очки, вытащенной из заветного же уголка, не смог. Потом, облаченный
во фрачную пару, крахмальную  рубашку  голландского  полотна  и  лаковые
ботинки, благоухающий помадой и одеколоном "Рояль-ралле",  Самсон  вновь
оказался на хозяйской половине.
   Ольга Леонардовна тоже не теряла времени понапрасну. В гостиной юношу
встретила стройная обворожительная женщина в черном  газовом  платье  на
малиновом атласном чехле. Лиф и рукава были усеяны обильными  блестками.
Высокая  талия,  под  самой  грудью,  заставляла  вспомнить  дам  времен
французской Директории. Голову госпожи  Май  венчала  громадная  черного
бархата шляпа, покрытая массою  страусовых  перьев  малинового  цвета  в
несколько оттенков. Темные  волосы  спереди  немного  выпущены.  В  ушах
переливались бриллиантовые серьги. Глаза госпожи Май смеялись. От запаха
пряных тонких духов у Самсона перехватило горло.
   - Одобряете ли вы мой наряд, милый  Самсон?  -  казалось,  изменилось
даже звучание голоса госпожи  Май,  он  стал  хрипловатым,  со  странным
придыханием.
   - О да! - воскликнул восхищенный стажер.
   Особенно взволновали его  малиновые  длинные  перчатки,  обтягивающие
изящные кисти и тонкие запястья  Ольги.  На  мгновение  вспыхнул  в  его
памяти далекий образ Эльзы - и тут же померк.
   Следом мелькнула шальная мысль: "Если б Ольга  не  была  так  высока,
если б казалась беззащитной... "
   - И вы, мой друг, ослепительны, - госпожа Май  отметила  преображение
подопечного милостивым кивком. - Мы с вами будем великолепной парой.
   И  действительно,  в  Дворянском  собрании,  куда  они  попали  через
полчаса, публика на них оборачивалась. Любопытные  взгляды  преследовали
их. Многие кланялись спутнице Самсона, но она отвечала  не  всем.  Запах
дорогих духов, сигар, негромкий говор будоражили. В  настенных  зеркалах
фойе Самсон  ловил  свое  и  Ольгино  отражения  и  испытывал  смешанные
чувства. Сам себе он очень нравился. Никогда прежде не было у него столь
элегантного наряда, никогда  прежде  не  радовалось  тело  прикосновению
таких тонких ароматных тканей, никогда он не ощущал столь явственно, что
достоин лучшей доли... И в то же время нет-нет, да и мелькала в  глубине
сознания ужасающая мыслишка о стоимости роскошного туалета, о кабале,  о
долговой яме, в которую он попадет, если не сможет  вернуть  затраченное
Ольге  Леонардовне.  Его  стихи,  вчера  еще   казавшиеся   гениальными,
проникнутыми яркой любовной страстью, теперь представлялись ему  куцыми,
слабыми, - да и сколько же заплатят за эти строчки?
   Ольга Леонардовна на ходу поясняла ему:
   - Вот тот низенький, в пенсне на шнурке - Кони, судебный  деятель.  А
вон Стасов, как всегда что-то вещает своим спутникам. Он критик.  А  вот
та дама, крупная блондинка, - жена  Блока.  Поэта.  И  мирискусники  все
здесь. И Анна Павлова - вот та,  с  темными  волосами.  Прима,  нынешняя
соперница Кшесинской.
   В толпе Ольгу Леонардовну и  ее  эффектного  юного  спутника  отыскал
антрепренер. Склонившись в угодливом  полупоклоне,  он  поднес  к  губам
ручку влиятельной дамы, после чего проводил ее в ложу.
   - Уверен, дорогая Ольга  Леонардовна,  -  запел  он  льстиво,  бросая
короткие изучающие взгляды  на  скованного  Самсона,  -  все  прекрасно,
превосходно. Сегодня ожидаем полный аншлаг. И завтра, в консерватории, -
тоже. И всю неделю. А уж мы для вас расстараемся,  не  сомневайтесь.  На
все концерты билеты присылать будем, не извольте гневаться.
   - Я, по правде говоря, не очень люблю, когда на сцене мелькают  голые
грязные пятки, - капризно скривила  губы  Ольга  Леонардовна,  -  велите
вашим людям чище мыть сцену. Ведь Айседора - подлинное чудо,  и  страсть
как эротична.
   - Наши суфлеры говорят, что голые пятки и  есть  самое  эротичное,  -
антрепренер хихикнул. - Им виднее, они ближе.
   - Да? - Ольга выгнула черную  изломанную  бровь  и  полуобернулась  к
спутнику:
   - Самсончик, не мойте впредь пятки.
   Администратор рассмеялся.
   - Шутница вы известная, Ольга Леонардовна. Мужские пятки совсем иное.
А это ваш новый сотрудник?
   - На третьей полосе бомбу видели? - спросила высокомерно Ольга. - Его
работа. Я лишь внесла два-три штриха.
   - Так вы и есть  Нарцисс?  -  антрепренер  всплеснул  руками.  -  Мне
следовало самому догадаться! Милостивый государь, вы наш желанный  гость
всегда! А уж как актрисочки будут рады! В  шампанском  купаться  будете,
попомните старика!
   - Автор золотой, предупреждаю, - осадила комплименты Ольга.
   - Вижу-вижу, и перо золотое, и  автор  золотой.  А  то  как  же,  все
понятно, - заспешил загладить провинность администратор и, чтобы сменить
тему, прошептал, понизив голос, - партер уж заполнен, и  хоры  тоже.  По
моим  сведениям,  дорогая  Ольга  Леонардовна,  великий   князь   Михаил
пожалует...
   Глаза  юного  провинциала  разбегались.  Ему  казалось,  что  в  зале
собрались самые красивые женщины  мира:  перед  ним  мелькали  роскошные
туалеты всех мыслимых  и  немыслимых  оттенков  с  отделкой  из  гипюра,
вышивок, кружев, блесток, торжественно проплывали широкополые шляпы,  на
которые были истрачены, пожалуй, пуды птичьего пера  -  цапли,  страуса,
неведомых тропических птиц. Шляпы затеняли  лица  столичных  прелестниц,
придавая им манящую таинственность.
   Как бедный деревенский  сарай  вспоминал  он  родной  казанский  храм
Мельпомены. Ольга  Леонардовна  держала  в  руке  маленький  бинокль  из
слоновой кости, но Самсону его не дала,  шепнув,  что  молодому  мужчине
неприлично слишком пристально изучать дам. Впрочем, Самсон, не обнаружив
никого похожего на Эльзу,  быстро  переключился  на  изучение  столичных
мужчин: среди них были ослепительные  красавцы,  статные,  с  прекрасной
осанкой, с горделивой посадкой головы. Мужчины во фраках преобладали над
военными. Военные Самсона особенно привлекали - в них  странным  образом
сочетались сила и грация. Самсон гадал, есть ли в зале адъютанты  самого
Государя?
   А Ольга Леонардовна лениво изучала программку.
   - Интересно, один Шопен. Мазурки, прелюды, три вальса, два  ноктюрна.
Какое отношение мазурки Шопена  имеют  к  Древней  Греции?  А  ведь  эта
американка намерена возродить античность. Но что делать,  если  античной
музыки нет!
   На длинную плоскую эстраду вышел пианист во фраке и белом галстуке, с
усами и подстриженной бородкой и направился к роялю, стоящему  сбоку,  у
самых колонн. Он уселся, коснулся клавишей пальцами...
   Дункан появилась  словно  на  гребне  музыкальной  волны.  Помчалась,
простирая руки, запрокинув голову, вскидывая колени под прямым  углом  к
корпусу.
   - Да она совсем голая, - негодующе прошептал кто-то рядом.
   Действительно, Самсон не разглядел ни корсета,  ни  лифа,  ни  трико.
Подвязанный у бедер хитон взбивался  пеной  вокруг  босых  ног,  облегал
живот и грудь. Темные волосы отброшены со лба, собраны небрежным  узлом.
Вот она остановилась, руки остро согнуты в локтях, кулаки плотно прижаты
к груди, спина напряглась. Вот руки раскинулись, зовя, умоляя, прощая  и
протестуя. Вот  танцовщица  закружилась,  притаптывая,  резко  нагнулась
вперед. Самсон, к своему удивлению, хорошо понимал немой язык  пластики:
каждое  движение   твердило   о   страсти,   безответной,   безнадежной,
трагической...
   В легком  хитоне,  такая  беззащитная,  такая  страдающая  от  любви,
танцовщица казалась Самсону необыкновенно прекрасной. И он  поймал  себя
на мысли, что завидует мужчинам, которые могут находиться рядом  с  этой
божественной женщиной...
   Зал молчал. Господин в белоснежных бакенбардах, сияя орденами,  вывел
из рядов пожилую даму и, надувшись, повел ее к выходу. Кто-то язвительно
хихикнул. Кто-то вскочил  и  захлопал  в  ладоши.  Аплодисменты  лавиной
покатились по рядам...
   В  антракте  Ольга  Леонардовна  и  Самсон  опять  попали  в  людской
водоворот. Кто-то подходил к ним, делился  впечатлениями.  В  нестройном
гуле голосов вырывались отдельные слова, фразы.
   - Переворот в искусстве...
   - Конец мертвому формализму балета...
   - Мисс Дункан - это Шлиман античной хореографии...
   - Гармонично развитое тело славит себя... Это  призыв  к  свободе,  к
природе, к естественности,  -  включилась  в  обмен  репликами  и  Ольга
Леонардовна.
   После антракта под музыку  прелюда  танцовщица  изображала  амазонку,
охваченную восторгом битвы. Она,  изгибаясь,  натягивала  гипотетический
лук, отбивалась  от  врагов  гипотетическим  щитом,  ликующе  гарцевала,
празднуя победу. Потом последовала буколическая сценка: девушка, похожая
на весну, играла в мяч...
   - Все, с меня довольно. - Ольга подавила легкий  зевок,  прикрыв  рот
веером из черного гипюра с малиновым узором. - Нам пора.
   Она поднялась и вышла из ложи. Самсон с сожалением бросил  взгляд  на
сцену,  где  на  фоне  голубого  занавеса  под  музыку  Шопена  металась
чародейка в легком хитоне, и покорно поплелся за своей спутницей.
   На улице, у театрального подъезда, Ольга резко повернулась к Самсону.
Темные лукавые глаза ее блеснули у самого его лица, - если бы не Ольгина
шляпа с широкими полями, они наверняка бы столкнулись лбами. Оба  весело
рассмеялись, и юный провинциал  ощутил,  что  неловкость  покидает  его.
Морозный,  крещенский  воздух  вливался  в   легкие.   Веселые   огоньки
электрических фонарей отгоняли январский мрак. Впереди их  ждал  банкет,
шампанское, яства - жизнь казалась прекрасной.
   К парочке подкатил расторопный извозчик. Самсон отметил про себя, что
экипаж принадлежит двору Макаровых.  Бережно  поддерживая  спутницу  под
локоток, он помог ей подняться в сани. Чуть помедлив, последовал за  ней
и, уже усевшись, шепнул нерешительно:
   - Едем в "Медведь"? Где это?
   - Извозчик знает где, - поощрила своего спутника Ольга.
   Самсон едва приоткрыл рот, чтобы крикнуть заветные слова кучеру,  как
увидел, что сверху, в  свете  фонаря,  падает  что-то  темное.  Раздался
глухой звук, лошадь дернулась, заржала  -  и  возница,  выронив  из  рук
вожжи, скатился с козел. Оставшиеся без управления сани  понеслись  черт
знает куда. Ольга схватилась обеими  руками  за  Самсона,  тот,  в  свою
очередь, непроизвольно обнял ее за  талию  и  кричал:  "Стой!  Стой!  ",
надеясь, что лошадь его послушается. Но обезумевшее животное мчалось, не
разбирая дороги, и на одном из поворотов сани, зацепившись полозьями  за
край обледенелого  тротуара,  накренились.  Седоков  выбросило  прямо  в
снежный  рыхлый  сугроб,  принявший  их  как  перина.   Они   поднялись,
отряхиваясь и ища глазами исчезнувшую повозку. Происшествие  завершилось
благополучно - оба отделались лишь испугом и помятыми перьями  на  шляпе
госпожи Май.
   - Что это было? - спросил  недоуменно  Самсон.  -  Неужели  еще  одно
покушение на извозчика?
   - А может быть, покушались на вас?
   Самсон воспринял этот вопрос как неуместную шутку, но задумался.
   Ольга  Леонардовна,  очень  похорошевшая  от  волнения,   молчала   и
испытующе смотрела на своего спутника.
   - Неужели кто-то  из  братьев  выжил?  И  теперь  охотится  за  мужем
Акулины? - прошептал Самсон.
   Ольга Леонардовна опустила глаза, вздохнула и улыбнулась.
   - Знаете, что гласит восточная мудрость? Если событие произошло  один
раз, оно может более никогда не повториться. Но если событие  происходит
дважды, то непременно произойдет и в третий раз.
 
Глава 4 
 
   Ресторан  "Медведь"  встретил  Самсона   и   Ольгу   соблазнительными
ароматами и внушительным чучелом колоссального бурого медведя с подносом
в руках. Но главное - уже в вестибюле с аркадами из природных  мраморов,
темно  красных  и  оливковых,  было  тепло,  и  Самсону  удалось   унять
внутреннюю дрожь. А дрожал он не столько от холода, сколько от  игры  со
случаем, которую бесстрашно затеяла его прекрасная работодательница. Она
не побоялась остановить проезжающего извозчика  и  чересчур  возбужденно
твердила Самсону, что теперь-то намерение злоумышленника - если  таковое
проявится вновь - будет не так  страшно.  Самсон  всю  дорогу  озирался,
ожидая неминуемой гибели. Как это за ним мог кто-то охотиться?  Кому  он
прочинил зло? Да он, в сущности, никого и не знал в  Петербурге!  Эдмунд
Либид,  семейство  Горбатовых,  репортер  Мурыч  -   вот   и   все   его
знакомства... Могли, конечно, за ним охотиться похитители Эльзы, если им
стало известно, что он приехал в столицу разворотить их гнусное  логово.
Но и пребывание самой Эльзы в  столице  казалось  ему  теперь  не  таким
очевидным...
   Когда  санки  свернули  с  Невского  к  ресторану  "Медведь",   Ольга
усмехнулась и сказала, что у страха  глаза  велики  и  не  стоит  никого
потешать рассказом о том, как они вывалились в  сугроб...  Самсон  и  не
рассказывал. Он оробел под взглядами многолюдной  компании  в  банкетном
зале, в основном мужской, хотя в сторонке он заприметил и двух барышень,
бледных, гладко  причесанных,  в  скромных  гладких  юбках  из  сукна  и
простеньких белых блузах, все же с претензией на нарядность.
   Заждавшиеся   гости    встретили    запоздавшую    парочку    бурными
аплодисментами. Курить и болтать всем надоело - пора было  приступать  к
трапезе.
   Ольга, прямая и надменная, повела изящной рукой, обтянутой  малиновой
перчаткой, как бы смиряя восторги, и шлейф мужчин потянулся за ней в зал
с металлическими колоннами, где был сервирован овальный стол, окруженный
стульями с мягкими сиденьями.  От  обилия  благоухающих  цветов,  сияния
хрусталя и блеска фарфоровой посуды у Самсона заслезились  глаза,  а  от
вида яств свело желудок и во рту появилась  слюна.  Он  смущенно  озирал
стол: в центре, на мельхиоровом блюде, возвышался  громадный  осетр,  на
хребте его алели вареные раки,  укрепленные  шпильками,  а  вокруг  этой
композиции - посудины всевозможных форм и размеров,  заполненные  икрой,
семгой, копчеными сигами, заливной уткой, салатом оливье, сыром из дичи.
Между ними - бутылки и хрустальные графины.
   Госпожа Май усадила Самсона по левую руку от  себя,  так,  что  между
ними оказался только дородный пучеглазый господин.  "Видимо,  ее  правая
рука", -  догадался  юноша.  А  справа,  на  почетном  месте,  устроился
господин с русыми кудрями до плеч и с русой же всклокоченной бородой.
   Метрдотель во фраке, белоснежной рубашке и черном жилете наклонился к
плечу Ольги Леонардовны. Самсон замер: не занял ли он сам чужое место?
   Однако  его  госпожа,  едва  повернув  голову  к   метрдотелю,   тихо
распорядилась:
   - Принесите, голубчик, апельсины сейчас, не дожидаясь десерта.
   - Будет исполнено, ваша милость, сию же  минуту  доставим.  Чего  еще
приказать изволите?
   - Если будет надо, кликну, - вполголоса отозвалась  Ольга.  Встала  и
громко захлопала в ладоши:
   -  Внимание!  Прошу  тишины!  -  Ее  зычный  голос  перекрыл  мужское
жужжание. - В наш дружный коллектив влился новый сотрудник,  талантливый
литератор.  Его  зовут  Самсон  Васильевич  Шалопаев.  Прошу  любить   и
жаловать. Сегодня он дебютировал в нашем всенародном журнале.  Поздравим
юношу!
   Самсон зарделся и не  знал,  как  реагировать  на  жидкие  торопливые
рукоплескания.
   - Но собрались мы сегодня здесь по другому поводу. Мы даем  банкет  в
честь  нового  гения.  Да,  именно  гения,  тонко   уловившего   запросы
современного общества. Мы долго ждали, когда  же  наша  великая  русская
литература подарит нам нового героя. Героя,  которому  можно  подражать.
Его создал господин Арцыбашев. Вслед за его Саниным  мы  говорим:  "Люди
должны наслаждаться любовью без страха и запрета, без ограничения... " -
Госпожа Май подняла бокал с искрящимся  шампанским  и  обратила  лицо  к
господину справа от себя:
   - Уважаемый Михаил Петрович!  Знайте,  что  в  нашем  журнале  всегда
найдется  место  для  ваших  новых  произведений.  За  талант  господина
Арцыбашева  и  его  героев,  естественных,  природных,  молодых  мужчин,
которые не стесняются своего животного, биологического начала, предлагаю
первый тост!
   Гости дружно встали и с поднятыми бокалами повернулись к господину  с
всклокоченной бородой. Самсон догадался, что это и есть  Арцыбашев.  Имя
нового гения ничего  ему  не  говорило,  поэтому,  пригубив  шампанское,
дебютант  поспешил  усесться  и  заняться  белорыбицей,  заблаговременно
положенной  на  тарелку.  Впрочем,  остальные   гости   тоже   увлеклись
кушаньями, в установившейся тишине слышался звучный стук вилок  и  ножей
по тарелкам да сдерживаемое до рамок приличия чавканье.
   - Возьмете в редакции "Современный  мир"  за  прошлый  год,  прочтете
роман. Санин - кумир российской молодежи, - снизошла до  своего  протеже
Ольга Май.
   Банкет продолжался. Гости поочередно вставали и произносили  тосты  -
за редактора и издателя "Флирта" Ольгу Май, за  ее  старшего  сотрудника
Антона Треклесова, за будущее журнала, за любовь и так далее...
   Не  пьянеющая  Ольга  вполголоса  комментировала  происходящее.   Она
познакомила Самсона с его соседом, - пучеглазый  Антон  Викторович  вяло
пожал руку юноше, ладонь его была влажной и студенистой.
   Самсон получил сведения и об остальных. Две барышни - Ася и Аля.  Ася
- недавняя гимназистка, ныне машинистка-стенографистка. Пошла  работать,
чтобы помочь бедной матери, поднимающей в люди еще и  мальчика.  Девушка
старательная,  исполнительная,  не  капризная.  Аля  -  сложная  натура.
Закончила Бестужевские курсы.  Но  работу  найти  не  могла  -  характер
резкий. Неженственный, да и пишет  сухо.  Она  редактирует  материалы  о
женском равноправии.
   Украдкой поглядывая на журнальных сотрудниц, Самсон не  вполне  верил
услышанному. Обе девушки раскраснелись, держали себя  свободно,  игриво,
громко  смеялись.  Рядом  с  ними  сидел  рыжий   остролицый   господин,
музыкальный рецензент Лиркин. Далее, тучный субъект с отвислыми щеками и
одышкой - обозреватель мод Сыромясов,  выбравший  псевдоним  Дон  Мигель
Элегантес. Толстяк чокался только  с  соседом  в  пенсне,  -  близорукий
господин Платонов, публиковал в журнале  переводы  французских  авторов.
Ведь именно французы лучше и больше всех писали о любви!
   С  другой  стороны  от  переводчика  развязный  блондинистый  тип   в
пластроне - фельетонист Фалалей  Черепанов.  Он  якшался  с  полицией  и
выискивал сюжеты среди преступлений на любовной почве. Его знали едва ли
не все околоточные и городовые. Фалалей - а именно под таким псевдонимом
молодой  человек  строчил  в  журнал  -  после  каждого  тоста  старался
перекричать  всех  и  рассказать  очередной  анекдот   весьма   игривого
свойства. Чаще всего обращался он к статному брюнету  напротив,  который
сидел  рядом  с  озлобленным  Мурычем.  Этот  томный  жеманник  оказался
театральным обозревателем Модестом Синеоковым.  Даже  о  примадоннах  он
писал злобно и развязно, что не  пугало  госпожу  Май.  Разоблачительный
пафос отвечал тайным желаниям читательниц журнала...
   Были  за  столом  еще  какие-то  статистики,  корректоры,  фотографы,
метранпажи, но их фамилий Самсон не запомнил. К тому же Ася  и  Аля  все
чаще поглядывали на него и что-то шептали друг другу.
   Самсону внезапно стало грустно. "Что я  здесь  делаю?  -  спросил  он
мысленно самого себя. - Зачем мне все эти люди? Где моя Эльза? "
   Собравшаяся публика показалась ему безумно чужой, ни с кем из них  не
хотелось  знакомиться  ближе.  Оглядывая  развязных,  жующих  и   пьющих
журналистов, он с неприязнью думал о том, что никогда не  станет  таким,
как они...
   - О, кто к нам пожаловал! Сам господин Либид!
   Фалалей вскочил с места и закричал на весь зал,  театрально  раскинув
руки, в одной из которых был фужер, а в другой - папироса, ибо все давно
курили, не обращая внимания на дам.
   Самсон обернулся. К госпоже Май действительно пробирался его дорожный
друг, ныне облаченный в изысканный  фрачный  костюм.  Ольга  Леонардовна
подала ручку для поцелуя и потрепала Эдмунда по свежевыбритой щеке.
   - Зачем же ты, шалун, опаздываеш