том выглядит поведение врачей.
   - Поймите, Анна, это странно только для обывателя,  не  вникающего  в
суть профессиональной проблемы,  -  терпеливо  принялся  объяснять  Ганс
Хензен. - Врач всегда на стороне пациента. Общество, увы,  не  поднялось
еще до того уровня сознательности, чтобы добровольно  принимать  в  свои
ряды больных ради их выздоровления. Поэтому нам остается лгать, лгать  и
лгать, во имя излечения, во имя того  шанса  на  выздоровление,  который
дает нашим больным современная медицина.
   - Неужели вы оправдываете врачей,  которые  выпустили  этого  Джеймса
Брауна на свободу?
   - Сознаюсь,  -  вздохнул  профессор  Хензен,  -  нынешняя  "открытая"
психиатрия, принимающая во внимание права  больных  на  личную  свободу,
снисходительно относится к неприятным случайностям.
   - Значит, этот малый, который отравил столько  людей,  -  "неприятная
случайность"? - возмущенно поинтересовалась Светлова.
   - Как ни тяжело будет вам это услышать - да.. К тому же такие случаи,
как с Джеймсом  Брауном,  действительно  большая  редкость.  Исключение!
Обычно наши больные опасны только для самих себя, ну и...
   - Ну и?
   - Для  самых  близких,  с  которыми  обычно  связаны  их  болезненные
подозрения, мании. Они редко реагируют агрессивно на посторонних.
   - Вот как?
   - Конечно, надо тем не  менее  признать,  что  насилие  и  угроза  со
стороны психически больных  возникают  все-таки  значительно  чаще,  чем
вообще в среде обычного населения.
   - Все-таки почаще? Это вы признаете?
   - Признаю... Глупо было бы отрицать! - грустно  усмехнулся  профессор
Хензен. - Но отнюдь не чаще, чем, скажем, опасность, исходящая от других
социальных групп.
   - Вот как?
   - Ну, скажем, безработные молодые люди не менее опасны. Впрочем,  так
же,  как  и  лица,  злоупотребляющие  алкоголем,  или  мужчины  третьего
десятилетия  жизни...  Что  же,  прикажете  тогда,  на  основании   этой
статистики, всех мужчин  от  двадцати  до  тридцати  лет  заключить  под
стражу?
   - Ну, хорошо, не буду с вами спорить, я ведь не специалист. Однако  я
не совсем понимаю, какое все это имеет отношение ко мне?
   Некоторое  время  профессор  Хензен  только  испытующе   смотрел   на
Светлову.
   И вдруг Анна изумленно ахнула:
   - То есть... - Она  схватилась  за  голову.  -  То  есть,  вы  хотите
сказать, что нападения, которым я подверглась, это...  дело  рук  вашего
пациента, которого вы, по-видимому, где-то тут поблизости излечиваете  в
"обществе здоровых"?
   Профессор Хензен молча кивнул.
   - Но откуда вы узнали о том, что со мной случилось?
   - Мне рассказала о ваших... м-мм... проблемах Дорис.
   - Дорис?
   - Да. Она и ее муж оказывают нам кое-какие услуги... Дело в том,  что
мы снимаем апартаменты на острове и поэтому часто пользуемся ее катером.
Она в курсе того, кто я, а главное - кто мой пациент.
   - И вы сознательно подвергаете жизнь окружающих  опасности?  -  снова
возмутилась Светлова.
   - А вы представьте, Анна, что женщина, о которой я вам говорил, - это
ваша сестра или близкий, очень близкий друг. А вы врач, понимающий,  что
есть шанс ей помочь. Как бы вы лично поступили? В  такой  приблизительно
ситуации, - профессор вздохнул, - оказался и я.
   - Кто такая Клара?
   Аня вспомнила человека в бейсболке, который так  неожиданно  появился
тогда возле пляжа нудистов и, честно признаться, напугал ее. Как  теперь
выяснилось, не зря... Теперь-то стало понятно, кто это был.
   - Клара - это жена моего пациента, - объяснил Хензен.
   - А что случилось с этой Кларой?
   - Она... Погибла.
   - Насколько я понимаю, не без  помощи  вашего  пациента?  -  уточнила
Светлова. Профессор печально кивнул:
   - Он скинул ее со скалы,  когда  они  путешествовали  по  Ирландии  и
прогуливались  в  окрестностях   Лимерика.   Там,   знаете   ли,   такие
удивительные скалы на побережье Атлантического океана...
   - Догадываюсь... - пробормотала Светлова.
   - Но теперь он идет на поправку-это очевидно.
   - Неужели? Вот уж не подумала бы!
   - Да, увы, отчасти вы, Анна, правы... Я недоглядел, и случился срыв.
   Возврат, рецидив... Это естественно. Это  случается  иногда,  в  ходе
течения болезни.
   - Неужели все это и впрямь так  "естественно",  как  вы  говорите?  -
искренне усомнилась Аня.
   - Анна, - взмолился Хензен. - Если вы обратитесь в  полицию,  то  все
лечение пойдет насмарку - вы сделаете несчастными многих людей!
   "Однако, возможно, при этом я сделаю счастливой какую-нибудь женщину,
которую этот пациент еще только собирается скинуть со скалы!" - подумала
про себя Светлова, но не  стала  вступать  в  дискуссию  с  просвещенным
профессором.
   - А не случится ли так, - все-таки решила поинтересоваться она, - что
однажды...
   - Уверяю вас: ничего подобного больше не произойдет!
   - Точно ли?
   -  То,  что  случилось  с  вами,  -  просто  трагическое  совпадение,
случайность! Вы внешне напомнили ему  его  жену.  Понимаете,  вы  с  ней
оказались удивительно похожи. Кроме того, когда  он  вас  в  первый  раз
увидел, вы находились неподалеку от...
   - Пляжа нудистов?
   - Да, и это оживило его подозрения, связанные с Кларой... Он  считает
ее, видите ли, дурной женщиной - развратной, скверной. Женщиной, которая
хочет опорочить его доброе имя. Подозревает в  изменах  и  разврате.  Он
потому и убил ее, что хотел "избавить от скверны".
   - Радикальный способ, ничего не скажешь... - вздохнула Светлова. -  А
сейчас - он. Что же - уже не помнит, что скинул ее со скалы?
   - В общем, да. Не помнит. Это стерлось в его памяти.  Сейчас  вы  для
него Клара. Он воспринимает вас как дурную женщину, которую...
   - Поняла, поняла... надо "избавить от скверны"
   - Верно. Отсюда и эти нападения.
   - А насчет этой Клары... Это все было правдой?
   - Нет. Она была совершенно приличной, порядочной женщиной.
   - Но...
   - Это и есть  шизофрения.  Маниакальные,  ни  на  чем  не  основанные
подозрения...
   - Просто ужас! Значит, я теперь  Клара,  которую  надо  "избавить  от
скверны"?! Чудненько!
   - Да-да, конечно, я понимаю ваш страх и возмущение, дорогая  Анна,  -
вздохнул профессор Хензен. - Даже мы, врачи, не  отрицаем,  что  прежняя
изолирующая психиатрия была более эффективной... В том смысле, что лучше
охраняла обывателя. Но...
   - Чудненько,  чудненько,  -  опять  пробормотала  Светлова,  почти  с
содроганием вспоминая волну, закрывающую выход из грота, и человека "без
лица", несущегося в лодке на бешеной скорости. Лично ее, - подумала  про
себя Светлова", прежняя "изолирующая психиатрия" вполне бы устроила!
   - Но, повторяю, - настойчиво заметил  профессор  Хензен,  -  общество
здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые  связаны  с
близким соседством больного.
   -  Значит,  я  просто-напросто  "несу  нагрузку"?  -  довольно  кисло
заметила Светлова. - Во имя торжества идей новой "открытой  психиатрии"!
Ну что ж...
   Можно сказать, вы меня успокоили. Одно дело:  погибнуть  ни  за  что,
просто так, ни за понюшку табаку... И совсем другое: отправиться на  тот
свет ради победы прогрессивных научных взглядов  профессора  Хензена  на
лечение шизофрении! Мерси, профессор!
   - Анна! - перебил ее Ганс Хензен. - Что вы все-таки решили?
   - Решила?
   - Да... насчет полиции? - осторожно поинтересовался профессор Хензен.
   - Я должна подумать.
   - Ну что ж... Более убедительных аргументов у меня  нет.  Думайте.  И
прощайте. Я должен возвращаться.
   - Я провожу вас, - предложила Светлова.
   - Не откажусь.
   Анна проводила профессора до пристани, где покачивалась его лодка, до
боли, кстати сказать, напоминавшая ту, что проплывала тогда мимо  грота,
чуть не утопив там ее.
   Вы к себе? - осведомилась она.
   - Да. На остров...
   - Святого Андрея?
   - Верно.
   - А он?
   - Он ждет меня там.
   Некоторое время Светлова еще смотрела вслед лодке профессора Хензена,
удаляющейся в направлении одинокого, затерянного  в  море  островка,  на
котором находился его безумный пациент.  Довольно  необычно  населенного
островка.
   Перечень его обитателей напоминал список  действующих  лиц  в  театре
абсурда:
   Смотритель маяка, Сумасшедший и Профессор.
   Жизнь вообще странно устроена - с чем только не приходится  мириться:
например, с тем, что тебя чуть не отправили на тот свет!
   "Ладно... Пусть как хотят. Как  знают!  Все  равно  скоро  улетать  в
Москву.
   Обойдусь без полиции", - решила Анна.

***

   Опустив плечи, Светлова шла к отелю по дорожке,  усаженной  цветущими
олеандрами. И эту  цветущую  дорожку  ей  неожиданно  заступила  женская
фигура в длинном платье. Погребижская! Собственной персоной...
   - Добрый вечер.
   - А он добрый? - Светлова пожала плечами.
   -  Да  ладно  вам  тоску  нагонять!  Молодая  еще  предаваться  таким
настроениям.  Не  знаю,  что  у  вас  там  случилось,  но   взбодритесь,
голубушка. Хочу вам кое-что сообщить.
   - Вот как?
   - В общем, мне  не  хочется  больше  темнить,  неожиданно  призналась
Погребижская,  -  вы  угадали.  То  интервью  с  Максимом  Селиверстовым
действительно состоялось.
   - Почему вы решили сейчас мне это сказать?
   - Наверное... пожалела вас. У вас такой вид.
   - Какой?
   - Как будто вы ищете гвоздик.
   - Гвоздик?
   - Ну да, чтобы накинуть на него веревку и повеситься.
   "Ну  и  юмор!  Чисто  писательский,  наверное",  -  мельком  подумала
Светлова, передернув плечами.
   - Пожалуйста, Мария Иннокентьевна, - попросила она. - Припомните,  не
упоминал ли Селиверстов при вас каких-то фамилий?
   - Фамилий? - задумалась Погребижская. - Что-то было... Знаете, как  у
Гончарова... Кажется, Адуев!
   - Может, Федуев?
   - Пожалуй, вы опять правы, именно Федуев. Молодой  человек  признался
мне, что ему не хватает  профессионального  роста,  продвижения,  и  это
задание,  полученное  в  редакции  и  связанное  с  Федуевым,   -   шанс
попробовать новое. Шанс продвинуться.
   - И что же, именно в такой связи он упоминал имя Федуева?
   - Ну, да, именно так... В этой связи. Насколько я помню,  Селиверстов
в конце беседы стал посматривать на часы и сказал: я тороплюсь.
   - Спасибо, Мария Иннокентьевна...
   - Только у меня к вам тоже просьба, - придержала Анну на прощанье  за
руку Погребижская.
   - Слушаю?
   - Вы Лидочке не проговоритесь, что я вам все это рассказала.
   -  А  что,  Лидия  Евгеньевна  против   того,   чтобы   вы   помогали
расследованию? Возражает?
   - Еще бы! Категорически! Она не хочет, чтобы я лезла в это дело.

***

   Погребижскую Светлова видела в Дубровнике еще лишь однажды -  правда,
при весьма неожиданных, если не сказать, пикантных обстоятельствах.
   Прогуливаясь накануне дня отъезда  по  вечернему  городу,  Аня  вдруг
издалека углядела Марию Иннокентьевну и приветственно помахала ей рукой.
   Но ей не ответили: очевидно, Погребижская ее не заметила.
   А далее Светлова  с  некоторым  изумлением  наблюдала,  как  к  Марии
Иннокентьевне подошел красивый  молодой  мужчина  и  принялся  о  чем-то
оживленно с ней толковать. И  это,  вне  всякого  сомнения,  было  самое
настоящее ухаживание.
   Более  того...  Светлова,  как  говорят  в  таких  случаях   завзятые
сплетники, "своими собственными глазами" видела, как  они  потом,  после
недолгой  беседы,  удалялись  по  узкой  улице  Дубровника   куда-то   в
сгущающиеся  сумерки.  И  бархатная  романтическая  адриатическая   ночь
укутывала их все больше  и  больше,  скрывая  от  глаз  всяких  дотошных
сыщиков и просто любопытных.
   "Ну, в общем, что ж... -  подумала  Светлова.  -  Пенсионерка-то  она
пенсионерка... Ну а если взглянуть на нее глазами  мужчины?  Синие  очи,
идеально  правильный  профиль,  темные  без  седины  волосы,  еще  очень
стройная, легкая в движениях... А  Малякин-то,  похоже,  прав,  и  этого
уличного ловеласа можно понять!"

***

   Марио Безич,  мелкий  предприниматель,  крутился,  как  мог.  "Летний
бизнес"
   - летом в Дубровнике, "зимний бизнес" - зимой  в  Загребе.  Маленькая
пиццерия в Дубровнике  за  один  сезон  приносила  хороший  доход,  как,
впрочем, и все в этом благословенном городе. Но курортные  сезоны  здесь
не слишком длинные, и надо было крутиться вовсю. Следить за  кухней,  за
официантами, за кассой. Не отлучишься ни на часок. При  этом  Марио  был
истинным сыном своей земли, чувственным и галантным,  для  которого  мир
хорош прежде всего потому, что в нем есть женщины, а потом уж, в порядке
убывания, все остальное.
   Такая напряженная жизнь в городе, наполненном фланирующими туристками
со всего мира, в курортных,  соблазнительных  нарядах,  выныривающих  из
ласковых вод Адриатики и покрытых  свеженьким  дорогим  загаром,  просто
вынудила  разрывающегося  на  части  Марио  выработать  особую   тактику
блицроманов. Надолго он отлучиться из своей пиццерии никак не мог, а вот
часок - уже было возможно!
   Обычно Марио выуживал своим орлиным безошибочным глазом  ловеласа  из
прогуливающейся толпы туристов какую-нибудь  достаточно  соблазнительную
даму  -  тут  уж  он  себе  не  отказывал:  женщина  должна   была   ему
действительно   понравиться...   Соблазнительную,   но    уже    глубоко
бальзаковского возраста. Что бы еще все было "о'кей!", но уже "женщина в
ожидании последнего шанса". И тогда Марио  пикировал  на  нее  со  своим
неизменным "до ю спик инглиш а литл?" - и просто сокрушал жертву потоком
банальностей типа:
   "Когда вас увидел, у меня просто земля ушла из-под ног. -  Почему  вы
одна? - Не верю своим глазам: такая красивая женщина и в одиночестве!  -
Вы свободны и я свободен. - Не выпить ли нам по чашечке капуччино?.."
   Уровень банальности вполне компенсировался напором. А главное -  тем,
что сам Марио был замечательно хорош собой и молод.
   Для стареющей дамы в фазе грустного прощания с надеждами  на  любовь,
казалось, что наяву происходит чудо из "любовных романов". Когда  уже  и
не ждешь, и вдруг вот он, принц! Да какой!.. Просто  кинематографический
голливудский уровень мужской  красоты.  И  оказывается,  это  не  просто
лживая  ремесленная  уловка,  которую  используют  для  утешения   своих
стареющих читательниц авторы любовных романов, - а вот он! Явился-таки..
   В общем, дамы такого рода - в фазе грустного прощания с надеждами  на
любовь - более  всего  подходили  для  изобретенных  Марио  блицроманов.
Сдавались они легко и быстро, что и было крайне важно, как именно фактор
времени был для Марио решающим. Времени, как известно, у него было очень
и очень мало.
   После чашки капуччино Марио предлагал даме посидеть в уютном  уголке,
куда не добирается свет  старинных  фонарей,  в  густой  тени  старинных
крепостных стен. Ну, а дальше... В общем, все без исключения  мимолетные
избранницы  любвеобильного  хозяина  пиццерии  хранили  воспоминания   о
встрече с Марио долго-долго и нежно-нежно.
   Но на этот раз... Марио был просто ошеломлен оказанным отпором!
   Ошеломлен, обескуражен и даже обижен.
   У него так  мало  времени,  черт  побери!  -  летний  бизнес,  зимний
бизнес...
   И потом, в чем, собственно, дело?! Что случилось?!  Все  женщины,  не
задумываясь, падают в его объятия, так было всегда! И это очень  удобно,
потому что ему всегда некогда! И если бы эти женщины задумывались  и  уж
тем более долго думали, его личной жизни просто пришел бы конец!
   А эта туристка! Да она  просто  пробила  брешь  в  его  непоколебимых
представлениях о себе и своем месте в этом мире.  Отказать  ему,  Марио!
Нет, это просто не укладывалось у красивого  хозяина  пиццерии  Марио  в
голове...

Глава 7

   - "Под большим-большим деревом, баобабом, в далекой африканской земле
жила-была большая и дружная семья львов - правд. Да, так называется, мой
дорогой маленький читатель, львиная семья...
   Добрая мама Лев, храбрый папа Лев и маленькие непослушные  львята.  А
самого младшего из них, самого умного и храброго, звали Рик".
   Аня Светлова читала сыну произведение Марии Погребижской.
   - "Все было прекрасно у Рика: и огромное тенистое дерево, под которым
жила львиная семья, и ласковое солнце круглый год, и добрая мама... Одно
только было ужасно: маленького Рика никто не считал за льва!
   Папа-лев никогда не брал Рика с собой на  охоту.  А  попугай  какаду,
тараторивший без умолку:
   "Рик-Рик, маленький Рик..." - готов был  болтать  о  чем  угодно.  Но
сколько ни просил его Рик: "Скажи, что Рик  -  лев!"  -  вредный  какаду
никогда этого не делал.
   А глупые гиены, те и вовсе хохотали Рику вслед. А ведь  если  бы  они
считали его львом, разве бы посмели смеяться над ним?"
   - Мам, - прервал  вдруг  Анну  сын,  -  ему,  наверное,  обидно  было
ужасно?
   Ведь на самом же деле он лев, да?
   - Ну, это же сказка...
   - А я, знаешь, мам, что думаю...
   - Что, дорогой?
   - Я думаю, он им, в конце концов, покажет!
   - Да? -  Светлова  рассеянно  закрыла  книжку  с  красивой  глянцевой
обложкой.
   "Все-таки молодец эта Мария Иннокентьевна, -  думала  Аня,  пропуская
мимо ушей лепет Кита. - Молодец, что призналась насчет Селиверстова..."
   Аня вообще высоко ценила  людей,  которые  могли  поступиться  личным
обывательским спокойствием  ради  того,  чтобы  помочь  расследованию  и
восстановлению справедливости.
   "Теперь, к счастью, дело, кажется,  сдвинулось  с  мертвой  точки,  -
размышляла Светлова. - Впереди - Федуев!"

***

   Тот самый редактор отдела расследований, с которым Максим Селиверстов
договаривался незадолго до своей гибели о материале, взглянул на монитор
компьютера и произнес, обращаясь к Ане:
   - Ну, вот,  пожалуйста!  Извольте  познакомиться.  Вот  его  досье...
Феликс Федуев, вор и коррупционер... Не  слишком,  правда,  крупный,  по
отечественным  меркам.  Уже  насытившийся  вор,  удалившийся  на  покой,
отошедший от дел. В общем, на первый взгляд ничего особенно интересного.
   - Значит, этот неинтересный коррупционер и был тем самым "заданием"
   Селиверстова?
   - Именно.
   - Но почему Максим выбрал именно этого? Их  же  много...  пиши  -  не
хочу.
   - Видишь  ли,  Анна,  Федуев  не  просто  коррумпированный  чиновник,
скучный и стандартный, каких тысячи и тысячи. Он с изюминкой. С  блажью.
А блажь его, видишь ли, с литературным привкусом. Я думаю, потому  он  и
заинтересовал Селиверстова - уж больно своеобразен! Максик  ведь  у  нас
вообще-то работал в отделе литературы.
   - А что в этом Федуеве интересного?
   - А вот бы тебе побывать в его имении.
   - Имении?
   - Да, в Федуевке... Ты Гончарова давно читала?
   - Давно.
   - Перечитай.
   - Надо?
   - Перечитай и поезжай в Федуевку - сама все увидишь.  "Золотая  осень
крепостного права" - в натуре.
   - Чего-чего?
   - Того... Говорю же, в гости поезжай в Федуевку - сама все увидишь.
   - Хорошо, - согласилась с этим странным предложением Светлова.  -  Но
как я попаду к нему в гости? Постучусь в дверь, как  промокший  Свинопас
Ганса Христиана Андерсена?
   - Да, это вопрос... - задумчиво согласился, оглядывая ее, все знающий
редактор отдела расследований - словно  примеривал  к  Светловой  амплуа
Свинопаса.
   - Может, тебе представиться журналисткой?
   - Журналисткой?
   - Нет, не годится.
   - Да-да, не годится, - поторопилась согласиться  с  ним  Светлова.  -
Никуда  не  годится:  один  журналист  уже,  кажется,  пробовал  к  нему
постучаться.
   Кстати, почему Максим надеялся, что  этот  тип  его  примет?  Как  он
собирался к нему попасть?
   - Вообще-то, мы думали о том, что Макс, если бы поехал к нему, мог бы
представиться там как корреспондент журнала "Мой дом".
   - "Мой дом"?
   - Ну, да... Они пишут об усадьбах "новых русских", о том, как  у  них
устроены дома - дизайн, интерьеры и все такое... Мой дом, мой  сад,  мое
гнездышко... и тому подобное. Обычно таких журналистов принимают охотно:
богатым лестно похвастать своими достижениями.
   - Нет, мне такая легенда не подойдет... вздохнул