я останусь! Останусь -  и  все!  Никому  не  удастся  выжить  меня  из
"Флирта"!
   - Вам надо лечиться, господин музыкальный обозреватель,  а  мне  ваши
вопли слушать некогда, работать надо. - Сыромясов вздохнул и тоже  вышел
вон.
   -  Леонид  Леонидович,  дорогой,  милый  вы  наш,  вы  недооцениваете
последствий нападения. - Ася едва не плакала,  хотя  только  что  выпила
валерьянку, невостребованную потерпевшими.
   - Давайте без намеков! Я не сумасшедший! - пробурчал Лиркин себе  под
нос.
   - Вы для меня более не существуете, господин  Лиркин,  -  растерянный
Платонов, вновь обрел дар речи. - Вы для меня - пустое место.
   С  брезгливой  гримасой  он  гордо  прошествовал  мимо  сопевшего   и
раздувавшего ноздри Лиркина в коридор.
   - Собрание отменяется, - заявила Ольга  Май.  -  Прошу  всех  явиться
завтра в положенное время и в спокойном состоянии.
   Лиркин, казалось, только этого и ждал. Он  сжал  кулаки  и  выкрикнул
вслед удаляющейся Ольге:
   -  Да  ведь  они  только  этого  и  добивались!  Специально   сорвали
нормальную  работу,  чтобы  всем  было  удобней  следить  за   Эдмундом!
Сговорились ходить за ним по пятам и меня подбивали.
   Ольга обернулась в дверях, внимательно посмотрела на  Лиркина  и,  ни
слова не говоря, скрылась из виду.
   -  Самсон,  бежим  скорее  из  этого  ада,  -  Фалалей,   сохранявший
благоразумную сдержанность, тронул стажера за рукав. - Уносим ноги, пока
она не передумала.
   - А куда? - спросил Самсон, собиравшийся провести  день  в  редакции,
чтобы овладеть хотя бы некоторыми навыками журнальной технологии.
   - Неважно. На улицу, на свободу, - фельетонист настойчиво подталкивал
юнца к дверям. - Асенька за болезными присмотрит, а нам и так  есть  чем
заняться. Еще конь не валялся в моем фельетоне. А  ты,  ты  уже  написал
свой шедевр?
   - Нет, времени не было, - откликнулся Самсон, ныряя в свою буфетную.
   Там он вытащил пистолет из баула и опустил его в  карман,  на  всякий
случай. Наскоро натянув на себя пальто, шапку и на ходу  заматывая  шарф
вокруг шеи, он выскочил за Фалалеем на лестницу. Они  кубарем  скатились
по ступенькам и оказались на воздухе. Морозная сырость окутала их.
   - Уф, - вздохнул Фалалей, и изо рта его вырвалось облачко пара. - Вот
так всегда: переругаются, перегрызутся. Славы им мало. Как только  Ольга
выносит их дрязги?
   Самсон вышагивал рядом с другом, и  мысли  его  были  уже  далеко  от
происшедшего.  Он  подозревал,  что  стал  игрушкой  чужих   амбиций   и
интересов.
   - Кстати, дружок. - Фалалей толкнул его локтем. - А ты не знаешь,  за
что этих дураков побили?
   - Знаю,  -  ответил  Самсон,  -  за  мой  дебют  во  "Флирте".  Ольга
показывала мне письмо с угрозами избить Золотого Карлика и Нарцисса.
   Фалалей расхохотался.
   -  Вот  здорово!  Получается,  что  ватага   макаровских   извозчиков
подстерегла авторов байки в засаде. Они, глупые, решили,  что  Лиркин  -
это и есть Золотой  Карлик,  а  женоподобный  красавец  -  Нарцисс?  Вот
потеха!
   - Я же не специально, сам понимаешь. И на меня  могут  напасть,  если
разберутся...
   - Понимаю, братец, что зелен ты еще, и шишек набьешь немало. А ведь я
с  утра  сегодня  Макарова  навестил.  Лютует  деляга!  Вот  что  значит
популярность!
   - Неужели он так популярен в столице? - изумился Самсон. - Я в Казани
никогда о нем не слышал!
   - Да не он популярен, черт бы тебя побрал, - крякнул Фалалей, - а наш
журнал! Проник в самую  гущу  масс.  Даже  Макарову  попался  на  глаза.
Доброхоты постарались. А он сделал из вашей писанины тот вывод, что жена
его спуталась с извозчиком Яковом. Вот и отдубасил поленом невинную,  до
выкидыша. Так что виноват  ты,  братец,  в  избиении  макаровской  жены.
Отмаливай грех. На твоей совести. А мне надо бежать дальше,  волка  ноги
кормят.
   - А куда же я? - Пораженный Самсон притормозил. - И  зачем  ты  тогда
меня на мороз выволок?
   - Ты идешь со мной, - заявил Фалалей. - Я же за тебя отвечаю,  забыл,
что ли? Мне надо материал добыть - осталось всего два дня! Тебе-то  есть
о чем писать...
   - А почему два дня? - не понял юноша.
   - О, ты же ничего не знаешь!  -  воскликнул,  остановившись  наконец,
Фалалей. - Третий вылетит на слежку. Тебе не говорили?
   - Нет, - Самсон захлопал глазами. - А за кем ты следишь?
   Фалалей еще пуще заторопился.
   - Пока ни за кем, пока следит Сыромясов.  Он  мне  и  сказал,  что  в
четверг моя очередь бегать за Эдмундом.
   Самсон ничего не понимал.
   - А зачем? Зачем следить за больным человеком? - спросил  он.  -  Его
сегодня даже не было в редакции.
   - Оберегать надо голубчика. Как бы с ним  вновь  чего  не  случилось.
Забыл, что ли, как Ольга грозилась всех  нас  уволить?  И  уволит,  будь
спокоен, рука не дрогнет.
   Самсон успокоился, угрозы об увольнении он помнил превосходно.
   - А куда мы бежим? - спросил он.
   - Есть одно местечко, - охотно ответил Фалалей. - Скоро увидишь.
   Неожиданно Фалалей остановился у телефонной станции и дернул за рукав
Самсона. Шикнув, наставник шмыгнул за угол и прижался к афишной тумбе.
   - Что случилось? - зашептал Самсон, боясь выглянуть из-за укрытия.
   - Сыромясов идет, - зашипел Фалалей, - интересно, куда?
   Он, низко надвинув на лицо шапку и подняв воротник, осторожно высунул
из-за тумбы нос.
   - К телефонисткам отправился, - пояснил Фалалей плотоядно.  -  Что-то
многие  из  наших  туда   бегать   повадились.   А   этот   только   что
разглагольствовал, что если приодеть телефонисточек по последней моде...
Неужели жирный тюлень ловеласничает?
   - Он ведь совсем старик! - возразил Самсон. - Ему же за сорок!
   - Тридцать девять, братец, - Фалалей похлопал по плечу друга, - да  и
сорок не беда для настоящего мужчины. Старый конь борозды не портит.
   Самсон покраснел и постарался сменить тему.
   - А вдруг и Платонов нас обманывал? Не следил вчера  за  Эдмундом,  а
тоже к телефонной барышне бегал? А Эдмунд лежал дома в своей постели...
   - Все может быть, - философски заключил Фалалей, - здесь ни  на  кого
полагаться нельзя. Ты, кстати, апельсин нашей Суламифи проверил?
   - Нет, не успел. - Самсон отпрянул. - А ты думаешь...
   - Ничего я не думаю. - Фалалей снова утянул Самсона в укрытие. - Я-то
свой у  баронессы  оставил.  Тихо.  Смотри.  Сыромясов.  С  девицей.  Не
удивлюсь, если следом за ним Мурыч покажется, он что-то о  телефонистках
строчит...
   Молодые люди помедлили и вышли из-за тумбы, когда Сыромясов и  девица
удалились достаточно далеко.
   - Ты за ним следить собираешься? - спросил Самсон.  -  Думаешь,  жене
изменяет? Думаешь, для материала сгодится?
   Фалалей воззрился на стажера и пожевал нижнюю губу.
   - Ты навел меня на запасную мысль, - сказал он наконец. - Дон  Мигель
наш, конечно, женат. Но жена у него молодая и красивая. Вряд ли он будет
ей изменять с серенькой служащей. Ты барышню-то рассмотрел?
   - Нет.
   - Не очень. Сложение непропорциональное, ноги короткие.
   В санях с именем Чубарова  на  боковине,  подхваченных  у  телефонной
станции, они добрались до кафе-кондитерской, где над дверьми на чугунном
кронштейне висела вывеска вязью "Цветков и бр". С обеих  сторон  надписи
нежные амуры в легких не  по  сезону  рубашонках  поглощали  пирожные  с
пышными завитками крема. А в огромной витрине высился многоярусный  торт
из  папье-маше,  богато  украшенный  причудливым  орнаментом,  восковыми
цветами, фигурками людей и животных, слева  и  справа  от  торта  стояли
хрустальные   вазы   с    грудами    раскрашенных    пирожных-деревяшек,
декорированных искусно вырезанными из цветной бумаги розочками.
   - Надо  подкрепиться,  -  заявил  Фалалей,  смело  открывая  двери  в
шикарное заведение.
   Там   он   велел   подскочившему   официанту   вызвать   хозяина   и,
представившись,  долго  расспрашивал   владельца   кондитерской,   какие
пирожные пользуются самым большим спросом у блондинок.
   Стоя  рядом,  Самсон  переминался  с  ноги  на  ногу  и  с  интересом
рассматривал  кондитерскую.  Обшитые  деревом  стены,  резные  рамы,   с
заключенными  в  них  панно:  под   зарослями   экзотических   растений,
рисованных масляными красками, гордо выступали не менее  яркие  павлины.
Низкий, резного же дерева потолок с кессонами,  заполненными  орнаментом
из виноградных лоз, придавал кафе уютный вид. Торшеры и настенные бра  с
плафонами в виде тюльпанов освещали  дивную  картину:  за  столиками,  в
мягких креслицах восседали столичные  лакомки,  в  основном  хорошенькие
дамы и барышни. Самсон внимательно изучал румяные, разгоряченные  личики
и ловил на себе кокетливые взоры. Минуты ему хватило, чтобы понять,  что
Эльзы среди лакомок нет.
   Хозяин кондитерской усадил  гостей  за  свободный  столик  у  стойки,
примостился рядом с ними и сам. По  его  сигналу  молодым  людям  подали
ароматный кофе и сласти.  Хозяин  с  хитрыми  глазами-щелочками  радушно
потчевал  своих  гостей,  попутно  поясняя,   что   строго   следит   за
поставщиками, что для производства  пирожных  его  кондитеры  используют
свежайший продукт, сливки и чухонское масло, никакого снятого молока или
возмутительных подделок,  вроде  американского  маргаринового  масла  из
хлопчатника, как у других,  да  и  главный  кондитер  у  него  настоящий
француз, а не какой-нибудь  мсье  Русопят.  Фалалей,  уплетая  пирожные,
снисходительно кивал головою.
   - Очень симпатичные безе и петишу. Полагаю, вашу продукцию ценят и  в
аристократических домах.
   Хозяин замялся.
   - Ну-ну, тоже мне государственная тайна, - небрежно фыркнул  Фалалей.
- Надо же знать, что хвалить.
   Кондитерщик засиял в предвкушении рекламы и  охотно  перечислил  свою
знатную клиентуру и ее пристрастия. Причудливые названия пирожных так  и
сыпались из него, как из рога изобилия.
   - А кому вы доставляете миндальные пирожные? - Фалалей  ухватился  за
золотистую  пористую  лепешку  с  приправленной  тертым  орехом  розовой
кремовой розочкой посредине.
   -  В  доме  графа  Темняева  их  любят,  -   бодро   ответил   хозяин
кондитерской, наблюдая, как произведение кондитерского искусства сминают
короткие редкие зубы журналиста. - Аж с Васильевского за ними посылают.
   - Инте-е-ересно, - протянул Фалалей. - Кто ж их там пожирает? Граф  в
параличе, графиня уж совсем беззубая...
   -  Не  могу  знать,  милостивый  государь,  -   заискивающе   ответил
пораженный  такой  осведомленностью  кондитерщик.  -  Заказ   поступает,
исполняем в точности. Только последние три дня не приходили...
   Когда  же  на  столе  появилась  коробка  с  пирожными,  перевязанная
бантиком, Фалалей поднялся.
   - Отблагодарим по высшему разряду. Не сомневайся. Вместе со  мной  вы
принимали талантливейшего сотрудника нашего журнала,  восходящую  звезду
столичной прессы. Самсон Шалопаев, рекомендую.
   Хозяин метнул цепкий взгляд на Самсона.
   - А коробочку отправь... - Фалалей наклонился и шепнул хозяину в  ухо
адрес.
   Беспрерывно кланяясь, осчастливленный  явлением  журналистов,  хозяин
проводил их до парадных дверей на улицу.
   - Ну что, брат, - уже на улице хохотнул Фалалей, - подстрелили  дичь?
Глянь-ка в карман.
   Самсон сунул  руку  в  карман  и  уже  без  удивления  обнаружил  там
синенькую пятирублевую купюру.
   - Как с братом, с тобой делюсь, заметь, - похвалялся Фалалей.  -  Для
тебя старался. Мне теперь, ясное дело,  придется  писать  о  супружеской
измене графа Темняева, чья любовница Бетси любит  в  постели  лакомиться
миндальным пирожным. А ты  напишешь  о  замороженной  Эльзе:  блондинка,
любила шоколадное безе и берлинские пирожные, за что ее убил брат  Петр,
обезумевший от расточительности сестры.
   - Но... но... но это же все бессовестная ложь... - изумился Самсон.
   -  Ложь?  -  теперь  пришла  очередь  удивляться  Фалалею.  -  Ничего
подобного. Граф Темняев имеет содержанку? Имеет. И Риммочка говорила,  и
миндальные пирожные свидетельствуют, что в доме у  него  бывают  молодые
крепкие зубки. Теперь о замороженной Эльзе. Брат Петр убил ее?  Убил.  А
чревоугодие,  то  есть  страсть   к   шоколадному   безе,   -   метафора
прелюбодеяния. Согласен? Пойдем дальше. Пожирание безе - преступление по
страсти к сладкому.  Убийство  за  расточительность  -  преступление  по
другой страсти, скупости. Все сходится?
   - Сходиться-то сходится, - тряхнул кудрями Самсон, - но я не понимаю,
зачем такой огород городить...
   - Учись, пока я жив, - посоветовал Фала-леи. - Наше журнальное дело -
не постылое писание канцелярских отчетов, а  художественное  творчество!
Фантазия  должна   работать!   Воображение!   Понял?   Нам   главное   -
метафизическую суть события  ухватить!  Найти  такой  вариант,  чтобы  и
против истины не грешить, и иметь возможность развернуться.  Если  б  не
моя профессия, вряд ли бы моя матушка могла  чаек  попивать  с  любимыми
птифурами. Понял?
   - А не побьют ли нас  через  неделю?  -  Самсон  вспомнил  Лиркина  и
Синеокова.
   Фалалей задумался о возможных последствиях. В молчании они  дошли  до
поворота на поперечную улицу. Из задумчивости их  вывел  звук  выстрела.
Оба вздрогнули...
   В конце квартала, под вывеской "Coiffeur Basilio" они  увидели  груду
разбитых витринных стекол и мелькнувшую за поворотом девичью фигурку.
 
Глава 12 
 
   Ольга Леонардовна Май сидела в  жарко  натопленной  приемной  на  том
самом кожаном диванчике, на  котором  утром  лежал  потерпевший  Лиркин.
Голову ее  покрывал  парик  с  уложенными  короной  соломенными  косами,
цветистая шаль, накинутая на строгое платье  голубого  сукна,  согревала
плечи.
   Обхватив руками локти, она непроизвольно раскачивалась взад и вперед,
будто баюкала себя, успокаивала. Ольга Леонардовна давно  замечала,  что
лично для нее тяжелым днем является вовсе не понедельник, а вторник.  По
вторникам, когда она второй раз за  неделю  собирала  сотрудников,  дабы
отсеять все, что накануне выглядело привлекательным, а после размышлений
оказывалось негодным для  журнала,  обязательно  происходило  что-нибудь
неприятное. И  сегодняшний  вторник  не  стал  исключением.  Еще  утром,
просматривая письма,  адресованные  Самсону  Шалопаеву,  она  интуитивно
почувствовала какую-то опасность для себя самой. Вскрыла - и  убедилась:
юнец, которого любезный господин  Либид  прислал  ей  как  подарок,  для
развлечения и утешения, способный своим очарованием и  мужской  красотой
воскресить гаснущую душу, уж слишком резво  начал  одерживать  победы  в
столице. Запереть его в доме и никуда не пускать было бы недальновидно и
глупо. Но если не контролировать  его  передвижения  и  знакомства,  кто
знает, чем все закончится. Юношу разорвут на части столичные эротоманки!
   Сотрудники давно покинули редакцию, только у дверей сидел Данила да в
своем закутке стучала на "Ремингтоне" Ася. По вторникам и  четвергам,  в
приемные дни, барышня  задерживалась  в  редакции,  считалось,  что  она
остается в помощь Ольге Леонардовне. Но на самом деле  Ася,  по  заданию
мягкосердечной,  жалостливой  Ольги,  готовила  материал  под   рубрикой
"Энциклопедия девушки": пролистывала очередной обтрепанный том Брокгауза
и Эфрона и выпечатывала оттуда  пригодные  для  рубрики  сведения.  Чего
только  там  ни  находила  простодушная  Ася!   Половину   пот