карета взялась?
   - Детишек вызволяли, головы их в кроватных перекладинах застряли.
   - Все ясно. Газетку почитаем, там, в  полицейской  хронике,  и  будет
фамилия твоего героического доктора.  А  то  и  целая  статья  о  дурном
воспитании подрастающего поколения. На  будущее  знай,  нельзя  забывать
тех, кто платит. Пропечатывай фамилии.
   - Конечно, конечно, - заторопился Самсон. - Но мне еще помыться надо,
причесаться, а то Ольга Леонардовна совсем рассердится.
   Он побежал в умывальную, где  предался  водным  процедурам.  Старичок
топтался позади.
   - Зачем же  ты,  Данила,  наябедничал  госпоже  Май  о  моем  позднем
возвращении? - не удержался пансионер "Флирта" от  упрека,  хватаясь  за
полотенце и растирая освеженное ледяной водой лицо.
   - Она сама  чуть  позже  вернулась,  -  усмехнулся  Данила.  -  Театр
посещала с господином Либидом. Потом ресторан. Не женщина,  а  подлинный
ястреб зоркий. Углядела на лестнице ваши мокрые следы, они еще высохнуть
не успели. Сразу на меня и набросилась - почему, мол, так поздно пришел?
А я откуда знаю? Мое дело журнал в порядке содержать, учет вести по всем
направлениям, а не дядькой служить у Петруши Гринева.
   - Начитанный ты, Данила, - Самсон скривился, - много знаешь.
   - А ты как думал, голубчик? И мы  не  лыком  шиты.  Я  не  одну  руку
великим писателям пожимал. Так-то. Ну иди, иди, да не  робей!  Дай-ка  я
тебя перекрещу.
   Самсон  с  удивлением  воззрился  на  Данилу:  тот  что-то  шептал  и
выписывал  правой  рукой  в   воздухе   крестослагаемые   линии.   Потом
нахмурился, легонько подтолкнул освеженного Нарцисса к дверям и шепнул:
   - Ты пойми только одно! Она и сама тебя боится!
   Озадаченный Самсон поплелся на хозяйскую половину.
   Ольга сидела в  столовой,  отодвинув  чашку,  и  читала  письмо.  Еще
несколько разрезанных конвертов лежало перед  ней.  В  правой  руке  она
держала пахитоску, стряхивая пепел прямо в кофейное блюдце.
   -  Садитесь,  Самсон  Васильевич,  завтракайте,  -   предложила   она
сдавленным голосом, стараясь не встречаться взглядом  с  сотрудником.  -
Простите  мне  мою  излишнюю   горячность.   Сами   видите,   нервничаю.
Неприятности одна за другой.  Я  сама  виновата,  забыла  сразу  же  вам
сказать  главное:  завтракаете  и  ужинаете  вы  вместе  со   мной.   За
исключением  особых  обстоятельств,  на   которые   будете   испрашивать
разрешение. Я женщина взрослая. А вы - юноша несовершеннолетний. Мне  за
вас и отвечать. Пока вам не исполнится двадцать один год.
   -  Простите,  если  я  вел  себя  неделикатно,  -  сказал  Самсон   и
прикоснулся губами к горячему краю стакана в мельхиоровом подстаканнике.
- Право, я ничем вчера не уронил репутации издания.
   - У вас есть невеста?
   Неожиданный вопрос поверг Самсона  в  шок.  Он  отрицательно  замотал
головой. Невесты у него не было! Но имелась тайная жена, о которой он не
осмеливался поведать госпоже Май!
   - А сколько я должен платить за пансион? - робко спросил он.
   - Пока плату взимать не буду. Все равно продукты на моем  столе  -  в
счет рекламы магазинов. Обратите внимание на соответствующие  публикации
в журнале, за них отвечает Треклесов. Там, по указанным  адресам,  нашим
сотрудникам всегда обеспечен  кредит.  Но  имейте  в  виду:  ваши  траты
учитываются, и выход за разумные пределы влечет неприятные последствия.
   - А что касается гардероба?
   - Справьтесь у Данилы. Он знает места, где нам делают большие скидки.
Так что и одеты будете. Крыша в буфетной над вашей головой - бесплатная.
   - Теперь мне мое положение стало понятнее, - вздохнул  с  облегчением
Самсон. - А то столько новых впечатлений...
   Ольга  Леонардовна,   поспешно   подвигая   к   Самсону   тарелку   с
приправленным трюфелями омлетом, обезоруживающе улыбалась.
   - Таким вы  мне  нравитесь.  Уверена,  когда  мы  узнаем  друг  друга
поближе, то станем друзьями. -  В  голосе  госпожи  Май  звучало  что-то
волнующее, подспудное. - Да вы ешьте, ешьте. Молодые люди должны  хорошо
питаться.
   - Вы ведь спасли меня, Ольга Леонардовна, и я буду благодарен вам  по
гроб жизни, - с чувством произнес Самсон.
   - До гроба, надеюсь, еще далеко,  -  Ольга  схватила  пачку  писем  и
похлопала ею по скатерти, - еще надо немало от любви помучиться. И это я
вам обещаю.
   Самсон, склонившись над омлетом, покраснел.
   - Да не смущайтесь вы так, - госпожа Май откинулась на спинку  стула,
- развивайте чувство юмора. Я шучу. Правда, шучу по делу.
   - По какому?
   - По журнальному. Не догадываетесь?
   - Догадываюсь. Вы имеете в виду, разузнал ли  я  вчера  что-нибудь  о
трупе Эльзы?
   - Ну и как, разузнали?
   Кокетливый тон госпожи Май совсем сбивал с толку Самсона, но он, взяв
себя в руки, продолжил, не задумываясь.
   - Я готов хоть сейчас сесть за письменный  стол  и  писать  печальную
историю погибшей Эльзы. Ее трагическая  судьба  вчера  открылась  передо
мной. В общих чертах...  С  помощью  господина  Черепанова...  -  Самсон
конфузился под игривым взором собеседницы  и  продолжил,  терзая  вилкой
омлет:
   - Ее судьба может служить основой  романа.  Или  повести,  в  крайнем
случае.
   - Двести строк, не более, - распорядилась Ольга.
   - Сколько скажете. Меня сжигает нетерпение, - со  вздохом  согласился
стажер. -  Боюсь,  потребует  редакторской  правки.  Вашего  мастерского
взгляда и руки.
   - Не сомневаюсь, - обрадовано подтвердила госпожа Май. - А вы  видели
покойницу?
   - Нет, не видел. Фалалей Аверьяныч советовал мне поглядеть на нее  на
отпевании.
   - Хороший совет, - согласилась Ольга Леонардовна. - Скажу  Братыкину,
пусть  тоже  сходит,  сфотографирует.  Это  украсит   материал   -   две
контрастные фотографии.
   Ольга  Леонардовна  углубилось  в   очередное   письмо,   а   Самсон,
воспользовавшись передышкой, накинулся, наконец, на еду.
   Внезапно  Ольга  с  недовольным  видом  бросила  письмо  на  стол  и,
оттопырив брезгливо нижнюю губу, заметила:
   - Еще одна проблема. Нам угрожают. Придется  соблюдать  осторожность.
Лучше вам сегодня не выходить из редакции.
   - А кто угрожает?
   - Некий хулиган, Авраам, - скривилась Ольга. - Обещает убить  меня  и
вас. То есть Золотого Карлика и Нарцисса.
   - Из-за нашего материала об  извозчике  Якове  Чиндяйкине?  -  Самсон
похолодел. - Как же быть?
   - А никак, -  отмахнулась  Ольга,  -  пересидеть  дома.  Остынут,  об
угрозах забудут, такое бывало. Профессия наша опасная. Зато  почти  весь
тираж распродан.
   - Но ведь  никакого  Авраама  нет?  -  нерешительно  заметил  Самсон,
напрочь забывший о еде. - Вы же его сами  придумали.  Как  же  он  может
угрожать?
   - Здесь все просто, -  госпожа  Май  усмехнулась.  -  Либо  обидчивые
дружки Якова Чиндяйкина хотят побить нас за клевету. Либо мы мистическим
путем угадали истину, и у Якова был брат-близнец, с другим именем
   - Но откуда ж мстители  узнают,  что  Золотой  Карлик  -  это  вы?  -
допытывался Самсон. - Вы такая красивая, и дама!
   - Слышу  настоящую  речь  настоящего  мужчины.  -  Ольга  Леонардовна
плотоядно-поощрительно взглянула. - Для женского сердца самое приятное -
искренний комплимент. Особенно неумышленный.
   - Но я правду сказал.
   - Не сомневаюсь. И  отвечу  взаимностью.  Проследив  денек-другой  за
редакцией, злодеи  безошибочно  вычислят  Нарцисса  -  самого  красивого
мужчину. И над вами нависнет угроза.
   - Простите, Ольга Леонардовна, но я не привык, чтобы мне  говорили  о
моей красоте. - Самсон совсем смутился
   - Вы лжете, негодник, - рассмеялась Ольга, - лжете и не краснеете.  А
это что? Она потрясла в воздухе пачкой писем.
   - Что это? - не понял собеседник.
   - Любовные письма! Сегодня пришли. Разумеется, вскрывая  конверты,  я
не знала, что они адресованы вам.  Думала,  обыкновенные,  редакционные.
Читаю вслух. Привыкайте. "Милый Самсон!  Из  всех  петербургских  зимних
вечеров этот был самым незабываемым и  волшебным.  Будто  сквозь  лесной
мрак благодатной Аттики, сквозь  древесные  тени  и  слабый  свет  луны,
покровительницы страсти, видела я, пролетая в танце, вашу аполлоническую
красоту. Никогда, никогда прежде грудь моя  не  вздымалась  так  высоко,
каждый шаг становился воздушным и исполненным  счастья...  "  Ну  и  так
далее в том же роде на две страницы. И подпись - ваша...
   - Вы меня разыгрываете!
   - Отнюдь. Думаю, вы  пленили  сердце  глазастой  босоножки  Айседоры.
Написано по-английски, но хуже, чем я перевела.
   Самсон захлопал глазами, пытаясь отогнать видение чумазых пяток,  так
возмущавших госпожу Май на протяжении всего концерта.
   - А вот и еще одно таинственное послание, - продолжила  мучительница.
- "Ты подобен серне или молодому оленю на  бальзамических  горах.  Глаза
твои волнуют меня. О, как ты прекрасен! Ты весь желание. Волосы  твои  -
волнистое золото, уста - сама сладость. Ноги твои, как мраморные столбы.
Живот твой, точно ворох пшеницы, окруженный лилиями. Сердце мое трепещет
и раскрывается навстречу тебе, как раскрывается цветок во  время  летней
ночи от южного ветра". И так далее в том же  духе  на  три  страницы.  И
подпись - ваша Р.
   - Но я не знаю никакой Р.!
   Самсон вскочил. Он чувствовал, как пунцовая краска заливает не только
его лицо, но и тело: узнав библейские строки, он в ужасе смотрел на свой
живот - не намекает ли госпожа Май, что в момент его пробуждения  видела
его постыдно оголенный  волосатый  живот?  В  его  воображении  возникла
пленительная фигурка аптекарши. Неужели мадемуазель Лиркина раскрыла  их
с Фалалеем инкогнито?
   -  Сядьте,  милый  друг,  сядьте,  и  не  волнуйтесь  так.  -   Ольга
нахмурилась, но тут же задорно рассмеялась. - Может,  третья  поклонница
вам известна?  "Лучезарный  и  чистый,  сияющий  и  просветленный!  Если
когда-нибудь тебе нужна будет моя жизнь, тебе  достаточно  будет  только
войти в мой дом - и подобно проснувшейся от жизни Магдалине, я омою твои
прекрасные ноги ключевой водой и оботру их своими распущенными волосами,
благословляя каждый волосок на твоей икроножной мышце... " Дальше читать
не буду, стиль царапает слух своей эклектичностью. Подпись - ваша О. Кто
это?
   Самсон, усаживаясь, обречено махнул рукой:
   - Читайте и четвертое. Все одно, ничего не понимаю.
   - Читаю  исключительно  по  вашей  просьбе,  дружок,  -  госпожа  Май
посерьезнела, - хотя письмецо так себе. Простенькое. Из жанра  любовного
послания выбивается. Слушайте. Здесь  всего  несколько  строк:  "Дорогой
Самсон! Увидев вас, я  поняла,  что  именно  вы  суждены  мне  Богом.  А
поскольку вы оказались в руках сатаны в человеческом  обличье,  я  спасу
вас - и убью сатану. Навеки ваша А. "
   - Выбросите эти письма на помойку, - предложил сердито Самсон. -  Они
ведь не требуют ответа. И слышать их больше не хочу.
   - Это меня радует, однако,  красота  -  страшная  сила.  Пожалуй,  мы
опубликуем их в журнале.
   - Зачем? - Самсон побледнел. - Чтобы я стал посмешищем всего города?
   - А мы  имя  ваше  уберем,  -  темные  глаза  издательницы  светились
вдохновением и восторгом. - А письма поместим  под  рубрикой  "Искусство
любовного письма". Такой рубрики у нас еще не было! Она даст нам прирост
подписчиков!
   - А обо мне вы подумали? - Самсон вспыхнул, снова вскочил,  притопнул
ногой. - Подумали?! Это непорядочно по  отношению  к  женщинам,  которых
я... я... нечаянно... подвиг...
   - Хорошо, хорошо, дорогой мой, не огорчайтесь.  -  Ольга  Леонардовна
аккуратно сложила письма отдельной стопочкой и сунула их в карман своего
сиреневого балахона. - Я просто размышляю. Вслух, такова уж моя стезя. И
я всегда думаю о журнале. Он мое единственное и драгоценное  детище.  Не
считая вас, милый.
   Ольга скользнула к юноше, дружески приобняла его и поцеловала в лоб.
   - Идите в редакцию. Через четверть  часа  -  общий  сбор.  А  я  пока
подумаю: выносить ли идею о новой рубрике на обсуждение.
   Самсон, оказавшись в объятиях  Ольги,  внезапно  вспомнил  о  матери,
оставленной в Казани. Ольга Леонардовна  показалась  ему  совсем  родным
человеком. Он поймал руку редакторши и поднес к  губам.  Так  он  всегда
делал, когда хотел приласкать матушку. Как он по ней  соскучился!  И  он
обещал ей написать на другой день по прибытии в Петербург, надо выкроить
минутку.
   В редакционном помещении уже было накурено.  Фалалей  сидел  нога  на
ногу в кресле и пускал  в  воздух  фигурные  клубы  дыма.  Журналистская
братия встретила Самсона приветственными возгласами.
   - Отоспался, братец? - хохотнул Фалалей. - А я с утра уж  побегал  да
кое-что разузнал.
   - Погодите, Фалалей Аверьяныч, - остановил его недовольный Треклесов,
- попозже похвастаетесь. Самсон Васильевич, вы как работаете:  с  голоса
или с руки?
   - Я еще не знаю, -  признался  Самсон.  -  И  не  знаю,  как  строчки
считать.
   - Ну считать мы вас быстро научим. Как только народец  разбежится  да
потише станет, все растолкую, - с готовностью пообещал Треклесов.  -  Но
если вы будете диктовать материал, то можете Але. Она  застенографирует.
А если печатать нужно с рукописи, то у  Аси  "Ремингтон"  всегда  готов.
Может, уломаете, и даст вам самому отпечатать.
   - Я пока машинописью не владею. Лучше уж от руки писать буду. Ночами,
когда вдохновение придет.
   - Правильно, - подал голос из-за дальнего  стола  Платонов,  -  ночью
хорошо работается. Особенно если днем как собака по городу  носишься.  Я
тоже всю ночь корпел да Эдмунда проклинал. Раз болен, сиди дома. А он  с
барышней  в  ресторанном  кабинете  уединился.  Невзрачная  барышня.   С
телефонной станции.
   Сыромясов,  пыхтя,  отогревал  у  печки  замерзшие  на  улице   руки,
похлопывал ладонями по изразцам.
   - Злишься ты, Иван, что не с  тобой  барышни  гуляют,  -  сказал  он,
бросив взгляд на часы, - вот они у тебя невзрачными и получаются. А наши
барышни - самые лучшие. А если  их  еще  и  приодеть  в  соответствии  с
последней модой...
   - Интересно, пожалует ли сегодня господин Либид? - тихо спросила Ася.
- Поправился ли он?
   - А мне интересно, как он мог встречаться с  какой-то  телефонисткой,
если он и разговаривать не может? - язвительно заметила Аля.  -  Ведь  у
него рана гортани.
   - Изъясняется жестами, - хихикнул Фалалей. - С  дамами  можно  и  без
слов понять друг друга.
   - Если господин Либид захворал, то Синеоков придет, - глубокомысленно
изрек Платонов, отрываясь от исчерканной рукописи.
   - Вы Синеокова со мной спутали, Иван  Федорович,  -  многозначительно
поправил переводчика дон Мигель, - я о своем долге не забываю.
   - Не вижу  связи  между  первым  и  вторым,  -  недоуменно  пробурчал
Треклесов. - И вообще. Осталось две  минуты.  А  еще  трех  человек,  не
считая Эдмунда, нет. Ольга Леонардовна опять разнос нам учинит.
   В этот момент в дверях показался взмыленный Мурыч.
   - Уф. - Он скинул шапку  и  пальто  на  руки  Данилы  и,  подбежав  к
венскому стулу, уселся на него верхом. - Не опоздал? Слава  Богу!  Антон
Викторович! Телефонная станция  предлагает  разместить  рекламу.  У  них
открывается новая служба - справочная. По интимным вопросам.
   -  Прекрасно,  Гаврила  Кузьмич.  После  совещания  обсудим  условия.
Кстати, Самсон Васильевич, забыл  вам  сказать:  с  утра  доставили  вам
визитные карточки. По-моему, прекрасные. Будете удостоверять личность.
   Самсон подошел к  столу  Треклесова  и  повертел  в  руках  глянцевый
прямоугольник. На одной его  стороне  было  написано:  "Журнал  "Флирт",
Нарцисс". На другой строгой каллиграфической  вязью  выведено  "Шалопаев
Самсон Васильевич".
   - Кстати, по поводу удостоверения личности, - не утерпел  Фалалей,  -
рассказываю анекдот. Дело происходит на кладбище. Встают  из  могил  два
покойника и сговариваются пойти прогуляться по столице. Один говорит: "А
что мы будем делать, если полиция остановит? "  А  другой  отвечает:  "А
захватим  с  собой  могильную  плиту  для   удостоверения   личности..."
Ха-ха-ха...
   Всеобщий хохот был прерван появлением в дверях Ольги Леонардовны Май,
одетой в строгое деловое платье  голубого  сукна.  Она  остановилась  на
пороге  и  придирчиво  оглядела   собравшихся,   -   видимо,   вычисляла
отсутствующих.
   Присмиревшие   сотрудники   "Флирта"   уже   приготовились   услышать
традиционные выговоры за недисциплинированность и нерадивость, но тут до
их слуха донеслись глухие истошные вопли:
   - Караул! Спасите! Помогите! Убивают!
   Журнальный люд не сразу понял, что ор слышится из-за двойных  оконных
рам.  А  когда  поняли,  гурьбой  бросились  к   подоконникам,   пытаясь
разглядеть, что происходит на улице.
   И они увидели темные, разбегающиеся в разные концы переулка фигуры, а
на  противоположной  стороне,  на  очищенном  от  снега   тротуаре   два
неподвижно лежащих тела. В сотрудницкой повисло напряженное молчание.
   Первой всхлипнула Ася:
   - Кажется, это господин Лиркин.
   А Аля упавшим голосом добавила:
   - И рядом с ним Синеоков.
 
Глава 11 
 
   -  За  что?!  За  что?!  -  в  очередной  раз  прорыдал   театральный
обозреватель Синеоков, картинно раскинувшийся  на  кожаном  диванчике  в
приемной. Лицо обозревателя  покрывала  причудливая  смесь  из  грязевых
подтеков и размазавшихся румян и помады, тонкий нос распух, правая скула
приобретала все более багровый цвет, галстук сбился, верхние пуговицы  у
крахмальной рубашки отсутствовали. - Почему я  стал  жертвой  хулиганов?
Чем я им не угодил? - выкрикивал он. - Как я теперь покажусь в  свет?  С
фингалом под глазом? И нос... О-о-о... Мне кажется, он сломан...
   Напротив, на таком же диванчике,  возлежал  музыкальный  обозреватель
Лиркин, лоб его покрывало мокрое полотенце. Он  уже  высказал  все,  что
думал   о   всевластии   черносотенства   в   российской   столице,   об
организованных погромах среди бела дня, и теперь он просто тихо  плакал.
Из-под длинных рыжих ресниц текли крупные слезы.
   Сотрудники  журнала  "Флирт"  толпились  в   приемной,   нерешительно
озираясь на погруженную в раздумья Ольгу Май.
   Минут десять назад,  распознав  в  бездыханных  жертвах  хулиганского
нападения своих коллег, флиртовцы опрометью бросились по лестнице  вниз,
на улицу. Синеоков и Лиркин пострадали изрядно: оба были побиты,  одежда
порвана, но,  к  счастью,  руки-ноги  у  них  остались  целы,  ребра  не
переломаны, на голове открытых ран не обнаружилось.
   Правда, госпожа Май, руководившая операцией по спасению, не исключала
сотрясения мозга у потерпевших, поэтому  по  ее  компетентным  указаниям
сотрудники с величайшими предосторожностями - если не сказать на руках -
доставили побитых в редакцию.  А  поскольку  подходящие  диваны  имелись
только в приемной, где обычно по вечерам принимали посетителей, желающих
поместить  брачные  объявления  и  потому   требующих   конфиденциальной
обстановки, то Лиркина и Синеокова водворили именно туда.
   - Вот если бы у нас был профессиональный союз журналистов, -  толстяк
Сыромясов, непривычно  бледный,  отер  пот  со  лба,  -  как  у  ткачей,
например, то была бы и медицинская касса страховочная.
   - Да, да, - заскулил Синеоков в ответ на рассуждения дона  Мигеля,  -
дождешься от вас... А на какие средства я отремонтирую свой нос? Вставка
золотых стропилок для исправления переломов стоит дорого!
   - Кривой нос придаст вам больше мужественности, - неосторожно  утешил
коллегу Фалалей.
   - На что вы намекаете?! - взвизгнул театральный рецензент.
   - Хватит! - прервала бессмысленные пререкания Ольга и  повернулась  к
Самсону:
   - В этом происшествии, голубчик, есть  хорошее  для  вас:  теперь  вы
можете беспрепятственно выходить  на  улицу.  И  я  тоже.  Ваши  коллеги
пожертвовали собой ради нашего спасения.
   -  Что  все  это  значит?  -  забеспокоился  Синеоков.  -   Вы   сами
организовали нападение?
   -  Уймитесь,  господин  Синеоков,  -  вступил  на  защиту  начальницы
Треклесов. - Не порите чушь. Данила, принеси пострадавшим по рюмк